Совсем недавно, в мае, К-30 вышла из завода, после годового планового текущего ремонта и за это время почти вся электромеханическая боевая часть побывала в отпусках. Несмотря на это, он чувствовал себя виноватым. Когда планировали дежурства по кораблю, Слава Файзуллин спросил составлявшего график капитан-лейтенанта Исаковского:
– Почему в списке нет Бобылева?
– Лейтенант Бобылев не будет стоять дежурным по кораблю, пока не сдаст на управление группой. Автономку никто не отменял! Всем понятно? – сказал, как отрезал Вячеслав Иванович. Он имел право так отвечать. Примака назначили командиром БЧ-5 на другой корабль, а его назначение на должность командира первого дивизиона было только вопросом времени. Документы на присвоение звания капитана 3 ранга и назначение на должность командира первого дивизиона уже отправили в управление кадров флота.
– А с автономки придем, Васю в отпуск и опять нам стоять? – не отставал Файзуллин.
– Да успокойся ты! В автономке достаточно времени, чтобы сдать какие угодно зачеты, – упрекнул его Иванченко, – если ты переработал, скажи мне. Я отстою дежурства за тебя!
После собрания, Исаковский попросил показать зачетный лист:
– Давай посмотрим, что у тебя там!
Посмотрев, он решил:
– В следующую пятницу будешь сдавать на допуск комиссии корабля! Готов?
– У меня еще два зачета не сданы!
– Времени больше недели! Готовься!
Заводчане обещали восстановить носовую часть всего за полтора месяца. Честно говоря, не верилось! Настолько впечатляли полученные подводной лодкой повреждения. Бобылев долго не мог отделаться от наваждения, что где-то он такое уже видел. Потом он вспомнил, что на фотографии времен второй мировой войны в Военно-Морском музее сфотографированная подводная лодка получила точно такие же повреждения. Правда, от взрыва глубинной бомбы.
Бобылев впервые становился в док, и ему не терпелось поскорее спуститься вниз. Наконец очередь у трапа уменьшилась. Опасливо держась за мокрые поручни шатающихся лесов, он начал спуск вниз. На стапель-палубе, среди луж с прыгающей в них мелкой рыбешкой, задрав вверх головы, вокруг корпуса ходили любопытствующие. Увиденное, поражало воображение. Нельзя сказать, что Василий никогда раньше не видел корпус подводной лодки на стапеле. Насмотрелся на практике в цехах Адмиралтейского объединения и Северного машиностроительного предприятия! Просто обставленные лесами строящиеся корабли совсем другое.
Обтекаемый, эллипсовидный, высотой с пятиэтажный дом, выкрашенный ниже ватерлинии темно-зеленой необрастайкой, корпус подводной лодки у впервые увидевшего его человека, создавал тревожное чувство чего-то неземного, космического. Из-за несоответствия размеров гигантского корпуса подводной лодки и узеньких трехметровых деревянных кильблоков, на которых она стояла, Бобылева первое время не покидало ощущение, что эта громадина рухнет на него от небольшого порыва ветра или оттого, что кильблоки рассыпятся в прах не выдержав ее веса.
Василий остановился у кормовой части лодки и долго любовался мощью и совершенством винторулевой группы, изяществом четырехметровых пятилопастных бронзовых винтов и плавными линиями, напоминающих крылья самолета, стабилизаторов кормовых горизонтальных рулей.
– Ты два месяца жить на корабле собираешься? – спросили сзади. Василий обернулся. У среза воды стоял Иванченко, механически подергивая правой рукой лесу для ловли камбалы. Две из них, довольно внушительных размеров, уже прыгали среди луж по стапель-палубе. Зная о постановке в док, многие из экипажа заранее запаслись снастями. Рыбалка, с выступающего в бухту дока была отменная.
– Завод не Петровск! Отдохнуть не дадут! Пошли искать жилье на "Бирюзе", – сматывая снасти, предложил Иванченко. – Только ты переоденься, по заводу гулять в "РБ" тебе не позволят.
Василий не понял, почему сейчас надо искать жилье, так как незадолго до этого объявили, что переселение на плавказарму будет после обеда. Возражать не стал, разумно решив, что Иванченко опытнее его в этих делах. А по поводу спецодежды предупреждали. В заводе зона строгого режима только реакторный отсек. Ее как раз выгораживали на надстройке металлическими листами двое сварщиков. Мало того, перед постановкой в док, старпом распорядился выдать всем комплект немаркированной спецодежды. Переодевшись на пульте, Василий спустился на стапель. Алексей уже передал улов спустившемуся покурить коку, вымыл руки водой из бухты и, увидев вернувшегося Бобылева, не спеша, двинулся в направлении трапа соединяющего стапель-палубу с плавучим пирсом. Василий покорно пошел вслед за ним. Идти пришлось недолго. Прямо с трапа открылся вид на борт пришвартованного к противоположной стенке пирса большого, выкрашенного шаровой краской, судна.
– Туда! – Алексей показал рукой на установленный на него трап с полотнищем, на котором было написано витиеватой славянской вязью "Бирюза".
– Красивое судно! – заметил Василий.
– Не доверяй внешнему виду! Внутри такая клоака! – ответил Алексей.
Они поднялись по трапу мимо ни слова не сказавшего вахтенного, и очутились перед входом с открытой металлической дверью с задрайками, от которого в полумрак внутренних помещений вела винтовая лестница. Привыкнув к освещению, Бобылев увидел, что симметрично лестнице, по которой они шли, с противоположного борта спускается точно такая же. Перила лестниц были деревянными и украшены фигурками каких-то мифологических существ с остатками былой роскоши, потрескавшейся позолотой. На подволоке висела золоченая люстра, с несколькими уцелевшими лампочками, которые с трудом освещали холл и огромную картину в деревянной резной раме с опять же потрескавшейся и отслоившейся позолотой. Полотно закрывало кормовую переборку от подволока до самой палубы. На картине был изображен берег с высокими заснеженными горами, на фоне которого, выбрасывая колечки дыма из трубы, гордо рассекал зеленые с белыми барашками волны неспокойного моря белоснежный лайнер. По обе стороны от картины виднелись проходы, ведущие внутрь судна. Василий обратил внимание на то, что в воздухе стоит странный неприятный запах, который бывает от вещей, пролежавших многие годы на чердаке, забытых, найденных и из любопытства принесенных в теплую комнату. Запах тлена, запах старых тряпок и бумаги! Потом Василию рассказали, что "Бирюза" очень старое судно, один из первенцев советского кораблестроения. Ее заложили еще до войны, а достраивали в послевоенные годы. "Бирюза" предназначалась, для сообщения между Камчаткой и материком. На ходовых испытаниях выяснилось, что в конструкцию лайнера заложены серьезные конструктивные недостатки и поэтому, "Бирюза" может плавать только по абсолютно-спокойной воде. Так океанский лайнер стал плавучей казармой. Об истинном его предназначении по-прежнему напоминала только картина в холле. Любой сомневающийся, встав на баночку, мог рассмотреть надпись "Бирюза" на носовой части пассажирского лайнера, изображенного на картине.
Иванченко нырнул в ближайший проход, Василий поспешил за ним. Он боялся потеряться на этом большом судне. Наконец, остановились у одной из дверей. Алексей постучал. За дверью ни шороха.
– Санек! Открывай дверь! Я знаю, что ты здесь! – опять забарабанив по двери, прокричал Иванченко.
За дверью послышался скрип кровати и звук передвигаемой защелки. Дверь открылась, и в проеме показалось заспанное и опухшее лицо того, кого Иванченко называл Саньком:
– Тише ты! Проходи!
Хозяин осторожно прикрыл за гостями дверь.
– Привет Санек, давно не виделись! – гаркнул, тиская хозяина Иванченко.
– Не ори! – выворачиваясь из железных объятий Алексея, шепотом ответил Санек. – Меня здесь нет! Меня здесь нет!
– А где же ты? – с наивным удивлением спросил Иванченко.
– Там где надо! Ты по делу пришел или просто так позубоскалить?
– По делу! Вот нужно найти парню хорошую каюту!
– Зачем искать? Я выделил на Вашу лодку каюты! Помощник сказал, что после обеда будете переезжать.
– Нужна хорошая каюта!
– Все хорошие каюты заняты. У меня здесь четыре экипажа. Кто знал, что Вы так вляпаетесь?
– Саш, как человека прошу. Вася холостяк! Ему здесь жить целых два месяца, а может и больше!
Саша хмуро посмотрел на Бобылева.
– Хорошо. Чего-нибудь найдем.
– Чего-нибудь не подойдет! Минимум 2-ой класс!
– Ты что с ума сошел? Я поселю вашего старпома в третий класс, а лейтенанта во второй? Знаешь, что за это мне будет? Да он там и дня не проживет!
– Добьешься того, чего ты хочешь! Уволят без всяких проволочек!
– Если бы так! Я серьезно говорю! Есть хорошая каюта 3-го класса. Внутри все цело, даже есть свой умывальник и, самое главное крепкая, дверь с замком, ключи от которого у меня. Раньше там жил интендант с РТМа. Не жаловался! По рукам?
– Точно?
– Ну, когда я тебя обманывал! – Саша обиженно отвернулся, покопался в ящике алюминиевой корабельной тумбочки и извлек из нее пару ключей с бумажной бирочкой. Сняв один из них, передал Бобылеву:
– Бери! Пользуйся!
– Ну что? По чуть-чуть! – предложил Иванченко, доставая пол-литровую фляжку со спиртом.
– Я не буду! – сразу отказался Василий.
– Тогда вот что, – не стал настаивать Алексей, – сходи, посмотри каюту. А мы с командиром ПКЗ пока посидим. Кстати, я тебе его не представил, Александр Сергеевич Киреев, мой одноклассник по училищу, командир плавказармы "Бирюза". Растут люди!
– Иди ты! Растут вниз по наклонной! – Александр Сергеевич шутливо шлепнул своего однокашника. Василию рассказали, как найти каюту.
Каюта оказалась неплохой. На этой же палубе, только между коридорами. Правда, в ней не было иллюминатора. Этим она отличалась от кают второго класса, которые примыкали к бортам. Дневной свет проникал через грязное круглое окошечко на подволоке. Василий клаустрофобией не страдал, поэтому на подобного рода неудобства внимания не обратил. Зато в ней все было на месте, и даже работал умывальник, в отличие от других кают, в которых было поломано все что можно и на дверях не уцелело ни одного пригодного для установки замка места. Один существенный недостаток – отсутствие принудительной вентиляции. Со стены спускался какой-то трубопровод с вентиляционным грибком, но шума воздуха в нем за все время проживания в этой каюте Василий ни разу не услышал.
Задерживаться в каюте он не стал, решил узнать, куда выходит его источник естественного света. Плутая по каким-то переходам, коридорам и трапам, Василий вышел наверх, на обшитую деревом прогулочную палубу. Здесь он обнаружил, что к свободному борту "Бирюзы" пришвартовано странное судно, обводами корпуса напоминающее стремительный эсминец, а надстройкой – обыкновенную баржу. Это действительно был недостроенный эсминец, переоборудованный в судно энергетического обеспечения. Несколько мощных испарителей, расположенных в корпусе эсминца, варили бидистиллят для пополнения первого и второго контуров атомных подводных лодок во время ввода установок при выходе из ремонта.
С палубы открывался вид на бухту "Разбойник". Обрамленная на широкой поверхности входа высокими, обрывистыми сопками, бухта длинным языком сливалась вдали с заболоченным плоским берегом. Прямо перед ним, кабельтовых в трех, у подножия поднимающегося в гору берега, виднелся пирс с аккуратно пришвартованными лагом симпатичными корабликами – океанскими тральщиками. Наконец-то он увидел это историческое для подводных сил Тихоокеанского флота место! Уже начиная с 1908 года, на лето, для отработки задач боевой подготовки, сюда стали приходить из Владивостока первые подводные лодки – "Касатка", "Дельфин", "Сом", "Скат", "Налим" и другие, ласково называемыми подводниками, по имени первой, "касатками". Тогда на месте пирса был песчаный пляж, на котором стояли временные ангары для жилья и мастерских. Воображение на мгновение нарисовало ему покачивающиеся на волне, едва выступающие над поверхностью воды, неуклюжие корпуса прабабушек современных подводных лодок.
Так, благодаря заботе Иванченко, Василий стал обладателем личного жилья, в котором не только можно было отдыхать, но и хранить форменную одежду и личные вещи, не опасаясь за их сохранность.
Напрасно Василий переживал, что за него будет кто-то стоять дежурным по кораблю. Ему досталась неблагодарная, почти ежедневная обязанность, быть ответственным за проведение огневых работ. Перед началом сварочных работ, Василий должен был проверять места их проведения на готовность и контролировать в течение всего рабочего дня. А это значило, что трюма в районе сварки должны быть убраны под ветошь, вынесены все горючие предметы, приборы, на которые могут попасть искры, закрыты асбестовым полотном. Кроме этого, у места сварки от начала до ее окончания должен стоять вахтенный с ведром воды, огнетушителем и асбестовым полотном. При перерыве, ответственный обязан удостовериться, что нигде ничего не тлеет, а при задымленности отсека обеспечить его вентиляцию. И только через четыре часа после окончания огневых работ, после проверки их на предмет наличия очагов тления, расписавшись в журнале, можно было окончательно сказать, что они закончены. А если этих работ больше десятка и кажется, что сварщики почти сидят друг на друге?
В данной ситуации было именно так. Девяносто процентов ремонтной ведомости составляли корпусные работы. Кто-то может подумать, чему там, на надстройке гореть? Кругом одно железо! Заблуждается товарищ! Горит все: высохшие краска и водоросли, деревянные леса, неизвестно как попавшие в шпигаты цистерн старые, промасленные бушлаты, резина противогидролокационного покрытия и мазут, скопившийся на дне цистерн главного балласта! Первые два дня Бобылев после окончания работ от усталости едва добирался до своей каюты. Но приспособился, взял себя в руки, потому что отступать было некуда – приближался день сдачи экзамена корабельной комиссии на самостоятельное управление группой. Пришлось научиться каждую свободную минуту использовать для подготовки.
За день до экзамена, вечером в четверг к нему подошел Гриша Картонов:
– Механик просил передать, что бы ты к 10 часам завтра, подходил на пульт сдавать экзамен. Извини, что меня не будет, поеду к зубному в поликлинику. Терпеть уже не могу, совсем зуб замучил!
– А кто будет принимать КИП и автоматику?
– Сысуев приказал найти замену. Ну, я предложил своего друга Женю Корнеева со сто пятьдесят второй. Сказал, что придет. Механик не против. Специалист. Почти восемь лет в этой должности.
– Хорошо! Лечи зубы.
Утром, впервые за эти дни ему не пришлось разводить вахтенных по местам проведения огневых работ.
– С тебя бутылка, студент! Без зачета не возвращайся! – пошутил, заступивший вместо него Паршин.
Ровно без пяти десять, Василий перешагнул комингс двери поста управления главной энергетической установкой. На двух боковых стульях и одном кресле оператора расположились члены комиссии, командиры первого и третьего дивизионов и незнакомый Бобылеву капитан-лейтенант. Наверное, друг Григория.
"Жаль, что среди них нет Витольда Петровича", – грустно подумал Василий. Перед самой постановкой в док его перевели на другую подводную лодку. Василий поздоровался.
– Садитесь! – почему-то официально предложил Исаковский.
– А механик куда сядет? – спросил Лавров.
– Для командира БЧ-5 всегда найдется место, – ответил Вячеслав Иванович, и протянул руку к тумблеру "Каштана", – Ващенко, зайдите на пульт! Через минуту голова водоподготовщика появилась в просвете переборочной двери:
– Вызывали, товарищ капитан-лейтенант?
– Ващенко, одолжите нам свой стульчик! На часик!
– Сейчас принесу! – ответил исполнительный Ващенко, и вращающийся стул из лаборатории водоподготовки переместился на пульт.
Минут пять сидели молча. Потом Исаковский объявил:
– Сысуев предупредил, если его долго не будет – начинать без него. Кто начнет?
Экзамен продолжался почти три часа. Василий рассказывал, рисовал схемы, имитировал пуск и остановку механизмов, последовательность действий в аварийных ситуациях. Через час к ним подключился Сысуев. Бывший командир электротехнического дивизиона заставил Василия изрядно попотеть над схемами переключений основной силовой сети. Бобылеву показалось, что экзаменаторы соревнуются друг с другом в изощренности задаваемых вопросов. На корабле объявили перерыв на обед, а поток вопросов не прекращался. Первым не выдержал Корнеев:
– Господа! Мы так без обеда останемся!
– Есть предложение закончить экзамен. Мы имеем все основания допустить лейтенанта Бобылева к сдаче экзамена комиссии соединения. Недостатки есть, но они устранимы. К тому же Василий нес вахту под наблюдением в море. Теперь не стыдно показать его флагманским специалистам! – поддержал его Сысуев.
Через пять дней, сразу после завтрака, Бобылев стоял на палубе поисково-спасательного катера, который раз в неделю с заводчанами и членами экипажей ремонтирующихся кораблей отправлялся в Петровск. В соединении заводчане, в основном, устраняли мелкие замечания по гарантийным обязательствам, а подводники занимались получением технического и шкиперского имущества и решением служебных вопросов. Василий, например, должен был быть в Петровске, для того чтобы предстать перед экзаменационной комиссией соединения. Отодвигая попадавшиеся на пути сорокалитровые алюминиевые фляги из-под молока, Бобылев прошел в просторный кубрик, занимающий всю кормовую часть катера. За большим столом в центре кубрика уже резались в "козла" рабочие. На боковых сиденьях, разбившись на группы, сидели офицеры и матросы.
"Конец месяца, едут за спиртом", – усмехнулся Василий. Молочные фляги, мешавшие ему пройти, предназначались для получения и хранения спирта. В две фляги вмещалась месячная норма спиртового довольствия атомохода. Поездка за получением спирта на катере всегда удобнее поездки на машине. И транспорт не нужно искать, и мороки меньше. Чтобы провезти спирт через контрольно-пропускные пункты завода и дивизии, необходимо было получить массу различных разрешений, а ПСК швартовался прямо к плавказарме. Недостатком было то, что катер часто ломался, а спирт выдавался в строго определенные дни. Не полученный в эти дни спирт уже не выдавался и списывался с лицевого счета корабля. Надеясь только на катер, можно было лишиться месячной нормы довольствия.
Запустили дизель, и катер задним ходом начал выбираться на простор бухты. Шум дизеля усыплял. Зная, что впереди целый час пути, народ, устроившись по удобнее, задремал. А Василию не спалось. Не от переживаний за сдачу экзаменов. Он думал о не простых отношениях с Леной. Вернее о том, как их закончить. Решение он уже принял. На следующий день, после возвращения с гауптвахты, Бобылев написал ей письмо, в котором предлагал больше не писать ему. Причины разрыва Василий объяснял тем, что встретил другую девушку. Бобылев понимал жестокость своего поступка и тяжело переживал его. Такое объяснение больнее всего ударит по чувствам Лены. Но решил, что после этого, обратного пути назад не будет окончательно и бесповоротно и такой шаг гораздо честнее, чем просто не отвечать на письма. В тоже время Василий боялся, что она ответит ему. Возможно, что ее письмо уже лежит в гостинице! Времени прошло больше месяца! Тогда как быть дальше?