Совсем успокоившись и даже позабыв об угрожающей опасности, мадемуазель Фрикет шла рядом с носилками, следя за тем, чтобы раненым было удобно. Вскоре она заметила, что Долорес чем-то обеспокоена. Догадавшись о причине, она спросила вахмистра Переса:
- Дружок, вы знаете, что случилось с кубинскими кавалеристами после осады?
- У них большие потери - ведь они атаковали как бешеные. И все-таки им удалось соединиться с армией Масео.
Долорес, услышав эти слова, прошептала "спасибо" и потеряла сознание.
Наконец они добрались до санитарной повозки. Поудобнее уложив брата с сестрой, Фрикет села рядом. Вахмистр устроился рядом с кучером. А солдаты-добровольцы вскочили на коней и убыли в полк.
Часа через два повозка подъехала к железнодорожному военному составу, который должен был отправиться в Гавану.
О том, что полковник Карлос Вальенте тяжело ранен и захвачен в плен, знали уже многие. Некоторым было известно и то, что полковник вместе со своей сестрой Долорес, тоже пролившей кровь в бою, должны приехать этим поездом. Поэтому на перроне собралось полно народу. Никакой враждебности не ощущалось.
Конечно не все главари испанцев хорошо обращались с пленными: превышая власть, отказываясь признавать военнослужащими, их казнили без суда и следствия. Но солдаты в большинстве своем обходились вполне терпимо с теми, кто в ходе боев попадал к ним в руки. Впрочем, пример показали командиры повстанцев, которые по отношению к раненым и пленным вели себя поистине благородно.
Неудивительно поэтому, что брата с сестрой доставили в госпиталь без всяких происшествий. Главный врач ни в чем не усомнился, полностью доверяя полковнику Агилару-и-Вега. Уход за ранеными он поручил Фрикет.
Состояние Карлоса Вальенте казалось безнадежным. Но Фрикет решила во что бы то ни стало вылечить его. Бесконечно тронутая заботой француженки, Долорес осыпала ее словами благодарности. Это было, конечно, приятно Фрикет, и все же она попросила девушку замолчать - ведь разговаривать-то ей было вредно.
Прошедшая школу войны, Фрикет наложила повязки не хуже любого полевого хирурга. А потом, чувствуя, что безумно устала, легла в гамак. Отдохнуть ей, однако, не удалось - вскоре кто-то постучал в дверь. Это оказался санитар.
- Мадемуазель, мужчина умер три часа тому назад.
- Мужчина? Какой мужчина? - спросила Фрикет, с трудом продирая глаза.
- Да тот, у которого желтая лихорадка. Военврач констатировал смерть… Если вы хотите осмотреть труп, идите скорее… А то ведь хоронят сразу - боятся заразы.
- А, да-да! Спасибо! Сейчас приду в прозекторскую.
Фрикет сутками ухаживала за больными и ранеными. Но этого ей казалось мало. Она мечтала еще воплотить в жизнь один грандиозный и очень рискованный план. Как ни велика была опасность заразиться, девушка с головой ушла в исследование возбудителя желтой лихорадки. Научившись его выделять, она стала выращивать ослабленную культуру, чтобы создать препарат для профилактики и лечения болезни, от которой в Европе гибли тысячами.
На побережье Кубы вымирали целые деревни. Особенно недуг был страшен для европейцев, еще не привыкших к местному климату.
Болезнь действительно ужасна: несчастные умирают в страшных муках. Дикая головная боль, непереносимая ломота в пояснице, жуткая рвота, желтоватые пятна на коже - и вот уже все: лихорадка за несколько дней, а то и часов совершает подлое дело.
Кое-каких результатов Фрикет уже добилась. Казалось, что ей, ученице великого Пастера, вот-вот удастся подарить человечеству средство от болезни, какое столь долго и столь безуспешно искали ученые. При мысли, что это открытие сделает француженка и вся слава достанется горячо любимой родине, у нее кружилась голова.
Фрикет не щадила себя: она могла заразиться в любой момент, когда, вдыхая тошнотворные миазмы, делала вскрытия, посевы на питательную среду, прививки. Под тяжестью выполняемых ею работ мог сломиться сильный и закаленный мужчина.
Накануне вечером в госпиталь доставили матроса, который заболел при разгрузке корабля в порту. Фрикет лишь мельком глянула на него. И вот уже сообщение о смерти.
Войдя в прозекторскую, она увидела на мраморном столе труп мужчины в брюках и рубахе из грубого полотна. Накинув халат, Фрикет взяла скальпель, разорвала рубаху, захватила пальцами кожу на груди и сделала надрез. Боже! Ей показалось, что холодное, покрытое зловещими желтыми пятнами тело шевельнулось. Не может быть. Жив? Боже мой! А вдруг это так? И ведь верно. Свершилось чудо. Мужчина явно подавал признаки жизни.
Фрикет схватила флакон с нашатырным спиртом и, открыв его, поднесла к носу несчастного. Бедолага оживал на глазах… Грудь начала вздыматься и опускаться. Из надреза пошла кровь… И вдруг, как от удара током, по всему телу пробежала судорога. Больной пытался приподняться, ему почти удалось сесть, хотя ноги по-прежнему лежали неподвижно на столе. От нашатырного спирта матрос стал безудержно чихать. И наконец заговорил с сильным провансальским акцентом:
- Qu’ès aco?
Происшествие выглядело столь трагично и невероятно, ужас обстановки так не вязался с обыденностью возвращения человека к жизни, что Фрикет не выдержала и громко рассмеялась:
- Да он же не умер!
- Еще чего, конечно, я не умер! Вот только в пузе у меня чего-то не так…
- Да ведь вы возвращаетесь издалека. У вас, дорогой мой, была желтая лихорадка.
- Да ну?.. И чо, я выкарабкался?
- Вроде, - ответила девушка, окончательно развеселившись от смачной речи воскресшего. - Вовремя вы одумались. Если бы я не занялась вскрытием, через часок лежать бы вам в земле сырой.
- Так чо, я в мертвецкой?
- Да.
- Неподходящий кубрик для моряка из Прованса.
- Вы южанин?
- А как же, самый настоящий южанин. Вот только после двадцати пяти лет плавания говорить я стал не так. Когда я, Мариус-Альбан-Батист Кабуфиг, родом из Бандоль-сюрмер, что неподалеку от Тулона, когда я расскажу, что помер от желтой лихорадки… что меня разрезали… что меня рассекли на части, то мне скажут: "Ври, да не завирайся, хреновый тулонец!" Но раз я умер по ошибке, давай возвращай меня к живым!
- С превеликим удовольствием!
Матрос, ожив, болтал без умолку. Фрикет пришлось прервать его. Позвав двух санитаров, она приказала перенести больного в палату, где вскоре несостоявшийся покойник и заснул глубоким сном.
ГЛАВА 3
Раненые поправляются. - Вот что случилось с матросом из Прованса. - Все таланты, все добродетели, кроме скромности. - Преемник Барка. - Мадемуазель Фрикет. - Ее прежняя жизнь. - Три военных кампании. - Китай. Мадагаскар. Абиссиния. - Страшная новость.
Прошло три недели с тех драматических событий, которые послужили как бы прологом к нашему повествованию.
Внимание к больному, глубокие знания и природный ум Фрикет сделали свое дело: кубинская героиня Долорес Вальенте пошла на поправку. Врачам удалось спасти ей левую руку, размозженную во время атаки.
А поначалу доктора решили, что нужна срочная ампутация. К этому же склонялась и Фрикет. Однако, поразмыслив, девушка потребовала консультации с главным врачом. Тот тоже счел ампутацию необходимой.
Сама же Долорес категорически возражала, и ее оставили в покое. Тогда-то она и решила свершить то, что все полагали невозможным. Результат превзошел ожидания. Но ценой каких усилий, какого напряжения, какой стойкости!
Долорес начала ходить, держа, как солдат, руку на перевязи, и сразу же взялась помогать Фрикет.
Вместе со своей благодетельницей, а теперь и подругой, Долорес ходила по палатам, где в бреду стонали больные и раненые, старалась утешить их, пострадавших от братоубийственной войны, часами просиживала рядом с несчастными. Она была как луч солнца, проникший в царство отчаяния.
Пошел на поправку и ее брат Карлос. Рана быстро затягивалась, а легкие оказались незатронутыми. Как и его командир Масео, дважды получавший проникающие ранения, полковник выздоравливал на глазах. Он уже вставал с постели, неплохо ел, хотя, конечно, был еще очень слаб.
Наконец и матрос, столь необыкновенным образом вернувшийся к жизни, когда Фрикет собиралась начать вскрытие, совсем вылечился. Ну и удивительным типом оказался этот провансалец! Он даже среди своих соотечественников слыл за оригинала - шумный, болтливый, подвижный, словно обезьяна, сильный, как мул, готовый выполнить любую работу, удивительно расторопный и в то же время бесконечно добрый, несмотря на почти устрашающую внешность. Буйная шевелюра затеняла его лицо до самых глаз, едва заметных под лохматыми, точно углем намазанными бровями, кожа чернела, будто у магрибинца, а зубами, представлялось, можно дробить камни. Добавьте к этому трубный голос и своеобразный акцент, которым так гордится Прованс.
Мариус все повидал, всюду побывал, даже, по его словам, в гостях у черта, откуда, однако, вернулся на свет Божий.
Через неделю больному уже нечего было делать в госпитале и, поскольку мест не хватало, его стали готовить к выписке. Но тут выяснилось, что корабль, где француз служил, отплыл. Выйдя после лечения, Мариус просто оказался бы на улице. Сама по себе такая перспектива не ахти как его пугала, беспокоило другое. При мысли, что придется расстаться с той, кто неожиданно воскресила его, провансалец впадал в отчаяние. Ему невероятно хотелось выразить Фрикет бесконечную признательность, но, как это сделать, он не знал.
Перед уходом, робея, чего-то стыдясь, комкая в руках матросскую шапочку, бедолага пошел проститься с Фрикет. И та, человек тактичный, умеющий дарить, не обижая, предложила ему небольшую сумму денег из своего невеликого достатка. Сглатывая слезы, моряк вежливо отказывался, бормоча:
- Нет, мадемуазель… Нет! Никаких монет, прошу вас. Дело в том, что… ну вот… я хотел бы… да… конечно… Но… Распроклятая жизнь! У меня как будто клок пакли в глотке… Я не осмеливаюсь…
- Вы не осмеливаетесь… Чего? Ну же, говорите, дружок… Я сделаю все, что могу, для такого славного парня, как вы.
- Ну так вот… Возьмите меня своим ординарцем.
Услышав просьбу, которой она, мягко говоря, не ожидала, сестра милосердия расхохоталась. Подумав, что он сказал нечто ужасное, моряк сгорбился, опустил голову; весь покрывшись потом, он не знал, в какую бы дыру забиться, как сделать, чтобы под ним разверзлась земля.
Девушке стало не по себе: неужели она обидела этого достойного человека, решившего, не имея ничего, подарить благодетельнице самого себя и молившего о добровольном рабстве. Успокоившись, она протянула ему руку и сказала:
- А впрочем, почему бы и нет? Вы займете место моего верного Барка… Учтите только: я не как другие женщины - моей обслуге приходится туго.
- Вот здорово! Конечно, я с-согласен! В-вы правильно делаете, мадемуаз-зель! - в восторге заорал он. - В-вы увидите, и такая старая акула, как я, на что-то сгодится. Мне с-сорок пять лет, а с-служба на флоте - с-суровая школа. З-знаете, я умею делать в-все… Да-да, в-все! И даже больше…
От радости Мариус заговорил с провансальским акцентом: опять зашуршали, зазвенели согласные, которые за минуту до того почти не были слышны.
Все больше увлекаясь, он говорил:
- Если нужно, я смогу быть матросом, кавалеристом, пехотинцем, учителем фехтования, артиллеристом, плотником, егерем, оружейником, п-портным, с-сапожником, рыболовом, санитаром… И еще: для меня разорвать канат - все равно, что бечеву… А! Разве перечислишь все, что я умею…
- Вижу, вы не страдаете отсутствием скромности.
- Ну!.. Ну!.. Не очень… Скромность, мадемуазель, - это что-то вроде извинения, которое просят люди, лишенные таланта.
С этого философского изречения, сделанного безапелляционным тоном, и началась служба Мариуса-Альбана-Батиста Кабуфига. Отныне его видели повсюду. Он занимался самыми различными, иногда несовместимыми между собой делами, и со всеми превосходно справлялся; по примеру арабов, в рот не брал вина, был предельно честен, чистоплотен, как голландская хозяйка, а огромные волосатые лапы с когтями вместо ногтей оказались воистину золотыми руками. В общем, француз сразу стал незаменимым помощником.
Со смеху можно было умереть, глядя, как он, будто слон, пытающийся приучить птичек, справляется со всеми этими хрупкими штучками, какими Фрикет пользовалась при анализах, или как он расставлял безделушки на полках.
С "мадемуазель" Мариус оставался почтителен, молчалив, даже робок, а с другими - шумен, криклив, назойлив, доводя испанцев до изнеможения своими фантастическими историями на невозможной смеси провансальского, арабского, итальянского и кастильского языков и диалектов.
Матроса все любили за доброту и услужливость. От его веселых шуточек морщины разглаживались даже у самых больных и угрюмых.
Однажды мадемуазель Фрикет сидела на идущем вокруг всего госпиталя настиле и болтала с Долорес. Рядом, растянувшись в шезлонге, о чем-то размышлял с сигаретой в руке полковник Карлос. Француженка рассказывала кубинке о своей жизни, учебе, надеждах, опытах, прожектах. Долорес и Карлос с восторгом слушали яркую, образную речь и, казалось, сами принимали участие в описываемых событиях.
Фрикет поведала им, как еще совсем ребенком прочитала "Кругосветное путешествие юного парижанина" и как ее охватила страсть к дальним странствиям Маленький горожанин Фрике, герой этого романа, вскружил ей голову Имя Фрике не сходило у нее с уст, и родители в конце концов шутя прозвали дочку Фрикет, чем она очень возгордилась.
Чтение романа и новое имя предопределили ее дальнейшую жизнь. Мадемуазель Амелия Робер, по прозвищу Фрикет, решила повторить судьбу и стать достойной своего любимого героя. А это требовало многого.
Фрике был подростком, почти мужчиной. И, хотя в его кошельке гулял ветер, юноша, закаленный нищенской жизнью, полный сил и изобретательности, имел все, чтобы включиться в борьбу.
А мадемуазель Фрикет? Хрупкая девушка, почти дитя. Но с такой железной волей, что многие сильные и смелые мужчины позавидовали бы ей. Родители, ремесленники предместья Сен-Антуан, жили на весьма умеренный заработок и, конечно, не имели возможности удовлетворить желание дочери. Естественно, дальние путешествия требовали денег.
Тем не менее мадемуазель Фрикет нашла весьма благородный, хотя и очень трудный способ достичь цели. Она решила изучить не хуже любого мужчины все гуманитарные и естественные науки. Да-да, латынь, греческий язык, историю, курс изящных искусств, математику, физику, ботанику, зоологию. Тогда уже появились учебные заведения для девушек, где изучали все эти предметы, и мадемуазель поступила экстерном в лицей имени Виктора Гюго.
Нужно ли говорить о том, что девушка стала образцовой ученицей, умной и очень старательной. Она занималась многие годы, не щадя себя, и наконец получила один за другим - браво! - сразу два диплома бакалавра филологических и естественных наук. Да зачем же ей потребовались эти дипломы? Чтобы изучить медицину! А медицина-то почему понадобилась? Да потому, что профессия врача дает особо полезные людям знания, независимость в принятии решений, уважение и - что особенно важно для женщин - свободу размышлять, оценивать факты, решительно действовать. К тому же диплом доктора медицины дает или, во всяком случае, должен дать приличные средства к существованию.
Как следует поразмыслив, все взвесив, Фрикет, тогда еще совсем юная, пришла к разумному выводу: "Когда я стану доктором, добьюсь от правительства научных командировок, которые позволят мне уехать далеко-далеко, и я получу возможность многое увидеть и изучить".
Все было хорошо продумано: маленькую головку переполняли великие идеи.
Долгие годы Фрикет постоянно обдумывала свои планы и шаг за шагом шла к их реализации. Примерная ученица лицея стала ни с кем не сравнимой студенткой. Все удивлялись ее увлеченности работой, поразительным успехам. Вполне понятно, что преподаватели, заинтересовавшись, узнали о ее замыслах.
Упорная француженка уже очень продвинулась в учении. Но тяга к дальним странствиям не покидала ее. А тут разразилась война между Японией и Китаем. И однажды будущему доктору медицины пришла в голову великолепная мысль: "А что, если отправиться туда санитаркой?" Ее нередко посещали неординарные идеи, осуществить их, однако, было не так-то легко. Где достать деньги? Один проезд из Парижа в Иокогаму и обратно стоит три тысячи франков. Да еще экипировка, накладные расходы, само пребывание за границей и, конечно, нужен какой-то запас на всякий случай.