4
Пухлые щеки Уоррена Принса горели лихорадочным румянцем. Море возбуждало его. Час от часу ветер крепчал, и Уоррен уже жаждал бури, одной из тех бурь на Атлантике, которые просто оголяют корабли, начисто сметая с них трубы и мачты. Ведь все это он мог бы описать! Пусть даже с рекордом "Космоса" на этот раз ничего и не выйдет.
К своему удивлению, Принс увидел на капитанском мостике спокойные, уверенные лица; сегодня здесь чувствовалось даже какое-то веселое оживление, противоречившее привычной атмосфере торжественной тишины. Романтические мечты Уоррена вызвали дружный смех офицеров. Шторм? Они только что получили свежую сводку погоды. Буря в Бискайском заливе, последние отголоски которой пронеслись и здесь, повернула на юг. К вечеру ветер окончательно стихнет. Уоррен был явно разочарован.
Директор Хенрики приветствовал Уоррена с обычной благожелательностью и сердечностью.
- Ну, как плывет наш кораблик, Принс? - спросил он, игриво усмехаясь.
Нос корабля непрестанно вспарывал водяные валы. Крутясь и пенясь, они стеной обрушивались на борта. Принс сказал, что "Космос" обладает великолепной остойчивостью.
- Все пассажиры того же мнения, - добавил он. - Я обязательно отмечу этот факт в телеграмме.
Хенрики улыбнулся.
- У вас есть для этого все основания.
"Космос" идет легко, точно гоночная яхта, он послушен и маневрен. А вот и господин Шеллонг, конструктор "Космоса", вы знакомы? Он наслаждается своим триумфом. - Хенрики рассмеялся. - Идем неплохо, к тому же и ветер, слава богу, попутный, это дает возможность выиграть в час еще несколько узлов без особых усилий.
Только теперь Уоррен сообразил, почему на капитанском мостике все так веселы.
Хенрики обнял Уоррена за плечи и зашагал с ним по мостику.
- Послушайте, дорогой мой, - сказал он, доверительно подмигнув ему. - Газеты, обслуживаемые вашим концерном, печатают под крупными заголовками, что "Космос" хочет завоевать "Голубую ленту" на Атлантике. Нам об этом телеграфировали. Знаю, знаю, что вы этот слух опровергли…
- Персивел Белл все это из пальца высосал, - ответил Уоррен.
- Ваш Персивел Белл, должно быть, обладает чудесным даром ясновидения. Сидя в Нью-Йорке, он определил, что до сегодняшнего дня "Космос" идет с такою же точно скоростью, как "Мавритания". Что вы на это скажете? Вчера это можно было прочитать в американских газетах! - Хенрики остановился и, многозначительно подмигнув, посмотрел на Принса.
Теперь Уоррен почувствовал себя несколько неловко. В кармане у него лежали графики рейса "Мавритании", он рассчитывал, сравнивал и посылал ничего не говорящие постороннему телеграммы, о которых условился с Беллом.
Хенрики весело рассмеялся.
- У вашего Персивела Белла, должно быть, богатейшая фантазия, - съязвил он.
- О да! - с полной убежденностью откликнулся Уоррен и тоже рассмеялся. - Персивел Белл много лет назад сделал карьеру на сенсационной корреспонденции о штурме Порт-Артура, хотя в Порт-Артуре никогда в жизни не бывал. Он сидел тогда в "Гранд-отеле" Иокогамы.
Мощная волна ударила в борт корабля. "Космос" задрожал.
- Великолепно, - сказал Хенрики, - ваш Персивел Белл просто чудо! - Даже приземистый, угрюмый г-н Анмек с застывшим, как маска, лицом усмехнулся. Да, на капитанском мостике сегодня действительно царило какое-то озорное настроение.
Капитан Терхузен вышел из штурманской рубки.
- Устраните крен корабля, Анмек, - приказал он.
Анмек по телефону связался с машинным отделением, и моментально заработали насосы. Они перекачивали водяной балласт из резервуаров правого борта в резервуары левого. Силой ветра корабль резко кренило направо.
Шеллонгу хотелось самому понаблюдать за этим маневром, и он откланялся.
- Не хотите ли пойти вместе со мною, господин Принс? - спросил он мягко и застенчиво.
Они спустились в лифте на десять этажей вниз, в машинное отделение. Уоррена поразила царившая здесь тишина. Ни свиста ветра, ни рокота моря. Совсем иной, новый и таинственный мир. Ему показалось, будто он внезапно оглох.
Среди этой торжественной тишины в удобном кресле перед огромным сигнальным стендом сидел механик. Всевозможная аппаратура, шкалы, стрелки на стенде привели Уоррена в замешательство.
- Сколько оборотов? - спросил Шеллонг.
- Сто восемьдесят.
- Это хорошо, очень хорошо! Нас мчат шестьдесят тысяч лошадей, - сказал он Уоррену, - двадцать пять тысяч у нас еще в резерве.
Огромные стальные турбины, к которым по толстым, обернутым белым асбестом трубам подавался под высоким давлением пар, вращались почти бесшумно.
Но этажом ниже, в туннелях гребных валов, где выходящие наружу четыре гигантских винта сверлили океан, гремел оглушительный бой - бой без передышки, без малейшего перемирия. Несмолкающие взрывы мятежа, незатихающие салюты триумфа. Океан в бешенстве штурмовал стальную броню корабля. В этом грохоте терялся человеческий голос.
- Возьмите рукавицы, - сказал Шеллонг, когда они спускались в котельную. - А то обожжетесь о железные поручни лестницы.
Железные поручни действительно были горячими, но в высоком, ярко освещенном помещении котельной температура была сносной. Миллион кубометров воздуха в час нагнетали сюда насосы, - конечно, не ради кочегаров, отнюдь нет, а для того только, чтобы хорошо сгорал уголь.
Пятьдесят механиков и техников, триста пятьдесят кочегаров и их помощников гнали "Космос" вперед. На "Космосе" было пятьдесят огромных котлов и сто пятьдесят топок. Помощники кочегаров, полуголые, с трудом тащили вагонетки по душным, темным проходам угольных бункеров. Здесь было так жарко, что масляная краска свисала с потолка, и бункера походили на сталактитовые пещеры. Отсюда уголь ссыпался вниз, угольная пыль столбом стояла в воздухе, толстым слоем оседала на раскаленный железный пол и железные ступеньки трапа.
Вдоль топок, покрытые угольной пылью, черными колоннами стояли кочегары - без рубах, в деревянных башмаках - уголь в образе человеческом. Звенит звонок. В тот же миг кочегары длинными, четырехметровыми железными кочергами толкают дверцы топок, и раскаленный добела угольный жар мечется и пляшет. Он хочет вырваться наружу! Но кочегары лопатами моментально загребают его назад, согнувшись в три погибели, превратившись в комок мускулов. Волосы хлещут по мокрым лицам, глаза слепнут от жара. Но ручьи пота защищают от ожогов пылающие тела. Автоматически закрываются дверцы топок. Темно. Кочегары отбрасывают лопаты и кружками зачерпывают из ведер холодный чай. Шесть тонн угля в день сжигает каждый из них.
Адская работа! Потные тела охлаждает свежий поток воздуха, нагнетаемый насосами. Вот он, современный человек!
Опять звенит звонок. Сто пятьдесят топок изрыгают белое пламя.
Вперед! Только вперед! Все дальше! Дальше! Дальше! "Космос" на всех парах несется к цели.
Уоррен вернулся на палубу полуоглохший. Там все еще играл оркестр, пассажиры шумно разговаривали и смеялись. Он огляделся. Сестер Холл как не бывало. Он зашел в курительный салон, заказал лимонад и сразу же стал составлять телеграмму.
Современный человек! Вперед! Только вперед! Все дальше! Дальше! Дальше! Никогда еще человек не был так отважен, как в наши дни. Таково было мнение Уоррена. Он нашел телеграмму удачной, даже отличной и кинулся наверх, чтобы отправить ее. Шторм усилился. Гигантская волна достигла верхней палубы, Уоррен с трудом добрался по мокрому трапу до радиорубки.
Наконец у него нашлось время для ленча. Ресторан был почти пуст, - час довольно поздний, - но г-н Реве, метрдотель, позаботился о том, чтобы его обслужили. Уоррен попросил какую-нибудь легкую закуску. Г-н Реве порекомендовал превосходный салат из телячьих мозгов. Салат и в самом деле оказался на славу.
За едой Уоррен снова вернулся к мыслям о современном человеке. "А ведь я вправе и себя считать современным человеком, не так ли? - подумал он. - Мой долг растолковать людям, что жизнь сегодня - это бой, непрерывный, беспощадный, непримиримый. И в этом непрерывном бою я вроде маленького барабанщика. Трам-там-там… Всего лишь маленький барабанщик. Но и маленькие барабанщики нужны".
5
В сумерках Уоррен опять бродил по палубам, беспокойно высматривая девиц Холл. Но тщетно! Ветер, как и предсказывали на мостике, в самом деле почти улегся, но жуткие, дикие нагромождения зловещих аспидно-серых туч с грязновато-красными клочьями по краям все еще тянулись по небу, навевая мрачные мысли.
На палубах не было ни души. Но, когда Уоррен уже потерял всякую надежду, он неожиданно наткнулся на Мери Холл. Это была та из сестер Холл, которую он так часто целовал, что потерял счет поцелуям. Мери сидела в шезлонге в полном одиночестве, свернувшись клубочком и закутавшись в плащ по самую макушку, так что ее почти не было видно.
- Это ты, Мери? - обрадовался Уоррен. - Я чуть было не прошел мимо.
- А, Уоррен, здравствуй! - откликнулась она, едва взглянув на него. Она, как зачарованная, неотрывно смотрела на океан, над которым уже сгустились сумерки.
- Где это вы весь день пропадали? - спросил Уоррен. - Я вас всюду искал.
Мери взглянула было на него, но тут же опять отвернулась. Ее лицо показалось Уоррену задумчивым, грустным, даже озабоченным.
- Нас, особенно маму, целый день мучила морская болезнь, - не сразу ответила Мери. - Чепуху плетут в проспектах насчет противокренных цистерн. Когда море сильно волнуется, качает и на самых больших судах. - Она немного помолчала, потом грустно добавила: - Вдобавок мы получили плохие вести из дому.
Уоррен вспомнил о телеграмме, которую миссис Холл вчера отправила брату.
- Плохие вести?
- Да, плохие, очень плохие. - Мери вскочила и плотнее завернулась в плащ. Ее знобило. - Я поднялась сюда подышать свежим воздухом, - сказала она. - Но стало слишком холодно. - Она повернулась, чтобы уйти.
- Слушай, Мери, - задержал ее Уоррен. - Ты ведь не откажешь мне в услуге?
Мери кивнула. О, я знаю, чего ты хочешь, казалось, говорила ее чуть приметная улыбка.
- Так вот, будь добра, передай Вайолет мой самый сердечный поклон.
Уоррен увидел, как блеснули ее зубы: Мери смеялась.
- Ах, какое оригинальное поручение! - заявила она.
- Ладно, ладно, Мери, прошу тебя, передай Вайолет мой поклон, - смущенно повторил Уоррен. - Весь день я напрасно ждал, что увижу ее, не забудь сказать ей об этом.
- Спасибо, Уоррен. Я понимаю и все передам. - Мери мелькнула в свете фонаря и исчезла.
Уоррен успокоился. По крайней мере, ему удалось передать привет. Спустя полчаса стюард подал ему письмо. Читая его, Уоррен то краснел, то бледнел - попеременно. Но под конец весь вспыхнул от радости и торжества.
Вайолет писала в свойственном ей беспечном и бесцеремонном тоне. Письмо начиналось с заявления, что Уоррен на поверку оказался негодяем, да, самым отъявленным негодяем, к тому же неисправимым лгуном, который всю жизнь лжет самому себе, сам того не сознавая. Не очень-то приятно было читать о себе такое! Уоррен переминался с ноги на ногу, то и дело поправлял очки и взволнованно посвистывал носом. Ему стало так жарко, что даже спина у него взмокла.
Вайолет продолжала в том же духе. Он поставил ее в такое положение, писала она, в какое не следует ставить женщину, даже если ее ненавидишь. А ведь тогда он ее любил! Или нет? Вайолет возвращалась к тем дням, что они провели в Риме, - ну не чудесные ли были дни? По крайней мере, она чувствовала себя так, словно по мановению волшебной палочки превратилась в прелестный цветок, источавший дивное благоухание: да, именно такой она себя тогда чувствовала; это было какое-то чудо! А он? Что сделал он? Как раз когда она пышно расцвела, он обдал ее ледяной водой, а может, еще чем-либо похуже, вот как мило он с нею поступил!
Уоррен вспыхнул, строчки поплыли перед глазами. Он уже хотел бросить письмо, не дочитав. И все же стал читать дальше.
"Лишь отчаяние, одно отчаяние, - продолжала Вайолет, - толкнуло меня в объятия этого испанца; или ты думаешь, что я вообще приняла бы его всерьез, хоть он и очень мил, если бы не чувствовала себя такой несчастной, такой безнадежно несчастной?" Но теперь она находится в ужасном положении. Выходить ей за Хуана или нет? Она боится, что не сможет на это решиться. Вот в каком мучительном положении она оказалась, и долг Уоррена, как друга, помочь ей найти выход из того положения, в которое он сам ее поставил. "Это будет не так-то легко сделать, ведь я дала Хуану слово, он заставил меня поклясться. К тому же я принадлежала ему (один-единственный раз!)".
Один-единственный раз!.. Уоррен побледнел и почувствовал, что ноги у него подкашиваются.
Она хотела сегодня поговорить с ним, но не смогла, помешала морская болезнь. Завтра, между половиной двенадцатого и двенадцатью, она будет ждать его на корме, в самом конце. "Я знаю, Уоррен, ты придешь".
"Мы получили плохие вести, - писала Вайолет в заключение. - Банк Холла и Уэбстера потерпел финансовый крах и три дня тому назад прекратил платежи. Дядя Чарли сегодня прислал телеграмму. Возможно, у нас нет больше ни цента! Но не это меня тревожит, а лишь то, что сейчас для меня самое важное в жизни: ты! Только ты, хотя нисколько этого не заслуживаешь. Но пусть моя любовь будет вечной местью тебе".
Лицо Уоррена залилось краской, глаза засветились торжеством, он весь пылал.
Уоррен считал себя трезвым человеком, умеющим обуздывать свои чувства, но сейчас он совершенно опьянел от любовных признаний Вайолет. В его ушах вновь зазвучал ее щебечущий голосок. Конечно, он придет, непременно придет, и уж постарается не опоздать!
За обедом он пригласил Филиппа распить с ним бутылку "Форстер Берг" ценой в три доллара! Такой щедрости, такой, можно сказать, расточительности Филипп, большой охотник выпить, за Уорреном раньше не замечал.
- Послушай, Филипп, - сказал Уоррен, наполняя бокалы, - хочу тебя спросить. Предположим, ты любишь девушку, и она тебе признается, что была любовницей другого, - от отчаяния, что ли, - но как бы там ни было, она отдалась другому, впрочем, один-единственный раз. Что бы ты на это сказал?
Филипп, в эту минуту обгладывавший куриную ножку, взглянул на него.
- Я бы сказал, - ответил он язвительно, - великий могол, так я бы начал, великодержавный монгольский князь, всемогущий сатрап, сказал бы я далее, цезарь и бог…
Уоррен расхохотался.
- Хватит, хватит! - прервал он его, затыкая уши. - Ты великолепен, Филипп. Пью за твое здоровье! - И Уоррен заказал еще бутылку "Форстер Берг"! Действительно, сегодня у Филиппа были все основания удивляться Уоррену Принсу!
- Надо немедленно послать телеграмму! - воскликнул он. - Уоррен Принс из "Юниверс пресс", президент общества трезвенников, заказал подряд две бутылки "Форстер Берг"!
- Филипп, брось молоть чепуху, - сказал Уоррен; голова у него шла кругом: он совершенно не выносил вина. - Послушай, что бы ты сказал, - он придвинулся ближе, - если бы Персивел Белл послал меня в Африку, а я в качестве спутницы, секретаря, что ли, взял бы с собой молоденькую девушку? В джунгли! В первобытные леса! В Конго! К водопадам Стэнли, которым, впрочем, далеко до Ниагары!
- "Отлично! - сказал бы я. - Отлично, Уоррен! Наконец-то ты становишься человеком!"
Теперь и Филиппу в свою очередь захотелось выставить бутылочку. Он заказал французское шампанское. События в Барренхилсе постепенно начинали действовать ему на нервы, он просто больше не мог выносить все это!