Чуть не забыл, капитан тоже отличился - тем, что командовал битвой со своего корабля. Красовался на баке, как кружево на чепчике, и отдавал приказы. По возвращении каждого похлопал по спине, а Квика удостоил чести поджечь разграбленное судно. Кое-кто из голландцев еще держался на плаву, но потом Пью позабавился с ними, бросая на воду концы и вытягивая обратно, и все, как один, утонули.
Пока Черный Джон пересчитывал добычу, мы смотрели, как полыхает голландец. Каждому досталась доля по выбору капитана. Учитывалось также и то, кто как проявил себя в бою. Я получил чуть больше двух пенсов. Морской пес сказал, что сражался я хорошо, но большая доля мне по возрасту не положена. От голландца поднялось зарево на полнеба.
Потом "Линда-Мария" снова взяла курс на тихие воды, и мы вернулись к прежним обязанностям. Мы обошли Индию, поплавали вокруг Корсики и не встретили ничего, чем можно поживиться. Так и проболтались впустую остаток сезона, пока не вернулись на Малабар. Обогнули весь свет по большой дуге и не нашли ничего, кроме ветра. Капитану и того было довольно. Команда немного поворчала в отсутствие Пью - все знали, что он докладывает Черному Джону каждое слово.
На Малабаре мы завалились в трактир с английским названием "Капитан Флинт", названным в честь попугая, который летал там и любил сидеть у какой-нибудь дамочки на плече. Был он безобиден и почти мил, когда клевал Пью в лысину, а тот прыскал на него элем, чтобы отогнать.
Эль лился рекой. Бонс, прирожденный трактирщик, стоял у бочек и после каждой наполненной кружки опрокидывал еще одну себе в глотку. Если бы он работал на Пила, тот бы вмиг разорился. Мы горланили песни, женщины и Флинт подпевали до тех пор, пока все не разошлись по другим делам. Флинт полетел за Пью и его спутницей, вереща "Пиастры, пиастры!". Пью посмотрел вниз и заметил, что у дамы деревянная нога.
- Полпиастра, - сказал он Флинту. - У нее нет половины того, что мне нужно.
Флинт снова крикнул "Пиастры!", и они сошлись на одном. Попугай слетел на стол и окунул клюв в кружку Пью, празднуя победу.
Наутро женщины исчезли, словно их ветром сдуло. Мы оделись и убрались из трактира. Бонс, правда, перед уходом пропустил глоток-другой, и вскоре после этого мы поднялись на корабль, забыв о неудаче прошлых месяцев. Как и рассчитывал капитан.
Все опять пошло своим чередом. Меня Черный Джон отправил в камбуз. Трудновато, доложу тебе, смириться с должностью кока, когда так и тянет к приключениям. Да и готовить было особенно нечего, кроме морских черепах, хотя ни команда, ни черепахи не жаловались. Если нам удавалось наловить рыбы, я гонял ее кости из котла в котел всю следующую неделю. Хорошего улова трески, когда получалось ее засолить, хватало на две.
Единственный, кому не нравилась моя кухня, был Квик. На закате он заявился ко мне в камбуз, чтобы выразить неодобрение. Я в самых скромных выражениях засвидетельствовал свой поварской талант и свежесть упомянутых черепах, а Квик ударил меня в живот. Это был последний раз, когда мой обидчик прожил дольше минуты. Именно тогда Квику был выписан ордер на смерть, а следующим вечером я его заколол.
То лето в Атлантике выдалось таким же бесприбыльным, как весна. Мы не топили корабли, не нападали на галеоны, не грабили побережья. Рыба ускользала у нас сквозь сеть. Кабаны, быки, козы, ягнята не спешили набить нам желудки. Зато приятно вспомнить, что последнюю трапезу Квику составил тот же черепаший бульон, который он хлебал днем раньше.
За ужином ближе всех к капитану сидели Пью, Бонс, Брэг и Квик. О Брэге я больше рассказывать не буду, тем более что говорить нечего. Однажды Брэг слишком близко подсел к Кровавому Биллу, когда тот грыз свои сухари, после чего Билл отправил его за борт.
Я сел рядом с этими головорезами.
- Для меня будет честью поужинать с такими отпетыми висельниками, как вы.
- Тогда двигай кости к нам, - произнес Билли Бонс. - Для отпетых висельников у нас всегда найдется местечко.
- Мы уже отпеты в этой жизни, - добавил Брэг и втянул ложку бульона.
- И прокляты в следующей, - заметил Пью. - Так что хватай все, что плохо лежит.
- Ешь-пей-веселись, сказал бы я, - поправил его Бонс. - Бери от жизни все, что можешь, да не зевай.
Потом Бонс, которого не надо было уговаривать есть-пить-веселиться, опустошил кружку с элем. Брэг и Пыо тоже немало хлебнули и ответили:
- Золотые слова.
Бонс сдвинул с ними кружки и поднял бом-брам-стеньгу.
- Но с одним из вас мне сидеть не в почет, - сказал я, выпивая бульон одним глотком. Он обжег мои потроха, и я снова почувствовал голод. Миска Квика стояла нетронутая.
- И с кем же это? - спросил он, стуча ложкой по краю миски, как будто считал секунды до того, как всадить в меня нож. - Надо было просить тебя спеть для нас, Сильвер. Прежде чем взять с собой. Прежде чем разделить с тобой хлеб. При всем уважении к капитану, никогда не встречал более неподходящего имени. Сильвер. Так могут звать кого угодно, кроме уличного попрошайки. Так кто из нас недостоин бристольского нищего? Кто из нас, джентльменов удачи, тебе не угодил?
- Один крысомордый гад, - ответил я.
Пыо вскочил.
- Это не ты, - шепнул ему Бонс. - Парень смотрит не на тебя.
- Так назови его, - сказал мне Квик. - Я хочу услышать имя. Пой, попрошайка. Только не про Кровавого Билла для твоего же блага. И не про капитана. Неужели это он, Сильвер?
- Это не Пью, - подхватил Пью. - Пью совсем не похож на крысу. - И он посмотрелся в ложку - видно, чтобы убедиться. Судя по всему, он остался доволен отражением, потому что немедленно ухмыльнулся. Впрочем, Пью всегда был пристрастен, когда речь заходила о его внешности.
- Значит, это не Брэг, не Бонс и не Пью. Так назови имя. Говори, - прошипел Квик, поднявшись.
- Ты! - бросил я, ненавидя его всей душой.
- Я выпью за победителя. - Бонс подмигнул мне.
- И за побежденного, - пропел Пью, обтирая ложку о рукав.
- Сдохни, Сильвер, - процедил Квик. - Сдохни от моей руки. - Он выхватил шпагу и отсалютовал ею. Меня от него тошнило. Если уж собрался рубить на куски, к чему рисоваться? А если угрожать, то зачем так убого? Четыре слова, и те как обрубки. Разве не лучше увековечить чью-то смерть обещанием насадить на шпагу и покрутить хорошенько, прежде чем скормить акулам?
- Не выйдет. Сдохни сам. От моей руки, - сказал я, передразнивая его, и тоже отсалютовал шпагой, да так, что позавидовал бы любой заправский дуэлянт. Потом я дважды ударил ею о палубу. В такие минуты стиль как никогда кстати; он дань уважения ремеслу. - Станцуем? - Я поклонился. Квик покраснел, к немалому моему удовольствию. - Я, правда, никогда не плясал с грызунами, так что всех фигур знать не могу, но обещаю: мы будем кружить и скакать, как в последний раз. Для кого-то он правда будет последним. Так пусть победит сильнейший. - Я опять поклонился.
А что же капитан? Откинулся в кресле, чтобы полюбоваться моим концом. Морской пес, как и Квик, недооценил мои способности. Правда, Черный Джон, как я вспоминаю, все же бросил пару слов в мою поддержку: "Только быстро, Квик. Эх, отменная была у парня треска".
- Дерись, - сказал мне Квик. - Будет потеха. - Еще три слова, и опять сплошное убожество, никакой музыки. Нет, он заслуживал смерти - хотя бы за неуважение к языку.
Квик бросился на меня. Он попытался ухмыльнуться, но даже это ему удалось с трудом, словно он жевал репу. Разве так ухмыляется честный пират, когда замышляет недоброе? Вялая ухмылка Квика здорово вывела меня из себя.
Я бросился на него и промахнулся, но успел схватить за руку и отбросить на носовую переборку. Деревянные святые не обращали на нас внимания. Никакие мои дела не могли развеять их меланхолию.
- Давай, искромсай меня, - дразнил я Квика. - Спусти по кускам в море. - Квик начал нетерпеливо покусывать губу. Хороший знак, подумал я.
Мы кружили по палубе, как петухи, дожидаясь удачного момента. Я решил проверить Квика и опустил руку. Он сделал выпад и промахнулся.
- Проворнее надо быть, - заметил я и снова притворно уронил руку. Квик попытался проткнуть меня, как вдруг я полоснул его по руке и заплясал вокруг. Он растерялся.
Наши люди галдели и бились об заклад - кем из нас нынче поужинают крабы. Тут-то Квик ухмыльнулся как следует, когда услышал, что на меня поднимают ставки.
Я в третий раз исполнил свой трюк, и в третий раз Квик промахнулся. Я уколол его в другую руку.
- Прикончи его! - выкрикнул Пью, который вдруг переметнулся на мою сторону.
- Я тебя убью, Сильвер, - произнес Квик, наступая. - Я вырежу тебе сердце. - Он выдавил из себя целых восемь слов, но музыки в них все равно не было. И все же я был рад, что он клюнул на мою приманку. Глядишь - в будущем мог бы стать поэтом, если бы посвятил себя этому ремеслу и если бы я оставил ему жизнь, безногому калеке, высадив где-нибудь в Венеции. Быть может, со временем он бы нашел в себе призвание в писательстве. В тот момент я не особенно размышлял о его будущем.
Я вспоминал, как Квик сражался с голландцами. Я уже предвидел его следующий прием и был готов.
- Сердце? - переспросил я. - Оно у меня не больше горчичного зерна.
Квик стал заходить на меня с наветренной стороны - точь-в-точь как во время боя с голландцами.
- Довольно, - вмешался Черный Джон, подняв руку. Он торопился прервать бой прежде, чем пострадает Квик, - до меня ему дела не было. Так я второй раз в жизни ослушался приказа.
Я поразил Квика в живот. Квик обомлел. Он схватился за шпагу руками и попытался ее вытащить, но, сколько ни тянул, сколько ни резал ладони, не смог от нее избавиться. Его качнуло. Я ждал, что он вот-вот рухнет, но Квик - из чистого упрямства, не иначе, - поплелся, шатаясь, по палубе. Я провел пальцем по шраму у него на лбу.
- Катись к черту, Квик, - напутствовал я, после чего вытащил у него из брюха клинок. Квик упал. - Проворнее надо быть, - повторил я для Пью.
Тот согнулся над Квиком, пошарил у него в карманах и выудил золотые часы.
- Так и знал, - усмехнулся он, - что Квик их стащил.
- Это мои часы, - сказал я. - Узнаешь циферблат?
Пью отдал мне часы и отошел в сторонку.
Капитан кивнул Кровавому Биллу и пошел к себе в каюту. Билл затопал ко мне.
- За борт! - прорычал он.
Я был уверен, что он велит мне отправляться кормить акул, но Билл несколько раз лягнул Квика ногой, сдвигая его к самому кормовому выстрелу.
- За борт, - повторил Билл и вздернул мертвеца за ноги, пока тот не повис вровень с ворстом.
Я приподнял Квика за плечи, потом мы раскачали его и выбросили в море. Билл проковылял на свое коронное место у гакаборта, уселся там и затих, вглядываясь в пучину моря. У него раскрылся рот. Спал он в такие минуты или бодрствовал - никто не знал.
Мне той ночью спалось прекрасно. Помню, засыпая, я сказал себе, что Пил продал Черному Джону способного парня. Да и Черный Джон деньги потратил не зря.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. МОЛЧАЛИВЫЙ ДРУГ
- А как насчет Эдварда? - спросил Маллет из-за двери. - Вы упомянули его, но ничего о нем не рассказали. Только о его Библии.
- Мы были лучшими друзьями.
- Но вы не хотите о нем говорить.
- Я довольно сказал. Что до Библии, я расплатился за нее сполна.
- Как она к вам попала? Где? Когда вы познакомились с Эдвардом?
- Всему свое время, Маллет.
- У меня живот свело, - простонал он.
- Должно быть, яд.
- Не может быть. Было вкусно.
- Самый лучший яд всегда вкусный. Возьми хоть Библию Эдварда. Губительнейшая микстура, на вид безвредная, которой я годами себя потчевал и которая мало-помалу меня убивала. А как хитроумно составлена! Двойной подтекст! Ложные следы! Всегда ли сокровище находилось в Британии, как верил Эдвард, или его спрятали в чужом краю, как считал я? В ней был ответ для каждого из нас. Мы могли прочесть его, верный или неверный. Вот где отрава, парень. Яд неразведенный. Восхитительный яд.
- Шхуне пора на ремонт. - Должно быть, Маллет повалился на бок: скрипнули доски.
- При мне не пора было. Я знал, как о ней позаботиться.
- Капитан говорит, доски прогнили.
- Не может быть. Просто она не в духе - потому, что твой капитан стоит у ее руля. Разве он начищал ей планширь, драил медяшки и палубу, притом одной нижней юбкой?
Зато он выскреб ее переборки.
- Позор для нее.
- И починил паруса.
- Они и так были целые.
- Порвались после мыса Доброй Надежды. И запасная парусина - тоже.
- Значит, вокруг мыса идете? Окольным путем…
- Он сказал, что вы ответите то же самое. О-о, мой живот! - проблеял Маллет.
- Значит, ему нравится моя писанина. Отлично. Передай ему слово в слово то, что я расскажу.
- Попытаюсь запомнить.
- Уверяю тебя, ты запомнишь. Наверняка он за этим тебя подослал. Что ж, имей в виду: я вскоре напишу еще, но кое-что ты можешь передать ему на словах. Что-то из этого он уже знает, что-то может знать, а от чего-то будет открещиваться. Но все это - правда, по крайней мере в тех частях, где я могу переварить. Только не перебивай меня, не хнычь, не стоны и не стучись головой о палубу - отвлекает.
- Мне плохо. Я в первый раз на корабле.
- Возможно, и в последний.
- Кто бы говорил.
- Соберись с духом, парень. Так-то лучше. Проткни ухо иглой и вставь серьгу - помогает в качку. Разве я не говорил, что сам Черный Джон носил серьгу? Разве у вас моряки их не носят? А капитан?
- Он заставил всех снять серьги. И у него ее нет.
- Точно, забыл. Нет и не было.
- Серьги для дикарей.
- Верно, ему ли не знать? После острова Скелета и всего, что там было. Дикари сидят в джунглях, а твой капитан - у себя в каюте. Можешь передать ему, что я говорил о двух путях решения. Первый пришел мне на ум - только прошу не перебивать и не хныкать, - когда я нашел второй шифровальный круг.
- Второй круг?
- Чтоб тебя! Да, второй круг! Я повернул их друг против друга так, чтобы они совпали. Предвидя твой вопрос - откуда взялся первый круг и откуда второй, отвечаю: узнаешь позже. Всему свое время. Сколько можно повторять?
- Нисколько, - буркнул Маллет.
- Я тебя не спрашивая. По мне, ты просто кусок свинины, который жарится на вертеле, шипит и плюется жиром. Посему все твои замечания я буду принимать именно так. Во-первых… - начал я и замолчал, дожидаясь очередной глупой реплики Маллета, но тот, похоже, хорошо вжился в роль жареной свинины и не произнес ни слова. - После вращения, если можно так выразиться, кругов я выписал буквы и получил "И последняя икона", "And Last Icon" - бессмыслицу на первый взгляд. Были и другие подсказки, как я уже говорил, но эта был первейшей и наиважнейшей из них. Капитан вспомнит ее, и если ты сам над ней немного подумаешь, то сможешь даже прочесть название местности, где зарыты сокровища. Точное указание на нее. Переставь буквы, и они подскажут тебе, где нам предстоит побывать, Я знал куда меньше твоего, когда сделал первую попытку. Пока молчи. Далее я возвращаюсь к самой первой загадке: "В 41 метре от основания я спрятал шесть деревянных ящиков, крытых слоновой костью, целиком пустых, и одно примечательное сокровище, завернутое в грубый холст, на глубине менее 2 метров и, самое большее, 87 метров в разбросе". Как ты думаешь, следует ли нам и для нее переставить буквы? Молчи, не отвечай. Так с чего же начать? Может, с местности, чье название зашифровано в словах "И последняя икона", или попробовать что-то еще? Пожалуй. Только ничего не говори. Я потерял счет попыткам увидеть ответ в этих числах. Сколько раз я бросал думать о цифрах и смотрел на предложения в самом прямом смысле! Я верил, что главное - отыскать основание. Думал, что вскрою его и найду шесть ящиков, покрытых слоновой костью, - пустых, за исключением новых подсказок. И в том же месте я как-то отыщу одно примечательное сокровище, завернутое в мешковину, Я знал, на какой глубине оно лежит.
- Я разгадал ее, - произнес Маллет. - Вторую загадку. Про икону.
- Не может быть.
- Переставил буквы, как вы учили. Их можно по-разному объединить.
Он был прав. Неужели Маллет сумел сам дойти до ответа, который ускользал от меня долгие годы?
- По-моему, было не так уж сложно. Я просто буквы поменял местами.
- Ну так говори.
- У меня живот болит.
- Это не ответ.
- Да, но от этого никуда не деться. Вы готовы, сэр? - спросил он. - Я вас не слышу, мистер Сильвер.
- Для тебя - капитан Сильвер. Да, я готов.
- Хорошо. "And Last Icon" может означать "In Lot Can Sad" или еще "In Sad Not Сап". Я еще не решил, какой ответ правильнее.
- Вот олух. Это же бред. Набор слов, а не название места.
- А как насчет "Sail'd Canton"?
- Нет такого слова - "sail’d".
- Вы просили не слово, а ответ.
- Есть слово "болван". Есть слово "дубина". Есть слово "простак", "размазня", даже "маменькин сынок".
- Вообще-то два слова, сэр. Буквы нельзя ни прибавлять, ни убавлять.
- Не забудем еще о слове "тупица". Все эти слова к тебе подходят. Ия буду добавлять буквы или убирать, как мне захочется, а сейчас мне захотелось составить твой портрет.
- Тогда я сам отсюда уберусь.
- Уберись за борт.
- С чего это?
- С того, что ты размазня, Маллет. Давай убирайся. Я буду писать. Передай капитану "И последняя икона". С тобой нет смысла делиться загадками. Сейчас, поскольку настроение мое паршивое, я буду писать про убийства.
После этих слов Маллет объявил, что больше не мается животом и готов еще что-нибудь съесть, а заодно попросил повторить то, что предназначалось для капитанских ушей.
- Еще чего, - сказал я.
Да, народу за свою жизнь я перебил изрядно. С ударом моей сабли заканчивались тревоги богачей и тяготы бедняков. Я убивал хозяев и рабов, дам и служанок, благородных и простолюдинов. Все были равны перед моим клинком.
Дэви Доусона тоже я прикончил. Он был капитаном фрегата, а теперь лежит на морском дне, кормит червей. Помню Алана Стиви, некогда штурмана, а ныне - лишь груду костей. Еще среди них был Уильям Тюдор, адмирал, который гонялся за мной по семи морям и почти поймал. Но и его я в конце концов утопил. Тебя, друг мой, ждет та же участь.
Кого я только не убивал - англичан, испанцев, французов и португальцев - моряков всех мастей. Все они одинаковы, когда пустишь им кровь - что кучер, что граф, что лакей, что поденщик. Плотник и суконщик, министр и губернатор мало чем разнятся, если ветер свистит у них между ребер.