Улица принца Уэльского
Она на восточной стороне Темзы и против парка Баттерси. Восточная сторона - совсем другой Лондон рабочий, задымленный, серый. Но эта улица еще несет на себе следы западного Лондона. Маленький Мартин Мелвилл живет на расстоянии пяти автобусных остановок от нее. Как и большинство домов "той" стороны дом Мартина беден: разрушенное крыльцо - нет денег чинить, лампочка без абажура - нет денег купить, в трехэтажном доме один туалет и одна ванна на девятнадцать человек соседей; Отец Мартина - рабочий механических мастерских периодически сидит без работы. Мать ходит убирать квартиру небогатых, но позволяющих себе эту роскошь преподавателей колледжа, на улицу принца Уэльского. Иногда она берег с собой кого-нибудь из трех детей. Впрочем, чаще Мартина, потому что Эми и Фэй не любят там бывать.
Для Мартина такой день праздник. Утром, встав раньше всех в доме, он без материнских напоминаний идет в ванную, где долго моется. Потом надевает свой лучший пиджачок - голубенький на молнии.
Прежде, пока мать убирала, он ходил по квартире, разглядывал и трогал предметы, многие из которых видел впервые: письменный стол с кожаной зеленой поверхностью, настольную лампу, на туловище которой нарисованы уютные домики, снимал трубку с телефона и напряженно слушал гудок. Потом ребята во дворе сказали, что по телефону можно, набрав определенный номер, послушать сказку или музыку. И он стал набирать этот номер, пока мать однажды не застала его за этим делом.
Сначала она кричала на него, потом обнимала и плакала. Из всего этого шума он понял одно, хозяева квартиры должны платить за каждую минуту работы этого телефона, и пока Мартин слушал сказку, деньги хозяев телефона утекали из их карманов.
Мать хотела отдать им деньги или отработать бесплатно, но они были хорошие люди и простили Мартину его невинные проказы. Он больше не снимал трубки.
- Папа, - сказал однажды шестилетний Мартин, когда вся семья сидела за столом, - мы не могли бы жить на улице принца Уэльского? Мне там очень нравится жить.
Отец засмеялся, а мать сказала:
- Пора мальчика отвести за реку, показать настоящий город.
Независимая Фэй, старший ребенок в семье, в свои семнадцать уже участвовавшая в демонстрациях за равноправие женщин, потрепала Мартина по голове:
- У нашего братца определенно буржуазные наклонности.
- Это не так уж плохо, Фэй. Может быть, даст бог ему повезет больше, чем твоему отцу, - вздохнула мать.
- Когда он подрастет, я думаю, мы уже расправимся с буржуазией! - объявила Фэй тоном хозяйки этой жизни. Ее дружок Ричард Дэви носил ей политическую литературу.
- Ну вот и решился вопрос, - пошутил отец, - Фэй с Ричардом сделают нам революцию, и вся семья переберется на принца Уэльского.
После этого разговора Мартин стал смотреть на Ричарда с нескрываемым любопытством. Фэй даже не было теперь необходимости выгонять его из комнаты, когда приходил Ричард. Мальчик сам плотно прикрывал за собой дверь, чтобы не мешать старшим делать революцию.
Сохо
"Шумный район узких, большей частью безвкусных улиц известный своими иностранными ресторанами и лавчонками, а также развязной ночной жизнью" - так безжалостно аттестует этот, лежащий в самом центре столицы кусок ее мира популярный справочник "Иллюстрированный гид Британии".
- Вы бродили по Сохо? - гримасничает миссис Кентон. - Страшное место. Наш позор. Когда же наконец там все снесут и пусть хоть "вставные челюсти" построят, но уничтожат этот рассадник заразы! Верите, в Сохо у меня по коже мурашки пробегают, и я испытываю непреодолимое желание скорей очутиться дома и стать под душ.
- Прелестные есть местечки в Сохо! - улыбается своим воспоминаниям мистер Вильямс. Помню, в двадцатых годах неподалеку от "Китай-города" была греческая таверна. Какой я там ел шашлык! - Ничего подобного за всю мою долгую жизнь больше не пробовал. А в тридцатых, по вечерам, я захаживал в ночной ресторан "Ласточка". Там в представлении участвовала одна моя подруга тех лет. О, нет, Нэнси была честная девушка. Но она происходила из бедной семьи и непременно хотела выучиться на медицинскую сестру. Вечерами подрабатывала в "Ласточке". Ее взяли туда за красивую фигуру. Ее номер, Нэнси участвовала в канкане третьей слева, был первым в программе. После выступления мы садились с нею за свободный столик, выпивали свое виски, ее виски было для нее бесплатным в "Ласточке", и шли гулять или ко мне. К Нэнси было нельзя, она снимала крохотную комнатенку, и ее злющая хозяйка не одобряла мужчин.
- Я не бываю в Сохо по вечерам и вообще не замечаю его реклам, о которых столько досужих разговоров. Что в Сохо действительно замечательно - это овощной рынок. Лучший в Лондоне. Иногда я прохожу через Сохо-рынок и покупаю там что-нибудь экзотическое для своих ребятишек, - говорит Антони Слоун. - Совсем недавно, в ноябре, я принес им из Сохо "Кастард-эплл". Не знаете, что это? В Латинской Америке этот фрукт называется "чиримойа".
Чиримойа! Боже мой, чиримойа! Чили шестьдесят девятого года. Ноябрь. Весна в южном полушарии. Всего три дня назад в осенней Москве чилийский чиновник посольства, выдавая мне паспорт и желая успеха, сказал: "Вы увидите очень красивую страну и очень спокойную, у нас уже тридцать один год не было никаких волнений". Зачем он сказал про волнения, мне было непонятно. Я тут же забыла его слова.
Выхожу на солнечную главную улицу Сантьяго и у самого подъезда гостиницы вижу огромную платформу с фруктами: бананы, яблоки, бананы, черешня, бананы, сливы, бананы… а это что? Темно-зеленое, чешуйчатое, похожее на кедровую шишку, мягкое на ощупь.
- Чиримойа, чиримойа! - чирикает в ответ на мой немой вопрос смуглый черноглазый паренек, торговец. - Чиримойа, чиримойа.
Я покупаю одну шишку и тут же на виду у прохожих вонзаю зубы в золотистую мякоть плода. На что это похоже? На все и ни на что. Яблоко, и ананас, и дыня и что-то цитрусовое. Накупаю целую корзину этого неведомого фрукта, через час машина с нашей молодежной делегацией движется в горы по узкой дороге, а потом из машины пересаживаемся мы в вагончики железной дороги, которые доставляют нас на высокогорный медный рудник.
Жаркий, звенящий аплодисментами вечер встречи с рабочими рудника, песни и танцы, и в разгар веселья врывающаяся новость: в стране начинается первая за тридцать один год всеобщая забастовка Ночью гости, не спим, взбудораженные, взволнованные и все вместе едим мою чиримойю, просто, быстро, без восхищения ее божественным вкусом, так, как, проголодавшись, ели бы хлеб или холодную картошку.
Чилийские события тех дней, ставшие началом новой жизни, закружили в своем водовороте. Комсомол повезли нашу делегацию в один из пригородов Сантьяго, где пыльный кусок пустующей земли накануне захвати ли бездомные семьи и раскинули свои шатры. Здесь намерены они были начать новую жизнь. Никогда до сих пор не видела я такой леденящей душу нищеты: дети-полускелетики с язвами на коже, с изъеденными молочными зубами, сгорбленные старухи, уже почти ползущие по земле а старухам тем не более сорока - пятидесяти.
- Ты должна выступить, - сказали мне комсомольцы, - смотри, как много здесь женщин, пусть они послушают женщину из страны, где победил народ.
Впервые в жизни я хотела, хотя не знала, о чем буду говорить…
Смерть Альенде. Первое выступление чилийского посла перед телезрителями. Демонстрация протеста прогрессивных англичан против незаконного переворота. Я пришла к зданию посольства задолго до начала демонстрация, но там уже стояли толпы молодых людей со знаменами и плакатами. Из окон посольства смотрели растерянные лица вчерашних его сотрудников.
Я плакала, не стесняясь, об Альенде, которого знала.
- У этой женщины, наверно, кого-то убили в Чили, - сказал юношеский голос за моей спиной.
Погиб Виктор Хара. А ведь он пел нам однажды всю ночь в молодежном клубе Сантьяго.
Долго еще ждала я хоть какой-нибудь вести о Луисе. Вестей не было. Потом я узнала, что его расстреляли на стадионе в первые дни путча. Так я и думала: он был из первых везде, и пуля от врага полагалась ему из первых. В Сохо, кроме чиримойи, я теперь встречаю иногда чилийцев, которым удалось спастись от преследований хунты.
Да, я смотрю на Сохо совсем другими глазами, чем миссис Кентон, мистер Вильямс, Антони и многие другие. В Сохо всегда спасались люди от насилия, гнета, нищеты, эмигранты из других стран, а их судьба в Англия, как правило, предопределена и расклассифицирована точно.
Здесь еще можно найти потомков французских протестантов, тысячами перебежавших в 1685 году через канал после отмены Нантского эдикта. Здесь греки, ушедшие от режима черных полковников, индийцы, спасшиеся от голода.
О происхождении названия "Сохо" есть в Англии две версии: по одной, "Со-хо!" - был клич повстанцев, последователей мятежного графа Монмауса.
"Со-хо!"- также охотничий трубный крик.
Последняя версия наиболее популярна в Лондоне.
Опять Трафальгарская площадь
Прохладно. Ветрено. Трепещет белый шарф на белом платье невесты, сидящей на корточках невдалеке от колонны Нельсона. Чуть поодаль жених пытается сфотографировать невесту, терпеливо ждет, пока голубь сядет на ее ладонь, и - будет желанный снимок: она, птица и колонна Нельсона. Невдалеке столь же терпеливо ждет их свадебный кортеж.
Фотограф и его объектив так увлечены своим собственным делом, что совершенно не обращают внимания на бурлящую вокруг толпу, не слышат зычных голосов.
В тени колонны Нельсона на трибуне женщины. Идет митинг "За подлинное женское равноправие". Недавно был принят закон о равноправии, но он оказался, по мнению демонстрантов, пустым провозглашением, в нем не было никаких серьезных решений.
Женщины-ораторы говорят о своих проблемах, толпа поддерживает их одобрительными криками. Рядом со мной - высокая светловолосая девушка. Время от времени, сложив ладони лодочкой и поднеся их ко рту, она кричит одобрение той или иной выступающей.
- Подумайте, - в запале обращается она ко мне. - На бумаге одно, на деле другое!
Мы затеваем разговор, и я узнаю, что она вот уже год как окончила медицинский колледж и работает врачом.
- Со мной практикует мой муж, мы вместе учились. Представляете себе - у него вдвое, если не втрое больше пациентов, чем у меня. Мужчина!
- И даже женщины стремятся пойти к нему на прием, а не к вам?
- В том-то и дело. Это какой-то порочный замкнутый круг. Женщина, которая сейчас выступает, говорит как раз об этом, но случись ей самой пойти к нам на прием, я не уверена, что она не проявит дискриминации.
Словно обгорелые деревянные идолы стоят между колонной и толпой и позади толпы лондонские полицейские. Они - невозмутимы.
На трибуне растрепанная маленькая женщина:
- Не от хорошей жизни я бросила школу и пошла на завод. Женщин-рабочих используют на самой плохой работе. Знаете, как нас неофициально называет начальство? "Резерв низкооплачиваемой рабочей силы". Да если бы мне дали возможность получить хорошую квалификацию, ни один мужчина бы за мной не угнался!
Маленький мальчишка вертится у ног выступающей, мешает, дергает за платье. Она берет его на руки.
- Вот, полюбуйтесь, я воспользовалась исконным материнским правом родить ребенка. Но права вернуться после родов на свою прежнюю работу мне никто не гарантировал. "Знаете, - сказали, - женщина с ребенком слишком большая обуза для такого небольшого предприятия, как наше. Дети так часто болеют. И мать на работе больше думает о своем малютке, чем о деле. Конечно, это понятно, однако невыгодно".
Полицейские глядят, но не видят. Однако по правилам, предписанным им, они всегда начеку. Чуть что - тут как тут.
Легкой серой тенью скользит в пестрой женской толпе худенький черноволосый юноша. Он раздает какие-то листовки. Я протягиваю к нему руку и получаю белый листок с черным крупным заголовком: "Турция сегодня".
- А при чем здесь Турция? - спрашиваю его.
- Ни при чем. Просто на площади много народу, может быть, кому-нибудь интересно узнать про то, что происходит в Турции.
- А что вы думаете об этом митинге?
Он усмехается:
- Ничего. Поговорят - и разойдутся. Ведь закон о равноправии уже принят.
Невеста все позирует. Жених раздражен - толпа мешает ему запечатлеть любимую так, как хочется: с какой стороны ни подойдет, все чужие женщины в объективе. Сегодня они совершенно ни к чему этой счастливой паре: их будущее безоблачно.
Но погода в Англии переменчива…
Гайд-парк
Стоит только войти за ограду и сделать несколько шагов вглубь по серой бетонной дорожке, как утихают за спиной автомобильные шумы и запах свежей травы обволакивает и пьянит. Трава ярко-зеленая. Цветов нет. Многие деревья стоят голые. Многие, особенно кустарники, зелены. Конец января. Зима. Утро. Небо безоблачно, лишь туманен слегка застит купы деревьев.
Сегодня суббота. Я вошла в парк с угла улицы Бейзуотер, в том месте, где неподалеку один из королевских дворцов, где живет сестра королевы принцесса Маргарита, в том месте, где парк не называется "Гайд-парком", а носит название "Сады Кенсингтона". Здесь нет дорожек для верховой езды, здесь самое чистое и парадное место всего этого зеленого массива.
В центре "Садов Кенсингтона" круглый пруд. Днем на пруду плавают утки и запускаемые детьми кораблики, по круглой бетонной дорожке прогуливаются туристы. А на траве за дорожкой отдыхают в шезлонгах пожилые лондонцы с очками на носу и книгой в руках.
Но пока утро и народу нет. Я сажусь на первую скамью у пруда и вижу, как издали, в мою сторону, с разных сторон идут две фигуры. Я спокойно вздыхаю - все правильно, сейчас снова повторится то, ради чего прихожу сюда по субботам.
Одна фигура - дворник с метлой. Худой, немолодой англичанин, очень приветливый, начинает свою, ежеутреннюю привычную работу - метет асфальт вокруг пруда.
Вторая фигура - толстый, совершенно седой индиец, чьи белые волосы резко контрастируют с одутловатым темным лицом. Кивнув мне, он садится на мою скамью и долго набивает табаком старую трубку, долго зажигает ее, долго раскуривает.
- Наконец! - громко вздыхает он, и в эту минуту на звук его голоса дворник поднимает голову от земли и здоровается с моим соседом. Тот в ответ привстает и кланяется.
Молчание. Долгое молчание. Лишь слышно поскребывание метлы об асфальт. Когда дворник удаляется от нас со своей работой на такое расстояние, откуда не может слышать, о чем говорим мы, старый индиец начинает речь:
- В человечестве кругом обман и подлость. В прошлые времена хотя бы честно было: люди знали, кто раб, кто господин. А теперь все перепутали, перемешали. Выдумали игрушки: равенство, братство. Какое может быть равенство, когда все люди разные. Вон у меня пятеро детей - все пятеро не похожи. Я про характеры и нравы говорю. Это в одной-то семье. А в другой семье и совсем не похожи. А если взять нацию. Тот добрый, тот злой, тот подлый, тот честный, а тот и честный и подлый, и злой и добрый - всего намешано. Это в нации. А если взять разные нации. Это же как с разных планет существа. Как же можно говорить, что все равны. Равны лишь в одном - жить на земле. Это равенство нам свыше дано. А другого никакого равенства нет. Чем выдумывать глупую и бессмысленную борьбу за равенство, лучше уж все законы неравенства усовершенствовать, сделать их более человечными. Братство! Чушь! Какой он мне брат! - кивок в сторону метущего англичанина. - Я сорок лет мел метлой, он метет, а думаете, он меня братом считает? Нет. И правильно, честно. Его народ пришел к моему и без оружия голыми руками взял. У него передо мной вековое превосходство. И справедливое. Мой народ, как женщина, нежный, слабый, его голыми руками только и брать. Вы думаете, я не чувствую его превосходства над собой? Чувствую. А думаете зачем сюда хожу по субботам? Свое превосходство над ним почувствовать - я, старый индиец, сижу, а он, англичанин, метет.
Мистер Бративати очень славный человек. Его предки были завезены в Лондон в середине позапрошлого века, и всегда Бративати были дворниками. Этот отмел свое и наслаждается по субботам видом метущего англичанина. Не очень, конечно, благородные чувства, но я бы не стала осуждать мистера Бративати. Когда английский дворник, завершив круг, доходит до нашей скамьи, Бративати встает покряхтывая, выбивает золу из трубки и отнимает у англичанина метлу. Тот всегда сопротивляется, смеется, но уступает настойчивому желанию старого индийца. Англичанин садится рядом со мной, закуривает:
- Это не человек - чистое золото. Добрый и умница. Мы живем неподалеку друг от друга. Вся улица его обожает. Он какую лекцию сегодня читал вам?
- О равенстве и братстве.
- А-а, старая тема. Вы только слушайте и не возражайте. Бративати удивительный пример того, как можно говорить одно, а делать другое. Все его убеждения противоречат всем его действиям. Я не знаю человека, у которого бы чувство братской любви было развито более, чем у этого индийца. Но знаете, я должен вам сказать, что в его рассуждениях ведь много жестокой истины. Он говорит то, о чем другие молчат. А поступает так, как должны поступать те, кто умеет говорить красивые слова.
Бративати вернулся. Англичанин заспешил куда-то, и мы с индийцем остались одни в парке. Какое-то насекомое зашевелило траву у наших ног. Старик заметил это:
- Кто мы для этой твари? Нечто непостижимое. Ее горизонт - край пруда. Наш горизонт - конец Гайд-парка. А что все это вокруг нас, что значат все эти планеты и галактики? Кто их смастерил? Какими инструментами? Кто управляет их точным движением? Как назвать, как представить себе эту силу? Все это непостижимое и есть бог, а Будда, Христос, Магомет, Ягве - просто наши жалкие человеческие приспособления к себе божественных, непостижимых понятий.