В городах Польши и Литвы, в перенаселенных еврейских кварталах, под постоянным враждебным давлением мещан и духовенства, было трудно, неуютно и опасно порой жить еврею, а на украинских просторах они могли сразу же применить на деле свои знания, опыт и деловые качества. Новые помещики, за исключением немногих, жили в столице и в больших городах и не занимались хозяйством. Они охотно сдавали евреям в аренду свои имения, королевские старосты предоставляли им право собирания налогов, пошлин и крестьянских повинностей. Вскоре в их руках сосредоточились различные промыслы: производство селитры и поташа, ловля рыбы, дичи и питейное дело. Они брали в аренду корчмы, молочное хозяйство и мельницы. Численность евреев на Украине сразу же резко выросла.
Разрослись общины в Луцке, Владимире Волынском, Ковеле, Остроге, Баре, Брацлаве, Виннице, Немирове, Тульчине. Появились совсем новые общины в Белой Церкви, Богуславе, Переяславе, Стародубе, Чернигове и в других городах.
Кардинал Коммендони, путешествуя по тем краям, оставил описание быта евреев: "В этих провинциях встречается большое количество евреев; они не внушают презрения, как в других местах. Они не перебиваются здесь постыдными заработками, ростовщичеством и исполнением всевозможных поручений, хотя и не отказываются от такого рода прибыли; владеют землей, занимаются торговлей и посвящают себя даже изучению изящной словесности, медицины и астрологии. Они почти повсюду держат на откупе таможенный и провозной сбор. Они довольно состоятельны и не только принадлежат к числу уважаемых людей, но часто даже имеют таковых под своей властью. Они не носят никакого знака, отличающего их от христиан. Им разрешается даже носить саблю и быть вооруженными. Наконец, они пользуются правами прочих граждан".
Но крестьяне тех времен не разбирались в том, кто больше виноват в их угнетении, а кто меньше. Украина взбунтовалась, и евреев истребляли наравне с ненавистными народу панами, и даже более зверски.
Выхода не было. Из Центральной и Западной Европы евреи бежали когда-то в Польшу - от ужасов крестовых походов, преследований времен "черной смерти" и ритуальных наветов. Из Польши они пришли на Украину - под давлением мещан и духовенства, которые вытесняли их из городов.
Везде чужие, везде используемые лишь для королевской и панской выгоды, везде притесняемые и истребляемые в периоды народных волнений. Так это случилось и на Украине.
Часть первая
ОБЕЗУМЕВШИЕ
"Имя злодея Хмеля да будет проклято навеки, да пошлёт на
него Господь погибель".
Натан Ганновер; чудом уцелевший
Глава 1. Зиновий Богдан Хмельницкий
"Не залишимо міст і нив, лише дорогу застелимо могилами".
Богдан Хмельницкий
Р-р-раз!
Рассекая воздух, свистнула плеть и обрушилась на худую спину десятилетнего мальчика привязанного к деревянной колоде. И ещё раз, и ещё…
Посреди базарной площади Чигирина производили экзекуцию: по приказу управителя секли сына Чигиринского сотника Богдана Хмеля, Андрея.
Управитель Чаплинский ненавидел Богдана. За что конкретно, никто не знал, эту ненависть он унёс с собой в могилу. Возможно, за то, что Зиновий Богдан Хмельницкий вёл свой род от польских шляхтичей из местечка Хмельник Люблинского воеводства. И крещён был в вере католической, да потом, повзрослев, переметнулся в православие и, хотя и продолжал верно служить королю польскому Владиславу, записался в реестровые казаки.
К управителю подошёл Захарий Собиленко - еврей, много лет служивший арендатором у польского пана в Чигирине. Сами-то паны редко наведывались в свои обширные владения, а нанимали жидов, которые собирали за них подати да налоги с работных людей.
- Ваше сиятельство, вельможный пан, прикажите ему прекратить, забьёт же мальца до смерти.
Чаплинский взглянул на еврея и махнул кому-то рукой, тот крикнул несколько слов, и избиение прекратилось.
Захарий, имевший с Хмелем приятельские отношения, поднял потерявшего сознание мальчика и понёс к себе в дом.
Старая еврейка всю ночь просидела у его постели, прикладывая целебные травы к ранам, да всё было напрасно. К утру, мальчик умер.
Богдан, на зависть многим, имел в своей собственности богатый хутор Суботов, в восьми верстах от Чигирина. Хутор этот ему от покойного отца достался. Вот Чигиринский пан и поручил управляющему Чаплинскому вызнать, кто есть самые богатые люди в его владениях. И когда узнал о Хмельницком, сразу подумал: "а откуда у него такое богатство, небось, моих же холопов грабил". И поручил управляющему отобрать хутор, пообещав его самому Чаплинскому.
Несколько дней тому Богдан уехал в Варшаву с казацкой депутацией к королю. Чаплинский воспользовался этим и совершил наезд на хутор со своими вооружёнными людьми. Среди польских панов было принято такое выяснение отношений.
Десятилетний Андрей, решительный и вспыльчивый, пытался защитить больную мать, не давая Чаплинскому её ударить, тот рассвирепел и приказал высечь мальчика. Мать его уже не вставала с постели, братья были ещё малы, и некому было вступиться за него.
И в целом свете никто не мог предположить, что это рядовое, в общем-то, событие, повлечёт за собой последствия грандиозные, что оно послужит толчком к зверскому убийству сотен тысяч людей, к опустошению цветущего края и насаждению ненависти и вражды между народами, которое генетически и безотчётно проявлялось на протяжении веков.
В хорошем расположении духа возвращались казаки из Варшавы.
- Ну, что старшой, слабоват оказался их вельможное величество король, - Богдан подъехал к Барабашу и хлопнул его по плечу, - без нашей подмоги никак ему не укрепиться, высокородные паны скинут его.
- Да вот, как бы ни узнали они раньше времени о задумке королевской, тогда и нам головы не сносить.
- Пока они узнают, мы быстро лодки наладим да на турок и нападём, ляхи туркам войну объявят, и король станет главнокомандующим. Тогда высокородные паны, заседающие в сейме, уже ничего с ним поделать не смогут, - ответил Хмельницкий, покрутил усы и добавил: - А бумаги с привилегиями от короля ты спрячь пока, чтобы никто не узнал, и ляхи не проведали про то.
Барабаш согласно кивнул головой.
Острый ум Богдана замыслил несколько вариантов дальнейших действий: если богатые и знатные шляхтичи узнают про то, что король решил начать войну втайне от них, сильно рассердятся и на сейме проголосуют "против". И обстановка вокруг них, депутатов от казаков, может стать довольно напряжённой. Тогда Хмельницкий может использовать версию о том, что Барабаш, старший казачьего войска, спрятал от рядовых казаков привилегии, данные казакам королём, и этим усилить своё влияние среди них, чтобы стать гетманом.
Если же война с турками всё же начнётся, он может использовать на постройку лодок для похода на Константинополь те 170 000 злотых, что получил от короля лично и тайно.
Вскоре пути казаков разошлись: Богдан поехал в Чигирин, а Барабаш - в Черкассы, где была ставка казачьего войска.
Но последующие события внесли существенные коррективы в планы Хмельницкого.
Печальное известие о смерти сына ожидало его в Чигирине. Сгоряча он решил убить Чаплинского, но, подумав, решил поначалу обратиться в суд.
В суде трудно было тягаться казаку со шляхтичем, покровительствуемым важным паном. Тем более что документы на Суботов были не в полном порядке.
Три дня думал Богдан думу тяжкую.
С малолетства мечтал он о богатстве и знатности, завидовал крупным русским магнатам, владеющим огромными земельными наделами. Но ускользала судьба из рук. Потомок польского шляхетского рода, он не имел ни знатности, ни богатства. Отец, как никто другой, понимал сына, ведь и сам он поступил в казаки, считая, что иначе ничего не добиться в жизни. Но и на казачьей службе он выше сотника не преуспел. Зато сыну решил дать образование. Сын на славу уродился, умён и решителен, владеет словом так же виртуозно, как саблей. Образование можно было получить только в католических, иезуитских школах. Михаил был католиком и сына крестил в вере католической, однако, когда сын окончил школу иезуитов во Львове, посоветовал ему перейти в православие.
- Греческая вера хотя и холопская, но казаками признаваемая, там своим станешь и через казаков наверх подымешься.
На всю жизнь запомнил Богдан эти слова отца. И кое-чего добился за прошедшие с момента его гибели десятилетия. Но в душе роилась какая-то горечь, и честолюбие диктовало ему, что по своим качествам он заслуживает большего.
Пятнадцать лет назад он со своей сотней участвовал в польском походе против государства Московского. И при взятии Смоленска за проявленные отвагу и мужество был награждён королём Владиславом IV золотой саблей. Никогда он лично не выступал против Польской короны и сохранял полную лояльность в отношении Речи Посполитой. Если уж говорить честно, Богдана вполне устраивало его социальное положение. Большая семья, богатый хутор требовали постоянного внимания и заботы. Он, конечно, видел, как давила польская шляхта холопов через своих арендаторов - евреев, которые устанавливали непомерные налоги, но лично его это не касалось.
К этому времени Богдану исполнилось 52 года, он обладал большим военным опытом, острым умом и понимал, что у казаков нет мощи, и любое их выступление против Польши будет жестоко подавлено. И, наконец, он сам был представителем той же шляхты, только более мелкой, чем Потоцкий, и существующее положение дел его в целом устраивало.
И он бы никогда не решился на выступление против Польской короны, если бы не король Владислав.
Не зря зачастил Хмельницкий в Варшаву и в депутациях от казаков, и лично. И не зря его тайно принимал король без посторонних. Большие надежды возлагал на него Владислав, чтобы утихомирить, наконец, высокородную польско-русскую шляхту. Шляхта подчинялась королевской власти только формально, а фактически каждый магнат имел своё войско и держал в рабстве холопов. Жаловаться было некому, суды, если и выносили постановление в пользу жалобщика, реальной силы оно не имело. И важнее всего для короля было вновь обрести сильную власть и заставить шляхту подчиняться. Особенно своей независимостью, деятельной силой и умом отличался один из богатейших людей Речи Посполитой - русский князь Иеремия Вишневецкий. Его земельные владения со столицей в городе Лубны простирались на всё Левобережье. За воинский талант и доблесть, за человеческое отношение к своим холопам его ненавидели даже свои - шляхта.
Вот и мечтал Хмельницкий стать таким же магнатом, получить от короля землю и уничтожить Иеремию Вишневецкого.
Но от всех должностных лиц Польши эти замыслы короля тщательно скрывались. Знали о том только двое: король и Богдан Хмельницкий.
А пока было ясно одно: спокойной жизни пришёл конец, теперь его будут преследовать и, в конце концов, убьют где-нибудь, исподтишка.
- Езжай в Черкассы, передай Барабашу, что кличет его товарищ на веселье, на разговоры, пусть явится поскорей.
Так напутствовал Богдан нарочного, начав осуществление своего хитрого плана.
В дверях ещё раскинул руки для встречи и объятий своего старого друга Хмельницкий, но иезуитский ум его замыслил иное.
- Садись, друже, слушай печаль мою.
- Знаю я уже о наезде на владения твои, что предпринять собираешься?
- Да вот в суд обратился, - Богдан налил в чаши из огромной бутыли, - давай промочим глотки да ум поострим.
Выпили, крякнули, вытерли усы.
- В суд - это верно, да только трудно у пана выиграть.
- Ну, попытаю счастья.
Снова забулькала горилка, разливаемая из бутыли в большие чаши.
И снова выпили, крякнули и вытерли усы.
- Ты только не вздумай бучу поднимать, с ляхами в силе тягаться только самоубийца может, - еле ворочая языком, выдавил из себя Барабаш.
Богдан налил ещё по одной. Барабаш нетвёрдыми руками принял чашу, запрокинул голову, с которой слетела шапка и, проливая содержимое, влил его себе в глотку. Потом поднялся во весь рост и рухнул на ковёр. Этого случая Богдан и ждал столько дней. Осторожно снял с товарища нашейный платок и поднял шапку.
- Эй, служивый, - крикнул Богдан нарочного и, вручив ему вещи, наказал: - Скачи в Черкассы, отдай вещи жене его. Скажи, что Барабаш срочно просит, чтобы она передала ему документы с привилегиями.
Слуга воротился под утро. Признав вещи своего мужа, жена Барабаша выдала важные бумаги.
Хмельницкий решил собрать сходку из тридцати человек надёжных казаков и посоветоваться с ними, как воспользоваться привилегией, данной королем, восстановить силу казачества, возвратить свободу православной вере и оградить русский народ от своеволия польских панов. Себя же он видел уже богатым шляхтичем, коим, несомненно, станет после договора с королём Владиславом.
На другой день съехались казаки. Долго рассказывал Богдан о тайном договоре с королём, о деньгах, которые ему тот пожаловал. А ещё рассказал Хмельницкий, как с десятью товарищами приезжал в Варшаву в челобитчиках от всего Войска Запорожского, бил челом королю Владиславу на обидчиков своих и жидов с их налогами.
Казаки, молча, выслушали Богдана, никто не высказал своего мнения. Хмельницкий внимательно смотрел на приткнувшегося в сторонке старого боевого друга, сотника Романа Пешту.
- Что загрустил, задумался, есть у тебя конкретные предложения?
Роман вздрогнул, словно его застали за чем-то нехорошим.
- Нет, у меня нет.
- Ну, нет, так нет.
Богдан был очень недоволен слабой активностью казаков.
А на следующий день Роман Пешта донёс на Хмельницкого.
Богдана схватили и заковали в кандалы. Казаки, узнав об этом, послали депутацию к полковнику Кречевскому, возглавлявшему полк реестровых казаков. Тот дал команду освободить Хмельницкого.
Поздней декабрьской ночью, под Николин день, случайный путник, окажись он на дороге из Запорожья в Чигирин, мог бы встретить группу всадников, судя по одежде, реестровых казаков. Они стремительным аллюром неслись вглубь Дикого Поля. Всадники скакали так быстро, как будто за ними была погоня, и останавливались лишь для того, чтобы накормить усталых лошадей и дать им короткий отдых. Потом снова садились на коней и продолжали бешеную скачку.
Кем были эти люди, куда они стремились, от кого убегали?
Их было всего пара десятков. Среди казаков выделялись двое, совершенно непохожих друг на друга людей.
Один - юноша, почти подросток, лет шестнадцати от роду. Лицо его, которое и так нельзя было назвать красивым, еще более портило постоянно хмурое выражение и мрачный взгляд из-под насупленных бровей.
Другой - человек лет пятидесяти на вид, крупного телосложения, с властным выражением на довольно красивом и волевом, но уже несколько обрюзгшем лице. Черты его дышали отвагой и неукротимой энергией, а в глубине глубоких черных глаз прятались постоянные недоверие и хитрость. И хотя одет он был так же, как и другие, может быть, только немного богаче, остальные почтительно называли его не иначе как "батька". Любой житель Чигирина опознал бы в этих двоих казацкого сотника Богдана Хмельницкого и его старшего сына Тимофея.
Но пустынен был шлях, по которому вели свои набеги на Южнорусские города татары, уводя мужчин и женщин в полон.
Вот и Богдану ещё в молодости, после неудачного похода на турок, выпала эта доля. В том бою убили отца его, а сам он попал в плен. Хитрый и изворотливый, он немедленно принял ислам и получил возможность относительно свободного передвижения, выучил турецкий и татарский языки, что и пригодилось ему в дальнейшем.
Через два года он был выкуплен из плена. Как это произошло, Богдан никому не рассказывал, потому что выкупил его тот самый еврей Захарий, его давний приятель. Но возвратившись, он немедленно покаялся в церкви и вновь принял православие. Богдан Хмельницкий и сам точно не мог бы сказать, когда зародилась в нём эта ненависть к евреям. Возможно, это чувство передалось от предков и усилилось после выкупа его Захарием из плена. Его угнетало то, что он обязан жизнью жиду, его тошнило, когда приходилось раскланиваться и чуть ли не обниматься с евреем. Он - шляхтич, потомок древнего рода, казацкий сотник, вдруг оказался обязан жидам, этому презренному племени. И чем больше делали для него евреи, тем более люто он их ненавидел. Так обиженный пёс старается укусить руку, которая его кормит.
К Хмельницкому подскакал высокий, широкоплечий казак.
- Треба отдохнуть, батька, коней запалим.
Богдан посмотрел на Ивана и дал приказ спешиться. Люди устало расседлывали коней, снимали поклажу, устраивались на ночлег. Хмельницкий послал двоих в охранение и присел возле костра. Вскоре к нему присоединился и тот казак, что попросил его об отдыхе. Иван Ганжа, черноволосый и широкоскулый с несколько выдающимися лопатообразными зубами, происходил из молдаван. Ганжа был старинным приятелем Хмельницкого, делившим с ним и все тяготы военной службы, и веселые застолья, самый близкий друг и преданный слуга. В боях и походах они не раз выручали друг друга и спасали от верной смерти.
Да и остальные казаки, спутники Хмельницкого, были самыми надежными и верными людьми из его Чигиринской сотни. Им Богдан мог довериться, и они готовы были отдать жизнь за своего "батька", которому были беззаветно преданы.
- Вишь, Иван, как дело повернулось, из верноподданного Речи Посполитой я стал бандитом. Даже награду назначили за мою голову.
- Так ведь ты казак умный и изворотливый, выход найдёшь.
- План-то у меня был, да подвёл Роман, никак не ожидал предательства от старого боевого товарища. Столько раз вместе на татар ходили. Ну, ты иди, отдыхай, а я ещё посижу, подумаю.
Иван поднялся и, тяжело ступая, направился к шатру, где спали вповалку казаки.
Эх, Роман, Роман. Богдан с досадой выбил о каблук пепел из трубки. Действительно, предательство Романа Пешты спутало все планы Хмельницкого по организации восстания. Отчего тот, старый друг, предал, Богдан мог только догадываться. А ничего удивительного, если разобраться, здесь не было.
Измена и предательство вошли в кровь казацкую, да и простого люда, который пополнял ряды казаков. У основателей казацкого войска, по сути своей разбойников, не было понятия о чести и достоинстве, а дальнейшие притеснения поляками развили в них только самые низменные инстинкты. Богдану Хмельницкому и самому доводилось неоднократно изменять своему слову и предавать.
По его замыслу, реестровые казаки шести полков, присягнувшие польской короне, получающие жалованье и освобождённые от налогов, должны были одновременно восстать в шести важных центрах право- и левобережья Днепра, разбить небольшие польские гарнизоны и, соединившись, двинуться на Черкассы, где находилась ставка коронного, назначенного королём гетмана.
Одновременно должны были вспыхнуть народные восстания на Левобережье, а также на Подолии, где уже действовал со своей ватагой Максим Кривонос.