XXIII. Урок
В том веке, о котором мы повествуем, стремясь не только рассказать о событиях, но также о нравах и обычаях, фехтование было не тем, чем оно стало в наше время.
Шпаги оттачивались с обеих сторон, благодаря чему ими рубили почти так же часто, как и кололи. Вдобавок левой рукой, вооруженной кинжалом, можно было не только обороняться, но и наносить удары: все это приводило к многочисленным ранениям или, скорее, царапинам, которые в серьезном поединке особенно разъяряли бойцов.
Искусство фехтования, занесенное к нам из Италии, сводилось к ряду движений, которые вынуждали бойца постоянно менять место, поэтому из-за малейших неровностей почвы возникали серьезные затруднения.
Нередко можно было видеть, как фехтовальщик вытягивается во весь рост или, наоборот, вбирает голову в плечи, прыгает направо, налево и приседает, упираясь рукой в землю. Одним из первых условий успешного овладения этим искусством были ловкость и быстрота не только руки, но также ног и всего тела.
Казалось, однако, что Шико изучил фехтование не по правилам этой школы. Он словно предугадал современное нам искусство шпаги, все превосходство которого и, в особенности, все изящество состоит в подвижности рук при почти полной неподвижности корпуса.
Ноги его крепко упирались в землю, кисть руки отличалась гибкостью и силой, конец шпаги гнулся, как тростник, но от середины до рукояти она была словно каменная.
Увидев перед собой не человека, а бронзовую статую, у которой двигалась, на первый взгляд, только кисть руки, брат Жак стал порывисто, бурно нападать, но Шико лишь вытягивал руку и выставлял ногу и при малейшей ошибке противника наносил ему удар прямо в грудь, а Жак, багровый от ярости и уязвленного самолюбия, отскакивал назад.
Минут десять мальчик делал все, что мог: он устремлялся вперед, словно леопард, свивался кольцом, как змея, прыгал из стороны в сторону. Но Шико, все так же невозмутимо, выбирал удобный момент и, отклонив рапиру противника, неизменно поражал его в грудь своим грозным оружием.
Брат Борроме бледнел, стараясь подавить досаду.
Наконец Жак в последний раз напал на Шико. Видя, что мальчик нетвердо стоит на ногах, тот оставил открытие, чтобы противник направил в это место всю силу своего удара. Жак не преминул это сделать. Шико так внезапно отпарировал удар, что бедняга потерял равновесие и упал. Шико же, незыблемый как скала, даже не сдвинулся с места.
Брат Борроме до крови искусал себе пальцы.
- Вы скрыли от нас, сударь, что являетесь гением фехтовального искусства, - сказал он.
- Что вы! - удивленно вскричал Горанфло, хотя из вполне понятных дружеских чувств он и разделял торжество приятеля. - Да Брике никогда не практикуется!
- Я всего лишь жалкий буржуа, - сказал Шико, - а не гений фехтовального искусства! Вы смеетесь надо мной, господин казначей!
- Однако же, сударь, - возразил брат Борроме, - если человек владеет шпагой, как вы, он, наверное, без конца работал ею.
- Бог ты мой, сударь, - добродушно ответил Шико, - мне порой приходилось обнажать шпагу. Но, делая это, я никогда не забывал одного обстоятельства.
- Какого?
- Что для человека с обнаженной шпагой в руке гордыня - плохой советчик, а гнев - плохой помощник… Теперь выслушайте меня, братец Жак, - добавил он. - Кисть руки у вас отличная, но с ногами и головой дело обстоит неважно. Подвижности достаточно, но рассудка не хватает. В фехтовальном искусстве имеют значение три вещи: прежде всего голова, затем руки и ноги. Голова помогает защищаться, руки и ноги дают возможность победить. Но, владея и головой, и рукой, и ногами, побеждаешь всегда.
- О сударь, - сказал Жак, - сразитесь с братом Борроме: это будет замечательное зрелище.
Шико хотел пренебрежительно отвергнуть это предложение, но тут ему пришла в голову мысль, что гордец казначей, пожалуй, постарается извлечь выгоду из его отказа.
- Охотно, - сказал он. - Если брат Борроме согласен, я в его распоряжении.
- Нет, сударь, - ответил казначей, - я потерплю поражение. Лучше уж сразу признать это.
- Как он скромен, как мил! - произнес Горанфло.
- Ты ошибаешься, - шепнул ему на ухо беспощадный Шико, - он вне себя, ибо тщеславие его уязвлено. На месте Борроме я на коленях молил бы о таком уроке, какой сейчас получил Жак.
Сказав это, Шико, по своему обыкновению, ссутулился, искривил ноги, сморщил лицо и снова сел на скамью.
Жак подошел к нему - восхищение возобладало у юноши над стыдом поражения.
- Не согласитесь ли вы дать мне уроки, господин Робер? - спросил он. - Сеньор настоятель разрешит… Ведь правда, ваше преподобие?
- Да, дитя мое, - ответил Горанфло, - с удовольствием.
- Я не хочу заступать место, по праву принадлежащее вашему учителю, - молвил Шико, поклонившись Борроме.
- Я не единственный учитель Жака, - сказал тот, - здесь не только я обучаю фехтованию. Не одному мне принадлежит эта честь, пусть же не я один отвечу за поражение.
- А кто же другой преподаватель? - поспешно спросил Шико; он заметил, что Борроме покраснел, опасаясь, что сболтнул лишнее.
- Да нет, никто, - пробормотал он, - никто.
- Как же так? - возразил Шико. - Я отлично слышал, что вы неволили сказать… Кто же ваш другой учитель, Жак?
- Ну да, - вмешался Горанфло, - как зовут того толстячка, которого вы мне представили, Борроме? Он иногда заходит к нам, славный такой и выпивать мастер.
- Не помню его имени, - сказал Борроме.
Добродушный брат Эузеб, с длинным поварским ножом за поясом, глупо вылез вперед.
- А я знаю, как его зовут, - сказал он.
Борроме стал подавать ему знаки, но тот ничего не заметил.
- Это же метр Бюсси-Леклер, - продолжал Эузеб. - Он преподавал фехтование в Брюсселе.
- Вот как! - заметил Шико. - Метр Бюсси-Леклер! Клянусь богом, отличная шпага!
И, произнося эти слова со всем благодушием, на какое он был способен, Шико на лету поймал яростный взгляд, который Борроме метнул на злосчастного Эузеба.
- Скажите, а я и не знал, что его зовут Бюсси-Леклер, мне забыли об этом сообщить, - сказал Горанфло.
- Я не думал, что его имя может иметь для вас значение, ваша милость, - заметил Борроме.
- И правда, - подтвердил Шико, - один учитель или другой - не все ли равно, был бы он хорошим фехтовальщиком.
- И правда, не все ли равно? - подхватил Горанфло. - Был бы он хорошим фехтовальщиком.
С этими словами он направился к лестнице, ведшей в его покои. Монахи с восхищением взирали на своего настоятеля.
Учение было окончено.
У подножия лестницы Жак, к величайшему неудовольствию Борроме, возобновил свою просьбу. Но Шико ответил:
- Преподаватель я плохой, друг мой, а сам научился, размышляя и практикуясь. Делайте, как я, - ясный ум из всего извлечет пользу.
Борроме дал команду, и монахи, построившись, вошли в здание монастыря.
Опираясь на руку Шико, Горанфло величественно поднялся вверх по лестнице.
- Надеюсь, - горделиво произнес он, - про этот дом все скажут, что здесь верно служат королю.
- Еще бы, черт побери, - сказал Шико, - придешь к вам, достопочтенный настоятель, и чего только не увидишь!
- И все это за какой-нибудь месяц, даже меньше того.
- Да, вы сделали больше, чем можно было ожидать, друг мой, и когда я возвращусь, выполнив свою миссию…
- Да, дорогой друг, поговорим о вашей миссии.
- Это тем более уместно, что до отъезда мне надо послать весточку или, вернее, вестника к королю.
- Вестника, дорогой друг? Вы, значит, постоянно сноситесь с королем?
- Да, с ним лично.
- Хотите кого-либо из братии? Для монастыря было бы великой честью, если бы кто-нибудь из наших братьев предстал пред очи короля.
- Разумеется.
- В вашем распоряжении двое из наших лучших ходоков. Но расскажите мне, Шико, каким образом король, считавший вас умершим…
- Я ведь говорил вам: у меня был летаргический сон; пришло время - и я воскрес.
- И вы снова в милости?
- Более чем когда-либо, - сказал Шико.
- Значит, вы сможете рассказать королю обо всем, что мы здесь делаем для его блага?
- Не премину, друг мой, не премину, будьте покойны.
- О, дорогой Шико! - вскричал Горанфло: он уже видел себя епископом.
- Но у меня к вам две просьбы.
- Какие?
- Прежде всего о небольшой сумме денег, которую король вам возвратит.
- Деньги! - вскричал Горанфло, быстро поднявшись с места. - У меня ими полны сундуки!
- Клянусь богом, вам можно позавидовать, - сказал Шико.
- Хотите тысячу экю?
- Да нет же, дорогой друг, это слишком много. Вкусы у меня простые, желания скромные. Звание королевского посланца не вскружило мне голову; я не только не хвалюсь им, я стараюсь его скрыть. Мне достаточно сотни.
- Возьмите. Ну, а вторая просьба?
- Мне нужен оруженосец.
- Оруженосец?
- Да, спутник в дорогу. Я ведь человек компанейский.
- Ах, друг мой, будь я свободен, как в былые времена… - сказал со вздохом Горанфло.
- Да, но вы не свободны.
- Высокое звание налагает узы, - прошептал Горанфло.
- Увы! - произнес Шико. - Всего сразу не охватишь. Не имея возможности, дражайший настоятель, путеществовать в вашем достопочтенном обществе, я удовлетворюсь братцем Жаком.
- Братцем Жаком?
- Да, юноша пришелся мне по вкусу.
- Он в твоем распоряжении, друг мой.
Настоятель позвонил в колокольчик. Тотчас же появился келейник.
- Позовите брата Жака, а также брата, выполняющего поручения в городе…
- Жак, - сказал Горанфло, - даю вам чрезвычайной важности поручение.
- Мне, господин настоятель? - удивленно спросил юноша.
- Да, вы будете сопутствовать господину Роберу Брике в его далеком путешествии.
- О! - восторженно вскричал юный брат. - Путешествовать на вольном воздухе, на свободе!.. Мы каждый день будем фехтовать, правда, господин Робер Брике?
- Да, дитя мое.
- И мне можно взять аркебуз?
- Да.
Жак выбежал из комнаты, издавая радостные крики.
- Что касается поручения, - сказал Горанфло, - то прошу вас, приказывайте… Подите сюда, брат Панург.
- Панург! - прошептал Шико, у которого это имя вызывало не лишенное приятности воспоминание. - Панург!..
XXIV. Духовная дочь Горанфло
Панург тотчас же явился. Со своими маленькими глазками, острым носом и заостренным подбородком он очень напоминал лису.
Шико смотрел на него одно мгновение, но этого было достаточно, чтобы по достоинству оценить монастырского посланца.
Панург смиренно остановился в дверях.
- Подойдите, господин курьер. Знаете вы Лувр? - спросил Шико.
- Да, сударь.
- А известен ли вам в Лувре некий Генрих де Валуа?
- Король?
- Не знаю, действительно ли он король, - сказал Шико, - но так его называют.
- Мне придется иметь дело с королем?
- Именно. Вы его знаете в лицо?
- Хорошо знаю, господин Брике.
- Вы скажете, что вам необходимо с ним поговорить.
- Меня допустят?
- Да, к его камердинеру. Монашеская ряса послужит вам пропуском. Его величество, как вы знаете, отличается набожностью.
- А что я должен сказать камердинеру его величества?
- Вы скажете, что посланы к нему Тенью.
- Какой тенью?
- Любопытство - большой недостаток, брат мой.
- Простите.
- И что вы пришли за письмом.
- Каким письмом?
- Опять?
- Ах да, правда.
- Вы добавите, что Тень будет ожидать письма на Шарантонской дороге.
- И я должен нагнать вас на этой дороге?
- Совершенно верно.
Панург направился к двери и приподнял портьеру - Шико показалось, что за портьерой кто-то подслушивает.
Шико обладал острым умом и тотчас же решил, что там находится брат Борроме.
"А, ты подслушиваешь, - подумал он. - Тем лучше, нарочно буду говорить погромче".
- Значит, дорогой друг, - сказал Горанфло, - король возложил на вас почетную миссию?
- Да, и притом конфиденциальную.
- Политического характера, полагаю.
- Я тоже так полагаю.
- Как, вы не знаете толком, какая миссия на вас возложена?
- Я знаю, что должен отвезти письмо, вот и все.
- Это, верно, государственная тайна?
- Думаю, что да.
- И вы даже не подозреваете, какая?
- Мы ведь одни - не так ли? - и я могу вам сказать все, что думаю.
- Говорите. Я нем как могила.
- Так вот, король решил наконец оказать помощь герцогу Анжуйскому.
- Вот как?
- Да. Сегодня ночью с этой целью должен был выехать господин де Жуаез.
- Ну, а вы, друг мой?
- Я еду в сторону Испании.
- А каким способом?
- Пешком, верхом, в повозке - как придется.
- Жак будет вам приятным спутником. Вы хорошо сделали, что выбрали его, - он, чертенок, владеет латынью.
- Должен признаться, мне он очень понравился.
- Ваше желание - закон, друг мой. Но я думаю, что он будет для вас и отличным помощником в случае какой-нибудь стычки.
- Благодарю, дорогой друг. Мне остается только проститься с вами.
- Прощайте!
- Что вы делаете?
- Намереваюсь дать вам пастырское благословение.
- Ну вот еще, - сказал Шико, - между нами это лишнее.
- Вы правы, - ответил Горанфло, - благословение хорошо для чужих.
И друзья нежно расцеловались.
- Жак! - крикнул настоятель. - Жак!
Между портьерами показалась лисья физиономия Па-нурга.
- Как! Вы еще не уехали? - вскричал Шико.
- Простите, сударь.
- Отправляйтесь скорее, - сказал Горанфло, - господин Брике торопится. Где Жак?
В свою очередь появился брат Борроме со слащавой улыбкой на устах.
- Брат Жак ушел, - сказал он.
- Как ушел? - вскричал Шико.
- Разве вы не просили, сударь, послать кого-нибудь в Лувр?
- Но я послал Панурга, - сказал Горанфло.
- Какой же я дурень! А мне послышалось, что вы поручили это Жаку, - сказал Борроме, хлопнув себя по лбу.
Шико нахмурился. Но раскаяние Борроме было, по-видимому, столь искренним, что упрекать его было бы просто жестоко.
- Придется мне подождать Жака, - сказал Шико.
Борроме поклонился, в свою очередь нахмурившись.
- Кстати, - сказал он, - я забыл доложить сеньору настоятелю - а ведь для этого и поднялся сюда, - что неизвестная дама изволила прибыть и просить у вашего преподобия аудиенции.
Шико навострил уши.
- Она одна? - спросил Горанфло.
- Нет, с пажом.
- Молодая? - спросил Горанфло.
Борроме стыдливо опустил глаза.
"Он ко всему и лицемер", - подумал Шико.
- Друг мой, - обратился Горанфло к мнимому Роберу Брике, - ты сам понимаешь…
- Понимаю, - сказал Шико, - и удаляюсь. Подожду в соседней комнате или во дворе.
- Отлично, любезный друг.
- Отсюда до Лувра далеко, сударь, - заметил Борроме, - и брат Жак может вернуться поздно; к тому же лицо, к которому он послан, не решится доверить важное письмо мальчику.
- Вы поздновато подумали об этом, брат Борроме.
- Бог мой, я же не знал! Если бы мне поручили…
- Хорошо, хорошо, я потихоньку пойду в сторону Шарантона. Посланец, кто бы он ни был, нагонит меня в пути.
И он направился к выходу.
- Не сюда, сударь, простите, - поспешил за ним Борроме, - отсюда должна прийти неизвестная дама, а она не желает ни с кем встречаться.
- Вы правы, - улыбнулся Шико, - я сойду по боковой лестнице.
И он открыл дверь небольшого чулана.
- Дорогу вы знаете? - с беспокойством спросил Борроме.
- Как нельзя лучше.
За чуланом была комната, выходившая на площадку боковой лестницы.
Шико говорил правду: дорогу он знал, но комната была неузнаваема - стены завешаны доспехами и оружием, на столах и консолях сабли, шпаги и пистолеты, все углы забиты мушкетами и аркебузами.
Шико задержался в этом помещении: ему захотелось все хорошенько обдумать.
"От меня прячут Жака, прячут даму, а самого выпроваживают по боковой лестнице. Как хороший стратег, я должен делать обратное тому, к чему меня принуждают. Поэтому я дождусь Жака и займу позицию, которая даст мне возможность увидеть таинственную незнакомку… Ого! Вот здесь в углу валяется прекрасная кольчуга - эластичная, тонкая, отличнейшего закала".
Он поднял кольчугу и залюбовался ею.
"А мне-то как раз нужна такая кольчуга, - сказал он себе. - Она легка, словно полотняная, и слишком узка для настоятеля. Честное слово, можно подумать, что кольчугу изготовили для меня. Позаимствуем же ее у дона Модеста. По возвращении моем он получит ее обратно".
Шико, не теряя времени, сложил кольчугу и спрятал себе под одежду.
Он завязывал последний шнурок куртки, когда на пороге появился брат Борроме.
- Ого! - прошептал Шико. - Опять ты! Но поздновато, друг мой.
Скрестив за спиной свои длинные руки и откинув голову, Шико делает вид, будто любуется трофеями.
- Господин Робер Брике хочет выбрать себе подходящее оружие? - спросил Борроме.
- Я, дорогой друг?.. Боже мой, для чего мне оружие?
- Но вы так хорошо им владеете!
- В теории, любезный брат, в теории. Жалкий буржуа вроде меня ловко действует лишь руками и ногами. Чего ему недостает и всегда будет недоставать - это воинской доблести. Рапира в моей руке сверкает довольно красиво, но вооружите шпагой Жака - и, ей-богу, он заставит меня отступить отсюда до Шарантона.
- Вот как? - удивился Борроме, наполовину убежденный простодушным видом Шико, который к тому же принялся горбиться, кривиться и косить глазом усерднее, чем когда-либо.
- Да мне и дыхания не хватает, - продолжал Шико. - Вы заметили, что я слаб в обороне? Ноги никуда не годятся - это мой главный недостаток.
- Разрешите заметить, сударь, что путешествовать с таким недостатком еще труднее, чем фехтовать.
- А вы знаете, что мне предстоит путешествовать? - небрежно заметил Шико.
- Я слышал это от Панурга, - покраснев, ответил Борроме.
- Вот странно, не припомню, чтобы я говорил об этом Панургу. Но неважно. Скрывать мне нечего. Да, брат мой, я отправляюсь к себе на родину, где у меня есть кое-какое имущество.
- Вы оказываете брату Жаку большую честь, господин Брике.
- Тем, что беру его с собой?
- Да и тем, что даете ему возможность увидеть короля.
- Или камердинера его величества: вероятнее всего, что брат Жак ни с кем другим и не увидится.
- Так вы завсегдатай в Лувре?
- О да, сударь мой. Я поставляю теплые чулки королю и молодым придворным.
- Королю?
- Я имел с ним дело, когда он был всего только герцогом Анжуйским. По возвращении из Польши он вспомнил обо мне и сделал меня придворным поставщиком.
- Это ценнейшее для вас знакомство, господин Брике.
- Знакомство с его величеством?
- Да.
- Не все согласились бы с вами, брат Борроме.
- О, лигисты!
- Теперь все более или менее лигисты.
- Но вы-то, конечно, не лигист?