Бурное море - Николай Рыжих


Содержание:

  • МАКУК 1

  • ХОРОШО МЫ ПЕЛИ... 16

  • БУРНОЕ МОРЕ 21

    • ОНИ СПЯТ 21

    • "УЛИТКА" 25

    • ЖУК 27

    • ТРИ КАПИТАНА 28

    • 5113 ВЕДЕР 31

    • СЛОМАЛСЯ 32

    • ЛОДКА СЕНОКОСЧИКОВ 34

    • РЫБАЦКАЯ УДАЧА 35

    • СТРАШНЫЙ ЗАМЕТ 36

    • ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК 38

  • МОРСКОЙ СЛОВАРИК 41

  • Примечания 41

Бурное море

В книгу входят три повести: "Макук" и "Бурное море" - о капитанах и рыбаках дальневосточного рыбного флота, их труде, любви к морю и своей профессии и "Хорошо мы пели..." - о жизни молодых специалистов на Камчатке.

МАКУК

I

Наш "Онгудай" стоит у причала. Вид у него потрепанный: борта, побитые морем, пестрят ржавчиной, из-под остатков черной краски проглядывает сурик. Кормовая стрела, погнутая при швартовке к плавбазе в зыбь, понуро склонилась. Одно из окон на ходовом мостике зияет черной дырой: в последний шторм дурная волна навалилась на "Онгудай", выдавила стекло, свернула тумбу локатора и отбросила рулевого к штурманскому столу.

На руле тогда стоял Брюсов. После он рассказывал:

- Она ка-а-ак шуранет! Не успел я очухаться, а шлепанцев нету... Так и остались мои шлепанцы в Охотском море.

Всем своим видом сейнер говорил об усталости, о минувшей борьбе с ветром и морем и о крайне необходимом ремонте.

Вчера мы пришли с моря.

Весной ловили нерестовую селедку на Сахалине, летом камбалу в Охотском море возле Большерецка и Озерной, потом жировую сельдь в Беринговом и, наконец, сайру у берегов Японии и у острова Шикотан. Соскучились по берегу страшно. После долгих ночных вахт, когда небо затянуто мглистыми тучами, ветер тоскливо свистит в снастях, а море бросает сейнер в самые непредвиденные стороны, берег кажется необыкновенно желанным. Вспоминаются высокие береговые окна, непринайтовленные к полу столы и стулья, некачающиеся потолки. А огни вечерних улиц, запах травы или снега, девичьи взгляды мутят голову. И не раз в прыгающих волнах какого-нибудь моря мерещилось что-нибудь береговое.

Но скоро в отпуск. Поставим "Онгудай" в ремонт - и в отпуск. Можно будет месяца три валяться на диване и листать книжки или ходить в кино или еще куда-нибудь и не думать о вахте. Не думать и об ахтерпике , что там дырка - через сальник баллера руля просачивается вода - и что он постоянно затопляется.

- Нет, не могу я, - прервал мои размышления Борис.

- Ты это о чем?

- Ну разве об этом мечтал я, когда учился в мореходке? - тоскливо продолжает он. Потом приваливается на одно плечо и вытягивает ногу. Его серые глаза, в обычное время суетливые, потускнели, веснушчатое лицо грустно. А густые белые волосы, которые всегда кокетливо выглядывают из-под щегольской мичманки, спрятаны, и сама мичманка надвинута на самые уши. - Что здесь хорошего? - морщится он. - Тоска, грязь... бич на биче.

Мы с ним сидим на сопке. Вышли прогуляться, походить по твердой земле - каюта надоела до чертиков. Внизу под нами бухта. Ее обступили сопки. У их подножий расположен рыбацкий поселок, склады, причалы. Совсем недавно здесь был только один причал, возле которого толпились деревянные кунгасы и кавасаки, а теперь вот траулеры, океанские сейнеры, громадины мастерских. Только больших домов пока не видно.

- Просто мы устали от моря, - говорю я, - в отпуск надо.

- А после отпуска что? - встрепенулся Борис. - Ну разве это пароходы? - он кивает в сторону сейнеров, вид которых похлеще, чем у нашего "Онгудая". - Когда закончил мореходку, мечтал попасть на большой шип, уйти в кругосветное плавание, полазить за кордоном, посмотреть южные моря с коралловыми рифами, экватор... а попал в рыбкину контору. Что здесь хорошего? Что мы видим? Рыба да море, море да рыба. А если еще семейством в этой дыре обзавестись... прямой путь к идиотизму.

Вообще прав Борька. Дыра здесь. На весь поселок всего один магазин, где вместе с рыбацкими сапогами и проолифленными куртками, телогрейками и ватными штанами продают каменную колбасу, консервы и шампанское. В другом углу магазина куча соли. Тут же продают керосин в разлив и спички. На прилавке рядом - часы, пуговицы, топоры, нитки и огнетушитель. Огнетушитель, конечно, не продается.

Есть еще клуб. Это большой деревянный сарай, заштукатуренный и побеленный; раньше здесь рыбачки неводы шили, а теперь вот клуб - через день кино и танцы. Танцуют одетые, лихо топают сапогами.

- Куда деть сегодняшний вечер? - вздыхает Борис. - В клуб я не пойду... - Помолчав, добавляет: - И это первый день на берегу.

- Пойдем гуся есть.

- Гуся? Где?

- Не знаю еще.

- Посмотри! - приподнялся он. - Кажется, мережи идут? Уж не за нами ли?

На сопку поднимаются двое ребят. Одинакового примерно роста, краснощекие, быстроглазые, хитрые насквозь. У одного лицо круглое, у другого - продолговатое, у одного нос пуговкой, у другого - вытянутый. Один говорит редко, с раздумьями, другой строчит скороговоркой. Это Мишка с Васькой, наши матросы, неразлучные друзья. Они из одной деревни. А "мережами" их прозвал боцман: как-то Васька рассказывал, как у них под Рязанью карасей ловят мережами. С тех пор и пошло - мережи.

Друзья загребают широченными штанами снег, коверкотовые пальто с каракулевыми воротниками волочатся по снегу. Каракулевые шапки сдвинуты набекрень.

- Слышали новость? - говорит Васька, отдуваясь.

- В чем дело?

- В море идем, - говорит Мишка.

- Как в море? - удивился Борис.

- А так: на две недели выгоняют минтай ловить. Мы с Мишкой уже домой собрались...

- Уже и по́льта покупили, - перебивает своего друга Мишка, любуясь рукавом своего пальто.

- ...а в конторе расчета не дают, - продолжает Василий, - говорят, приходите через две недели после рейса.

- Только щас из конторы, - добавил Мишка.

- Какой минтай, какое море? - вспыхивает Борис. - Мы ведь в ремонт становимся.

- Начальству виднее, - вздохнул Васька, - им план давай, а тут хучь пропади.

- В этом-то году с селедочкой-то прогар, план-то не взяли, - опять перебивает своего дружка Михаил, - вот на минтае и хотят выехать. Во как!

- У нас же течь в ахтерпике, сальниковую набивку срочнейше менять надо...

Спускаемся с сопки. Настроение - хуже некуда. Море сейчас плохое: штормы, снегопады, обледенения. Когда задует "северняк", или, как говорят моряки, "норд", ванты и борта обрастают толстой коркой льда, брашпиль превращается в сплошную глыбу, а шпигаты закупориваются и задерживают сток воды с палубы. Лед надо скалывать, занятие - не из приятных. У "Онгудая" к тому же течь - механики последние недели в рейсе не вылазили из ахтерпика, все подбивали сальник.

- С ума они там посходили? - не утихает Борис.

Подошли к "Онгудаю". На палубе толпятся ребята. Никого не узнаешь: притихшие, угрюмые, в галстуках, начищенных ботинках, длинных пальто. Пассажиры, да и только. А несколько дней назад, когда подходили к порту, - радостные флибустьеры: в высоких по бедро сапогах, куртках с наплечниками, бородатые, обветренные. Вот как портит людей нежелательная новость! Да еще тонкие, безвольные подбородки вместо шотландских бород...

- Слышали? - спрашивает боцман. Он сидит на борту, задумчиво стряхивает пепел с папиросы.

- Да, - буркнул Борис.

- А про нового капитана?

- Какого там еще нового? Петрович куда же делся?

- Заболел, - со вздохом сказал боцман.

- "Заболел", - влез второй механик. - Сам заболел, жена заболела. На курорт уезжает, лечиться. - Слово "лечиться" механик произносит желчно, с иронией. - Никаких болезней не было, когда на сайре пятаки гребли, а тут - разболелся... Минтай не сайра и даже не камбала.

- Знает, почем соль, - добавляет радист.

- А вместо него кто?

- Заместо него назначили какого-то куркуля, - продолжает боцман. - Лет десять назад он на кунгасах да кавасонах рыбачил, а сейчас дырки в шлюпках заколачивает, шлюпки конопатит.

- Какие дырки, какие шлюпки? - Все эти новости прямо ошарашили Бориса, он даже фуражку сдвинул на затылок, что бывает у него в моменты крайней озадаченности. - Шутишь, боцман?

- Зачем шутить? Минут двадцать назад тут был главный капитан флота. Говорит, ваш новый капитан хоть и не очень грамотный и без нашивок, но в рыбацких делах собаку съел.

- Говорит, Японское море знает, как собственные карманы, - опять влез механик.

- Вот он, может, шутит, - вставил радист.

- Оля-ля-ля! - присвистнул Борис.

Одна новость лучше другой. Петрович что-то схитрил, конечно. Правда, в последние дни на сайре, когда полмесяца лежали носом на волну, он чувствовал себя очень плохо. Но тогда все мы выглядели не лучше: идет человек по коридорам, держась за стенки, и не поймешь, от чего он шатается: от качки или от болезни.

- Ну собирайтесь, - тихо сказал боцман, - пойдем гуся, что ли попробуем. Приход-то отметить надо.

Идем с Борькой в каюту. В коридоре из шестиместки вывалилась странная фигура: растрепанная, всклокоченная, один глаз спрятался в кровоподтеке. Из кармана торчит пук денег, в руках бутылка коньяка. Это Андрей.

- Чиф! - схватил он меня за рукав. - Поздравляю с очередным свинством нашего капитана. Выпьем?

- Иди спать.

- Нет, сначала выпьем... - Он пошатнулся и, если бы не Борис, упал бы. Бутылка покатилась под трап, деньги посыпались веером. - Вы с-с-симпатичные парни, выпьем...

- Андрюха, ты это че? - подлетел Васька, они с Мишкой шли за нами. - Ну-ка, милок, айда в кубрик, там выступать будешь, Миш, поддержи!

Они взяли Андрея под руки, повели в кубрик. В море это незаменимый работник, нет дела - найдет, а вот на берегу... На берегу, если бы ребята не следили за ним, он за один день спустил бы месячную, например, зарплату.

- Вот что нас ждет в этой дыре, - говорит Борька, входя в каюту, - пить, тупеть и превращаться в скотов.

Открываем рундуки, достаем парадные тужурки, сорочки, ботинки, которые не надевали уже несколько месяцев. Борька налаживает бритву, хотя брить ему будто бы и нечего.

Стук в дверь. Входят Мишка с Василием.

- Андрюху уложили спать, деньги отобрали, - доложил Васька.

- Молодцы.

- И, товарищ старпом и товарищ второй, гусь ждет. Ребята нервируются.

- Сейчас, сейчас! - смеется Борис.

Друзья потолкались у зеркала, поправили шапки и торжественно вышли. А шапки на них сидят лихо, края у шапок острые - на ночь они их напяливают на солдатские котелки. Котелки, кстати, они из армии прихватили при демобилизации.

- Ведь специально не придумаешь, - смеется Борис, - нервируются... - Он чистит щегольскую тужурку, выбирает галстуки, носки. Любуется на черные, в золотой оправе, запонки.

На судне его считают стильным парнем. Нарукавные нашивки у него шире положенных, мичманка с большущим сияющим козырьком, лихо сбита назад - эдакая видавшая виды. И краб у нее с глобусом, как у капитана дальнего плавания. Когда четыре месяца назад он пришел на "Онгудай", ребята морщились - рыбаки ведь не любят внешних эффектов, даже в одежде: сапоги, свитер, простенькая мичманка с почерневшим от морской соли крабом. Даже капитаны так ходят. А Борька сиял регалиями. Он тоже морщился: "Разве это пароходы? При первой возможности бегу в торговый флот".

- Кстати, так в чем смысл этого гуся? - спрашивает он, небрежно осаживая фуражку назад.

- Увидишь.

- Ну что ж, - он сдунул соринку с раззолоченного рукава, - посмотрим, что это за птица. We well see, we well see, как говорят наши друзья англичане.

II

Есть гуся - рыбацкая традиция, местная по крайней мере. Возвратившись с путины, парни целыми экипажами, во главе с капитанами и стармехами, идут к местным жителям, куркулям (хоть они не такие уж и куркули, но так принято: каждый местный - куркуль), выбирают гуся и... съедают его. Чтобы не ходить лишний раз за гусем, едят его почти всегда у хозяина, ибо за первым гусем следует второй...

Мы ели гуся у Сергея, у себя дома, так сказать: Сергей наш матрос, а не из местных. "Гусь" получился шумный: к радости возвращения прибавился нежелательный выход в море и, самое главное, пока мы шатались по морям, у Сергея родился Сергей Сергеич или, как он зовет его, "крохотулька".

Жена Сергея с нашей поварихой Артемовной отлично сервировали стол; у парней глаза разбегались от разных вилок и тарелочек: ведь на маленьком рыболовном судне посуда не роскошная - миска да ложка. Да еще сам гусь в дружной компании всяких закусок...

- Выпьем за "Онгудай"! - рявкал боцман, расплескивая вино. - Чтобы "Онгудай" всегда был порядочным пароходом, даже без всяких капитанов.

"Онгудай" боцман величал "пароходом", хотя это всего лишь рыболовный сейнер, похожий на современный пароход примерно как котенок на льва. Зато уж и ухаживал за ним боцман, мыл да подкрашивал! По этой вот причине он и считался лучшим боцманом в управлении.

- Сережа! - приставал он к Сергею. - За "Онгудай"! Муха не пролетит!

Сергей возился с "крохотулькой". Боцман поднес к носу малыша свою огромнейшую, потресканную и в царапинах, ногти на которой были в обрамлении несмываемых траурных дужек, клешню и стал изображать "козу".

- Ну-ну, малец, ам-ам! - Он чмокал губами и таращил глаза.

Но малыш остался безучастным. Он смотрел бутылочными глазками мимо "козы", покачивал головой и часто-часто дышал. Убедившись, что "Онгудай" не интересует отца, а "коза" - сына, боцман направился к поварихе.

- Артемовна! Где наше не пропадало! Вир-р-ра!

- Да хватит же! - сердито сказала повариха.

Говорили, конечно, все сразу и обо всем. Каждый считал, что он толкует самые дельные вещи, а слушать соседа не обязательно. Говорили об отпуске, новом капитане и прошедших плаваниях. Что за народ: как выпьют, так про моря. Некоторые грезили береговой жизнью.

- Как только поставим "Онгудай" в ремонт, - мечтательно, с придыхом говорил Васька второму механику, маленькому ехидному парню, который тоже собирался с моря уходить и ждал только квартиру - плавсоставу жилье давали быстрее, - как поставим, берем с Мишкой расчет - и к себе. В колхоз. Дома купим. Мне брательник уже присмотрел, недорого. А рыбу пусть ловит тот, кто ее пускал. На берегу лучше.

- Что ты! Конечно, - соглашался второй механик. - Я тоже уйду. Вот квартиру бы!

- А ты дом купи, - советовал Василий, - деньгу, чай, заколотили.

- Жена не хочет... услуг нету.

- Подумаешь - услуг! Что она у тебя, на улицу не сбегает?

- А ванная? Газ, паровое отопление? А если свой дом, то с дровами замучаешься.

- Это точно.

- Да и деньги останутся.

- Ну?

К ним подошел боцман. Потянулся было чокнуться, но вдруг отстранил руку и насупился: до него дошел смысл разговора.

- На берег, медузы? - Он закачал из стороны в сторону пальцем перед Васькиным носом. - И ближе чем на тысячу миль к морю ни-ни...

- Да отстань, Егорович, - поморщился Васька, - дай хоть здесь дыхнуть. - И опять ко второму механику: - Ты знаешь, как у нас в Рязанской области? О-о-о!.. Лес... речка... природа всякая. А тут что? Вода и вода.

- Эх, мережи! - вздохнул боцман. - И-эх! - еще раз вздохнул он и добавил: - Чтоб вас клопы съели!

Не любил боцман ни второго механика, ни Мишку с Васькой. Не нравилось ему, что они, как говорит Васька, "временные", в море пошли за длинным рублем и все время расхваливают береговую жизнь. Во время выборки невода он обычно рычал на них: "Как тянешь, медуза? Быстрее! На море все делается быстро и точно". Те говорили "есть", а сами и не думали исправляться. Они все делали по-крестьянски медленно. Правда, основательно. Боцман, конечно, ценил их старания, но не утихал: "Мережи, Алехи! Навязались на мою шею, узурпаторы..." Впрочем, они на это мало обращали внимания, поняв, что других слов для них у боцмана нет.

- Ты знаешь, чиф, - вздохнул Борис, любуясь ногтями, - скука. Не вынесу я этой жизни... - Борька совсем раскис, даже больше, чем днем. - Посмотри на боцмана... (Боцман между тем вразвалку, как перегруженная баржа в зыбь, колесил по комнате.) Так пьют только крокодилы, и то, я думаю, под настроение, а этих частников, - Борис кивнул в сторону Мишки с Васькой, - я терпеть не могу. Бежать из этой рыбкиной конторы, иначе ждет участь Андрюхи.

К нам подсел стармех.

- Как ты думаешь, дед, - обратился к нему Борис, - "Онгудай" дотянет до ремонта? Не развалится?

- Не должен.

- Все побито, изношено... в море с таким сальником...

- В принципе я против рейса, - продолжал стармех, пуская колечки дыма, - в море проторчим зря. Какая сейчас рыба!

- Да еще с новым капитаном. Ты что-нибудь о нем слышал? Кто он?

- Обыкновенный рыбак. Из местных. В прошлом, говорят, на кунгасах хорошо рыбачил.

- Кунгас - это не океанский сейнер. Впрочем, если так, то почему же сейчас на берегу шлюпки конопатит?

- Нужного диплома нет. Раньше им, всем местным, с малыми дипломами разрешали на сейнерах работать, а теперь кончилась лавочка. Что-то в этом роде толковал мне капитан флота.

- Короче - с куркулем в море идем.

- Начальству виднее, - невозмутимо продолжал стармех, - оно, как говорится, газеты читает.

- Просто вместо Петровича заткнули дырку.

- Возможно, и так.

К концу вечера, когда вдоволь наговорились и в тарелках появились окурки, ребята разбрелись по квартире и занялись делами, кому что подходило по характеру. Мишка с Василием и второй механик размечтались о береговой жизни, Новокощенов, заочник мореходки, копался в книжном шкафу, человека три топтались возле радиста - он радиолу настраивал, а Брюсов, записной остряк, развлекал Артемовну и жену Сергея, рассказывал, видимо, им что-то уж очень смешное, потому что Артемовна уже отмахивалась от него. И вдруг боцман:

- Р-р-разойдись, узурпаторы! Веселиться хочу! - Он вывалился на середину. - "Бар-р-рыню"!

Ему поставили "барыню". Он старательно взмахивал руками, еще старательнее топал исполинскими ножищами и... никак не мог попасть в такт музыки. Однако это "выступление" захмелевшего боцмана всем понравилось: все дружно хлопали и смеялись.

Дальше