V
Толком познакомиться с командой в день отхода так и не удалось.
Эта сцена запомнится мне надолго. С причала на палубу "Гагарина" перекинуты сходни; по ним, тяжело дыша, движется вереница людей. На мостках толпятся провожающие и сочувствующие. В стороне, на берегу, потявкивает свора "шанхайских" собак. Они волнуются больше всех.
- Пока наш поход напоминает помощь голодающим Поволжья, организованную одесским яхт-клубом, - смахивая пот, говорит Сергей. Продуктов много, загружать их тяжело, но это работа осмысленная. Роль тушенки и джема в ходе будущего путешествия представляешь себе довольно наглядно. Противней перетаскивать канистры горючего, ящики инструментов, тюки парусины. Наконец, совсем непонятно предназначение мешка цемента и шести рулонов рубероида. В качестве заключительного аккорда мы переносим на борт восемь палок колбасы сервелат и… могильный памятник в виде треугольной плиты из нержавеющей стали. Соседи переглядываются. Собаки начинают подвывать. Спокойствие сохраняет только "Юрий Гагарин". Сверкая белой каютой, он стоит чистенький, подобранный, готовый к походу. Корпус немного наклонен, как при боковом ветре…
- Да он на дно сел! - вдруг восклицает Данилыч. - Видите, накренился? - И вот уже назад, на берег, перекочевывают канистры, цемент, рубероид… После этого судно вновь обретает плавучесть, а события разворачиваются стремительно.
Капитан взошел на борт и замер в неудобной позе. Он хотел казаться как можно легче.
- Теперь матросы… Даня… Саша… - Яхта все еще плавала.
- Отдать концы! - неожиданно скомандовал Данилыч, "Гагарин" отошел, а мы с Сергеем остались на берегу, возле груды балласта.
- Несите все это к плавмастерским! - донеслось с середины лимана. - На глубокой воде загрузимся.
До плавучих мастерских было метров триста. Дорога есть дорога, даже трехсотметровая. В дороге всегда происходит что-нибудь веселое. Отскочит колесо у тачки, и на ноги сыплется цемент; вылетит пробка из банки с керосином, и ноги опять чистые…
Наши действия заинтриговали Шанхай. На порогах куреней стоят люди. В основном это ветераны флота, люди непростой судьбы и непростого юмора. Стараемся не прислушиваться.
- Отдохнем… - Сергей втягивает воздух - чшшш? - как закипающий чайник. - Я судовой врач, а не грузчик.
Мы останавливаемся, смотрим на гладь лимана. На "Гагарине", кстати, тоже не скучают. Яхта снова сидит на мели. Аврал идет своим чередом и на суше, и на море.
Плавмастерские. Крепкий забор. Охранник категорически отказывается открыть ворота. В то же время он не препятствует, когда мы начинаем перетаскивать через трехметровый частокол ценные горючие и смазочные материалы. К такому способу передачи грузов на расстояние он давно привык.
"Гагарин" покачивается на глубокой воде фарватера, он, наконец, "отмелился". Теперь нужно пересечь борта двух сейнеров и прогулочного катера. К груди липнет рубероид. Пот пахнет керосином. Последние усилия… Рубероид - на палубе.
- Заводи мотор! Отдать концы! - К выполнению последней команды мы уже готовы. Яхта не движется: на мели винт намотал водоросли. Капитан смотрит на Сергея. Бортовой врач успел проговориться, что когда-то он занимался подводным плаванием. Теперь, проклиная свою болтливость, Сергей лезет в холодную воду.
- Дайте нож! Маску! - доносится из-под кормы. Шанхай в восторге: операция проходит успешно. На недостаток внимания мы пожаловаться не можем:
- Иди посмотри на этих козлов, Витя… Витя!
- С-с-пирту… - дрожа, хирург-подводник влезает на борт, делает неверный шаг и спотыкается о черный рулон рубероида.
- Пять г-греков в Оч-чаков везут р-рубероид, - изрекает он.
Это явное вранье. Стуча мотором, яхта идет к выходу из лимана и уносит на себе, согласно Судовой Роли, двух Кириченко, Нестеренко, Пелишенко и Осташко. Национальный состав команды строго выдержан.
Но никто не возражает: греков так греков. Главное в том, что "греки" наконец выходят в море.
VI
Мы вышли в море, и суета отъезда сразу отодвинулась, забылась. В море был небольшой ветер, короткая волна закипала пеной. Несмотря на грохот мотора, возникло ощущение тишины.
Я плохо помню этот первый переход от Ильичевска до Очакова. "Скатили" (облили) палубу; ее дерево под босой ногой влажное и теплое, словно кожа морского зверя. Сидим под стакселем; он отбрасывает странную, двойную тень - задерживает и солнечные лучи, и ветер… Из новых впечатлений - это все. В начале пути срабатывает какой-то предохранительный клапан: воспринимаешь не то, что ново, а скорее вещи обыденные, но деформированные, сдвинувшиеся с привычных мест.
Ильичевск, а потом и знакомая панорама Одессы скрылись за кормой. Последними исчезли трубы Пересыпи, на которые удобно править, возвращаясь с рыбалки. Сергей возится в каюте - стелит койку, устраивается. Сквозь квадратную дыру люка мне видна его сухая, аскетическая спина. Лег. Теперь виден живот, небольшая доброкачественная припухлость, довольно неожиданная на этом долгом костистом теле… Покряхтывает - что-то не так. Встает, перекладывает парус, заменяющий матрац, ложится и теперь от удовольствия даже постанывает. Все эти действия вполне в духе Сергея и как раз поэтому интересны. Каким он будет, мой старый друг, в новых условиях путешествия? И каким буду я сам?
"Гагарин" еще не вышел из вод Одесского залива. Тут все знакомо: ветры - широкий, "с угла", "молдаван", течения, в том числе "донка", при которой может прийти замор; породы оседлой и проходной "белой" рыбы; признаки погоды, сезонный окрас воды… Когда-то мне казалось, что я неплохо знаю Черное море.
Но сегодня я смотрю на зеленоватую воду, на рыжие глинистые обрывы другими глазами. Что же я знал? Небольшой участок от Санжейки до мыса "Е", фрагмент, который самонадеянно назвал Черным морем. Скоро он останется позади; а что дальше? Есть ли у Крыма аналог "молдавана", дующего непременно сутки, трое или семь? Каковы бычки возле Керчи? Ловят ли на "самодур" в Каркинитском заливе?..
Я чувствовал себя в положении сванского долгожителя. Всю жизнь он ничего, кроме гор, не видел и думал, что уж горы-то знает. И вот старика вытаскивают из его ущелья и везут в Москву, чтобы разобраться, почему он, собственно, дожил до ста сорока лет.
- Что это?! - с изумлением восклицает старец, глядя вниз из окна самолета.
- Как что? Это же, дедушка, ваш родной Кавказский хребет!
Глава 2 У тёти Пати
I
- Готовьте "Яшку", - меня разбудил голос капитана, и я сразу вскочил с радостной мыслью: путешествие началось.
"Гагарин" стоял на якоре. Днепро-Бугский лиман, просторный, на мелководье заросший, напоминал одновременно и реку, и море. На берегу Очаков не менее успешно стирал грань между городом и деревней. Над склоном поднимались каменные дома, а вниз, к воде, сбегали откровенно сельские хаты. Под утренним солнцем зеленый городок выглядел приветливо.
Даня и Саша опускали за борт "Яшку". Только сегодня я как следует рассмотрел всех троих. Даня, сын капитана, которого сам Данилыч называет "мастером по парусам", ростом был в отца - небольшой. Волосы и зачатки отпускаемой бороды черные, а лицо узкое, подвижное, хитрющее… Саша казался старше, был чисто брит и коротко стрижен; такие юноши, подтянутые, с твердыми глазами, нравятся застенчивым девушкам и авторам плакатов "Спорт - это жизнь". "Яшка", складной железный ботик, больше всего напоминал корыто.
- За что его так прозвали?
- "Яшку"? - переспросил Даня. - Ты меня спроси: я знаю? Я не знаю. За характер. Сильно вертится.
- Доставайте рубероид, - скомандовал капитан. - Завезем его тете Пате, вот оно.
Таким образом разъяснилась одна из вчерашних загадок. Рубероид предназначался тете Пате.
До берега было недалеко. В целом перевозка напоминала известную задачу о волке, козе и капусте. "Яшка" вмещал только двоих или одного члена экипажа и два липких рулона, но и под этим грузом, оправдывая свою кличку, "сильно вертелся". Саша отвез меня, я - Даню, Даня - рубероид и судового врача. Последними прибыли Сергей с Данилычем, и капитан попросил, что-бы впредь за ним присылали кого-нибудь с ногами покороче.
Мы уже знали: вчерашний маневр, когда яхта прошла мимо причалов рыбозавода и в полной темноте отдала якорь, имеет специальное название - "стать на траверзе тети Пати". Под обрывом, у самой воды, приютился домик. Несколько фруктовых деревьев, огород - словом, небольшое деревенское хозяйство. У крыльца был установлен рукомойник, похожий на самовар братьев Черепановых - такой же медный и пятиведерный.
Мы занесли рубероид во двор. Данилыч скрылся в доме.
- Моя сестра, - торжественно представил он, появившись на крыльце с невысокой пожилой женщиной. - Клеопатра Даниловна.
- Здравствуйте, - приветливо сказала тетя Патя. - Идемте чай пить.
Тетя Патя жила одна. Она была, по-видимому, лет на десять старше брата, и за чаем с какими-то необыкновенно вкусными булками меня поразила та ласковая почтительность, с которой обращался к ней Данилыч. Он ей - "вы", она ему - "ты".
- Самой разве можно, Патя? Я имею в виду, при вашем здоровье. К нам не нравится - к Николаю переехать можете, вот оно…
- Оставь, Толя. Свой дом… и так пораскидало всех. Ты вот пришел проведал - и спасибо. Кушайте, молодые люди…
Молодые люди, впрочем, только это и делали. Разговор о переезде велся явно не впервые и понапрасну; племянник Даня - тот вообще скромно помалкивал.
- Да, вот что, - неожиданно вспомнила тетя Патя, - берегитесь смотрите… Выходной створ из лимана поменяли, мель там из-за дамбы новая. Карту и лоцию принесешь, Толя, - я покажу…
Мы с Сергеем переглянулись.
- А как же! - гордо сказал, заметив это, Данилыч. - Из потомственных очаковских лоцманов Кириченко, вот оно. Патя у нас за старшую.
- Вы его не очень слушайте, молодые люди. Какой я лоцман. Вот Толя смолоду и вправду - на сейнере рыбачил…
Мы с Сергеем снова переглянулись. Образ капитана начинал проясняться. Вопрос - "как портной попал в мореходы?" - видоизменился, теперь мы спрашивали себя: почему моряк угодил в портные?
II
В город поднялись по тропке, идиллически заросшей лопухами. С обрыва открылся лиман, оконечность Кинбурнской косы - и наш "Гагарин", мелко нарисованный на голубом.
- А ну, щелкни! - попросил Даня. На шее судового врача висели два фотоаппарата, но он только вопросительно - чшш? - втянул в себя воздух…
Так бывает всегда. Подготовка к путешествию ведется неделями. Составляются списки, в списках проставляются птички. А в пути оказывается, что самое необходимое все-таки забыто. Фотопленка, например.
Осмотр Очакова приходилось начинать с магазинов. Капитан тяжко вздохнул - и отправился на заставу, к пограничникам. Такой порядок действий впоследствии повторялся в каждом городе.
Когда обнаруживаешь очередную статью дефицита, всегда хочется выпить. Пленки в Очакове не было; не сговариваясь, мы свернули в пивбар. Уже у стойки Саша заявил: пива не пью, вредно.
- Совсем не пьешь? - уважительно спросил Сергей. Трезвенник обиделся:
- Совсем - так не бывает. Матери обещал… Мне показалось, при этих словах Саши Даня украдкой ухмыльнулся.
В подвальчике было прохладно, стены украшали сети, узор из раковин мидий. Экипаж не спеша прихлебывал из кружек - и приглядывался друг к другу.
- Вот вы - физики, - вдруг решительно сказал Саша. - Объясните: почему в горах холодно?
- Ну… потому что высоко, - честно говоря, я немного опешил.
- Нет, это мы знаем: лучи солнца нагревают землю, а потом уже от земли - воздух.
А склоны гор лучи тоже ведь нагревают!
Пришлось объяснять подробно. Сергей помогал, Даня сначала заинтересовался, но очень скоро отвлекся, зевнул…
- Ше за дела? - пробормотал он, когда речь дошла до температурного распределения Больцмана. "Ше" вместо "что" Даня произносил с тем смачным акцентом, который присущ, по мнению москвичей, всем одесситам. Саша был неумолимо последователен.
- Вот теперь ясно, - наконец сказал он. - Так я про это и читал.
- Ты что ж, проверял нас?! - Сергей вскипел. Я невольно засмеялся. Пивной диспут имел свой смысл - как часть путешествия, этап знакомства с попутчиками. Пока что Даня представлялся мне довольно милым разгильдяем, с ним будет легко, а вот Саша… Кстати, когда мы выходили из бара, он объявил:
- Подождите. Мне позвонить нужно… матери, - при этом покраснел, и почему-то снова по хитрому лицу Дани пробежала усмешка.
А потом наконец познакомились и с Очаковом. Музей Суворова располагался в бывшей церкви. Церковь, в свою очередь, была переделана из мечети после Кинбурнской виктории, а теперь над ее куполом виднелся флюгер, на флюгере - звезда. Сам Александр Васильевич, сухонький, на невысоком постаменте, зажимал рукой рану на боку. Другой рукой он указывал в сторону косы, где двести лет назад шел бой. Сорок лет назад с помощью азиатской хитрости, похожей на суворовскую, на косу был заманен и разгромлен десант немецкий. В музее были составлены в пирамиду кремневая "фузея", трехлинейка и карабин. Недалеко от бронзовой пирамиды ядер с орлом на вершине - памятника бригадиру Горичу - стоял на мостике броненосца лейтенант Шмидт. Это был Очаков большого славного прошлого.
И был современный Очаков, зеленый и провинциальный, центр небольшого хлеборобного района, город рыбаков. Под заголовком местной газеты отмечалось, что она "під час жнив виходить щодня". Стенд рыбозавода обещал увеличить выпуск продукции на пару тысяч "условных банок". Поверх заборов на улицы переваливалась тучная зелень, и шлепались на тротуар переспелые вишни.
- Не похоже, честно говоря… - задумчиво сказал Сергей.
- Что "не похоже"?
- Что какие бы то ни было грядущие времена вторично назовут "очаковскими"…
Странна вообще судьба этих городов - Азова, Очакова, Измаила, Аккермана. Когда-то это были ключи к морю, крепости, запиравшие устья больших и великих рек; стратегические узлы, за каждый из которых напряженно боролись две империи. Ни один из них впоследствии не сохранил военного значения, ни один в дни мира почему-то не стал крупным портом. Но кажется - они и не жалеют о былом величии. Всего насмотревшись, все испытав, города, как старые мудрые люди, приобрели и ценят одно: тишину.
III
- …Баклаша! Иди чисть картошку! Иди… чисть… КАРТОШКУ!!!
Нарушая заслуженную тишину Очакова, крик Сергея плыл над Днепро-Бугским лиманом.
Согласно указаниям Данилыча, после обеда команда собралась на борту яхты. Капитан объявил: пограничники дали "добро" до Железного порта. Переход предстоит большой, нужно приготовиться: набрать свежей воды, сварить на весь завтрашний день борщ…
- Каррр… тошкуу!! - неслось над лиманом. Сергей взывал ко мне, используя студенческую кличку Баклаша, происхождение которой мы оба успели забыть.
Я стоял на берегу у крана. Афоризм управдомов гласит: "Струйка воды толщиной в спичку дает утечку 480 литров в сутки". В этом я убедился воочию, набирая тридцатилитровый бочонок-анкерок в течение полутора часов. За это время крик Сергея надоел даже памятнику Суворова. Судовой врач, несмотря на свой рост, не отличается мощным сложением. По-настоящему могучи у него две вещи: нос и голос. Первый обременяет только самого Сергея; но вот голос, в сочетании с полным отсутствием слуха и умением играть на гитаре, небезразличен и для окружающих. Как хорошо, думал я, что гитару вместе с фотопленкой он тоже забыл! Крик с борта неожиданно усилился: теперь в нем можно было разобрать и "вот оно" Данилыча, и "ше такое?!" Дани. Судя по отголоскам, мастер по парусам хотел получить увольнительную, чтобы сходить на танцы. Капитан возражал. Шла подготовка к завтрашнему выходу, рождались традиции…
Вечерний, прощальный чай пили снова у тети Пати. Потом она вышла на берег нас проводить.
Уже смеркалось. Когда "Яшка" по своей челночной системе доставил последнего из нас на борт "Гагарина", одинокую фигурку Клеопатры Даниловны с трудом можно было разглядеть в тени обрыва. Но по воде вечером видно лучше; тетя Патя наверняка различала силуэт яхты на подернутом рябью лимане, и черную тень строящейся дамбы, и буи фарватера, ведущего к проходу в море. Привычное одиночество?.. Не знаю. Меня мучила, раздражала догадка: кроме лоции и "выходных створов", эта пожилая женщина знает что-то еще, мной накрепко забытое, нечто такое, что я знал в детстве; знал, да забыл… Рядом со мной шумно вздохнул Данилыч.
- Давайте ложитесь. Завтра подниму рано. Завтра большой день, вот оно.
Капитан был прав. Завтра - первый переход "без берега" до Тендры, завтра начнутся глухие, заповедные углы моря, лежащие в стороне от обычных судовых путей. В сущности, завтра по-настоящему и начнется путешествие.
Ночью каюта похожа на камертон. В борт над самым ухом звонко стучалась днепро-бугская рябь. Щелкала по мачте "Гагарина" какая-то снасть.
- Интересно, - спросил в темноте Сергей, - почему люди едут отдыхать в Одессу?.. По-моему, в Очакове лучше. Спокойней…
Я не ответил. Вечерний бриз над лиманом уже стихал: снасть щелкала по мачте все реже и размеренней. Этот звук ритмизовал ночь. С фарватера донесся одинокий рев выходящего в море судна. Мы с Сергеем оба несентиментальны; нам по тридцать лет, за свою треть века мы немало поездили. И все же, как в детстве перед рыбалкой, нам обоим не спалось в эту ночь. Путешествие только начиналось, и Дух Приключений, навалившись на каюту, жарко дышал в приоткрытый люк.
- Вот что я надумал, Баклаша: мы будем вести дневник, - сказал Сергей уже после полуночи. Я улыбнулся: наши мысли совпали.
- Сам подумай, - продолжал судовой врач, - люди прочтут дневник, так?.. Узнают, что в Очакове спокойней, поедут в Очаков. И тогда спокойней станет в Одессе.
Глава 3 Запущенная коса
11 июля. Ветер N0
Переход Очаков - остров Джарылгач.
Из судового журнала
I
Капитан поднял нас ровно в четыре. Молча, на ощупь, съели по два холодных скользких бутерброда. Было еще темно, когда "Гагарин", сонно стуча мотором, пошел к выходу из Днепро-Бугского лимана. Даня и Саша после подъема якоря легли досыпать. Мы с Сергеем заступили на свою первую вахту.
Все утро я находился под впечатлением следующих двух обстоятельств. Первое: чтобы завести мотор - тракторный дизель Т-40, - нужно щелкнуть красным рычажком и нажать кнопку "пуск". Второе: курс на Тендру 170, но мы будем держать 165, потому что у "Гагарина" есть тенденция уваливать вправо. Подобные факты могут радовать только профанов; к счастью, мы с Сергеем были именно профанами.