Все это время вице-губернатор старался уяснить себе характер этого незнакомца и припоминал особенности его родины. Весьма естественно, что он принял Больта за англичанина, и его недоверие к люгеру на время снова стушевалось. Подобно большинству итальянцев своего времени, он считал чем-то в роде дикарей всех жителей севера, и уж, конечно, не Итуэлю с его грубыми манерами было изменить такое мнение.
- Вы генуэзец? - спросил вице-губернатор Филиппо авторитетным тоном.
- Как же, синьор, к вашим услугам, хотя я и нахожусь в настоящее время на чужеземной службе.
- На чьей именно, мой друг? Говорите! Я блюститель порядка на этом острове и по своей должности обязан сделать вам этот вопрос.
- Это сейчас видно, ваше сиятельство, - отвечал Филиппо, вставая и почтительно ему кланяясь. - Я нахожусь на службе у английского короля.
Он твердо произнес свой ответ, но невольно опустил глаза под проницательным взглядом вице-губернатора.
- А ваш товарищ не говорит по-итальянски? Он англичанин?
- Нет, синьор, он американец, и Англию совсем не любит, насколько я его знаю.
- Американец! - воскликнул Баррофальди.
- Американец! - повторил за ним Вито-Вити.
- Американец! - хором окликнулись все четверо матросов, и все взоры обратились на любопытного иностранца, выдержавшего этот осмотр с невозмутимым спокойствием.
В том любопытстве, с которым моряки и начальство города смотрели на американца, не было ничего удивительного, так как еще в 1798 году итальянцы не имели верного представления об американцах и смешивали их с неграми; словом, двух с половиной веков существования нации и даже достигнутой независимости было недостаточно для того, чтобы поведать жителям Старого Света, что в Северо-Американских Соединенных Штатах живут люди европейского происхождения и с белой кожей.
- Да, я американец, - сказал Итуэль с важностью, слыша, как повторяется это слово, - и я не стыжусь своей родины. Если желаете знать подробнее, то я скажу вам, что родом я из Нью-Гемпшира, Гранитного штата, как у нас его называют. Объясните им это все, Филиппо, и скажите мне, что они об этом думают.
Филиппо перевел его речь, как мог, а также и полученный на нее ответ. И весь последующий разговор велся при содействии Филиппо, как переводчика.
- Гранитный штат! - повторил вице-губернатор недоверчиво. - Бедные жители, как им трудно, должно быть, промышлять себе пищу. Спросите у него, Филиппо, есть ли там вино?
- Вино! - отвечал Итуэль. - Скажи этому господину, что у нас там не назовут вином того, что мы здесь пьем. То, что у нас там пьют, как пилой режет горло и точно лавой с Везувия обжигает внутренности.
- Не познакомит ли нас синьор американец с религией своей страны, если только они там не язычники? Я не помню. Вито, чтобы я когда-нибудь читал о религии в этой части света.
- Религия! О, подобный вопрос вызвал бы немалый шум в Нью-Гемпшире. Слушайте, синьор: все эти ваши обряды, образа, одежду попов, ваш колокольный звон и коленопреклонения - всего этого мы не называем религией так же, как не считаем вином вот этот напиток.
Голова Итуэля уже в значительной степени была отуманена тем самым напитком, о котором он так пренебрежительно отзывался, иначе он не позволил бы себе так громко высказывать свои убеждения, так как из многократного опыта знал, насколько надо сдерживаться по этим вопросам в католических странах. Баррофальди ответил ему сурово, хотя и не изменяя правилам вежливости:
- Очевидно, американец не понял нас. Такая малоцивилизованная страна, как его родина, не легко может постигнуть глубокие вопросы.
- Малоцивилизованная! Я полагаю, что надо основательно вспахать эту часть света, чтобы взрастить на ней цивилизацию, равную той, какой пользуются у нас малые дети. Но бесполезно говорить об этом, а потому лучше выпьем!
Андреа и сам увидел, что бесполезно продолжать этот разговор, тем более, что Филиппо сильно затруднялся переводом, а потому он прямо приступил к тем вопросам, которые привели его в кабачок.
- Должно быть, и американец также на службе у английского короля, - небрежно заметил он. - Помнится мне, что была война между американцами и англичанами, при чем французы помогли американцам одержать верх над англичанами и получить национальную независимость. В чем состоит эта независимость, я хорошенько не знаю, но возможно, что населению Нового Света есть еще чему поучиться у своих прежних хозяев, чтобы поднять своих моряков.
Все мускулы лица Итуэля страшно напряглись, и выражение глубокой горечи омрачило его физиономию; затем губы скривились в злую насмешку и он сказал:
- Может быть, вы правы, сударь, англичане, действительно как будто с полным правом вербуют себе наших соотечественников; возможно, что мы служим нашим прежним господам и что вся наша независимость - один пустой звук. Но как бы там ни было, а есть между нами молодцы, которые тем или иным способом сумеют воспользоваться первой возможностью отомстить за себя, и не видать мне никогда Нью-Гемпшира, будь он из камня или из гнилого дерева, если я не сыграю какой-нибудь очень скверной шутки с мистером Джоном Булем.
Эта речь, хотя и переданная в неточном переводе Филиппо, произвела, тем не менее, довольно сильное впечатление на вице-губернатора: ему показалось крайне любопытным такое враждебное отношение американца к той нации, у которой он состоит на службе.
- Спросите американца, почему он остается на службе у английского короля, если это положение так сильно его возмущает, и как он в нее попал?
- Меня завербовали при наборе матросов и семь лет продержали как собаку, заставляя служить на себя. Но это еще не все, и я не думаю, что имею право рассказать остальное.
- Нам интересно будет послушать все, что американец найдет возможным сообщить нам.
Итуэль, все более хмелевший, не знал, на что ему решиться. Подумав, он подкрепил себя новым глотком и заговорил:
- Ну, худшее - это то, что к несправедливости присоединилось оскорбление. Казалось бы, довольно за глаза одной несправедливости к человеку, так нет, надо еще его оскорбить, да так, что самое каменное сердце воспламенится!
И разгоряченный выпитым вином, Итуэль разразился длиннейшей тирадой, в которую включил свои воспоминания, свои обиды, которых, действительно, было немало, и вылил всю накипевшую в нем ненависть к англичанам. Он говорил захлебываясь, чуть не с пеной у рта, скороговоркой, и Филиппо совершенно не в состоянии был передать его слова. Баррофальди сначала внимательно прислушивался, надеясь хоть что-нибудь уловить; но он ничего не мог понять, к счастью для Итуэля, который, забываясь, выдавал себя с головой. Наконец, весь этот дикий шум надоел вице-губернатору, и он решился положить ему конец.
- То, что вы говорите, может быть, и справедливо, - заметил он, воспользовавшись минутным перерывом в речи задыхавшегося американца, - но неприлично в устах служащего той нации, которую он так третирует; и не подобает мне, служителю великого герцога Тосканского, союзника англичан, слушать такие речи. Перейдем к другому. Итак, люгер, на котором вы служите, английский?
- Как же, - отвечал Итуэль с язвительной усмешкой, - это очень хорошенькое судно. Это "гернсейский люгер", - и надо видеть, как он улепетывает, когда проснется и обуется!
- Только моряки могут так выражаться! - засмеялся вице-губернатор. - Они так носятся со своими судами, что почти олицетворяют их. Подумать только - люгер, одевающий сапоги!
Вито-Вити, несмотря на свое итальянское происхождение и звучное имя, совершенно не обладал даром воображения. Он принимал все в буквальном смысле и интересовался одними делами, а потому прелесть выражения американца для него совершенно пропала.
Наступило сначала общее молчание, а затем негромкий разговор между вице-губернатором и градоначальником и отдельно в группе четверых матросов. Итуэль тем временем несколько успокоился и опомнился. В высшей степени находчивый, изобретательный и хитрый человек, когда он бывал настороже, теперь, под влиянием своей беспредельной ненависти к англичанам, он чуть не выдал тайны, которую обязан был усердно хранить.
В это время глаза всех обратились на вице-губернатора, ожидая, пока он заговорит. И, действительно, осведомившись у Бенедетты относительно отдельной комнаты, где бы ему никто не помешал, он встал и, взглядом пригласив американца и Филиппо следовать за собой, вышел с ними и с подестой из комнаты.
Когда они очутились в отдельной комнате, Баррофальди, не теряя ни секунды времени, выложил на стол деньги.
- Вот язык, общий всем нациям, - сказал он. - Не будем даром терять времени, вы меня понимаете, конечно.
- Я вижу золото, - отвечал Итуэль, - и знаю, что его предлагают не даром. Чего же вы от меня хотите? Говорите яснее, я не люблю бродить в потемках. Это против моих правил.
- Вы должны нам сказать правду. Мы подозреваем, что это французский люгер. Дайте нам доказательство, и вы найдете в нас друзей.
Андреа Баррофальди ошибался, думая, что ему удастся подкупить такого человека, как Итуэль. Завзятый плут и мошенник, Итуэль сохранил особую чуткость к поддержанию собственного достоинства и чести, и всякую подачку принимал за личное оскорбление. Не будь его люгер в такой опасности, он бы, не задумываясь, бросил этими деньгами в голову вице-губернатора; но он помнил, чем мог грозить такой поступок. Поэтому с полным самообладанием он отстранил золото и сказал:
- Нет, нет, синьор! Во-первых, мне нечего вам сообщать, а за ничто деньги брать зазорно; во-вторых, капитан имеет полномочия от короля Георга по всей форме, и люгер построен в Гернсее. У нас, в Америке, не берут денег, не имея чего дать в обмен; ведь после этого остается одно - выйти на улицу с протянутой рукой. Если я могу каким-нибудь законным образом услужить, то это другое дело.
Говоря таким образом, Итуэль перебирал пальцами монеты, и Андреа понял его так, будто он только не хочет продать тайны, но тайна есть.
- Оставьте у себя эти деньги, - сказал он. - Мы, итальянцы, не берем назад того, что раз дали. Может, завтра вы вспомните что-нибудь, что найдете возможным сообщить нам.
- Я не нуждаюсь в подарках, да и не в обычае Гранитного штата получать их, - резко возразил Итуэль. - Ничего нет постыднее, чем вымаливать подаяние!
После некоторого колебания Андреа Баррофальди спрятал свои деньги. Но его недоверие к американцу нисколько не уменьшилось.
- Скажите мне только одно, синьор Больт, - сказал он после некоторого раздумья, - почему вы остаетесь на службе у англичан, если вы их так ненавидите? Земля велика, вы могли бы найти себе занятия в другом месте.
- Вы меня не знаете, иначе вы бы не задали мне такого вопроса, синьор. Я служу английскому королю, потому что он мне за это хорошо платит. Если вы хотите забрать кого в руки, становитесь его кредитором - это вернейшее средство.
Все это вице-губернатор прекрасно понял и после нескольких вопросов, на которые не получил никакого удовлетворительного ответа, кончил тем, что вежливо простился, сказав Бенедетте, что не было никакой надобности уводить иностранцев в отдельную комнату.
Что касается Итуэля, то, решив после уход должностных лиц, что, может быть, не совсем безопасно было бы для него продолжать пить, он расплатился с хозяйкой и вышел из кабачка со своим товарищем.
Через час он спустил привезенные им контрабандою три бочонка табаку одному из местных купцов, для чего и сходил на берег. Этот личный его доход приобретался без ведома Рауля Ивара, капитана люгера.
Глава V
Побродив еще с час с градоначальником по набережной, вице-губернатор, наконец, удалился к себе, и результат его долгих размышлений остался неизвестным. Люгер продолжал стоять спокойно на своем месте. Неизвестно также, имели ли второе свидание Рауль Ивар и Джита.
Великолепны бывают утра на побережьи Средиземного моря! Ласкающая, ясная тишина предшествует солнечному восходу, нежная окраска неба, словно призывающая нас любить природу, сменяется яркими солнечными лучами. Такое чарующее утро сменило ночь.
С восходом солнца началось движение на люгере, замелькали шляпы матросов, и две фигуры появились около борта, внимательно всматриваясь в еще спящий город. Это был Рауль Ивар и Итуэль Больт. Они говорили между собой по-французски, хотя последний из них совершенно игнорировал при этом все требования грамматики и правила произношения.
- Едва ли стоит заняться этим австрийским судном, - говорил Рауль, - оно не принесет нам никаких выгод, и его гибель только разорит несколько бедных семейств.
- Вот новый взгляд для корсара, - насмешливо возразил Итуэль. - Посмотреть бы вам на революцию у нас! Уж, конечно, свобода и равенство покупаются не дешевой ценой, жертвы неизбежны. О, будь это английское судно! Как бы я его славно поджег! Вы знаете, Рауль, когда я вынужден был итти против ваших и отказывался, ссылаясь на свои политические убеждения, не позволявшие мне сражаться против республиканцев, мой капитан приказал принести розог и заявил мне, что желает проверить совестливость и деликатность моей кожи, и если она окажется несогласной с его понятиями о моих обязанностях, то он распорядится об увеличении отпускаемого мне наказания. Я должен вам признаться, что он одержал верх, и я бился, как тигр, чтобы избежать вторичной порки! Да, это не шутка!
- Но теперь вы в иных условиях, мой бедный Итуэль; день мщения близок.
Затем воцарилось продолжительное и мрачное молчание. Рауль машинально следил глазами за матросами, занимавшимися мытьем палубы, а Итуэль погрузился в невеселые воспоминания о всех перенесенных им оскорблениях.
Наконец, тяжело вздохнув, Итуэль поднялся и, как бы желая скрыть свое лицо от Рауля, повернулся лицом к входу в бухту. Но едва он взглянул по атому направлению, как сильно вздрогнул и невольно вскрикнул; в тот же миг Рауль был подле его и посмотрел в ту же сторону. Свет восхода дал им возможность различить предмет, представлявший для них немаловажное значение в их настоящем положении.
Когда накануне они выбирали наиболее безопасное для стоянки место, они естественно бросили якорь так, чтобы иметь перед собой свободный выход в море. Благодаря туману, они приняли за островок, который, действительно, должен был находиться здесь неподалеку, что-то темное, смутно выделявшееся своими очертаниями. И вот теперь, к своему ужасу, они определенно различили корабль на месте предполагаемого острова!
На корабле был поднят флаг, но нельзя было разобрать его рисунок. Ивар в свою очередь вскрикнул.
- Хороши мы будем, если это английское судно! Что вы скажете, Итуэль? Различаете вы флаг? Ваши глаза лучше моих.
- Но я тем не менее не знаю глаз, которые видели бы на таком расстоянии. Я принесу трубу.
Через минуту он вернулся с двумя биноклями - для себя и для Ивара.
- Трехцветный флаг! - воскликнул Рауль.
- Посмотрите, Итуэль, какое это судно могло прислать сюда республика?
- Не то, Ивар, - отозвался Итуэль таким странным тоном, что Рауль удивленно посмотрел на него. - Не то, капитан. Нелегко птице забыть клетку, в которой она томилась годами! Это проклятая "Прозерпина".
- "Прозерпина"! - повторил Рауль, хорошо знакомый со всеми приключениями товарища и не нуждавшийся в дальнейших пояснениях. - Но если вы не ошибаетесь, "Блуждающей Искре" следует потушить свой фонарь. Я различаю двадцать два отверстия с торчащими из них пушечными жерлами, - столько же, значит, и по другую сторону, и, следовательно, всего сорок четыре.
- Мне незачем подсчитывать число пушек, я знаю, что это "Прозерпина", фрегат; капитаном там Куф, - да, я все знаю!.. Итак, это "Прозерпина". От души желаю ей провалиться на дно моря!.. Вполне достаточно одного залпа с нее, чтобы загасить "Блуждающую Искру"!
- Я не сумасшедший, чтобы вступать в бой с фрегатом, Итуэль; но я слишком сжился со случайностями на море и привык не тревожиться до тех пор, пока опасность не станет очевидною.
- Послушайте, Рауль, и рассудите сами, - с силою заговорил Итуэль. - Ни один французский корабль не выкинет своего флага перед неприятельским городом, - это значило бы обнаружить свои намерения. Но английское судно могло выкинуть французский флаг, потому что вполне в его власти выкинуть вслед за тем другой, а оно может кое-что выиграть этой хитростью. "Прозерпина" французской конструкции. Да мне ли ее не узнать, когда все ее особенности неизгладимо запечатлелись на моей спине, так что никакой губкой не стереть?!
- Однако, Итуэль, если это английский фрегат, то ему может взбрести на ум зайти в эту гавань и стать возле нас, - проворчал Рауль.
- Что тут делать большому военному судну! Не все так любопытны, как "Блуждающая Искра".
- И правда, что бы ему делать в этой трущобе? Ну, видно, надо быть ко всему готовым. Но так как он любезно выкинул свой флаг, ответим и мы ему тем же. Эй, выкинуть флаг!
- Который, капитан? - спросил старик рулевой, на обязанности которого было выкидывать флаги и который никогда не смеялся и смотрел всегда исподлобья, - Капитан не забыл, что сюда мы вошли под флагом Джона Буля?
- Ну да, и теперь его же поднимите, - приходятся прибегнуть к наглости, раз мы одели на себя маску. Лейтенант, распорядитесь, чтобы все было в порядке и наши носовые платки заготовлены: никто не может сказать, когда понадобится "Блуждающей Искре" утереть ими свое лицо. Итуэль! Вот он повернулся несколько больше на восток, мы можем его лучше рассмотреть.
Оба снова вооружились биноклями, и воцарилось общее молчание. Итуэль, обыкновенно такой болтливый, становился всегда серьезным и сосредоточенным в исключительных случаях. Раулю тоже было не до разговоров, а матросы подражали американцу, который пригрозил им серьезными последствиями в случае обнаружения их французского происхождения. Они старательно перенимали сдержанные, даже угрюмые манеры англичан, за которых себя выдавали, и упорно молчали, наперекор своему живому характеру. Прошло добрых два часа. Несколько судов подходило близко к "Блуждающей Искре", но на все вопросы часовые хранили упорное молчание, прикидываясь непонимающими французского языка, на котором к ним обращались.
У Рауля было четверо матросов, разделявших с ним арест в Англии и так же, как и он, немного научившихся этому языку; с ними он высаживался на берег, в случае, если желал скрыть свою национальность. Так и теперь спокойно и тихо сделаны были необходимые приготовления, и Рауль, не торопясь, спустился в шлюпку и направился к городской пристани, где самоуверенно поднялся по знакомой лестнице, оставив гребцов дожидаться своего возвращения. Предупрежденные о том, что за ними могут следить, молодцы с полным самообладанием прохаживались по набережной, заговаривая, насколько умели, по-итальянски с женщинами и продолжая прикидываться непонимающими французского языка, когда к ним обращались опытные моряки, недурно владевшие этим языком: многократный опыт сделал из них хороших актеров.