2
Николай Николаевич ходатайствовал перед генерал-адмиралом о награждении офицеров Амурской экспедиции за занятие острова Сахалин, а ведь Невельской вел себя отнюдь не так, как ему предписывали из Петербурга и сам Муравьев.
Капитан понимал, что столь самоуверенное поведение вряд ли понравится власть предержащим, но не мог и не хотел поступать иначе. Что им двигало - упрямство, природная независимость, вера в свое везение или в разум и благородство своего непосредственного начальника, то бишь Муравьева, - один Бог разумел, но можно предположить, что все складывалось понемногу, а в результате он поступал так, как поступал.
Он действовал, как всегда, сообразно сложившимся обстоятельствам, а вот обстоятельства эти не желали считаться с указаниями начальства.
Шестнадцатисильный пароходик, доставленный в Петровское, дабы удовлетворить многократные просьбы и даже требование начальника экспедиции, оказался совершенно непригоден для исполнения обязанностей, которые на него возлагали высокие чины из Главного правления Российско-Американской компании и сам генерал-губернатор. Хотя Невельской сразу дал ему название "Надежда", после первого же испытания парохода оно стало звучать злой насмешкой.
А испытание было самое простое: Геннадий Иванович вознамерился переправить на пароходе грузы, предназначенные для Николаевского, Мариинского и Александровского постов. Загрузив пароход и прицепленный к нему на буксире ботик (тот самый, что построил Дмитрий Иванович Орлов), 19 августа, при самых благоприятных на море условиях, вывели маленький караван из залива и получили огромное разочарование. Пароход моментально начало заливать, у него лопнули все дымогарные трубы, которые оказались проржавленными едва ли не насквозь, и это чудо техники превратилось в бесполезный хлам, практически не подлежащий ремонту.
А ведь Главное управление Компании предполагало, что этот совершенно неприспособленный для моря кораблик осенью проведет через лиман в Татарский пролив компанейский бриг "Константин" с десантом, возглавляемым майором Буссе. Это тот самый бриг, который начальник Аянского порта напрямую называл "ненадежным" для перевозки людей и грузов. Можно себе представить, каков был бы результат такой проводки.
В общем, экспедиция снова осталась при своих ничтожных транспортных средствах - орловском ботике, двух шлюпках и гиляцких лодках.
Вот тут и проявился талант организатора у нового заместителя начальника экспедиции, только что прибывшего в Петровское Александра Васильевича Бачманова. Он сумел, в отсутствие Невельского, который отправился на Сахалин с Буссе и десантом, так поставить дело, что все исполнилось наилучшим образом - Николаевский, Мариинский и Александровский посты были обеспечены на зиму всем необходимым. Геннадий Иванович не мог нарадоваться на такого помощника.
Радовался он и еще одному обстоятельству, во многом облегчившему ему жизнь: у его Катеньки появились сразу две подруги. Бачманов приехал с женой, очаровательной Елизаветой Осиповной; вместе с ними на том же корабле прибыло семейство священника Вениаминова - отец Гавриил, сын святителя Иннокентия, и Екатерина Ивановна, полная тезка Невельской.
Геннадий Иванович теперь мог уезжать в длительные командировки, не опасаясь за душевное состояние любимой супруги. Прибытие из Петропавловска десанта во главе с майором Буссе как раз и заставило его отправиться в такую командировку.
Двадцать шестого августа на рейде Петровского зимовья появился компанейский корабль "Николай", и шлюпка доставила Николая Васильевича Буссе на берег. Майор застал Невельского в самый разгар спора с лейтенантом Бошняком по поводу дальнейшего обследования материкового берега к югу от Императорской Гавани.
- Ну, как вы не понимаете, Геннадий Иванович, - горячо говорил Бошняк, - с этим нельзя не спешить. Говорят, американцы могут появиться в проливе уже этой осенью. А ну как займут какую-нибудь из необследованных бухт и поднимут там свой флаг? Чем мы докажем, что берег наш?
- Успокойтесь. Николай Константинович, - попыхивал Невельской трубочкой, подаренной матросом Чуфаровым, - я, конечно, гарантии дать не могу, но что-то мне подсказывает, что командор Перри не собирается претендовать на эти земли. Вот Алеутские острова им подходят куда больше…
Тут они заметили на пороге стоящего с весьма удивленным лицом майора, и спор прекратился.
- Ну, я попозже зайду, Геннадий Иванович, - заторопился лейтенант. - Думаю, мы еще не договорили.
- Заходите, заходите. Хотя, по-моему, все уже сказано.
Лейтенант кивнул гостю и бочком-бочком выбрался мимо него на кухню, а там и на улицу.
Майор головы не повернул ему вслед, а обратился к капитану первого ранга:
- Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Майор Буссе прибыл с десантом для Сахалина.
Невельской встал, протянул руку:
- Я о вас уже знаю. Здравствуйте, Николай Васильевич. Зовите меня просто - Геннадий Иванович.
- Слушаюсь, - щелкнул каблуками Буссе.
- И, пожалуйста, без чинодрайства. Рад приветствовать вас в нашей "столице". Садитесь, Николай Васильевич. Чем порадуете?
Майор осторожно опустился на стул напротив начальника экспедиции.
- Десант для Сахалина прибыл в полном составе, ваше… Геннадий Иванович. Девяносто человек нижних чинов. Вот ведомость грузов и продовольствия, выделенных губернатором Камчатки для их зимовки. - Буссе подал бумаги, и капитан стал их просматривать, продолжая слушать и вести разговор. - Поскольку, согласно данной мне инструкции, офицеров для десанта должно выделить из состава Амурской экспедиции, я в Петропавловске взял лишь одного - лейтенанта Рудановского.
- Как зовут лейтенанта? - воспользовался паузой Невельской.
- Н-не знаю, - удивился майор.
- Вот как! А почему он не явился представиться?
- Ждет на корабле ваших указаний по выгрузке.
- Выгрузке? Так, так… А потом?
- А потом я на "Николае" намерен вернуться в Аян и оттуда отбыть в Иркутск для личного доклада его превосходительству о выполнении задания.
- А что будет с десантом и грузом?
- Как - что? - удивился Буссе. - Ваши люди погрузят все на бриг "Константин" и отправят на Сахалин под командованием ваших офицеров. Там, согласно предписанию, в одной из бухт западного или восточного берега должен быть высажен десант и должны быть основаны еще два-три поста, не забираясь далеко на юг и не заходя в залив Анива… - Буссе заметил усмешку под усами капитана и забеспокоился: - Я что-то не то говорю, Геннадий Иванович?
Невельской пыхнул ароматным дымком, покачал головой:
- Говорите вы все по предписанию, Николай Васильевич, только где вы увидели бриг "Константин"?
- Не видел. Но… он еще, наверное, придет?
- Нет, не придет. Да если бы и пришел, толку от него было бы не больше, чем от пароходика "Надежда", который вы, должно быть, видели у причала. Он стар и весьма ненадежен. Это во-первых. Во-вторых, судя по ведомости, выделенного казенного довольствия далеко не достаточно для безопасной зимовки на Сахалине.
- А что не так? - напрягся майор.
- Мало инструмента для постройки жилья, нет запаса товаров для обмена на свежие продукты с аборигенами, очень мало водки, чая, сахара и табаку, необходимых для людей при первоначальном водворении. И, пожалуй, самое главное: нет медицинских средств от болезней, которые обязательно появятся на зимовке в новом месте. Мы, к сожалению, все это испытали на себе, потеряв несколько человек. И взрослых, и детей. - На последних словах лицо Невельского так омрачилось, что майор понял: капитан сказал о том, что очень ранило его сердце.
- Примите, Геннадий Иванович, мое сочувствие, - склонил он голову.
Невельской поперхнулся дымом, закашлялся до слез, махнул рукой:
- Ничего… ничего… благодарю…
Буссе терпеливо ждал.
- Харитония Михайловна! - откашлявшись, неожиданно крикнул капитан и представил майору полную женщину, которая не вошла, а подобно ладье, вплыла в комнату. - Супруга нашего офицера Орлова, а это - господин Буссе Николай Васильевич, командир сахалинского десанта. - Майор вздрогнул, но ничего не сказал, встав и поклонившись женщине. Та сделала неловкий реверанс. - Харитония Михайловна, не в службу, а в дружбу, заварите нам чаю. С лимонником, как вы умеете. А то моя Катенька ушла с Елизаветой Осиповной, я остался без хозяйки.
- Не беспокойтесь, Геннадий Иванович, все сделаю. - Орлова столь же плавно удалилась на кухню.
Майор проводил ее взглядом и повернулся к капитану:
- Геннадий Иванович, простите, я не понял: вы оговорились относительно командования десантом? Мне надлежит…
- Что вам надлежит - буду решать я, - перебил Невельской. В прежде добродушном голосе появились железные нотки. По крайней мере, так показалось майору, и он внутренне сжался в нехорошем предчувствии. - Вы прикомандированы к Сахалинской экспедиции, а она, до вступления в должность назначенного управителем острова капитан-лейтенанта Фуругельма, подчинена мне. Вы, Николай Васильевич, уверены, что свою миссию выполнили, а я вам показываю, что данное вам поручение надлежащим образом не исполнено.
Харитония Михайловна внесла поднос с исходящим паром чайником, чашками, колотым сахаром в стеклянной плошке и галетами, горкой лежащими на белой салфетке. Невельской поблагодарил, она вышла, а капитан жестом пригласил майора к угощению. Отложив трубочку, сам налил чаю, бросил в него кусок сахару и, размешивая напиток серебряной ложечкой, продолжил:
- В-третьих, в Петровском, как вы могли заметить, практически нет перевозочных средств, чтобы переправить десант с грузами на берег, а при появлении подходящего транспорта погрузка на него займет столько времени, что отправка людей поздней осенью в полную неизвестность чревата опасностью для их жизни. Вы пейте чай, Николай Васильевич. Чай с лимонником - вещь чрезвычайно полезная для здоровья. - Буссе налил, попробовал: язык слегка вяжет, но - вкусно. Прихлебывая горячий коричневый напиток мелкими глотками, слушал капитана, который говорил, словно вколачивал гвозди. - В-четвертых, у меня никогда не было и в настоящее время тоже нет свободных офицеров, все заняты весьма необходимыми обязанностями. Я постоянно прошу вышестоящие власти присылать пополнение, однако меня не слышат, а посылать девяносто человек с одним офицером с точки зрения безопасности людей, согласитесь, непозволительно. И, наконец, в-пятых: на берегах Сахалина нет удобной гавани для высадки людей и грузов и для стоянки судов. К тому же, ввиду близости осенних штормов, делать это надо быстро, а перевозочных средств на самом транспорте, конечно, не хватит. Единственное место, где можно найти эти средства, а также необходимую помощь, - это селение Тамари-Анива, но в этот залив предписано не заходить.
Допив свой чай, Геннадий Иванович снова взялся за трубку. Буссе не курил, дым его раздражал, но он терпел, считая, что не вправе показывать начальству свое неприятие. А Невельской или не замечал промелькивающее иногда на лице майора недовольство, или относил его к другим причинам. Скорее всего, к своим словам.
- И что же из всего сказанного исходит? Думаю, вы поняли, что буквально следовать предписаниям из Петербурга никак не получается. Если ждать бриг "Константин", а он, паче чаяния, может вообще не прийти, и это скорее всего, то десант надо оставлять на зимовку в Петровском, однако у нас нет для него помещений. Вон прибыли две маленькие семьи - моего заместителя Бачманова и священника Вениаминова - и то пришлось срочно отрывать людей от основных дел и строить для них жилье. А тут девяносто человек! С другой стороны, у меня, как и у вас, есть приказ в эту навигацию утвердиться на Сахалине, и это правильно - чтобы предупредить любые покушения иностранцев на берега Татарского пролива. Поэтому я вынужден действовать решительно, не стесняясь указаниями из Петербурга и Иркутска. Устраивать посты на восточном или западном побережье острова без занятия главного его пункта - а этот пункт Тамари-Анива! - вредно и не соответствует достоинству России, так как подобные действия могут расцениваться как робость, чего я допустить никоим образом не могу. Потому что вся ответственность лежит на мне, а я должен всегда иметь в виду главную цель - интересы и благо Отечества.
Таким образом, план действий следующий. Поскольку в Амурской экспедиции нет офицеров, с десантом на "Николае" отправляемся мы с вами. Но сначала вернемся в Аян и пополним запасы продовольствия и товаров до необходимого количества. Затем высадимся и утвердимся в Тамари-Анива, и вы остаетесь там зимовать. - Заметив, как сразу скисла физиономия майора, капитан утешил: - Конечно, поначалу будет трудно, однако далеко не так, как было два года здесь, в Петровском, нашей команде. Если там есть возможности для зимовки судна, то какой-то корабль останется на зимовку. Или бриг "Константин", или один из наших транспортов - "Иртыш" либо "Байкал".
- "Николай" нельзя использовать, - хрипло сказал Буссе. - Его приказано немедленно вернуть в распоряжение Компании.
- У нас нет другого выхода. В голосе Невельского снова прозвучало железо. - Думаю, Кашеваров нас поймет.
- Понять он может, но приказ есть приказ.
- Ничего, на месте разберемся. А сейчас я даю вам два дня для медицинского осмотра команды с нашим доктором - на случай, если кто по здоровью не сможет быть в десанте. Это во-первых, а во-вторых, попрошу вас подсчитать, сколько нам еще надо запасов для успешной зимовки. Двадцать восьмого утром отправляемся в Аян, а оттуда на Сахалин, в Тамари-Анива.
Буссе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.
Позже Геннадий Иванович записал в своем "судовом журнале": "Н. В. Буссе удивлялся и не мог понять дружеского моего обращения с моими сотрудниками-офицерами. Он никак не мог допустить, чтобы начальник, облеченный огромной самостоятельной властью в крае, мог дозволять подчиненным рассуждать с ним, как с товарищем, совершенно свободно оспаривать его предположения. Я старался одушевлять моих сотрудников и постоянно повторять им, что каждый командированный офицер должен быть проникнут чувством своей необходимости и полезности для блага Отечества, что только при отчаянных и преисполненных опасностей действиях наших мы можем предупредить потерю края и навсегда утвердить его за Россией. Вот что связывало всех нас как бы в одну родную семью. Весьма естественно, что это было непонятно не только Буссе, но и высшим распорядителям в Петербурге".
Точно так же "высшим распорядителям" и окружению их, за малым исключением, были чужды и непонятны патриотические устремления Невельского и его офицеров. Патриотизм для этих "небожителей" обязательно сочетался с эпитетом "квасной" и представлялся в виде лаптей, серпа, деревянных трехрогих вил и прически "под горшок", а само слово "патриотизм" было в их обществе почти ругательным. Хотя призыв "За Веру, Царя и Отечество" произносили чуть ли не ежедневно.
Невельской успешно выполнил приказ по занятию острова Сахалин, о чем и отправил донесение, которое встретило генерал-губернатора в Красноярске.
3
Не зря говорят: "Человек предполагает, а Бог располагает".
Всю дорогу после Красноярска Муравьевы только и говорили что о сплаве по Амуру. Для себя выбирали, как будут плыть и на чем - на плоту, на лодке или пароходе. Катрин казалось, что на плоту будет интересней и, наверное, романтичней, но муж напомнил ей, как разбился плот с англичанами, и как Вагранов спасал их из ледяной весенней воды - поэтому плот как средство передвижения отпал навсегда. Они даже поспорили, сколько времени будут плыть - скорее или дольше, чем по Лене. Николай Николаевич считал, что дольше, хотя бы потому, что на Амуре, в отличие от Лены, нет лоцманов, и поэтому задержки будут неизбежны.
Отдельно обсудили, извещать китайцев о сплаве или нет.
С одной стороны, власти сопредельного государства должны быть в курсе, что творится на пограничной реке, и высказать свое мнение о происходящем. С другой - Амур еще не был определен как река пограничная. И даже его низовья, фактически уже принадлежащие России, не были никак закреплены.
- Пока что он до Уссури как бы ничейный, - говорил генерал, вместе с Екатериной Николаевной подпрыгивая на ковровых сиденьях, когда колеса экипажа попадали на ухаб или в рытвину. Последние до Иркутска 500 верст они уже двигались не на полозьях, а в большой карете, которую, неприятно морщась, называли рыдваном. И дорога была - не приведи господи! - но приходилось терпеть и беречь зубы и язык, особенно во время разговора. - Китайцы же полтораста лет назад проплыли по нему и по Шилке до самого Нерчинска, никого не спрашивая, хотя никаких прав на то не имели. Русские казаки - Поярков, Хабаров - первыми по Амуру прошли, следовательно, по всем канонам, река должна быть наша!
- Мне кажется, дорогой, - заметила Екатерина Николаевна, - с вопросом "кто первый" надо быть поосторожней. Я читала, что внук Чингисхана, Хубилай, стал первым императором всего Китая и владел землями до Байкала и Сахалина. И это было шестьсот лет назад, а не двести, когда на Амуре появились русские казаки. А Римской империи вообще принадлежало полмира, но ведь нынешний Рим на него не претендует. Ты себя называешь наследником Пояркова и Хабарова, и это так, но в переговорах с китайцами об этом, по-моему, лучше умолчать. Все меняется. Когда-то китайцы ушли с Амура, они, наверное, и сами не помнят, почему, и все в этих землях о них забыли. Потом пришли и ушли русские…
- Не сами ушли - силой заставили, - мрачно сказал генерал.
- Китайцев, может быть, тоже кто-то силой заставил, мы же этого не знаем, - возразила Екатерина Николаевна. - Главное: со временем все меняется, в том числе и границы государств. Вон в Европе как все изменилось за каких-то сто-двести лет, и никто не требует вернуть все назад. Тебе надо договориться о границах, которых требует новое время. Выгодных и для России, и для Китая. Чтобы в будущем не было оснований для войны.
Слова Катрин заставили Муравьева глубоко задуматься.
Путешествие в рыдване не прошло для Екатерины Николаевны бесследно. Поначалу по возвращении в Иркутск она чувствовала себя неплохо, а спустя несколько дней серьезно занемогла. Врачи уложили ее в постель, и после осмотра Штубендорф приватно сказал Муравьеву, что об участии Екатерины Николаевны в сплаве не может быть и речи. Путь неизвестный, что предстоит перенести - тоже: вдруг там зараза какая гуляет?
Известие об этом Катрин перенесла стоически - с одним лишь глубоким вздохом разочарования. Гораздо больше, по крайней мере, внешне, ее огорчила невозможность быть в Иркутском кафедральном соборе на молебне в "царский день" 17 апреля, день рождения государя наследника Александра Николаевича, и пасхальной заутрени, которую совершили сразу три архиепископа. Так получилось, что в Иркутске одновременно собрались Нил, которого назначили в Ярославскую епархию (не без содействия генерал-губернатора), Афанасий, прибывший на его место, и Иннокентий, святитель Америки и Сибири, приехавший обсудить с Муравьевым свое участие в сплаве, во исполнение давнишней идеи нести православную веру на Амур. С этой целью год назад он отправил своего сына, священника Гавриила, в Николаевский пост, а теперь и сам устремился на новые земли.