Но человек в каюте начальника экспедиции не забыл, что он был одним из ста пятидесяти, которые спали на подвесных койках на борту старого линейного корабля "Британия". С той поры он неважно чувствует себя в коллективе. Однако давно научился это скрывать. Офицеры размещены в каютах "Терра Новы" как сельди в бочке. Они должны спать, вытянувшись в струнку, чтобы оставалось место для коленей соседа. Начальник экспедиции мастер сглаживать неудобства. Приветливость никогда не покидает его. Учтивость начальника - образец для всех. Даже когда он шутит (бывает и такое), шутки его изысканны и сдержанны - юмор воспитанного человека, который никого не обижает и мало кого смешит.
Моторные сани, счетом три, не забыты. Вот они стоят торчком. Побывали в норвежских горах, прошли там испытание. Скотт при этом присутствовал, Кэтлин тоже. Нансен проявил большой интерес. Газеты всей Империи писали, что Южный полюс будет покорен на моторных санях. Пока Скотт разыскивал Руалда Амундсена по телефону - из чистой вежливости, этот человек его совсем не интересовал - и пока Амундсен не снимал трубку, моторист Скотта со вздохом отмечал, что моторы не без изъянов. Так ли уж это страшно? По гладкому твердому снегу сани идут хорошо. Но всегда ли снег гладок и тверд? Полоз проваливается, рвется цепь, перегревается подшипник. Что делать, сэр? Скотт решает брать сани с собой.
Зеленые окрестности Литтелтона радуют глаз своей красотой, небо высокое, светлое, голубое. Сотни людей столпились на набережных, они машут руками, некоторые поют; подходит буксир.
Миссис Скотт находится на борту "Терра Новы". Она спустилась в каюту. Никто не знает, что они говорят друг другу. Честолюбие, которое выражалось в страстном желании славы для супруга, теперь тяготит ее. Простившись, они вместе поднимаются на палубу.
Все смотрят на них.
Буксир выводит "Терра Нову" в море. Земля прижалась к горизонту.
Она оставляет судно и на буксире возвращается в порт.
Они машут друг другу.
* * *
"Терра Нова" идет вперевалку по волнам на юг. Такого палубного груза еще никто не видывал. Мешки с углем образуют целые горы, на ящиках с моторами завывает свора собак. Глухо стучит машина, ей помогают паруса. Если сохранится хорошая погода, все будет в порядке. Но она не сохраняется. Вскоре после выхода из Новой Зеландии "Терра Нова" попадает в шторм.
Поначалу ветер не очень свиреп, судно принимает его с правого борта и послушно кренится, захватывая волну. Однако это всего лишь легкая проба сил двух давних противников - судна и океана, на стороне которого ветер и тяжелые тучи на западе. Когда они выходили из порта, море было синим. По ночам ловило звезды и щедро делилось ими. Сейчас оно черное, местами белое, гребни волн курятся, шторм заходит с левого борта, и волны принимаются дубасить кораблик, вдавленный в воду тяжелым грузом.
Впрочем, до урагана еще далеко. Терпеть можно, и люди пробираются между угольными мешками и прочим палубным грузом, спотыкаются о собак, поскальзываются на куче навоза и пытаются острить - дескать, теперь волны очистят палубу. Начальник экспедиции - в непромокаемой робе. Внезапно рвется веревка, крепящая керосиновую бочку, она сбивает с ног человека, он теряет сознание, сейчас его смоет за борт. В последнюю секунду его перехватывают. Острый край бочки разрезает веревки, которыми связан штабель угольных мешков. Распарывает сами мешки. Уголь рассыпается. Часть угля смывают волны, остатки забиваются во все дыры, сильный порыв ветра вздымает над судном тучу угольной пыли и уносит в море.
Угольная пыль просачивается в щели между досками палубного настила внутрь судна, грозя большой бедой. Один мешок за другим срывается с места, бьется о переборки, угольная пыль смешивается с захлестывающей палубу морской водой. Во всех переходах - угольная пыль. Она струится вниз по трапам, заполняет коридоры, оседает на койках. Внезапно волны уносят за борт собаку.
Она была привязана на крышке ящика с моторными санями. Обрушившаяся с грохотом на судно волна рвет поводок. Собака всплывает на гребне. Кто-то бросается к ней, хватает за загривок, собака вырывается, человек поскальзывается и выпускает ее. Собака судорожно цепляется зубами за железную трубу. Волна отступает, но тут же на палубу обрушивается следующая. Собака понимает, что ей грозит. Она ненавидела жизнь на борту. Теперь борется за то, чтобы сохранить ее. Лучше здесь, чем в море. Челюсти разжимаются, собаку несет к фальшборту, поднимает над ним, новая волна возвращает ее на палубу. Она плывет, отчаянно перебирая лапами. Кто-то кричит - не Скотт ли, начальник экспедиции, который, любя собак, подвергает их таким мучениям. Он спешит к собаке. Поздно. Она уже за бортом, в море, всплывает на гребне, ее опять накрывает волной, но она снова всплывает, она жива.
Судно сидит глубоко в воде, волны ходят вровень с палубой. Собака не теряет надежды. Она умеет плавать, хотя в Маньчжурии ее этому не учили; была красивая, в серой рубашке, теперь черная, нахлебавшаяся воды, выбивается из последних сил. Пропала.
Нет, показалась снова, работает лапами, задрав морду кверху, вот мелькнули ее глаза - лучше бы их не видеть… Остальные псы дружно воют. В этом вое попытка подбодрить своего товарища, последний привет и выражение собственного страха. Бедняга тонет.
Необходимо сбросить часть груза. Дана команда. На захлестываемой ледяными волнами, кренящейся палубе люди подбегают к мешкам с углем, перерезают веревки, берутся по двое за мешок. Участники экспедиции загромоздили палубу этими мешками, надеясь, что всевышний дарует им хорошую погоду до самой Антарктиды. Но господь подвел их. Мешок за мешком отправляется за борт, судно делается малость легче, но оставшиеся мешки продолжают рваться и без конца в трюмы и каюты проникает угольная пыль.
Помпы работают вовсю. Внезапно капитану докладывают:
- С помпами что-то неладно…
Капитан корабля - Тедди Эванс, человек, чью улыбку женская аудитория вознаграждала сотней фунтов. С помпами что-то неладно? Он спрашивает, что именно. Один из офицеров полагает, что повинна угольная пыль. Где-то ведь она завершает свой путь - может быть, в клапанах и фильтрах насосов? Помпы работают безостановочно. Но качают плохо.
"Терра Нова" легла в дрейф. Ее захлестывают волны. В машинном отделении, где кочегары силятся держать пар в котлах, прибывает вода. Струйки черной, смешанной с нефтью воды соединяются с потом, который катит градом с людей. Всюду вода, она сочится из всех щелей, и нелегко огню выдерживать осаду загрязненной угольной пылью влаги. В кочегарке и жарко, и холодно. У кочегаров мерзнут ноги. Они стоят в воде. Торс лоснится от пота, руки подбрасывают уголь в топку, но уровень воды растет. Раздается чей-то голос:
- Помпы отказывают.
Если судно пойдет ко дну, люди здесь, в машинном отделении, будут заперты. Они безымянны. Память о них до нас не дошла. Им дана команда - и они выполняют свой долг. Сколько их было - восемь или шестеро? Этого теперь никто не знает.
И вот гаснет огонь под котлом.
Капитан кричит:
- Всем разобрать ведра!
Они выстраиваются в цепочку - на скользких трапах, в узких проходах, на палубе, которую нещадно дубасят волны.
Одни в промасленной робе, другие полуголые, и все мокрые насквозь. Вот кок - его имя нам неизвестно, вот Скотт, направляющийся к полюсу, чтобы умереть. Здесь все, кто не занят на других постах. Ведра взлетают из кочегарки, передаются из рук в руки, вода выплескивается за борт, шторм бросает ее обратно. Замеряют уровень воды в трюме. Он растет. "Терра Нова" лежит на волнах, точно подраненная птица. Наступает ночь. И тут гаснут фонари.
Теперь ковыляй в темноте, пробираясь по узким проходам, наступая на собаку, которая присоединяет свой негодующий голос к голосу шторма во мраке. А как там лошади? Кто-то говорит, что одна из них сдохла. Резкий голос возражает: ничего подобного. И все же из уст в уста передается:
- Одна лошадь сдохла.
Она опустилась на колени. Потом упала на бок. Такой долгий путь проделала. И не доехала до цели. Мокрая, дрожащая от холода, встречала удары волн, понурив голову, наконец упала и молча испустила дух. Теперь ее надо сбросить за борт.
Но у кого есть силы и время заняться дохлой лошадью - все брошены на вычерпывание воды из трюма. Снова замеряется ее уровень. Он перестал расти. Хоть какая-то надежда. Каждый знает: в колодец, где находятся фильтры насосов, ведет лишь один путь - через грот-люк. Раздраить люк - значит открыть путь забортной воде, и судно в несколько минут пойдет ко дну.
А может быть, все-таки есть другой путь? Грузовой трюм отделен от кочегарки дощатой переборкой. Если ее проломить, можно будет добраться до фильтров.
Смелый план. Переборки сделаны из дубовых досок. Там, внизу, тесно. Фонари не горят. Эванс берет с собой двух человек. Его ждет великое испытание; впоследствии будут еще. Он смел, не боится никакого риска, не в его привычках взвешивать за и против. Инструмент самый примитивный. В судовую мастерскую проникнуть невозможно. Где-то нашлось долото, где-то - дрель. "Терра Нова" не такое уж хлипкое суденышко, как утверждали некоторые. Во всяком случае, дубовая переборка достаточно крепка.
Они стоят в воде по колено. Но судно сидит глубоко и сильно кренится. Их бросает на переборку, долото соскальзывает, они режут себе руки, к черной от угольной пыли морской воде примешивается кровь. Они пытаются зажечь свет. Он тут же гаснет. Работают в темноте, рубят топором, откалывают несколько щепок, яростно чертыхаются, всхлипывают, снова чертыхаются, откалывают еще несколько щепок. Нужна достаточно большая дыра, чтобы мог пролезть взрослый мужчина. Время идет.
Шлепая по воде, раза три к ним добирается мокрый насквозь кок с каким-то пойлом в чайнике. Волны сбивают его с ног, он продвигается чуть ли не вплавь; если чайник раньше был неполон, то теперь содержимое льется через край. Час спустя он снова идет к ним. Они не видят его, он пробирается в темноте, они рубят топором, долотом, пробуют сделать что-то дрелью. Подходит кок. Чай смешан с угольной водой и нефтью. Эванс пьет холодную бурду из носика, передает чайник своим товарищам. Кок принес и цыпленка. Они рвут его руками и зубами.
Наконец топор пробивает переборку насквозь. Однако расширить дыру не так-то просто. Для троих тружеников не существует ни дня, ни ночи, ни надежды, ни ада, только адски тяжелая работа в пахнущей нефтью холодной воде. Мало-помалу дыра становится больше. Они слышат, как их товарищи вычерпывают воду, передавая друг другу ведра, слышат скрип кренящегося судна, тревожное ржание пони, слышат рев ветра и гул миллионов тонн воды, вздымающихся к небесам и обрушивающихся на "Терра Нову".
Дыра в переборке все шире. По ту сторону находится колодец с клапанами судовых насосов. Удастся ли их очистить? Уже девятнадцатый час они рубят переборку. Наконец Эванс протискивается в соседний отсек.
Здесь тоже темно. Он отыскивает колодец. Фильтры внизу. До них два метра. Надо нырять. Он не знает - точно ли в фильтрах дело. Нырять в грязную воду, когда судно бросает из стороны в сторону… Он погружается в тесный колодец. Кругом железные трубы, он задерживает дыхание, все скользкое, все холодное, он что-то нащупывает, пытается отвернуть. Не идет. В глазах чернеет. Надо всплывать.
Но это вопрос жизни или смерти. Через дыру в переборке ему кричат, что уровень воды в машинном отделении снова растет. И он опять ныряет. Какая-то штука поддается его усилиям, но до конца отвинтить ее он не успевает, вынужден всплыть за воздухом.
Зато теперь он сориентировался. Силы еще не покинули его. Кто-то окликает его, он набирает в легкие воздух и кричит в ответ, чтобы заткнулись. Ныряет в третий раз.
Он знает, как действовать. Вот когда окупаются дни, потраченные на подробное изучение судна. Машинное отделение не его епархия. Но он капитан, а капитан обязан знать о судне все. И он делает то, что нужно. Можно всплывать. В желудке булькает вода с нефтью. Он блюет в темноте.
Затем принимается выдувать грязь из фильтра. Пальцы закоченели, рот полон угольной пыли, он дует изо всех сил, выплевывает набившуюся в рот гадость, снова дует, чувствует, что дело пошло. Вот только некуда положить этот фильтр, пока он ныряет за следующим.
Судно тяжело кренится, тяжело выпрямляется. Крики из машинного отделения: вода прибывает. Он засовывает фильтр в рот и ныряет опять. Внезапная мысль: "Есть ли тут крысы?" Мысль, придающая бодрость. Если на борту есть крысы, еще можно на что-то надеяться. Они не покинули судно перед нашим отплытием? Нащупывает следующий фильтр, вынужден всплыть, снова ныряет, отвинчивает его и тоже продувает, освобождая от угольной пыли.
Но там - еще фильтры. Сколько времени прошло - час, два? Его окликают. Он кричит в ответ, чтобы заткнулись. В полузабытьи погружается вновь и вновь, находит искомое, убежден наконец, что фильтры все у него в руках и очищены от грязи, насколько это вообще возможно.
Судно еще держится на плаву.
Теперь надо вернуть фильтры на место.
Внезапный приступ головокружения, его рвет - рвет угольной пылью. Затем он ныряет. Завинчивать труднее, чем отвинчивать. Отверстия маленькие, надо попасть в резьбу, работая под водой, задерживая дыхание, борясь с сильной качкой.
Проходит еще один час. Вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец осталось завинтить последний фильтр.
Он теряет сознание и падает.
Приходит в себя. Кто-то позвал его. Он знает: если хоть один фильтр не станет на место, можно было не трудиться, не чистить другие. Поднимается на ноги. Странная тишина: словно все на борту знают, что происходит в его отсеке, и понимают - теперь или никогда. Он снова ныряет.
И роняет фильтр.
На дне колодца хватает щелей. Он лихорадочно ищет. Вынужден всплыть за воздухом, цепляется за какую-то трубу, слабеет, уходит под воду - все, готов…
Но тут рука нащупывает что-то знакомое: фильтр. Из последних сил он отталкивается ногами и всплывает.
Долго налаживает дыхание, произносит вслух: "Теперь или никогда". И без промаха, сразу вставляет фильтр в нужное отверстие и завинчивает.
Всплывает.
Он стонет, но помощник, просунувший голову в дыру в переборке, все понял. Можно проверять помпы. Восемь человек бросаются к насосам. Они работают. Гонят воду за борт.
Океан возвращает ее. Но в машинном отделении вода уже не прибывает. Восемь человек, мокрые насквозь, вконец измотанные, ходят по кругу, по кругу, и поршни исправно стучат. Насосы откачивают воду. Волны бросают ее обратно. Но развить наступление уже не могут.
Из насосного колодца выбирается человек, весь в мазуте и угольной пыли. Шатаясь, бредет к отверстию в переборке, останавливается, соображая - куда теперь? Наверх или вниз? На этот раз - наверх. Хватается руками за края изрубленных досок, кто-то помогает ему, он просовывает голову, но плечи застревают, словно они разбухли от холодной влаги и не желают покидать трюм.
Он срывает с себя лохмотья, голый протискивается через дыру, дубовые щепки впиваются в кожу. И вот он снова вместе со своими товарищами.
Судно держится на плаву. Кто-то кричит:
- Вода убывает!
Восемь человек на палубе ходят по кругу, по кругу, сжимая рукоятки стертыми, закоченевшими пятернями.
Кто-то набрасывает на плечи Эванса шинель, и он поднимается на палубу.
Один из восьмерки - Скотт.
Еще трех собак смыло за борт волнами. Две лошади сдохли. Молодой парень причитает:
- Две лошади сдохли!
Трупы освобождают от цепей и отправляют за борт.
Шторм продолжает молотить "Терра Нову".
Но судно сопротивляется. Вода в кочегарке больше не прибывает.
На другое утро новое сообщение: вода начала убывать.
Шторм ревет уже не так грозно, судно мало-помалу выравнивается. Среди дня - пошли третьи сутки с начала шторма - удается разжечь огонь в топке.
"Терра Нова", напоминающая подраненную чайку с взъерошенными перьями, начинает приходить в себя. Вот из трубы пошел дым. Судно вновь развивает ход.
На борту нет сухой тряпки, нет ничего горячего, но теперь, когда в топке гудит пламя, можно высушить несколько мешков. Скотт велел хорошенько растереть всех пони, чтобы наладить им кровообращение. Собаки лучше лошадей перенесли шторм.
Животные должны ведь жить, пока не падут во льдах?
Люди все налицо.
Рейс на юг продолжается.
* * *
"Терра Нова" вошла во льды. Судно живет, хоть и сильно потрепано, и люди, не жалея сил, устраняют повреждения. Великая пустыня на юге обдает их ледяным дыханием, гигантские айсберги, голубые на рассвете и ослепительно красные, когда над черными водами поднимается солнечный диск, плывут им навстречу, тая глубоко под водой свои загадки.
В поднебесье, расправив могучие крылья, долго корабль провожали альбатросы, словно безмолвные часовые. Теперь они пропали. Люди остались наедине с океаном, льдами и всевышним.
Льды становятся плотнее. Судно протискивается между льдинами. На палубе - осунувшиеся люди. Обессиленные лошади лежат на боку, их растирают теплыми мешками, налаживая кровообращение. Вновь принимаются выть собаки. По ночам заметно подмораживает. Порывы острого ветра, непривычные узоры высокого звездного неба. И снова рассвет.
А вот и первый тюлень. Затем к судну направляется степенная процессия вышедших на пенсию бургомистров. Они все в черно-белом облачении. Учтиво поклонившись, несколько минут стоят, наклонив голову набок и разглядывая "Терра Нову", потом делают еще шаг вперед. Без приглашения они не соизволят подняться на борт. Ждут - сперва почтительно, потом с легким раздражением. Пингвины.
Ученые на борту оживают. Чью-то светлую голову посещает мысль, что пингвины, возможно, музыкальны. На судне есть граммофон. И вот надо льдами разносится музыка.
Вопреки сомнениям маловеров, предположение оправдывается. Самый молодой пингвин пускается в пляс. Остальные с снисходительным презрением созерцают его антраша. Но затем и старшие вроде бы оттаивают. Медленно покачиваются, словно осваивая технику танца, переступают в такт музыке, весело качают головой, забыв о степенности.
Человек с граммофоном меняет пластинку. Ставит "Боже, храни короля". Новая музыка производит совсем другое впечатление. Пингвинам явно не чуждо чувство национальной гордости, и они уважают гимн Империи. Они вытягиваются в струнку. Однако эта мелодия создает проблемы на борту "Терра Новы". Экспедиция ведь военная. Должны ли все принять стойку "смирно", хотя бы гимн игрался для стаи пингвинов? Мужчины, обросшие густой щетиной, всерьез берут под козырек - не все, кое-кто делает это в шутку. А как поступить начальнику экспедиции, который, поднявшись на палубу, слышит то, что слышит, и видит то, что видит?
Тут проявляется его изысканная гибкость, тактичный юмор, пусть в рамках флотского устава, но тем не менее человечный, теплый. Никаких офицерских окриков, только суховатый смешок, после которого люди, отдающие честь далекому королю, опускают руку и довольно ухмыляются.
Они выводят лошадей на лед. Сейчас люди всего лишь люди, а не командиры и исполнители команд. Всех объединяет сочувствие тощим клячам из Сибири, которые проделали такое долгое плавание и которых люди теперь подпирают с боков, по двое с каждой стороны. Растирают теплыми мешками, уговаривают погрызть кусок сахара, сухую горбушку, вдоволь поят водой.