- Бернт играет на том, что у мальчика не хватает опыта.
- Это вам говорил Эрик?..
- Так что из этого? Ты хочешь, чтобы я не верил собственному сыну?
- Да, но ведь вы не так уж хорошо его знаете. Всю войну вы пробыли в Лондоне, и с тех пор…
- Я знаю, что Эрика притесняют! - перебил Бланд. - Каково! У Бернта даже хватило наглости послать телеграмму, что Эрик подстрекает к беспорядкам норвежцев из Саннефьорда. Среди китобоев никогда не бывает беспорядков - они слишком заинтересованы в удаче экспедиции.
- Если Бернт сообщил, что Эрик провоцирует волнения, значит, так оно и есть. - Ее голос стал спокойнее. - Вы же знаете, отец всегда думал только об интересах компании.
- Тогда почему он посылает мне этот ультиматум? Почему он требует, чтобы я отозвал Эрика?
- А потому, что он его раскусил.
- Раскусил?
- Да, раскусил. Теперь наконец вы тоже будете знать правду о нем…
- Замолчи! - голос Бланда задрожал.
- Не замолчу, - быстро продолжала женщина. - Пора вам узнать всю правду… Вы все еще представляете его веселым, бесшабашным парнем, каким он был лет десять назад, когда плавал на яхте да завоевывал призы по прыжкам с трамплина. Вы думаете, это все, к чему он стремится. Так нет же. Ему нравится властвовать, будь то люди, машины, организация. Ему нужна власть. Власть, говорю я. Он хочет один стать во главе компании. Он заставил свою мать…
- Как ты смеешь!..
- Боже! Неужели вы думаете, что я не знаю Эрика?! - Она сидела в неловкой позе, наклонясь вперед. Лицо ее было как белая маска. - Я уже давно собиралась вам это сказать - еще после первой телеграммы. Но вы были слишком больны…
- Я отказываюсь слушать. - Бланд старался подавить свой гнев.
- Нет, вы должны меня выслушать. Я говорю вам то, что давно была обязана сказать…
- Говорю тебе, я не хочу слушать. Черт возьми, ведь мальчик твой муж!
- Неужели вы думаете, я этого не знаю? - Ее голос зазвучал с пугающей горечью.
Бланд всматривался в нее сквозь толстые стекла очков.
- Ты его не любишь?
- Люблю его?! - вскричала она. - Да я его ненавижу! Слышите, ненавижу! - Она уже кричала, не сдерживаясь. - О, зачем вы только согласились отправить его туда помощником?!
- Кажется, ты забываешь, что он мой сын. - Бланд был зловеще спокоен.
- Я этого не забыла. Но вам пора знать правду…
- Тогда подожди, пока мы не останемся наедине.
Она взглянула на меня и увидела, что я за ней наблюдаю.
- Хорошо, - сказала она тихо.
- Франц! - Человек, сидящий рядом со мной, дернулся в кресле. - Подойдите и сядьте сюда. Поменяйся с Францем местами, - снова приказал он женщине. - И постарайся успокоиться.
Она с неохотой поднялась. Я наблюдал за ней, когда она усаживалась в кресле. Лицо ее было мрачным, маленькие руки она сжала так сильно, что побелели костяшки пальцев.
Я откинулся назад и стал смотреть в окно на красное зарево навигационных огней порта - из-под нас уплывало побережье Кента. За гулом моторов я улавливал обрывки разговора Бланда с немцем.
- Оборудование пришло… два дня назад телеграмму из Кейп… приказал Садману дожидаться нас… все готово для испытаний…
Я был слишком возбужден, чтобы уснуть, поэтому встал и прошел в пилотскую кабину. За штурвалом был Фентон. Тим наливал кофе из термоса.
- Ну как, ладишь с ними? - спросил он.
- Да я даже и не говорил ни с кем… Бланд только что поскандалил с этой женщиной. Она что - тоже собралась во льды?
- Не знаю. Она присоединилась к ним уже в последний момент, - Тим пожал плечами. - Знаю только по ее бумагам, что по происхождению она норвежка, а по браку - южноафриканка.
- Странная какая-то. Прямо дикая кошка.
- А тебя это беспокоит? Ты ведь получил место на самолете. Не так ли?.. Хочешь кофе?
- Нет, спасибо, - ответил я. - Без него лучше усну.
- Ты мне напомнил. Надо раздать одеяла. Помоги-ка мне, Дункан.
В пассажирском отсеке все было точно так же, как и до моего ухода. Бланд с Вайнером покрывали бумагу потоками цифр. Женщина сидела, неподвижно глядя в окно.
На нас она не взглянула и, казалось, ни разу не пошевелилась с тех пор, как я прошел в пилотскую кабину. Мы раздали одеяла.
- Завтрак в Тревизо, - объявил Тим, проходя вперед. Я уселся в кресле, и мои мысли потянулись в Южную Африку… Вскоре под гул моторов я незаметно заснул…
В морозном рассвете Альпы предстали перед нами в виде стены из покрытых снегом вершин с глубокими расселинами. Затем мы пронеслись над плоской поверхностью равнин Ломбардии и пошли на посадку в Тревизо, чтобы там позавтракать.
Когда мы входили в кафе, я оказался за спиной Бономи. Меня интересовал Бланд, и я полагал, что из всех пассажиров итальянец скорее всего поможет удовлетворить мое любопытство. Он выбрал столик в стороне от других, а я уселся напротив него.
- Вы, кажется, фотограф, мистер Бономи? - сказал я.
- Вы слышали об Альдо Бономи?!
- Э-э-э, да, конечно, - пробормотал я. - Вы собираетесь фотографировать в Антарктике промысел китов?
- Si! Si! - Подошел официант, и Бономи стал изучать меню. - Можно вам заказать, мистер Крейг? Надеюсь, не пожалеете.
- Благодарю, - ответил я. И когда официант исчез, спросил: - Неужто вы рады этой поездке в Антарктику?!
Фотограф слегка пожал плечами.
- Работа есть работа, вы же понимаете.
- Скажите, что вы думаете о полковнике? Вы слышали его ссору с миссис Бланд? На плавучей базе что-нибудь неладно?
- Мистер Крейг, мое правило - ни слова о клиентах. Для работы это не годится, вы понимаете. - Белые зубы сверкнули на его смуглом лице полузаискивающе, полупримирительно. С минуту мы помолчали, потом он спросил:
- Вы эмигрируете в Южную Африку, да?
Я кивнул.
- Это восхитительно. Вы бросаете все. Вы едете в другую страну, и вы начинаете все сначала. Это большой риск. У вас нет там никакой работы, но вы все-таки едете.
- Почему вы решили, что у меня нет работы?
- Если есть работа, тогда нет нужды просить, чтобы вас подбросили. Все это устраивается компанией. Я знаю, потому что всегда работаю для какой-нибудь компании. Но скажите, что вас заставляет покинуть Англию? Я пожал плечами.
- Не знаю. Просто сыт по горло.
- Но ведь что-то заставляет вас действовать поспешно, ведь это так? О, поймите, я не имею в виду ничего серьезного. В жизни все парадоксально. Мелочи - вот они всегда решают за нас.
Я рассмеялся.
- Здесь вы правы.
Как-то незаметно я рассказал ему свою историю.
Дело в том, что с тех пор как окончилась война, меня преследует чувство обманутых надежд. Я пошел на флот прямо из Оксфорда. Когда демобилизовался, мной долго владела странная мысль, что родина обязана мне своим спасением. Потом я обнаружил, что из талантливого командира корвета (во всяком случае, меня таким считали) не всегда может получиться талантливый бизнесмен. Кончилось все тем, что я стал служащим фирмы по импорту табака.
- Не так-то жирно после командования кораблем, а? - Бономи сочувственно закивал. Подошел официант с коньяком. - Салют! - сказал фотограф и поднял рюмку. - Желаю вам всего наилучшего, мистер Крейг. А что это за "мелочь", которая обострила ваше чувство обманутых надежд, а?
- Пятифунтовик, - ответил я. - Мистер Брайдуэлл, управляющий фирмы, дал нам каждому на Новый год по пять фунтов. Казалось, прекрасно! Потом он стал всем делать наставления. Вот это-то и вывело меня из равновесия, и тогда…
- Вам не нравился этот мистер Брайдуэлл? - перебил Бономи.
- Нет, дело не в этом. Человек-то он славный. И этот жест его был добрым. Но вот его наставления, как разумно потратить деньги, мне были ни к чему. Я подумал, ну и тяжко же дался мне его пятифунтовик. Пошел и пропил его. А потом вечером я встретился с Бартлетом, пилотом нашего самолета. Он мне сказал, что летит в Южную Африку, есть свободные места, и я решил рискнуть.
- Но вам хотя бы известно, какое сейчас положение в Южной Африке?
- Конечно, я понимаю, что послевоенный бум кончился так же, как и в Англии. Но один мой приятель, с которым я познакомился во время войны, сказал, что, если я приеду, он всегда сможет найти мне работу.
- Ах, приятель, с которым вы познакомились на войне! - Бономи пожал плечами. - Ну что ж, желаю удачи. Надеюсь, у него для вас есть очень хорошая работа…
Вошел Тим Бартлет и объявил, что пора отправляться. Мы допили коньяк и пошли к самолету. Но когда самолет взмыл в голубые небеса Италии, Южная Африка вдруг показалась мне уже не столь заманчивой.
Над Средиземным морем мы попали в болтанку. Вскоре вдали показалась Африка. Пустыня выглядела холодной и унылой. Обозначенный строгими квадратами пирамид Гиза, на нас надвигался Каир. Тим объявил нам, что здесь мы сделаем шестичасовую остановку. В десять полетим дальше.
Аэропорт продувало ледяным ветром с пылью. Я стоял в раздумье, не зная, как распорядиться своим временем. Наконец решил пойти поискать какое-нибудь местечко, где можно было бы выпить.
- Мистер Крейг, - раздался голос за моей спиной.
Я обернулся. Это была Джуди, бледная и озябшая.
- Вы бы не могли… вы бы не отказались съездить со мной в Каир - ну, выпить что-нибудь или так, вообще? - Ее серые глаза были широко открыты и губы слегка дрожали.
- Не отказался бы… - Я взял ее под руку. Мы подозвали такси, и я велел отвезти нас в город.
- Нордаль ваш отец? - спросил я.
- Да. Он замечательный! - Глаза ее впервые оживились с тех пор, как я ее увидел. - Девятнадцать раз он был в Антарктике. Он так же крепок и… - Она сдержалась и сказала более спокойно: - Понимаете, у Бланда только что был приступ. Сердце. Он знает, что долго не протянет. Вот почему он согласился на то, чтобы Эрик поехал туда. Бланд прекрасно осознает, что у его сына нет достаточного опыта. Но Бланду хочется, чтобы Эрик заменил его в делах компании. Это понятно. Любой отец хотел бы того же. Но он не знает своего сына. Не знает, что тот собой представляет.
- А ваш отец знает? - предположил я.
- Да.
Я взглянул на нее.
- Почему же вы вышли замуж за Эрика Бланда?
- Почему девушка выходит замуж за того или иного человека? - медленно отвечала она. - Это было в 1938 году. Эрик был очень привлекательный: высокий, белокурый и очень живой. Он отличный лыжник, прекрасно танцует и держит красивую маленькую яхту. Все считали, что мне очень повезло.
- А он оказался фальшивкой?
- Да.
- Когда же вы это обнаружили?
- Во время войны. Ведь взрослыми мы стали во время войны. Прежде я только и думала как бы получше провести время… Я училась в Лондоне и в Париже… Но жила ради вечеринок, лыж и прогулок на яхте. Потом к нам в Норвегию пришли немцы. - Ее заблестевшие было глаза снова угасли. - Из Осло тогда исчезли все ребята, которых я знала. Они ушли на север, чтобы принять участие в борьбе: одни - через Северное море на воссоединение с норвежскими силами, другие - в горы, в ряды Сопротивления. - Тут она остановилась. Ее губы были плотно сжаты.
- Но Эрик не ушел… - докончил я за нее.
- Да. - В ее голосе неожиданно вспыхнула ярость. - Ему, видите ли, нравились немцы. Ему нравился нацистский образ жизни. В нем он находил удовлетворение какой-то - трудно сказать словами - жажде самовыражения, что ли. Вы понимаете?
Я подумал о матери, так энергично помогавшей Эрику в подборе экипажа, об отце, который определял его жизнь, не оставляя ему ничего, за что приходилось бы самому бороться. Мне все было понятно.
- Но почему его не интернировали? - спросил я. - Он ведь англичанин?
- Нет. Южноафриканец. Он считает себя буром по отцу, а его мать - норвежка. Немецкая полиция часто проверяла его.
- А был ли полковник Бланд в Норвегии во время войны?
- Нет. В Лондоне. Но мать Эрика оставалась в Саннефьорде. Она очень богата, так что отсутствие отца не было для него столь уж важным… - После некоторого колебания она продолжала: - Мы стали ссориться. Я отказывалась с ним выходить. В большинстве компаний, куда он ходил, были немцы. Потом стало действовать Сопротивление. Я пыталась заставить его присоединиться к ребятам, продолжавшим борьбу. Я от него не отставала, пока наконец он не согласился. Мы считали, что он мог бы быть полезным, учитывая его связи с немцами. Мы забывали, что и немцы могли бы считать его полезным, учитывая его связи с норвежцами. Он отправился в горы для приема очередного груза, который сбрасывали с самолетов. Неделю спустя группа Сопротивления, принимавшая груз на этом же месте, была полностью уничтожена. Но ни у кого не возникло никаких подозрений…
- Кроме вас, - произнес я, когда она остановилась, кусая губы.
- Да. Я это вытянула из него однажды ночью, когда он был пьян. Ведь он… он даже хвастался этим. Это было ужасно. У меня не хватило мужества сообщить об этом руководству Сопротивления. Он это знал, и… - Она быстро взглянула на меня. - То, что я сейчас вам рассказала, не известно никому. Поэтому, пожалуйста… Хотя это не имеет никакого значения. - В ее тоне послышалась горечь. - Да никто бы этому и не поверил. Он так обаятелен… Его отец… - Она беспомощно вздохнула.
- Вы, конечно, никогда не рассказывали ему об этом?
- Нет, - ответила она. - Ни одному отцу не хотела бы я рассказать такое о его сыне… не будь в этом крайней необходимости.
После этого последовало долгое молчание.
- Давайте потанцуем, - вдруг сказала она.
Когда я поднялся, она взяла мою руку:
- Спасибо вам за то, что вы… такой милый.
Танцуя, она прижималась ко мне, а в такси на обратном пути в аэропорт позволила себя поцеловать.
Но когда машина въехала в ворота аэропорта, я снова заметил в ее глазах беспокойство. Она поймала мой взгляд и скривила губы.
- Вот Золушка и снова дома, - сказала она ровным тоном. Затем во внезапном порыве она схватила мою руку. - Это был чудесный вечер, - тихо произнесла она. - Может быть, если бы я встретила такого человека, как вы… - Тут она задумалась…
Нас ожидали. Через десять минут огни Каира уже исчезали под нами, а впереди простиралась черная ночь пустыни.
Было, наверное, около четырех утра, когда меня разбудил звук задвигаемой двери. Из пилотской кабины вышел Тим. Пройдя мимо меня, он остановился возле Бланда и потрогал его за плечо.
- Полковник Бланд, вам срочная радиограмма, - сказал он тихо.