Я попробовал зажать лезвие в кулак и действовать им, как целым ножом. Кое-что можно было сделать, если обернуть толстый конец лезвия тряпкой, но все же работать им долго нельзя: это было бы мучительно. О том, чтобы всадить лезвие обратно в рукоятку, не могло быть и речи, хотя я и думал об этом. Не было возможности вырвать из рукоятки засевший в ней остаток. Если бы его не было, я бы всадил лезвие в рукоятку и привязал бы его крепкой бечевкой. Но остаток лезвия в рукоятке исключал эту возможность.
От рукоятки больше не было никакой пользы. Употреблять ее как кусок дерева не имело смысла. Всякий другой обрубок был бы для меня полезней, потому что я приладил бы к нему лезвие, а здесь остаток стали мешал мне.
Эта идея воодушевила меня, и я стал думать о том, как бы приделать к лезвию новую рукоятку.
Нужда делает людей изобретательными. Через час я держал в руке нож с новой рукояткой, правда, довольно грубой, но вполне заменяющей старую. И снова ко мне вернулось превосходное настроение.
Как я сделал рукоятку? Очень просто: материалом для нее послужил отрезок доски толщиной сантиметра в три. Я обстрогал его и придал ему форму рукоятки. Я действовал с помощью лезвия, обмотанного тряпкой. Затем я слегка расщепил рукоятку и всадил в нее сталь. Оставалось только привязать ее бечевкой. Я сначала думал о шнурках из-под мануфактуры, но потом раздумал: бечевка будет постепенно развязываться, протираться, ослабевать. Рисковать же не следует.
Что бы такое найти, чтоб прикрепить сталь к лезвию более прочно? Хорошо бы раздобыть метра два проволоки, но где ее взять?
Как так? А пианино! Струны! Уж они-то, конечно, делаются из проволоки!
Я стал снова присматриваться к пианино. Сумей я влезть в него - я бы немедленно стащил одну из струн. Но как до них добраться? С моим ножом в его нынешнем виде это было просто невозможно. Пришлось мне расстаться с моей мыслью.
Но тут мне пришло в голову другое: железные скрепы, соединяющие части ящиков, могут пригодиться вполне. Вот как раз то, что нужно! Эти гибкие, тонкие полоски, обернутые вокруг ножа, образуют прочное предохранительное кольцо, и у меня будет превосходная рукоятка.
Так я и поступил - и снова у меня в руках был нож! Правда, клинок стал несколько короче, но я был убежден, что он будет превосходно резать и сверлить самые толстые доски. Я чувствовал полное удовлетворение.
Все последние работы заняли часов двадцать. Я очень устал, мне уже давно следовало отдохнуть. После того как нож сломался, я не мог думать об отдыхе. Я все равно не заснул бы.
Но теперь я успокоился; теперь я мог позволить себе тот давно желанный отдых, которого так настойчиво требовали душа и тело.
Голод заставил меня раскрыть мой жалкий пищевой склад.
Глава LVII
ПУСТАЯ ПОЛОСТЬ
Я провел ночь или, вернее сказать, часы отдыха в старом своем помещении, за бочкой с пресной водой. Я больше не заботился, день или ночь на дворе. Я прекрасно выспался и встал освеженный и окрепший.
После завтрака я отправился в свою галерею и влез в пустой ящик, где провел накануне почти целые сутки.
Не без сожаления думал я о потерянных напрасно двадцати часах: ведь я не продвинулся ни на сантиметр, но меня поддерживала тайная надежда на благополучный конец.
Я намеревался продолжать работу, которая прервана была поломкой ножа. Я уже говорил, что доски очередного ящика держались довольно слабо. Их можно было бы выломать палкой.
Теперь я ни за что больше не стал бы употреблять для этого нож. Я научился ценить драгоценное орудие. Моя жизнь зависела от его сохранности.
Хорошо бы крепкий деревянный клин!
Я вспомнил, что, делая дыру в бочонке с водой, я отколол от него порядочных размеров дубовые клепки. Не взять ли их?
Я пошарил в кабине, нашел эти клепки и выбрал подходящую дощечку. Я обстрогал ее, как мог, засунул в щель, крепко забил ее увесистым куском дерева и приналег на свободный конец изо всей силы - гвозди затрещали, посыпались, и доска отошла от ящика. Действуя своим клином как рычагом, я отщепил еще две доски.
В ящике лежали продолговатые пакеты, формой напоминавшие штуки сукна или полотна, но гораздо более легкие и упругие. Я вынул их из ящика очень легко, без всякого усилия.
Собственно говоря, я не интересовался даже, что это за товар - я видел, что он несъедобный, - и так и не узнал бы об этом, если бы случайно не прорвалась обертка одного из пакетов; нащупав пальцами что-то гладкое, шелковистое, я понял, что это превосходный бархат.
Я быстро очистил ящик и бережно сложил пакеты позади себя; затем я поднялся в очищенное пространство. Еще одним этажом ближе к свободе!
Все это заняло у меня два часа. Хорошее предзнаменование! День начался удачно, и я решил продолжать работу, не теряя ни минуты.
Я выпил воды и вернулся в бывшее вместилище бархата. Осмотрев ящик изнутри, я сразу увидел, что покрышка пианино отстоит от него, как и в предыдущем случае, на несколько сантиметров, и, следовательно, стенку ящика можно просто вышибить. Я лег на спину и начал колотить по ней каблуками.
Этот процесс занял у меня порядочно времени, потому что ящик был мал и в нем трудно было расположиться как следует. Но под конец доски уступили одна за другой.
Я встал на колени и предпринял новую разведку. Я боялся, что крышка от ящика с пианино, как и раньше, занимает сплошной стеной всю открытую мною поверхность. Действительно, огромный ящик был тут как тут, но, ощупав его рукой, я едва удержался от радостного восклицания: он занимал всего половину отверстия! Другая же половина была совершенно пуста - там хватило бы места еще для одного ящика с бархатом!
Это был приятный сюрприз: порядочный кусок тоннеля был уже готов и открыт для меня.
Я вытянул руки - час от часу лучше: пустота распространяется не только в ширину, но и в вышину, доходя до верха пианино и образуя пустую полость. Это объяснялось формой старинного пианино, в котором был вырез, как в нынешнем рояле. Пианино стояло боком, на более широкой своей стороне, а на месте выемки образовалась пустота, в которую нечего было поместить при погрузке.
"Тем лучше", - подумал я, протянул руки и влез в пустой угол.
Глава LVIII
ЯЩИК С МОДНЫМИ ТОВАРАМИ
После нового обследования я увидел, что с другой стороны пустой полости, справа, стоят большие ящики, которые совершенно загораживают проход, а слева идет по диагонали край ящика пианино.
Но я очень мало думал о правой и левой сторонах; меня больше всего занимал потолок, куда шел мой тоннель. Горизонтальное направление меня не интересовало, а главное преимущество моего открытия было в том, что я нашел дорогу в обход пианино и подвинулся в сторону люка. Я не хотел двигаться ни направо, ни налево, ни вперед. Мне надо было идти вверх. Все выше! Все выше! Вот чем были полны мои мысли. Сердце мое билось при мысли, что еще два-три яруса - и я, может быть, буду свободен.
Когда я поднял руку, чтобы ощупать потолок моей новой кабины, мои пальцы дрожали. Какой-то холст!..
Черт возьми! Еще один тюк с проклятым полотном!
Впрочем, я не был в этом уверен. Я вспомнил, что раз уже ошибся таким образом.
Я сильно постучал кулаком по дну нижней части тюка. Прекрасный звук! Нет, к счастью, это не полотно. Это ящик, а вовсе не тюк, но только он почему-то обшит холстом. Тюки с полотном дают глухой звук, а этот ящик отвечает протяжным гулким звуком. Похоже, что он пустой.
Довольно странно! Зачем стали бы грузить пустой ящик? А если он не пустой, то что в нем?
Я постучал рукояткой и получил в ответ такой же гулкий звук.
"Ладно, - подумал я, - если он пуст, то тем лучше; но если в нем есть что-нибудь, то этот груз легкий, и с ним легко будет разделаться. Отлично!"
И я приступил к работе.
Стоит ли - в который раз - рассказывать вам, как я вскрывал ящик? Одна из досок была разрезана, потом отщеплена, за ней другая - и брешь готова.
Я был несколько удивлен, когда проник в ящик и ознакомился с его содержимым. Я довольно долго щупал эти странные предметы, пока не догадался, что это шляпы.
Да, дамские шляпы, отделанные кружевами и украшенные перьями, цветами, лентами!
Если бы я знал тогда, как одеваются туземные женщины в Перу, я удивился бы еще больше, найдя такой странный товар среди груза. Ни одна перуанка в те времена не носила шляпы. Но я об этом ничего не знал.
Впоследствии, однако, я понял, в чем дело: в южноамериканских городах живет множество англичанок и француженок - это жены и сестры европейских купцов и официальных представителей, которые живут там постоянно, - и, несмотря на огромное расстояние, отделяющее их от родины, они стараются в точности следовать модам Лондона и Парижа, хотя их прекрасные туземные соседки из Испанской Америки и смеются над ними.
Вот для кого предназначалась коробка со шляпами.
Мне очень жаль, но я должен признаться, что на этот сезон ожидания американских дам оказались обманутыми. Шляпы не дошли до них, а если бы и дошли, то в таком состоянии, что не способны были бы кого-нибудь украсить. Я мял и кромсал их беспощадно и не остановился, пока все шляпы не были затиснуты в угол и спрессованы там так плотно, что заняли десятую часть того пространства, которое занимали раньше.
Множество проклятий впоследствии сыпалось на мою несчастную голову; единственное, что я мог возразить, - это сказать правду. Дело шло о моей жизни и смерти, и я не мог заботиться о шляпах. Вряд ли это было оправданием для жительниц богатых домов, куда везли эти шляпы. Но я их не видел. Я только могу прибавить, что впоследствии - много позже - я возместил весь убыток заокеанским торговцам модными товарами.
Глава LIX
ЧУТЬ НЕ ЗАДОХНУЛСЯ
Вынув шляпы, я немедленно вскарабкался в пустой ящик. Следовало избавиться от крышки, а для этого надо было, по обыкновению, произвести предварительную разведку. Как всегда, я пустил в ход нож, просунув его в щели крышки. Он был сейчас короче, и щупать им соседние предметы стало труднее, но все же его длины хватало для того, чтобы пропустить его на семь - восемь сантиметров сквозь щель и установить, лежит там твердый или мягкий предмет.
На этот раз верхний груз оказался исключительно мягким. Мой нож прошел через что-то вроде холста и погрузился сразу в какую-то рыхлую массу. Не было и следов деревянного ящика.
Но во всяком случае, это не полотно. Нож как бы погрузился в масло; полотно оказало бы более серьезное сопротивление, так что я успокоился. Все остальное меня не смущало.
Я пробовал в нескольких местах, и всюду мой нож погружался по самую рукоятку без всякого усилия. Груз состоял из чего-то нового, чего я до сих пор не встречал.
Но я не ожидал встретить серьезные препятствия. В прекрасном настроении я принялся выдергивать доску из крышки.
Мне снова пришлось заняться скучной и долгой работой - резать доску ножом. Эта работа занимала у меня гораздо больше времени, чем все остальное, но без нее нельзя было обойтись, потому что других способов у меня не было.
Но крышка ящика со шляпами была сделана из более тонкого дерева и поддавалась легче, чем другие. Через три четверти часа, не больше, я разрезал доску пополам и выдернул обе половинки. Я оторвал холст, покрывавший ящик сверху, и рука моя нащупала странный груз. Это был мешок.
Мешок чего? Ячменя? Овса? Пшеницы? Нет, зерна там не было. Мешок был много мягче. Что же это? Мука?
Я скоро убедился в этом. Клинок мой вошел в мешковину и проделал дыру величиной с кулак. Мне даже не пришлось всовывать руку в мешок. Прямо на ладонь мне посыпался сверху мягкий порошок, и, сжав пальцы, я понял, что у меня в кулаке целая пригоршня пшеничной муки. Я поднес руку ко рту и убедился в том же на вкус. Я открыл мешок с мукой.
Прекрасное открытие! Я нашел пищу, которой мне хватит на много месяцев. Теперь я не умру с голоду. Нет! С мукой и водой я буду жить, как принц. Что в том, что она сырая? Зато она вкусна, питательна, полезна для здоровья.
Опасность миновала!
Я работал уже долго и решил отдохнуть. Я проголодался и не устоял перед соблазном попробовать мучной болтушки. Наполнив карманы мукой, я спустился к бочке с водой. Предварительно я заткнул на всякий случай холстом проделанную мною дыру. Замешав порядочное количество муки водой, я съел тесто с таким наслаждением, как будто поглощал превосходное кушанье, известное в Англии под названием "пудинг наскоро".
Потом я спал несколько часов; проснувшись, снова поел теста и вернулся в свой тоннель.
Пробираясь через второй этаж, я попал почему-то в густой слой пыли. В пустой полости около пианино я погрузился в эту пыль до самых лодыжек. Я заметил, что на голову и плечи мне падает пыльный дождь; когда я поднял лицо кверху, пыль набилась мне в глаза и рот, и я начал немилосердно чихать и кашлять.
Я испугался, что задохнусь, и первым моим движением было убежать и спрятаться за бочкой. Но оказалось, что достаточно отступить к ящику с галетами: там уже ничего не было.
Я недолго раздумывал над объяснением этого странного явления. Это была, конечно, мука, а не пыль. Корабль качнулся, холщовая затычка выпала из мешка, и мука начала уходить в дыру.
Мысль о том, что я останусь без муки и должен буду снова голодать, напугала меня. Надо было обязательно заделать мешок.
Я закрыл рот и глаза и ринулся вверх, в ящик из-под шляп.
Повсюду была мука, но теперь больше она уже не сыпалась. Почему? Очень просто: потому что она высыпалась вся. Мешок был пуст.
Я готов был считать это происшествие бедствием, но потом я утешился. Конечно, много муки ушло в щели и просыпалось на дно трюма; но на всех окружавших меня предметах был густой слой муки, а в пустой полости она лежала горой, так что я мог ее собрать в достаточном количестве.
Впрочем, это оказалось несущественным, потому что в следующий момент я сделал открытие, которое окончательно вытеснило у меня из головы все мысли о муке и вообще обо всяких продуктах, даже о воде.
Я вытянул руку, чтобы проверить, пуст ли мешок. Он был пуст. Значит, можно было вытянуть его через отверстие и убрать с дороги. Я так и сделал: выхватил мешок и бросил его вниз.
Потом я высунул голову из ящика в ту дыру, над которой раньше был мешок.
Что я вижу! Что это? Свет! Свет! Свет!
Глава LX
СВЕТ И ЖИЗНЬ
Да, я видел свет, исходивший с неба. Я ликовал. Не могу описать то счастье, которое меня охватило. Я больше не боялся за свою судьбу. Исчезли малейшие опасения. Я был спасен! Это была небольшая полоска света, вернее, тоненький лучик; он проходил через щель между двумя досками. Он был надо мной, но не прямо, а, скорее, по диагонали, примерно в трех метрах.
Свет не мог проникнуть через доски палубы. Между ними не бывает щелей. Это главный люк. Луч проходит в том месте, где люк соединяется с палубой; должно быть, там отогнулся покрывающий его брезент.
Никогда я не видел ничего радостнее этого тоненького лучика, сиявшего надо мной. Ни одна звезда на небе не казалась мне более блестящей и прекрасной. Это был привет, посланный мне из мира живых людей.
Я недолго оставался внутри шляпного ящика.
Я знал, что работа моя пришла к концу, и не хотел откладывать своего освобождения. Чем ближе была цель, тем с большим нетерпением я стремился к ней; и без промедления я стал расширять отверстие в верхней крышке ящика.
Свет, который я видел, говорил о том, что я нахожусь на верху груза. Раз я видел луч, следовательно, между мной и им ничего не было. Значит, я находился на поверхности груза. Иначе неоткуда было взяться пустоте.
Расширить дыру, чтобы вылезти из ящика, было нетрудно. Не больше чем через двадцать минут я осторожно пролез в эту дыру и оказался на ящике.
Я поднял руки, взмахнул ими. Вокруг меня ничего не было. Рядом с собой я мог нащупать ящики, тюки, мешки, но прямо передо мной был воздух.
Несколько мгновений я сидел на ящике, свесив ноги в пустое пространство, не рискуя сделать шаг, чтобы не свалиться в какой-нибудь провал. Я глядел на тоненький луч света, который сиял надо мной.
Постепенно мои глаза привыкли к свету; и хотя его было мало, но я начал различать ближайшие предметы. Пустота вокруг меня была ограничена. Я находился на дне небольшого углубления полукруглой формы, похожего на амфитеатр, окруженного со всех сторон ящиками груза. Между мной и люком было пространство, оставшееся незаполненным после погрузки; кругом лежали бочки и мешки, без всякого сомнения наполненные провизией для команды. Они были положены на самый верх, чтоб их легче было достать.
Мой тоннель кончился на одной из сторон этого углубления, и я теперь находился под краем люка. Мне оставалось сделать один-два шага, постучать в палубу и призвать на помощь экипаж корабля.
И хотя достаточно было одного удара или крика, чтобы освободиться из темницы, я никак не мог решиться крикнуть или постучать.
Вы сами понимаете почему. Подумайте, что делалось подо мной, подумайте о том, сколько я испортил товаров, - может быть, я причинил убытка на сотни фунтов, - подумайте о том, что у меня не было никакой возможности вернуть или возместить стоимость этих товаров, - подумайте обо всем этом, и вы поймете, почему я так долго сидел на ящике из-под шляп. Я был весь во власти ужасного страха. Я боялся развязки этой драмы во мраке, боялся дойти до ее конца.
Как предстану я перед суровым лицом капитана? Как перенесу ужасный гнев свирепого помощника? Как я выдержу взгляды, их слова, их упреки, может быть, даже их удары? А вдруг они выбросят меня в море?
Холод пробежал у меня по жилам, когда я подумал о таком исходе. Настроение мое резко изменилось. За минуту перед тем мерцающий луч света наполнил мою душу радостью, а теперь я глядел на него и сердце у меня сжималось от страха и смятения.
Глава LXI
УДИВЛЕНИЕ КОМАНДЫ
Я стал думать, как бы возместить убыток. Но мечтать об этом было нелепо, и оставалась одна горечь. На свете у меня не было ничего, кроме карманных часов, а их с трудом можно было обменять разве что на коробку хлопушек!
Впрочем, нет: у меня было еще кое-что, чем я дорожил и дорожу до сегодняшнего дня больше, чем тысячей часов, хотя его реальная цена вряд ли больше шести пенсов. Вы догадываетесь, о чем я говорю? Конечно, догадываетесь, и вы правы: я говорю о моем дорогом старом ноже.
Конечно, дядюшка ничего для меня не сделает. Он только позволял мне жить в его доме и делал это из корысти, а не из чувства ответственности за ребенка. Уж никак не станет он расплачиваться за мои проделки; нечего и думать об этом.
У меня была маленькая надежда, одна мысль, которая казалась мне до некоторой степени логичной. Я мог наняться на службу к капитану на долгий срок. Я мог бы стать юнгой, вестовым, слугой - одним словом, чем угодно, лишь бы отработать долг.
Если он меня примет (а ему больше нечего делать со мной, разве что действительно швырнуть меня за борт), тогда все будет в порядке.
Я обрадовался такой мысли. Как только я увижу капитана, сейчас же предложу ему свои услуги.