Кар вышел из рубки на мостик.
Наступала ночь. Туман, смешанный с теменью, плотной стеной окружил пароход. За бортом ревело море, и пароход содрогался от ударов волн, а когда они заливали его палубы, то, казалось, он задыхался, как живое существо. В просторе малоизведанного моря, в беспросветной темноте еле заметно то поднимались вверх, то падали вниз, то клонились с боку на бок топовые огни на мачтах.
Где находился пароход - по было возможности определить. Если бы па небе была хоть одна звезда, Кар сумел бы это сделать. Ведь астрономию знал он очень хорошо. Будь на судне радист, они вдвоем сделали бы это с помощью радио-пеленгования, по сам он с радио был мало знаком. И у него мелькнуло в голове, что "Лахтаку" сейчас больше подходит название - "Немой корабль".
Не надеясь больше на то, что удастся определить место, где находится пароход, Кар позвал боцмана и, приказав сменить рулевого, оставил его па вахте вместо себя, а сам, завернувшись в плащ, кинулся па софу в капитанской каюте.
Он заснул сразу, как убитый. У штурмана Кара были железные нервы. Но несчастливые сутки еще не закончились. Через полтора часа его разбудил Лейтэ:
- Испортилась штурвальная машина. Руль не работает.
Глава VII
Кар обмакнул перо в синие чернила и стал записывать в судовой журнал:
"12 сентября, северо-восточная часть Карского моря. Точно установить координаты парохода невозможно, - третий день в густом тумане. Сегодня шторм утих. Попали в девятибалльный лед. После того как испортился руль, управлять пароходом во время шторма было почти невозможно. Поставили временный деревянный руль. Управлять этим рулем очень трудно. Дано распоряжение механику выяснить как следует повреждения руля, чтобы, пользуясь тихой погодой, произвести необходимый ремонт.
Сегодня охотник Вершемет припомнил фамилии тех, кто был в шлюпке во время ее гибели. По его словам, это: 1) капитан Гагин, 2) штурман Михайлов, 3) радист Соловей, 4) машинист Содин, 5) матрос Деревянко, 6) матрос Панин, 7) кочегар Зубко и 8) кочегар Ботман.
Следовательно, на острове Уединения осталось пять человек, а именно:1) механик Столяренко, 2) машинист Гей, 3) матрос Орлов, 4) кочегар Лип и 5) кочегар Фурман. У них есть ружья, небольшой запас патронов и запас хлеба, консервов и шоколада на два-три дня".
Штурман положил ручку и задумался. Немного поразмыслив, снова принялся писать. Писал уверенно, как всегда, словно что-то давно обдуманное. Закончив, перечитал раз и другой написанное:
"Сегодня мною отдан по судну такой приказ:
Ввиду того, что капитан парохода "Лахтак" т. Гагин погиб, считать, что я взял на себя исполнение обязанностей капитана судна 10 сентября в 13 часов дня. Своим первым помощником назначаю механика парохода т. Торбу. Вторым помощником назначаю боцмана Лейтэ. В состав машинной команды переводится юнга Черлак.
Гидролог Запара и охотник Вершемет включаются в состав экипажа, и первый назначается штурманом-практикантом, а второй - боцманом.
По судну объявляется авральное положение. Всем товарищам предлагаю соблюдать дисциплину и проявить максимум энергии и инициативы, чтобы сберечь пароход, как государственное имущество.
Исполняющий обязанности капитана парохода "Лахтак", штурман дальнего плавания
Кар".
Понимая большую ответственность, которая легла теперь на него, Кар собрал общее собрание команды, на котором и огласил этот приказ. Утомленная команда тихим гулом одобрения встретила приказ.
- Товарищи, - обратился к экипажу Кар, - положение наше чрезвычайно серьезное. С поврежденным рулем мы очутились среди льдов, выбраться из которых для нашего парохода было бы тяжело и при исправном руле. Как только хоть немного прояснится, я должен буду точно установить, в каком месте моря мы находимся. Тогда, пользуясь разводьями, постараемся подойти к ближайшей земле и там стать на якорь. Самое страшное для нас - это попасть в ледовой зажим. В этом случае льды могут с такой силой стиснуть "Лахтак", что он треснет, как орех в щипцах. А если и не раздавит пароход, то что за радость отдаться на волю морских течений и неустойчивых ветров! Они могут носить нас вместе со льдами и два и три года. Чего доброго, унесет наш пароход к самому полюсу. Чтобы этого не случилось, мы должны ударными темпами отремонтировать руль.
Нас осталось мало, а поэтому и работы на каждого придется вдвое больше. Значит, напряжем все свои силы, чтобы спасти пароход, спасти свою жизнь, а возможно, и жизнь тех пятерых товарищей, которые остались на острове Уединения. Наконец, ввиду того, что председатель судового комитета матрос Орлов и некоторые из членов комитета погибли, я вношу предложение избрать новый комитет. Это должен быть боевой комитет, или, как теперь мы можем сказать, - комитет авральный. Этому комитету поручим вести общественные дела на пароходе.
- Согласны! - бросил реплику Павлюк.
- Выберемся из этой беды, Отто Рудольфович, - добавил безапелляционно Котовай.
У Соломина уже было конкретное предложение, кого избрать в судком. Васька Соломин отличался на пароходе тем, что никогда не вступал пи в какие дискуссии, но всегда выступал с предложениями. Ему даже и кличку дали: Васька Предложенский.
- Я хочу предложить, - начал он, высоко подняв руку,- не терять времени на разговоры и избрать в судком Шелемеху, Лейтэ и Черлака.
- Обожди!.. - закричали одни.
- Какой шустрый!.. - возразили другие.
- А кого ждать? - спрашивали третьи, поддерживая Соломина.
Голосовали недолго. Против кандидатов, выставленных Соломиным, никто не возражал, лишь кок запротестовал против семнадцатилетнего Степы Черлака, с которым был давно в неладах. Но кока никто не поддержал.
Проголосовали, и собрание было объявлено закрытым, с тем чтобы немедленно приступить к ремонту руля.
Торба обнаружил, что возле самого руля в воде оборвался штуртрос. Обычно исправить такое повреждение можно толь-ко с помощью водолаза. Но водолаз парохода матрос Деревянко погиб, а кроме него, спуститься под воду не мог никто.
По мнению Торбы, был лишь один способ помочь беде.
Этот способ заключался в том, чтобы весь груз перенести с кормы в носовой трюм. Тогда нос парохода погрузится в воду, а корма, наоборот, поднимется, и руль выступит из воды. Лишь тогда можно будет его исправить.
Кар согласился с предложением Торбы. Немедленно команда, разделившись на две смены, по семи человек в каждой, начала работу. Во главе одной смены стал Вершемет, а другую возглавил Павлюк. Только Кар не оставлял капитанского мостика.
Глава VIII
Павлюк объявил пятиминутный перерыв, чтобы покурить. Его бригада решила делать такие перерывы каждые два часа, тогда как бригада Вершемета курила ежечасно.
- Когда же мы справимся с этим грузом? - обратился Котовай к бригаде с вопросом, и сам же на него ответил, недовольно покачав головой: - Тут на месяц работы.
- Уж и на месяц! Это для таких увальней, как ты, на месяц, - отрезал Степа Черлак.
Степа лежал навзничь на мешках с углем, стараясь во время передышки не двигать ни ногой, ни рукой. Он был глубоко уверен, что это наилучший способ сберечь энергию. Лицо юнги было измазано жирным углем, словно сажей. Лишь зубы блестели, когда он скороговоркой сыпал слова.
- Закуришь, Степа? - предложил ему Котовай папиросу.
- Нет. Вот еще охота легкие портить!
Степа и Павлюк - двое из всего экипажа "Лахтак" - не курили и неблагосклонно относились к курению. Бригада даже подозревала, не по этой ли причине предлагали они сократить перерывы "на перекур". Павлюк, горячо выступая против курцов, каждый раз ссылался па свое прекрасное здоровье и на свои мускулы. А мускулы у кочегара были действительно геркулесовы. На здоровье свое он тоже никогда не жаловался, ибо с тех пор, как помнил себя, не знал даже, что такое головная боль. К сожалению, Степа такими качествами похвалиться не мог. Но и он был паренек не из плохоньких- всегда мог за себя постоять и от работы не уклонялся.
Теперь, чувствуя на себе ответственность, как член судового комитета, Степа решил доказать Котоваю необоснованность его утверждения, будто для работы, за которую они взялись, потребуется целый месяц.
- У нас на корме, - сказал Степа, - триста тонн угля, в кормовой цистерне - сто двадцать тонн воды, грузов разных, которые мы должны перенести, - тонн около двухсот. Всего шестьсот двадцать тонн. Из них сто двадцать тонн воды механик перекачает насосом. Это нас не касается… Значит, пятьсот тонн. Нас работает тринадцать. Сколько это на каждого приходится? А? Гм… Около сорока тонн. Почти два с половиной вагона. Так, по-твоему, я месяц буду перегружать?
- А разве нет? - уперся на своем Котовай.
- Да ты только разжуй хорошенько, что я тебе говорю. Сорок тысяч килограммов. Если каждый из нас будет переносить каждые пять минут по 60 кило, то за час перенесем 720. Мы решили работать по 12 часов ежедневно, это значит 8640 кило. Следовательно, всего потребуется немногим больше четырех дней. Так неужели мы за пять дней не выполним этой работы?
- Все может быть, - начинал было сдаваться Котовай, но сейчас же находил новый аргумент: - А потом назад нужно будет перетаскивать.
- Ну, назад не так спешно, - успокоил его Павлюк и, поднявшись на ноги, крикнул:- Кончай перекур! Подымайся!
И моряки снова брались за работу, соревнуясь в том, кто быстрее отнесет свою ношу. Набирать больше 60-70 килограммов Павлюк никому в своей бригаде не разрешал.
- Чтоб не подорвался кто. Лучше меньше, да быстрее.
Но сам брал двойную норму.
- Я некурящий, мне можно за двоих переносить, - шутил он.
Все работали дружно. Но Кар, наблюдая, как постоянный дрейф сносит пароход в восточном направлении, и видя, как увеличивается количество льда вокруг парохода, боялся, что через пять дней уже поздно будет ремонтировать руль.
Прошло две ночи после того, как начался аврал; неожиданно из тумана выплыл большой кусок звездного неба и протянулся до самого горизонта.
Гидролог разбудил Кара. Штурман увидел созвездия обеих Медведиц. Опасаясь, как бы туман или облака не закрыли звезд, он кинулся к ящику, где лежал секстант. Вынув прибор, взбежал на мостик. Рука слегка дрожала. Запара стоял возле хронометра.
- Есть?
- Есть! - Оба переглянулись, когда Кар поймал секстантом Полярную звезду.
Он взял углы нескольких звезд и, записав необходимые данные в блокнот, сел за вычисления с помощью астрономических таблиц.
Через час, проверив себя несколько раз, он торжественно объявил гидрологу, стоявшему подле него:
- Можете кричать "ура" и поздравить себя с тем, что вовремя разбудили меня!
И действительно вовремя: пока штурман делал вычисления, звезды исчезли, то ли за тучами, то ли в тумане. Мрак снова поглотил все вокруг.
- Так где же мы? - вопросительно посмотрел Запара на штурмана.
- Если верить звездам, секстанту, компасу, картам и моим вычислениям, то мы теперь находимся на 78° 34' 40'' северной широты и на 93° 56' 35'' восточной долготы.
- То есть мы где-то возле Северной Земли?
- Да, эта, уже не таинственная после экспедиций Шмидта и Ушакова, земля должна быть у нас под носом. И, если я не ошибаюсь, нас песет в пролив Шокальского, соединяющий Карское море с морем Лаптевых.
В это время в дверях штурманской рубки появилась приземистая фигура Торбы.
- Ура! - захрипел механик. За последние дни он накричался до хрипоты.
- В чем дело? Разве ты уже знаешь? - спросил озадаченный Запара.
- Конечно, знаю.
- Кто тебе сказал?
- Да он же!
- Отто Рудольфович? - показал гидролог на Кара, думая, что речь идет об определении координат местонахождения парохода.
- Да нет; наш чертенок, юный комитетчик, Степка…
- А он откуда знает?
- То есть как откуда? - со своей стороны удивился механик.
- Ну да, кто ему сказал? - допытывался Запара.
- Никто не говорил. Он сам додумался. Измерил.
- Ты о чем?
- О том, что корма уже полезла вверх. Воду выкачали.
А у нас в носовой части есть пустая цистерна на 150 тонн. Степа додумался накачать ее водой. Это заберет три-четыре часа и сразу так накренит пароход на нос, как полное ведро наклоняет коромысло. Завтра утром сможем ремонтировать руль. Поняли?
- А я думал - ты о координатах.
- Причем тут координаты? Степка о координатах ничего не говорил. Может быть, он вам что-нибудь сказал? Он, хитрец, догадливый!
Кар, слушая этот диалог, смеялся, облокотившись на стол. Запара объяснил Торбе, в чем дело, и механик еще больше обрадовался.
Глава IX
Готовясь к ремонту руля, Вершемет искал тонкий стальной трос. Лейтэ посоветовал ему заглянуть в боцманскую кладовую. Она помещалась на носу парохода, под матросским кубриком. Новый боцман, не теряя времени, отправился па бак. Простучав под окнами кают-компании тяжелыми каблуками своих сапог - из кожи морского зайца, - он спустился в кубрик. Там за полуосвещенным столом сидели кок Аксенюк, кочегар Шор и машинист Попов.
- Зачем это вас, духов, сюда к рогатым принесло?
"Духи" и "рогатые" - эго старые прозвища, которыми еще иногда и теперь перебрасываются палубная и машинная команды на пароходах. "Духами" называли кочегаров, а "рогатыми" - матросов. Вспомнив эти клички, Вершемет шутя употребил их. Он действительно был несколько удивлен, почему это кочегары и машинист очутились в помещении матросов да еще в то время, когда хозяев там не было.
- А, новый начальник, паше вам почтение! Очень рады! - со скрытой иронией приветствовал кок Вершемета, намекая на назначение охотника боцманом.
- Ну, ну, - добродушно ответил на это охотник. - Может, хотите ко мне в палубную команду?
- Нет, благодарим покорно. Нам и в кочегарке хорошо. Там хоть борщ для себя можно сварить.
- Ишь, камбузный кот. Кому что, а у него борщ в голове.
- А тебе, дядя Юрий, лишь бы шутить. Лучше скажи, что это за порядки вводит новый капитан. Где это видано, чтобы кока в кочегары переводить? А команда что, сухари будет грызть? Где слыхано, чтобы мальчишку-юнгу выдвигали в судовой комитет? Что он смыслит? И еще скажи, стоило ли этого придурковатого Лейтэ помощником капитана делать? Не лучше ли было тебя, опытного полярного охотника, уважаемого нами, на эту должность назначить? Да и я, можно сказать, не один год плаваю, тоже мог бы совет дать… а меня не спросили.
Кок, все больше горячась, выкладывал свои обиды. Глаза его блестели, изо рта от злости брызгала слюна.
Кочегар и машинист дружно поддакивали коку.
- Почему штурман во время аврала нам водки не выдал? - добавил Шор, почесывая свой прыщеватый нос.
- А разве из меня был бы плохой механик? - намекнул на свои претензии Попов.
Выслушав жалобы всех троих, Вершемет протяжно свистнул и ответил им:
- Очевидно, штурман решил, что лучше нам несколько дней грызть сухари, чем быть съеденными полярными крабами.
- Ты тоже за него руку тянешь? - прошипел разгневанный Шор.
- Некогда с вами спорить.
Новый боцман открыл люк, который вел вниз, в кладовую, где находились разные шкиперские припасы, в том числе и нужные ему стальные тросы. Включив переносную электрическую лампочку, он медленно спустился по ступенькам в кладовую.
В узком промежутке между бортами, сходившимися тут, за железными колоннами, подпиравшими палубу, лежала куча разнообразного шкиперского добра. Бухты добротного манильского каната, стальные тросы, бочки с известью, цементом, каустиком, банки с краской, ящики со столярным инструментом и тысячи разных предметов, часто нужных на пароходе, найти которые можно лишь в боцманской кладовой.
Вершемет наклонился над стальными тросами. За несколько минут он выбрал трос необходимой ему толщины и длины. Намотав его, как было нужно, он поднялся, собираясь выбраться наверх, как вдруг над головой его что-то бухнуло, и все вокруг погрузилось в темноту. Вершемет от неожиданности пошатнулся и оперся плечом на железный столб.
- А чтоб ты клыки себе обломал!-выругался охотник.- Что за хулиганство?
Вершемет понял, что люк, через который он спустился в кладовую, закрыли и электричество выключили. Это мог сделать лишь кто-нибудь из находившихся в матросском кубрике. Держа в одной руке стальной трос и потухшую лампу-летучку, охотник другой рукой нащупывал себе проход между бочками, ящиками, канатами и железом. Ступив на лесенку, он стал подниматься вверх, пока не стукнулся головой о дверцу люка. Тогда, подняв руки вверх, попробовал открыть ее, но дверца приоткрылась не больше как на четверть дюйма… Что-то крепко ее держало.
"Неужели закрыли на задвижку?" - подумал охотник и, дернув несколько раз дверцу, убедился, что так оно и есть.
- Какой же это негодяй, хотел бы я знать, - сказал сам себе Вершемет и тут же вспомнил кока Аксенюка. Он попробовал постучать в дверцу кулаком, по стук был таким слабым, что его пе могли услышать. Спустившись вниз, он положил на пол трос и лампочку, затем вынул из кармана спички и зажег одну. Огонь был слишком слаб, чтобы хорошо осветить помещение. Вершемету показалось, будто он сидит в глубоком погребе. Рассердившись, он топнул ногой и бросил спичку. Свет потух, и снова стало темно. Вершемет стал прислушиваться. Но услышал лишь писк крыс и глухой шум от трения льда о нос парохода.
Он решил поискать какой-либо тяжелый железный предмет, которым можно было бы постучать. Вынул из кармана полную коробку спичек и стал внимательно осматривать логово, в котором его заперли. Между железным ломом и обломками ящиков нашел фонарь. Вершемет подумал, что в боцманской кладовой обязательно должны быть свечи. В одном углу па полке нашел то, что искал. Теперь, вооруженный фонарем, в котором горела толстая стеариновая свеча, стал искать тяжелый предмет, которым можно было бы крепко ударить по железной дверце и дать о себе знать.
Ему бросились в глаза топор, молоток и лом. Взял лом и молоток. Лом, правда, был тяжеловат и не совсем удобен, но охотник хотел испробовать его в качестве рычага, чтобы открыть дверцу.
Через несколько минут он стоял па ступеньках и прислушивался, нет ли кого в кубрике. Там действительно кто-то был. Вершемет слышал, как он прошелся над ним да еще и пристукнул ногой, наступив па дверцу люка.
Охотник ударил несколько раз молотком по дверце. Но она не открывалась. В приступе безудержного гнева охотник изо всей силы, - а ее было у него немало, - заколотил молотком в дверцу так, что у самого в ушах загудело. Но и этот шум, поднятый им, не дал никаких результатов. Немного успокоившись, Вершемет взялся за лом. Он пытался засунуть его между дверцей и порожком люка. По лицу катился пот, но дверца не поддавалась.