- Выйдите в вестибюль! - приказал Реттгер конвоирам.- А вы, доктор Рынин, проходите ближе и садитесь.
Рынин молча прошел к столу и сел в кресло. Кисти рук, с которых только что были сняты тесные наручники, ныли, и он стал растирать их, стараясь разогнать уже образовавшиеся отеки.
Реттгер несколько минут молча рассматривал Рынина, затем спросил:
- Как вы попали на судно? Куда вы направлялись?
- Это что - вопрос или допрос?
- И то и другое, доктор. Вы наш пленник.
- Я не военный.
- Это ничего не значит. Вам положено отвечать…
- У меня нет привычки, полковник, рассказывать посторонним о своих личных переездах.
- А вы, оказывается, разбираетесь в воинских знаках различия?
- Это не сложно освоить в военное время. И даже неизбежно, хотя бы и не было к тому желания.
- А все же, - куда вы направлялись? - вернулся Реттгер к интересовавшему его вопросу.
- Повторяю: отвечать не хочу. Это мое личное дело.
Реттгер нахмурился.
- А вы, доктор, оказывается, строитель? Консультант по подземным сооружениям? Может быть, с этим и была связана ваша поездка?
Рынин промолчал. Подумал, откуда этот гестаповец так быстро мог узнать то, о чем на судне знали только Шерстнев и Борщенко? Странно… Очень странно..,
- Что же вы молчите, доктор Рынин?
- Вопрос о моей специальности имеет значение только для меня и моей гражданской деятельности на Родине.
- Не совсем так. Этот вопрос может иметь для нас большое значение и здесь, на далеком острове…
- Каким образом, полковник?
- Вы могли бы здесь приложить свои знания и хорошо на этом заработать.
- Я не продаюсь, полковник. Учтите это сразу,
- Я уточняю, доктор, - сухо продолжал Реттгер. - Не стану скрывать от вас - в этом нет надобности! - здесь, на острове, мы проводим подземное строительство. Вы могли бы заработать.
Рынин молчал. Реттгер по-своему истолковал это молчание и добавил:
- Заработать сможете очень хорошо, если, конечно, будете хорошо работать…
Рынин продолжал молчать.
- Вы что, -не хотите отвечать?
- Я уже ответил, полковник, и не люблю, когда один и тот же выясненный вопрос задают снова.
- Что вы ответили?! - повысил голос Реттгер.
- Что я не про-да-юсь! - тихо, но с ожесточением и по слогам повторил Рынин. - У меня, полковник, есть честь!
Реттгер с раздражением взял один из карандашей, открыл им забрало рыцаря и зловеще сказал:
- У нас здесь был такой инженер… Работал в Москве, на строительстве метро. И он так же, как и вы сейчас, сидел передо мной и так же, как и вы сейчас, ответил мне теми же словами, что он не продается и что у него есть честь.
Рынин внимательно слушал, рассматривая неприятное, лоснящееся от сытости лицо Реттгера,
- Так вот, доктор Рынин, нам пришлось его замуровать живого в каменную гробницу. Он и сейчас там… жив еще…
Рынин содрогнулся и с ненавистью посмотрел в острые глаза Реттгер а, который, наблюдая за Рыниным, продолжал:
- Хочу предупредить вас, доктор Рынин, что и вы можете последовать туда же, если не измените своей позиции!
- Вот что, полковник! - медленно заговорил Рынин. - Запугивать меня - бесполезно. Страх я уже однажды пережил, - он остался там, позади… А у меня от него вечная отметина - вот эта полосатая седина… Больше разговаривать с вами я не хочу и не буду!
Реттгер раздраженно стукнул по забралу рыцаря, бросил карандаш и вышел из-за стола. Он прошелся по кабинету, поглядывая на Рынина, который опять принялся растирать все еще ноющие руки. Профессиональным взглядом Реттгер разглядел, что у инженера были слишком тесные наручники, и стал раздумывать… Может быть, не стоило так угрожать?.. Характеры у людей бывают разные, и один и тот же подход ко всем, возможно, и непригоден! К московскому инженеру угрозы не подошли. Видимо, и тут то же самое… Вообще советские люди загадочны. А уничтожить такого специалиста сразу, не использовать его, - жаль. Уж очень он нужен именно теперь!.. Придется, видимо, выждать…
Реттгер вернулся за стол, подобрал карандаш, аккуратно положил его на место, закрыл забрало золотого рыцаря и спокойно сказал:
- Не будем ссориться с самого начала нашего знакомства, доктор Рынин. Вы подумайте над моим предложением. Мы еще вернемся к этому вопросу.
Рынин молчал.
Реттгер нажал на кнопку звонка. Дверь открылась. Вошел дежурный эсэсовец и вытянулся у порога, ожидая приказаний.
- Пусть конвойные отведут доктора Рынина обратно. А ко мне пришлите оберштурмфюрера Хенке.
Рынина увели, и немедленно вошел Хенке. Он ожидал в вестибюле.
- Доставьте мне завтра же того агента! - приказал Реттгер,
- Слушаюсь, господин штандартенфюрер! Разрешите идти?
- Да. Вы свободны… И распорядитесь, чтобы наручников на Рынина не надевали.
БОРЩЕНКО ДОПУСКАЕТ ОШИБКИ
После возвращения с изнуряющей работы, где Борщенко выполнил три нормы - за себя, за Шерстнева и за Кузьмича, - по лагерному репродуктору раздался вызов его на выход.
- Ну, Андрей, желаю удачи, - стараясь не показать волнения, сказал Шерстнев. - Будь осторожен., Не сорвись… Помни, что у комитета на тебя большие надежды. И еще разузнай, что с нашими ранеными товарищами, как им помочь…
Они сидели со Смуровым в его кладовке.
- Секретным ходом пользуйся только в крайнем случае. - Смуров встал. Встал и Борщенко.-И не забудь: фонарь должен быть надежный.
Смуров и Шерстнев проводили его до выхода из барака.
Репродуктор продолжал вызывать!
- Борщенко, на выход!
За воротами его ожидал Шакун,
- Пошли скорей!-заторопил он.- Начальство ждет…
Через полчаса они были в главной канцелярии.
Когда Борщенко впустили в кабинет штандартенфюрера Реттгера, там уже находились майор Клюгхейтер и оберштурмфюрер Хенке. Майор, в форме тодтовских частей, сидел в кресле у стола, Хенке почтительно стоял.
Реттгер оторвался от какой-то бумажки и недовольно посмотрел на Борщенко.
- Подойди ближе! - приказал он.
Борщенко продолжал стоять у дверей.
- Господин штандартенфюрер, он не понимает по-немецки, - доложил Хенке.
- Тогда вы сами спросите, - почему он так поздно? Или это ваш зубастый дурак где-то так долго болтался?!
- Господин штандартенфюрер, вы же знаете, что я ничего не понимаю по-русски. Пусть господин майор…
Майор Клюгхейтер повернулся к Борщенко.
- Подойди ближе! - на чистом русском языке приказал он.
Борщенко, четко отбивая шаг, подошел ближе и остановился напротив стола, вытянув руки по швам.
Реттгер с любопытством уставился на него.
- Ты и есть Черный Ворон?
.Майор повторил вопрос полковника.
- Так точно, господин полковник! - четко отрапортовал Борщенко.
- Это твоя кличка. А как твое настоящее имя?
- Как твое настоящее имя? - повторил майор.
- Павел, господин полковник!
- Полностью, полностью! Как по отцу? Как фамилия? Где родился?
- Как твое отчество и фамилия? - спросил майор, внимательно разглядывая Борщенко. - Откуда родом?
- Павел Андреевич Корчагин, господин полковник! Родился в Харькове! - чеканил Борщенко, смело глядя прямо в колючие глаза Реттгера.
Майор с интересом поглядел на Борщенко и перевел:
- Павел Андреевич Бугров. Уроженец города Харькова.
Борщенко продолжал не мигая смотреть на полковника, но мысли его залихорадило: "Почему майор так перевел, назвал иную фамилию? Ловушка? Может, проверяют, понимаю ли я их разговор?"
Полковник опустил голову, заглядывая в бумажку.
- Тут то же самое, - сказал он и глубокомысленно добавил: - У русских много Иванов и Андреевичей… А спросите, майор, кто были его последние начальники?
Борщенко твердо запомнил фамилии эсэсовцев, названных Шакуном. И вдруг засомневался, - кто из них майор, кто капитан. Но это же надо сказать! Спина сразу вспотела…
Майор повернулся к нему.
- Кто были твои последние начальники? И почему ты понес сейчас околесицу о твоей фамилии? Зачем выдумал новую?
- Последними моими начальниками были Мейер и Кунст! - отрубил Борщенко и добавил: - Мне так часто приходилось менять свои фамилии, что я теперь сам в них путаюсь!
- Ты не запутался, а заврался, любезный!-оборвал майор.
Борщенко еще больше вытянулся, а майор перевел:
- Он был в распоряжении гауптштурмфюрера Эрнста Мейера и штурмбанфюрера Густава Кунста.
Отметив, что майор при переводе добавил имена и звания, Борщенко зарубил все это в памяти и еще более насторожился.
Реттгер заглянул в бумажку и, неудовлетворенный, задал новый вопрос:
- А кто был твой непосредственный начальник?
Никаких других фамилий Шакун не называл. Что отвечать? Кажется, влип!
- Почему не назвал своего непосредственного начальника?- спросил майор. - Кто он?
- Шарфюрер Бауэр! - выпалил Борщенко, решив, что если нужно еще какое-то лицо, то лучше его выдумать, чем растеряться и ничего не ответить.
С замиранием сердца он смотрел, как вчитывался Реттгер в свою шпаргалку, как недоуменно поднял голову и посмотрел на мнимого агента. Потом опять уставился в бумажку, пожал плечами и вопросительно обернулся к Хенке:
- Бауэр? Это после его откомандирования из Киева, что ли?
- Так точно, господин штандартенфюрер! - подтвердил Хенке, не желая ставить себя в неловкое положение.- Это после откомандирования его из Киева…
- А почему же он не назвал унтерштурфюрера Зейтца? - недовольно сказал Реттгер. - Шакун указывает эту фамилию. Спросите у него, майор, о Киеве…
- Кто в Киеве был твоим непосредственным начальником?- строго спросил Клюгхейтер.
- Унтерштурмфюрер Зейтц! - отчеканил Борщенко.
- А Бауэр кто?
- Это - после Киева…
- Аа-а… Майор повернулся к Реттгеру. - Все верно. Унтерштурмфюрер Зейтц был в Киеве, а Бауэр - это после Киева.
Реттгер отложил в сторону бумажку, подумал и сказал:
- Спросите, майор, с какой целью он был заброшен на советское судно? Что ему было поручено?
- Я должен был установить, куда следовал караван и его маршрут! - объяснил Борщенко. - А по прибытии на место сообщить об этом и получить указания,
- А как сообщить?
- У меня был портативный передатчик!
- Где он теперь?
- Утонул!
- Ты сам должен был обеспечить передачу?
- Нет, господин полковник! Со мной был радист,
- Он жив?
- Он погиб, господин полковник!
- Позывные и шифр сохранились?
- Никак нет, господин полковник! Все погибло с радистом!
- Как же ты теперь свяжешься со своим Начальством?
- Теперь я под вашим начальством, господин полковник!
Реттгер сухо улыбнулся.
- Пожалуй, этот для нас подойдет, - повернулся он к Хенке. - Зачислите его в команду охранников.
- Он, кажется, посмышленее Шакуна, - заметил Хенке.
- Смышленее вашего зубастого чурбана быть не трудно, - с издевкой сказал Реттгер. - Пусть будут вместе. Только запомните: когда придет пора срезать головы этим славянским насекомым, - вы мне доложите.
Реттгер опять перенес свое внимание на Борщенко:
- Майор, предупредите его, что он будет в команде охранников.
- Бугров! Будешь охранником! - перевел Клюгхейтер.
- Никогда ни одного выстрела я не совершу по заключенному! - твердо заявил Борщенко. - Это исключается!
Клюгхейтер посмотрел на Борщенко с изумлением.
- Это как же тебя понять? - спросил он, по-новому всматриваясь в лицо Борщенко. - Отвечай!
Борщенко почувствовал, что сорвался с роли, и стоял молча, не находя, как ответить.
- Что он говорил? - заинтересовался Реттгер, наблюдая за лицом Борщенко.
- Он говорил, что будет стараться, - коротко передал Клюгхейтер. - Но он отвык стрелять.
- Черт его знает что за странный агент! - удивился Реттгер.
- За время пребывания в советском тылу он не мог практиковаться в стрельбе, - пояснил майор. - Был все время в трудной обстановке…
- Аа-а… Ну тут он быстро восстановит свою прошлую практику. - Реттгер задумался. - Спросите его, майор, - не поручали ли ему следить за Рыниным?
- Никак нет, господин полковник! - несколько оправившись, ответил Борщенко.
- А ты хорошо его знаешь? - продолжал допрашивать Реттгер.
- Познакомился только на судне.
- Как он к тебе относится?
- Он мне доверяет.
Реттгер подумал и сказал:
- Прикажите, майор, чтобы завтра ровно к двум он явился сюда! Я попробую использовать его в разговоре с Рыниным. А сейчас пусть уходит - у меня от него заболела голова…
- Бугров! - повернулся к Борщенко майор. - Завтра в два часа дня ты должен быть здесь, А в восемь вечера явишься ко мне.
- Слушаюсь, господин майор,
- Повтори приказание!
- Завтра в два часа быть здесь, для разговора с Рыниным. А в восемь вечера - явиться к вам.
Майор загадочно посмотрел на Борщенко. Тот устал от долгого и трудного допроса и не заметил, как последним ответом выдал майору свое знание немецкого языка.
- Можешь идти!
_ Борщенко четко повернулся и вышел из кабинета,
В вестибюле его нетерпеливо поджидал Шакун.
- Ну как? - коротко спросил он, всматриваясь в лицо Борщенко. - Намылили голову? Ты аж вспотел весь!
Борщенко почувствовал, что еле держится на ногах. Он вытер пот с лица и, собрав все силы, засмеялся.
- Ну и работенку задал мне полковник! Пришлось башкой поработать и попотеть. Но зато, Федор, дело у нас с тобой будет! Я же тебе сказал, что со мной не пропадешь! Словом, - мы с тобой и здесь сумеем наладить житуху! Вот только не знаю, где я сегодня буду ночевать! В лагерь я больше не ходок. К дьяволу!
- Со мной в казарму пойдешь! - уверенно сказал Шакун. Попрошу нашего обера прикомандировать тебя к той же команде, где и я. Согласен?
- Идет! - согласился Борщенко. - Готовь мне место. А сейчас давай выйдем на свежий воздух. Упарился у полковника. Такая жарища!
НА ВЕРШИНЕ СКАЛЫ
На следующий день, с утра, Шакун водил Борщенко, уже переодетого охранником, по Центру, показывал и рассказывал, где что находится. Борщенко слушал и смотрел внимательно, и запоминал, запоминал. Все это нужно было для будущего…
Но вот, кажется, все осмотрено, а времени впереди, до явки к полковнику, все еще много.
- Куда дальше, Федор?
- А дальше пойдем сейчас в мое потаенное местечко. Есть тут у меня такое…
- Пойдем.
Они прошли к северному ущелью, по которому уходила дорога к эсэсовским казармам, и по каменному карнизу стали подниматься на вершину скалы. Карниз был такой узкий, что могучей фигуре, Борщенко было тесно и трудно. Он быстро устал и тяжело дышал.
- Ослаб ты, Павел, я гляжу, - говорил зубастый поводырь. - Но еще немного - и конец!
Они вышли на вершину, обогнули массивную каменную глыбу и оказались на небольшой уютной площадке, заросшей тощим лишайником. Импровизированная скамейка - широкая доска, пристроенная на двух камнях- придавала этому месту обжитой вид.
- Садись, отдыхай! - пригласил Шакун. - Тут моя конура… Хочется иногда укрыться куда-нибудь от нашей кутерьмы.
Усталый Борщенко тяжело плюхнулся на доску, которая затрещала под его тяжестью.
- Ты полегче, медведь, - озабоченно сказал Шакун. - Доски здесь - редкость. Эту я спер удачно, отодрал от уборной моего обера. Потихоньку притащил сюда, когда никого не оказалось близко… Уж очень здесь место удобное. В такой день, как сегодня, когда нет тумана, - все видно…
Действительно, остров просматривался отсюда очень хорошо. "Не больше пяти километров в поперечнике", - прикидывал Борщенко, стараясь запомнить расположение возвышенностей и очертания берегов.
Бухта была видна как на ладони, с пристанью и складами. Высокие скалистые берега хорошо защищали ее от океанских штормов. Шум прибоя доносился от прибрежных скал, как грохот от движущегося курьерского поезда.
- Так ты и не знаешь, Федор, где находится наш остров? - спросил Борщенко.
- Бес его знает. Спросил я как-то у своего обера, - он зарычал… Хотя… - Шакун пренебрежительно хмыкнул, - я думаю, он и сам не знает… А мне все равно где быть, лишь бы хорошо платили!
Но как ни интересовало Борщенко местоположение острова, его томили сейчас более животрепещущие дела. Он искоса поглядел на Шакуна и, как бы между прочим, спросил:
- А как подвигаются твои дела с заговорщиками?
- Тиш-ше!.. - зашипел Шакун, невольно оглядываясь, как будто здесь мог кто-либо подслушать. - Об этом замкнись! Это дело должно быть моим… Понимаешь,- только моим!
- Так ведь я спросил потому, что ты сам предлагал мне действовать сообща.
- Не пришло еще это время. Будет час, - сам позову. А пока - ни звука!..
Борщенко замолчал, боясь напортить. Потом добродушно сказал:
- Конечно, ты прав, Федор… Растреплешься раньше времени, и выхватят дело из рук… Еще и под зад дадут. А мне оно ни к чему… У меня - свое, поважнее. Пользуйся этим делом сам. Я если только советом когда помочь- не откажу.
Сердце Борщенко заколотилось. "Все, все известно! Что предпринять?.. Схватить Шакуна за глотку и вытрясти из него, что он знает?.. А потом придушить и завалить камнями. Здесь его никто не найдет. Ну, а если он не скажет или наврет? А может, и еще кто-то в курсе - Хенке, допустим? Тогда дело может ускориться. Нет, горячиться нельзя. Надо выпытать осторожно, затормозить и опередить…"
Не подозревая о том, что творилось в душе Борщенко, Шакун продолжал откровенничать:
- Там у меня есть глаза и уши. Земляк там у меня приставлен. Мне все как есть докладывает.
"Какая же это сволочь завелась в самом сердце дела?! - завопило все нутро Борщенко. - Уничтожить, раздавить гадину быстрее!.. Немедленно!.."
Борщенко напряг всю свою волю, чтобы показать на лице полное безразличие. А внутри у него все кричало: "Ну говори, стерва, говори дальше! Кто он - этот земляк, эти твои глаза и уши?.."
Но Шакун вдруг обррвал свои излияния, испугавшись, что наболтал лишнее. Он впился глазами в лицо Борщенко, а тот, равнодушно зевнул и спросил совсем о другом:
- А не знаешь, Федор, куда девались раненые с судна?
Шакун присвистнул.
- Эка хватился! Не выгружать же их было на остров! Хенке отдал их мне еще на корабле. Ну, я и поговорил с ними той ночью по душам! - Шакун осклабился. - От них теперь одни кости остались - обглодали рыбы давно.
Теряя над собой власть, Борщенко медленно поднялся, - бледный, с горящими глазами, страшный.
Шакун попятился.
- Что с тобой, Павел? Зубы, что ли, опять схватило?- догадался он. - Пойдем в казарму. Там есть аптечка. Приложишь что-нибудь…
- Пошли, - глухо согласился Борщенко.