Слеза комсомолки
Встречал я как-то с одной комсомолкой один рассвет. Рассвет завяз где-то в тучах и опаздывал. Жгуче светила луна. Как электрические столбы гудели ноги. Бесновались комары и комарихи и всей камарильей злобно нападали на нас. И безумно хотелось лечь и поспать. А ей было всё нипочём. Женщины, особенно нерожалые, чрезвычайно выносливы на встречах рассвета.
- Ты меня любишь? - выпытывала она у меня.
А я не знал, люблю её или нет. Если в человеке тебе нравится только его сиськи - это не повод для любви. Я сделал неопределённое, многовариантное лицо. Вроде как стесняюсь.
- Ну хоть немножко? - не успокаивалась эта комсомолка.
А я не знал, как можно любить немножко. Это всё равно, что немножко умереть или немножко забеременеть. Однако осторожно сказал:
- Ну если только немножко.
Она о чём-то задумалась, что было для меня непривычно. Мне не нравятся задумавшиеся девушки, обычно после этого они приходят к верным выводам относительно меня. И пиши пропало. И пока она не пришла ни к каким выводам, я опять полез к ней под юбку. "Хоть руку погрею"-утешал я себя. Дело в том, что она была девственницей, чрезвычайно этим гордилась и всё боялась продешевить. Она ждала солидного обмена: девственность на успешный брак. Это был её единственный козырь в этой жизни.
Так что уламывать комсомолку было бесполезно - за ночь я в этом убедился. Шесть часов пыхтения и сизифовых усилий и даже до трусов не добрался. И после этого еще интересуется: "Ты меня любишь?" За что любить?
Комсомолка опять шустро сдвинула тёплые коленки и заученно, как попугай, сказала - После свадьбы, после свадьбы.
Чувствовалось, что я был не первый и видимо не последний, кому она это говорит. Руку я, конечно, не убрал, но всё же остановил. Пусть попривыкнет к её присутствию, рефлекс выработается, а потом когда она успокоится и потеряет бдительность, двину руку дальше на неосвоенные территории. И так по квадратному сантиметру, завоёвывая её тело ниже пояса, доберусь до главного. Эту тактику медленного проникновения я применял всю ночь и на каждой лавке, но успехи ошеломляли своим отсутствием. Я понимал, что тактика ошибочна, но другой не имел. Не признаваться же ей в любви. Честнее изнасиловать.
Выше пояса дела продвигались успешней - на её груди скоро будут мозоли, а что толку?
Я закурил левой рукой и стал смотреть в её бездонные свинячьи глазки - тушь от поцелуев обсыпалась и обнажились реденькие и чахлые реснички. Фигурировали также незначительный носик, развесистые щёки, в беспорядке расставленные зубы. "Сука ты, сука" - нецензурно подумал я и, отставив сигарету, снова полез целоваться, синхронно начав поползновения под юбкой. Но она была начеку и ко всему больно укусила меня за язык, а, укусив, довольно захихикала. Вдруг мне это всё надоело до смерти и я понял, что пора прощаться. То есть я понял это давно, ещё до свидания, но сейчас особенно отчётливо.
- Ну ладно, я пойду, - вздохнув, сказал я.
- А что рассвет встречать не будем? - поразилась она.
Вот так вот начитаются люди глупых книжек, насмотрятся лживых лирических комедий и начинают тоже вести себя по железной схеме, как зомби. А жизнь эти схемы с Принцами безжалостно и неумолимо разбивает. И Золушки остаются Золушками. А Принцессы на горошине вымерли ещё при царе Горохе. И вокруг нас живые и поэтому очень несовершенные люди. Идеализм - это медленное самоубийство. Мне стало грустно. "Таких идиоток убивать надо. - подумал я - Чтобы не мучились." А ей сказал:
- Нет, любимая, рассвет мы встречать не будем.
Я торопливо и невнимательно проводил её до общежития, чмокнул в рот. Она занервничала, что-то шло не так, как в кино и стихах Асадова. Но мне было уже наплевать.
Я шел домой по призрачным серым улицам и чувствовал себя полным неудачником. Свинцовые яйца на каждый шаг отзывались болью, подтверждая, что я - неудачник. По пути мне встретился рассвет, но я сделал вид, что его не заметил.
Через год я случайно увидел её. Она была всё ещё не замужем, но уже на сносях. Отцветшая такая. Куда что девалось.
- Привет, - сказал я.
Она заулыбалась. Причём искренне. Мне женщины редко так улыбаются. Обычно сразу смеются.
Мы поболтали о том, о сём. Учёбу и комсомольскую деятельность она забросила и собиралась возвращаться в деревню, поближе к сметане, а то здесь ни жилья, ни денег и вообще никого. Кто её так ловко запузатил, я спрашивать не стал. Видимо, тот, кто сказал ей "люблю".
- Мама-то знает? - поинтересовался я.
Она только горько вздохнула.
- Ну ничего - утешал я - На то и мама, чтобы прощать. А там родишь, осмотришься и выйдешь замуж за комбайнёра. Комбайнёры - надёжные ребята, не чета городским. Коровку заведёте, он сена наворует и заживёте с ним. И будет тебе счастье.
- Хорошо бы комбайнёра - стеснительно сказала она и кокетливо поправила натянутый, как тетива живот. На её ресничку, как улитка выползла одинокая слезинка. Я её вытер мизинцем. Она спросила про мои дела. Я ей что-то наврал в восторженных тонах.
- Ой, болтун! - засмеялась она.
Я поглядел, как она, неся живот, как флаг, перешла улицу и словно камушек в воду булькнула в толпу на той стороне. И вдруг подумал - хорошо, что я - неудачник. Можно людям честно глядеть в глаза.
Ностальжи
И где ты босоногое детство? Когда деревья были большими и вообще ещё были. Впереди нищенская пенсия и опять же босоногая старость. Я здесь, конечно, фигурально. Босым ходить наверно не будешь, но как знать, как знать.
В остросюжетной фазе отрочества - задрочества я не понимал этот опасный, как бритва мир и ужасно мучился, как будто переносил на ногах роды. Сейчас немного понял, но от этого мучаюсь ещё больше. Правда не так остро, но зато более непрерывно что ли. Более всеобъемлюще. В детстве я полагал, что никогда не умру, это не про меня. А сейчас думаю, отчего я не умер в детстве, ведь шансы были.
А как насыщенно и вдохновенно жилось! Каждый день прятки, штандр и казаки - разбойники. Мы отращивали себе великолепные цыпки, играли с девчонками в медосмотры (эта игра была моей любимой), со свирепым садизмом дразнили местных олигофренов Колю и Серёжу, ловили на уду простодушную рыбу… А ещё мы играли в войну, но на душе у нас был мир. И как изумительно мечталось о складном ножике! Хотя, конечно, школа и отравляла нашу счастливую до неприличия жизнь. Там нас учили уму-разуму, учили несвободе. Что такое в сущности педагогика, как не изуверская лженаука превращения счастливых детей в несчастных взрослых? Что?
Но детство упылило, как красный мячик. Оно оказалось стремительным, как понос, и коротким, как юбка путаны. Оно, как вспышка молнии, после которой мрак. И могучая гармония жизни кончилась - началось половое созревание и половое перезревание. И этими прыщами выложена дорога в ад. И уже не слышишь волнующей мелодии жизни, дыхания флейты не слышишь. Вокруг одна угрюмая какофония и невнятный диссонанс, в которых главенствуют почему-то настойчивое хрюканье, звуки метеоризма и страстные простуженные выкрики "Моё!" Грустно, братья и сёстры! И ты уже матерый самец человека. Своя норка, куда приводишь понравившихся самочек, этих вероломных и ушлых исчадий, посещаешь водопой, протекающий в пивнушке, участвуешь в выборах вожаков, а также состоишь в какой-нибудь стае таких же козлов, как и ты. И вокруг единодушное двоедушие и это цементирует ряды.
А детям всего этого не нужно. Мир для них просторный, ласковый и с искрами, как июньское утро в лугах. Правда он и сейчас напоминает утро, но уже утро в борделе, когда все иссякли и всё противно, и от разочарования под глазами синие круги. И уже не смотришь на мир ребячьими глазами художника. Вернее смотришь, но уже злобными прищуренными гляделками художника-баталиста. Это - враги, здесь наши. Врагов к ногтю, своих к награде.
И ностальгия по детству неотступна, как качественная болезнь. Одна надежда, что в старости, если конечно аккуратно, без этой роскоши безбашенных поступков дожить, детство возвратится. И вот тогда-то от тебя отвернутся все.
Эх, дорогие братья и сёстры..!
О, спорт!
Со спортом у меня отношения так и не сложились, как я их не складывал. Они скорее вычитались. Посудите сами, ни бегать не могу, ни прыгать, ни упражнения на бревне сделать. А учителя физкультуры меня ненавидели с первого взгляда на мою вызывающе антиспортивную внешность - иллюстрацию к брошюре "Рахит у детей и его течение". Потом начинались веселые старты и я в полном блеске оправдывал их худшие ожидания - уверенно плёлся в самом хвосте.
Не понимаю я физкультуры. Смысла не понимаю. Бегать, прыгать, приседать - безрезультатно расходовать свою и так небольшую энергию в непонятных целях. Все говорят - гиподинамия. Это сколько денег нужно иметь, чтобы она была? Ведь постоянно крутишься, шустришь - какая гиподинамия?
Многое приходит в голову, много воспоминаний, как дерьмо всплывает в памяти… Как год не ходил на физкультуру, потому что тяжело болел. Такая была у меня справка. Учитель физкультуры, видя мой постоянно жизнерадостный вид, полагал, что я умелый симулянт и что с такой счастливой мордой люди не болеют. И что вы думаете? Через 25 лет выяснилось, что моя болезнь была врачебной ошибкой докторов - вредителей и я в то время был здоров, как гладиатор. И учитель-то оказался прав! Ан прошлого уже не вернёшь. И хотя давно уже этот педагог безобразно спился и в отношении меня было ещё много всевозможных ошибок, а вот поди ж ты, всё вспоминается этот далёкий и глупый случай.
Или построение. Прекрасный осенний денёк. Всюду солнце, ликующая свежесть и курлычат, направляясь отдыхать на юг, перелетные птицы.
Но всегда находился в предыдущем школьном выпуске один, не побоюсь этого слова, гандон, которому было больше всех надо и который писал учителю физкультуры из армии. Смысл письма - хорошо вы нас гоняли на физ-ре, Илья Ильич, но мало. Побольше надо. В армии, мол, это удивительно как пригодится. Добрейший Илья Ильич гордо зачитывал письмо перед строем, сморкался и говорил:
- Так что, ребята вместо пяти кругов сегодня восемь.
И мы, высунув языки и давая себе страшную клятву начистить этому писуну рыло, бежали восемь кругов. Стоит ли говорить, что всех дальше язык был высунут у меня.
С омерзением вспоминаю, как я бежал лыжный кросс… Я в принципе и до этого бежал этот кросс. Но тогда всё было замечательно. Идёшь на лыжах, идёшь, чувствуешь - слегка утомился. Заехал за куст, выкурил сигаретку, а потом срезал лыжный круг наполовину. Но с этими срезаниями я все-таки погорячился и поэтому пришёл к финишу с результатом мастера спорта и даже не вспотел. Награды мне, конечно, не дали, а поставили двойку. И вот я и ещё 4 залётчика вроде меня бежали этот кросс повторно. Чтобы мы не срезали углы, вокруг были выставлены дозорные из школьных жополизов. А уже весна, а на трассе уже частично не снег, а чернозёмы. И ты на лыжах по этим чернозёмам прокладываешь, как трактор, первую борозду. Тяжело шли. Одного снега вдоль трассы я наверно съел килограмма два. Прямо жор напал. Как я не умер на дистанции, до сих пор не пойму. Уцелел просто чудом.
Игра ещё такая спортивная есть. Футбол называется. Участвовал пару раз. Странная она какая-то. Там главное метко пинуть мяч и забить пресловутый гол. Я долго и истово носился по полю, но мяч ко мне не попадал. И я этому тихо радовался. Если бы он попал ко мне, то обнаружилось бы моё полное бессилие его укротить и стреножить. Он такой небольшой и отскакивающий под произвольными углами. Для моих бестолковых ног, у которых плохая связь с головой, задача архисложная. Я уже надеялся, что всё закончится благополучно - мяч сам по себе, я сам по себе и мы с ним так и не пересечёмся. Однако пересеклись. К концу первого тайма мяч всё - таки попал ко мне. И даже не ко мне, а в меня. Защитник противника изо всей своей огнедышащей силы вдарил по мячу, а в двух метрах от него суетился, изображая активность и волю к победе, я. И прямо в мой неумный лоб. Очки прыснули в разные стороны, но и они не смягчили удара. Я лежал в глубоком нокауте. Меня взволнованно обступили со всех сторон. Одни предлагали сделать мне искусственное дыхание, но не знали куда.
Более прагматичные предлагали оказать не первую, а последнюю помощь, т. е. добить. Всё равно, мол, не жилец. Наконец мне обрызгали лицо водой из лужи и за ногу отволокли в сторонку, где я лежал и медленно приходил в себя. И даже не приходил, а приползал.
Хоккей мне нравился больше. Это более прыткая и юркая игра. Шмыг, шмыг и гол. Но моя спортивная карьера складывалась очень трудно.
Меня преследовали травмы. Как это у Хэмингуея написано: "По ком звонит колокол? Колокол звонит по тебе". По твою смуглую душу. А куда летит шайба? Правильно. Тоже к тебе. В этот момент ты падаешь, коньки чрезвычайно скользкие, поднимаешь своё доверчивое лицо и тут шайба и прилетает. Искры из глаз такие, что хоть прикуривай. Всё это, конечно, расшатывало мои нервы, не говоря уже о зубах. Но как спортивная оздоровительная игра хоккей очень хорош. Эти броски, когда они не в мою сторону, обводки, скоростные комбинации… Но потом меня стали больше интересовать комбинации женские и я ушёл из большого и малого хоккеев. Тем более мне всё труднее было найти дураков, которые бы взяли меня в свою команду. Кому охота проигрывать?
Боксом я принципиально не занимался. Ехать на секцию через весь город, чтобы там тебе набили морду? Ты выйди вечером из подъезда, зайди в подворотню и получишь то же самое. И ехать никуда не надо. В лёгкой атлетике я также бесповоротно разочаровался после того, как она разочаровалась во мне. И, кстати, ничего лёгкого я в ней так и не обнаружил. Про лыжи я уже рассказывал. Про волейбол тоже, а если нет, не беда - там тоже не получилось. Единственная игра, в которой я мало-мальски преуспел - это шахматы. Однажды я даже выиграл у мастера спорта. Вот так. Мы тоже не лыком шиты. Правда, как потом выяснилось, у мастера спорта по самбо. Ах, если бы я знал это раньше!
Я бы конечно тогда не стал воровать с доски ту злополучную ладью… Но зато теперь я умею безошибочно предугадывать сырую погоду благодаря вывихнутой во время того шахматного поединка ноге.
В общем как я не дружил со спортом, спорт со мной дружить категорически отказывался. Но сдаваться не в моих правилах. Сейчас я занимаюсь спортивной охотой и спортивным браконьерством. Правда, что здесь спортивного, я ещё не выяснил. Но сам процесс мне нравится. Особенно привалы с приёмом допинга. На охоте тоже соревнуешься, только со зверями, а также с грубыми животными, которых называют егерями и лесничими. Нужно добыть зверя и при этом не попасться самому. Но травматизм, конечно, существует. Например, охота на медведя. Как уже отмечалось правее и выше, бегаю я из ног вон плохо, а на охоте на медведя, если промахнешься, быстрый бег по пересечённой местности - незаменимая вещь. В общем сходил я на медведя, а потом целых три месяца ходил только на "утку". Но даже когда медведь ломал и мял меня, как падшую женщину, я не утратил присущего мне удивительного мужества и хладнокровия и продолжал бороться. Резко провёл ему один удушающий приём. Штаны, правда, потом пришлось выбрасывать, но медведь стал ощутимо задыхаться. Носом он дышать не мог, а рот его был занят… Тут к счастью слезли с деревьев другие охотники и застрелили зверюгу, а потом мёртвого добили прикладами.
В основном же я охочусь на зайцев, из-за мяса. Но в последнее время не хожу. Стыдно. С деньгами стало полегче и вопрос с питанием потерял свою остроту. А убивать зайцев просто ради терпкой романтики убийства как-то неловко. Поэтому не хожу. Пускай живут. Если и мне на земле нашлось место, то им и подавно найдётся. Так что бога ради. Тем более что бегают они лучше меня. Спортивные такие.
Анджело
Люди без чувства юмора будут наверно смеяться, но я почему-то убеждён, что если человека, как какого-нибудь породистого графа, посадить лет этак на 25 в одиночку и ограничить культурную программу в этой одиночке до нуля, то даже и в этом форс-мажорном случае он может написать о своей жизни в камере увлекательный роман. Я не имею здесь ввиду полубезумного Ленина, который "вечерял" в камере чернильницами. Я про другое. Сюжет, навскидку, о своей например верной и трепетной дружбе с пауками, живущими в каземате. О милых солнечных лучах, раз в день простреливающих камеру. Или о клопах там, вшах. Чем не тема? Если, допустим, писать о вшах, то сюжет можно в прямом смысле брать из головы - их непосредственной среды обитания.
Так что при наличии таланта и выкованной воли можно начирикать. А при наличии связей даже и издать. Найти своего благодарного и близорукого читателя. Или чужого найти - всё равно.
Я, конечно, в одиночке не сижу, а живу, увы, среди так называемых людей и скажу откровенно - они не менее интересны пытливому взору, чем пауки и мокрицы. Особенно в период размножения и брачных игр. И вокруг столько невероятных и загадочно - порочных людей, что возникает даже оторопь, как от кислого яблока. Как о них не написать? Умрут ведь и никто не вспомнит их особинку. А сколько красивых до жути женщин с натруженными половыми органами? А сколько "синих чулков", погибающих от одиночества?
Взять ту же работу, которая сама по себе до изумления противна, но соратники - то, соратники! О каждом можно, не задумываясь, накропать повесть, а о некоторых даже небольшой роман. Я, правда, не пробовал, но нутром чую, что можно. Роман ведь не штаны - материала хватит. Один из нас отчаянный рассказчик, очернитель реальности правдой. И каждая его история, как сказка с "жили - были" начинается с роковых слов "нахуярился я один раз". И дальше следует фейерверк апокалиптических и неизбежных событий. Другой с точностью до градуса предсказывает, как пифия, погоду. К ненастью и измороси у него нездоровится левой ноге, к вёдро у парня свербит, тянет и топырит правую… Когда же грядёт неустойчивая погода, у него, как вы уже догадались, ломят и отнимаются яйца. Такой вот своеобразный барометр.
Или взять Анджело… О Анджело! Утешение моего сердца, летящее на общипанных, но белых крыльях утра!
Этот смуглоликий итальянец из пропахшей зноем и не нашей эрой далёкой Сардинии. Ему уже 54 года, но несмотря на это, он сохранил гибкость ящерицы, юношескую стать и крепкий разум ребёнка. Время не отчеканило на его лице морщин, а в голове извилин. Как он жил, что годы не оставили на нём своих печальных улик?
Жизнь, крупно говоря, театр и даже балаганное представление и у каждого из нас, как у актёров и шутов есть своё незримое амплуа, которому мы, как ни бесимся, а покорны. Нас окружают пылкие импотенты и тоскливые дятлы, роскошные идиотки и горькие мечтатели, вдумчивые дегенераты и скромные сволочи, восторженные простофили и ненасытные мозгоклюи, гнойные доброжелатели и кипучие лентяи, волки в овечьей шкуре и овцы в волчьей, честные "давалки" и нечестные "бралки", Спинозы стоеросовые и породистые выродки… Одним словом, всех не перечесть. Амплуа Анджело я понял относительно быстро. Этот тип людей я для себя обозначаю как "неувядаемый долбоёб". Конечно, ни один живой человек не укладывается в мёртвую схему, но всё же…