Большинство из находившихся здесь были те, кто выступал под знаменами Якова, но было немало людей с рецидивом на теле, приговоренных к длительным срокам лишения свободы или имевших "вечник" - пожизненное заключение. Преступники с обширным кровавым прошлым, также были отправлены на каторгу, по решению местных властей, которые решили воспользоваться удобным случаем и избавиться от опасных уголовников.
Долгие дни и ночи продолжались мучения обреченных.
Люди старались меньше говорить и двигаться, предпочитая сидеть или лежать, они уже потеряли счет времени. Раны гноились, превращаясь в злокачественные язвы. Мучаясь от нестерпимых болей, они стонали, в муках продолжая свое существование, иные умирали, не выдержав условий содержания. Их считали счастливцами: они не жили, а значит, не мучились.
Три раза в сутки открывался люк трюма и тогда в его гниль врывался свежий морской воздух. Утром в трюм спускался матрос с большой корзиной и, стоя на трапе, опорожнял ее. В темноту летели куски прогорклого хлеба или вареного вонючего мяса. Днем спускали бочку с водой, и тогда начиналась драка: каждый хотел добраться до заветной влаги. Вечером вновь появлялся квадрат темнеющего неба, в трюм спускались боцман и несколько матросов. С бранью, побродив по телам, они возвращались на палубу, нередко унося труп.
Уголовники обычно первыми добирались до воды, отбирали у ослабевших каторжан лучшие куски. Обессилевшим солдатам Якова доставалось немного.
Дела Майкила шли все хуже и хуже. Раны гноились, тряпки, которыми они были перевязаны, не заменялись уже около месяца, а то, чем он питался, конечно, не могло способствовать выздоровлению. Стараясь облегчить участь товарища, Кинг и Джон нередко отдавали Свирту часть своей доли, но этого было слишком мало - требовалась медицинская помощь, о которой приходилось только мечтать.
Тяжек был путь в Вест-Индию, и уже больше дюжины тел были выброшены за борт, а десятки "живых трупов" продолжали свой мрачный, невыносимо мучительный путь.
В день бочку с водой спускали лишь раз, и все старались напиться, но лучше всех это удавалось уголовникам, а среди них одному, имевшему привилегию быть первым возле старого сосуда. Громадный рост, огромные кулаки, злоба в черных глазах на загорелом лице, заросшем густой бородой, - все это, вместе взятое, вызывало страх и уважение. От такого предпочитали держаться подальше, и за ним признавалось одно право - пока он у бочки, к ней никто не смел подходить.
Вообще, уголовники, в отличие от солдат католической армии, умели цепляться за жизнь. Последние были уверены, что жить незачем, рано или поздно придется умереть, и поэтому были пассивны, за исключением одного. В своей жизни Кинг прошел и пережил многое и не привык сразу опускать руки.
Поэтому как-то раз у бочки оказались сразу двое. Они стояли друг перед другом, и незакрытый люк позволил рецидивисту разглядеть карие глаза и жуткий шрам на лице.
- Пошел на место, тварь! Попробуй только сунь свое рыло, и я разнесу твой череп на тысячу кусков!
В темноте бандит, скорее, почувствовал, чем увидел наглую усмешку на губах Кинга.
- Перебьешься.
Бородач чуть не поперхнулся от ярости.
- Ах ты, собака! Они не добили, так я сделаю это!
Ирландец имел опыт в таких делах, знал, что последует за этими словами, и был готов. Здоровенный кулачище прошелестел над головой пригнувшегося Кинга, что явилось для уголовника полной неожиданностью. В темноте он не видел, как Сэлвор сделал полшага вперед, и поэтому промазал, но Кинг не промахнулся. Лязгнув зубами, бородач не удержался на ногах и растянулся на людях, лежавших за ним.
Со всех сторон послышались угрозы и недовольные восклицания, к Сэлвору двинулось несколько человек. Кинг приготовил кулаки, но тут рядом с ним встал высокий, крепко сбитый человек, и моряк узнал Огла Блэрта, одного из участников борьбы с протестантами. Сжав грубые пальцы в кулаки, он прохрипел:
- Подкатывай!
Хотя Огл с трудом держался на ногах, его мускулы производили впечатление, к тому же перед недовольными стояли уже двое, и преступники остановились в нерешительности. Немедленно рядом с этими "возмутителями порядка" выросло еще несколько шатающихся фигур, также настроенных на хорошую потасовку. Уголовники так и не решились напасть и отступили.
Кинг дрожащей рукой зачерпнул ковшом воду и, передав Блэрту, сказал:
- Майкилу.
Этот поступок вызвал интерес к Сэлвору у всех, кто был в трюме. Роялисты стали относиться к Кингу с уважением, молча признавая за ним верховенство, а уголовники - с осторожностью, видя в нем опасного для себя человека.
Утром Кинг, медленно перешагивая через лежавших, пробрался к трапу. В кромешной тьме трюма послышались несильные удары в дерево и обреченные недоуменно посмотрели в ту сторону: что за сумасшедший рвется наружу?
Кинг стучал долго и упорно, колотя в люк ослабевшими руками. После многих бесплодных попыток он услышал возню наверху, а затем люк открылся и в глаза ударил яркий солнечный свет. Свежий морской воздух тугой прохладной струей ворвался в трюм, и голова Сэлвора закружилась, но он устоял на ногах. Вслед за этим на него немедленно обрушился поток соленой воды, окативший его с головы до ног. На палубе послышался громкий хохот, и люк снова захлопнулся. Холодный душ придал ирландцу силы, и это неудивительно - уже продолжительное время он не ощущал прохлады свежей воды. Крикнув "Спасибо!", Кинг с удвоенной силой забарабанил по люку.
Вскоре люк открылся, и ирландец увидел молодого матроса. "Мальчишка", - подумал Кинг, глядя на безусое лицо.
- Тебе чего?
- Капитана!
Плевок в лицо был ответом, но ирландец не ожидал иного. Спокойно отерев лицо, он продолжил стучать, но теперь поднялся на ступеньку выше, и поэтому, когда люк вновь отворился, плечи Кинга оказались на уровне палубы.
У люка стоял все тот же юнец, которому уже надоели выходки осужденного.
- Опять ты!
Матрос замахнулся ногой, чтобы нанести удар в лицо, но ирландец успел перехватить ее во время удара и с такой силой дернул ногу на себя, что англичанин не удержался и упал на палубу, больно ударившись затылком о доски.
Грохот падения услышал и капитан "Морнинга" Коливьеру. Обернувшись, он увидел зиявшее чернотой отверстие, на краю которого сидел осужденный, насмешливо взиравший на распластавшегося английского матроса.
Лицо капитана побагровело.
- Кто разрешил?
В мгновение взбешенный капитан оказался рядом с
Сэлвером, жадно вдыхавшим воздух.
- В трюм!
Кинг спокойно взглянул на ревевшего капитана и твердым голосом произнес:
- Моему другу очень плохо, ему необходима помощь.
- Да передохните вы там все! - проорал Коливьеру. - Вниз!
- Он умрет, - сдерживая гнев, сказал Кинг, - дайте хоть ведро воды, даже морской.
- Я тебе не врач, - уже тише, но так же зло произнес капитан.
- Мы сами поможем ему, - сказал Сэлвор, - но дайте воды!
Коливьеру замолчал, на его лице отразилось раздумье.
Англичанин был обеспокоен высокой смертностью груза. За месяц со дня выхода из порта за борт было выброшено более десятка трупов и это не прекращалось. Беспокойство капитана было понятно, если учесть, что осужденные сами окупали доставку, по прибытии их должны были продать.
Короче говоря, это была типичная работорговля, и эти люди станут рабами до конца своих дней, будут работать на тех, кто их купит. Сумма, вырученная от перепродажи, поступала в казну, но какая-то ее часть должна была осесть в карманах Коливьеру. Естественно, что в его интересах было доставить как можно больше рабов к месту заточения.
Коливьеру хмуро скосил глаза на ирландца.
- Так что тебе нужно?
- Ведро воды, хотя бы морской.
Через пять минут Сэлвор спускался в трюм с ведром, до краев наполненным водой.
- Кинг, ты - бог! - изумился Джон.
- Наглость - хорошая вещь, - сказал Кинг. - А море лечит все раны, кроме душевных, разумеется.
Сэлвор становился именно тем Кингом, каким его привыкли видеть товарищи на барке "Отаго".
Джон размотал грязные, пропитавшиеся кровью и потом, тряпки, которыми были перевязаны раны Майкила, и стал промывать их водой. Кинг держал Майкила, чтобы тот не вырвался во время необходимой, но далеко не приятной процедуры.
Судно то поднималось на волнах, то снова опускалось, подгоняемое свежим ветром. "Морнинг" прилично качало, и это делало работу Джона еще более трудной. Он никогда не занимался медициной серьезно и поэтому его неумелые движения вызывали острую боль в израненном теле Майкила: он стонал, ругался, вырываясь из крепких рук Кинга.
Как только из горла Свирта вырывался хриплый стон, Джон немедленно прекращал свою работу, но едва стон затихал, он возобновлял ее и все повторялось снова. Для Майкила это благое дело превратилось в пытку. Прикосновение рук
Скарроу для него было равносильно прикосновению каленого железа.
Неожиданно Джон почувствовал, как чьи-то руки мягко отстранили его, и приятный, чуть хрипловатый, голос произнес:
- Разрешите!
Глаза Кинга, привыкшие к мраку, разглядели мужчину средних лет, в черном, сильно измятом, местами порванном костюме. Тонкие руки, длинные пальцы, волосы, ниспадавшие на плечи, уже утратившие прежний лоск манеры
- все выдавало в нем человека не из простого люда. Ловкими и умелыми движениями он стал быстро промывать раны Майкила, показывая при этом немалый опыт. Наблюдая за ним, Кинг заметил это и спросил:
- Врач?
- Доктор, - ответил мужчина, не прекращая своего занятия. - Есть и ученая степень.
Сэлвор усмехнулся.
- Сейчас эта степень годится в виде бумажки для нужд.
Доктор, видимо, не обиделся, так как сказал:
- Я бы лучше обменял ее на бинты и корпию для этого молодца.
Кинг чертыхнулся:
- Тупая голова! Забыл потребовать чистые тряпки.
- Что же делать? - озабоченно спросил Джон, теребя грязные полосы ткани, некогда покрывавшие раны Майкила.
- Придется мыть эти и ими перевязывать, - тяжело вздохнул Кинг.
- Чем мыть? - резко спросил Джон. - Иногда думай прежде, чем трепать языком.
- А ты уже придумал? - огрызнулся Кинг.
- Подождите!
Женский голос, так неожиданно прозвучавший за спиной ирландца, заставил его вздрогнуть и обернуться.
В темноте Сэлвор разглядел неясный силуэт женщины, которая поспешно выпростала из длинной юбки подол рубашки. Во мраке было трудно разобрать что-либо, но Кинг разглядел светлые волосы, разбросанные по плечам свалявшимися, грязными прядями. Послышался звук разрываемой ткани, и тонкая рука протянула длинную белую полосу. Ирландец медленно взял ее, пристально вглядываясь в лицо незнакомки. В это время открылся люк и вместе со свежим воздухом в трюм ворвался и дневной свет, озаривший нутро судна. Слабый свет солнечных лучей упал на женщину, и Кинг замер пораженный. С исхудавшего милого лица на моряка смотрели добрые, усталые глаза, отливавшие голубизной. "Как у нее!" - мелькнуло в голове ирландца, он вспомнил о портрете, чудом сохранившемся в кармане его куртки.
- Спасибо тебе, девочка!
Светловолосая женщина с трудом улыбнулась:
- Пусть живет!
Заправив в мятую, грязную юбку свою, уже изрядно укороченную рубашку, она прислонилась к борту.
Доктор ловко, со знанием дела, перевязал раны. Затем все трое уложили Майкила как можно удобнее.
- Ну вот, - сказал врач, - теперь ты точно будешь жить. Уж поверь мне, я разбираюсь в этих делах.
- Кому же еще мне верить, если не вам, сэр, - слабым голосом сказал Майкил.
- Ну, если ты начинаешь шутить, значит, дело, действительно, пойдет на лад, - заверил доктор моряка. Обращаясь к Сэлвору, врач сказал ему: - Я сделал все, что мог, и вот мой совет: хорошее питание и свежий воздух ускорят его выздоровление.
Кинг улыбнулся уголками рта.
- Хорошее питание я не обещаю, а вот свежий воздух…
Ирландец тяжело поднялся. Пробравшись к трапу, он поговорил с сидевшими там осужденными католиками, и вскоре вернулся обратно.
- Ты ходить сможешь? - спросил Кинг Майкила.
- Пока не разучился, - окрепшим голосом ответил Свирт.
- Доктор! Джон! Помогите ему перейти к трапу, там Огл приготовил ему место.
Опираясь на штурмана и врача, Свирт с трудом поднялся и заковылял к трапу через тела осужденных.
Кинг подошел в женщине. Найти ее было нетрудно - среди осужденных она была одна. Присев возле нее на корточки, он некоторое время молчал, рассматривая лицо незнакомки, насколько это возможно было сделать в темноте трюма. Создание иного пола сидело, прикрыв глаза, и, казалось, спало, тяжело дыша. О чем думал ирландец, глядя на нее? О той, что была изображена на портрете? Или о сложности жизни, обрекшей столь юные и нежные черты на тяжкие испытания? Самому Кингу в свое время пришлось пролить немало крови, пережить тяжелые удары судьбы, увидеть достаточно злобы и ненависти. Сэлвор не был в чем-то необычным для своего времени, и у него сложилась своя мораль, в которой не оказалось места нежным чувствам, перенесенные им тяготы еще больше укрепили в нем веру в то, что он ценил в других: верность и преданность.
Ирландец и сам старался идти именно этим путем.
Сэлвор протянул руку и указательным пальцем нажал на кончик носика незнакомки. Ойкнув, она вздрогнула, открыла глаза и услышала тихий смех Кинга.
- Делать больше нечего, умник?
Она провела рукой по спутанным прядям волос и тяжело вздохнула.
Кинг спросил:
- Тебя как зовут?
- А ты жениться собрался?
- Да нет, венчать некому.
- Ты посмотри, он еще шутит!
- А что я должен по-твоему делать?
- Подумай о том, что тебя ждет.
- Мне думать нечего, я свой конец знаю.
- Шесть футов земли?
- Они самые, родимые!
- Ошибаешься, на корм рыбам пойдешь.
- Мрачновато, но, возможно, что землю для нас пожалеют.
- Ты всерьез думаешь, что доберешься до места?
- А ты?
- Мне от этого не холодно и не жарко.
- А не хочешь, чтобы было не так душно?
- Ты можешь так устроить?
- Не веришь?
- Как-то не получается!
- Пошли!
Кинг помог женщине подняться и они стали пробираться к трапу, где Огл и Джон устраивали Майкила. Едва моряк и она подошли к трапу, как среди уголовников кто-то зло прошипел:
- Он, кроме этой сволочи, еще и свою суку сюда приволок.
В темноте было трудно разглядеть что-нибудь, но тот, кто произнес эти слова, видимо, сумел увидеть, как фигура ирландца повернулась в его сторону. Мозолистая кисть сжалась в кулак, ирландец чуть подался вперед, словно желая рассмотреть шипевшего, и во мраке послышался его твердый голос:
- У кого зубы зачесались?
Ответом ему было молчание.
- Что там? - подал голос Огл.
- Уже ничего, Блэрт. Здесь понимающе люди собрались, - произнес Сэлвор и, присев на ступеньку трапа, откинулся назад.
- Знакомьтесь, как зовут, не знаю, - шутливо представил женщину Кинг.
- Элин, - сказала она. - Элин Стоуэр.
- Джон Скаррой, - произнес бывший штурман.
- Майкил Свирт, - сказал израненный матрос.
- Питер Стэрдж, - вежливо представился врач.
- Огл Блэрт, - подал голос роялист.
- И я - Кинг, - сказал ирландец. - Сэлвор.
Элин присела возле Майкила, осторожно тронула повязки на его ранах и участливо спросила?
- Больно?
- Привык, - ответил Свирт. - А ты уже видела это?
- Да, - тяжело вздохнув, сказала Элин. - Пришлось.
- Ты была с нами? - спросил Огл.
- Один день.
- Как так?
- Я брата нашла в рядах Якова, - объяснила Элин.
Опустив глаза, она добавила: - И потеряла.
- Почему?
- Повесили, - глухо произнесла Элин. - Я была возле него, раненого, в лазарете. Они ворвались - и на сук… без суда… сразу.
Ирландка замолчала и отвернулась.
- Да-а-а! - протянул доктор. - Сколько их добивали, вешали, жгли!
- Вы тоже были с католической армией? - осведомился Скарроу.
- Нет, но видя какие зверства чинят протестанты, я отказался помогать раненым солдатам Вильгельма. Меня избили, бросили за решетку и вот я здесь, с вами, плыву, не знаю куда.
- А Кинг с Джоном помогли мне, и тоже здесь, - сказал Майкил.
- Все шутишь? - произнес Джон. - Ну-ну, давай так и дальше!
- А по-твоему надо плакать? - сказал Свирт. - Как говорит, Меченый, живи, пока живешь.
- Кто это? - спросила Элин.
- На нашем барке так прозвали Сэлвора. - объяснил
Скорроу. - Из-за шрама.
- Вот привезут на место, - глухо произнес Блэрт, - там и поживешь. - Могила раем станет.
- Огл, - позвал Кинг. - Помнишь, когда мы с тобой познакомились в тюрьме, ты сказал, что служил канониром, на линейном корабле.
- Ну и что?
- Вот и скажи: когда корабль тонет?
- Когда его прошьют ядра.
- Ошибаешься!
- А ты знаешь?
- Представь себе!
- Ну, просвети, интересно.
- Когда команда начинает паниковать.
Вслед за этими словами последовало молчание, а спустя некоторое время Кинг услышал:
- Хорошо, что понял.
- Спасибо - обрадовал!
- Не стоит, я и не так могу.
- Тебя послушаешь и жить не захочешь.
- Беру пример с тебя!
- Ладно вам трепать языками, - прервала осужденных Элин. - Хорошо уже то, что мы вместе, а еще лучше, что мы живы.
Майкил хотел что-то сказать, но Кинг неожиданно произнес:
- Хватит! Сначала до земли дотянем, а там будет видно.
Все оказались согласны с этими словами и умолкли.
Загрохотал открываемый люк, и в трюм брызнул яркий солнечный свет, сверху послышался голос:
- Ого! Сколько их тут! Как мухи, облепили! Эй, поднимайте бочку!
Кинг, прищурив глаза, посмотрел вверх.
- Привет, дружок, как здоровье?
- Получше твоего, - процедил матрос. - Что, опять капитана будешь требовать?
- А как ты угадал? Верно ведь!
На лице молодого англичанина появилось выражение удивления, он шмыгнул носом и произнес:
- Ладно, я сейчас схожу к нему, а вы пока бочку вытащите на палубу.
Когда Кинг и Блэрт вытаскивали бочку, Блэрт спросил:
- Откуда ты знаешь этого пуританского щенка? Вы с ним, что близкие друзья?
- Близкие, - ответил Кинг. - Я ему утром чуть череп не разбил.
Вскоре пришел капитан и грубым тоном спросил, зачем его потревожили. В ответ Кинг поздоровался и потребовал, чтобы им разрешили на время вынести товарищей, не способных самостоятельно передвигаться. Коливьеру отказал, мотивируя тем, что осужденные могут незаметно выбраться из трюма и овладеть судном. Кинг презрительно посмотрел на англичанина.
- Капитан, соображайте хоть немного! У вас больше шестидесяти человек, а нас чуть более ста и половина из нас больны, у вас есть оружие, а у нас лишь руки и зубы. Думайте, что говорите!
Коливьеру недовольно поморщился, опять этот проклятый католик прав.
- Хорошо, но ненадолго и один.
- Попеременно, у нас много нуждающихся.
- Пусть будет так.
- С ними будет один из осужденных.
- Довольно! Это последнее!
- Мы больше не просим.