5.
Совершенно секретно, государственной важности
Начальнику II спецотдела штаба императорского военно-морского флота
копия: Начальнику военной лаборатории "Оба" профессору Дзиро Накамура.
С глубочайшим удовлетворением информирую уважаемых лиц о том, что новое оружие, обозначенное в переданном мне циркуляре кодовым словом "фуэ", оправдало все ожидания. Я имел личное удовольствие наблюдать его действие при ликвидации советского парохода "Имандра", затонувшего со всем экипажем. Поздравляю всех вас с успехом, и да послужит он прославлению в тысячелетиях нашей несравненной Страны Восходящего Солнца и Великого императора!
Искренне склоняющий голову
Мицуеси Набунага,
капитан флота его императорского величества,
начальник группы "Тэтта".
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Резидент абвера
1.
Таня стояла к нему спиной, закрывая собою солнце, и он видел темный ее силуэт, врезанный в сине-желтое небо. Степан хотел, чтоб она повернулась, и почему-то боялся этого. И очень хотелось пить.
Желтого в небе становилось все меньше, приливали холодные краски, дрогнула и повернулась Таня, и Степан не увидел за нею солнца.
Теперь это уже не пугало, теперь он видел ее глаза и ощутил на губах край чашки - чашку протягивала ему Таня. Она сказала Степану, что это чай и его надо выпить поскорее, Степан жадно хлебнул, и упал в горло глоток соленой воды.
Звякнула и рассыпалась на части упавшая на землю чашка.
"Зачем она так?" - горько подумал Степан о Тане, но Таня исчезла. Теперь он ел горячие пирожки с мясом и досадовал, что в них много перца…
Внезапно он почувствовал, как поднимают его чьи-то руки, зеленое исчезло, синего тоже не было больше, только глухие человеческие голоса ударяли в застывшее сознание, бессильно отступали, не могли проникнуть и снова, как мухи, бились об оконное стекло, закрывшее Степанов мозг от внешнего мира.
Он вернулся, этот мир, с первым глотком воды, и Степан услыхал татаканье двигателя, и высокие голоса проникли в сознание, и Степан знал теперь, что он спасен…
2.
Трамвайная линия от Иокогамского порта до деловой части города давно нуждалась в ремонте. Вагоны валились из стороны в сторону, яростно скрежетали и повизгивали на поворотах, пассажиры хватались за ремни провисавшие от стены к стене, но терпели все это молча…
И расхлябанность дороги, и эта терпеливость пассажиров, и вся мешанина европейского с азиатским, заполонившая Иокогаму, странным образом воздействовали на Генриха Шрайбера, теперь носившего имя Генриха Раумера, нового корреспондента гитлеровской партийной газеты "Фелькишер Беобахтер" в Японии.
Неделю назад он прибыл на Острова, нанес визит германскому послу, устроил небольшой товарищеский ужин для группы немецких журналистов, проживавших в Токио.
Теперь он приехал в Иокогаму и готовился к встрече с местным резидентом абвера, тщательно законспирированным и опытным разведчиком, который должен был вывести Раумера на сверхсекретную деятельность лаборатории профессора Накамура.
Встреча была назначена на сегодняшний вечер. С утра Раумер отправился бродить по городу, знакомясь с его особенностями я обитателями. Одновременно он хотел убедиться в отсутствии слежки.
Генрих Раумер ходил по улицам Иокогамы, неожиданно садился в автобус, выезжал в пригород на такси, блуждал лабиринтами жалких лачуг и крохотных магазинчиков-лавчонок, толкался в толпе грузчиков в порту и сейчас возвращался на дребезжащем трамвае в город.
Его притиснули к задней стенке тормозной площадки, молодая девушка с густой черной челкой на раскрасневшемся лбу прижалась грудью к его рукам, Раумер держал их локтями вперед, еле сдерживая волну распаренных человеческих тел.
Девушка попыталась высвободиться, повернуться к Раумеру плечом, трамвай дернулся, под ногами заскрежетало, снова упали люди, трамвай набирал скорость.
Раумер стоял рядом с девушкой, она подняла голову, посмотрела ему в глаза, тряхнула челкой, отвернулась и стала пробиваться к выходу.
Вряд ли ей удалось бы выйти, но Раумер отчего-то решил покинуть трамвай. Он раздвинул людскую массу, энергично пуская в ход локти, встал впереди девушки, и она пошла за ним, как миноносец в кильватер линкору.
Спрыгнув на мостовую, Раумер подал девушке руку, стукнули деревянные подошвы гэта, она слегка присела, благодаря за помощь, и скользнула мимо Раумера, исчезнув за прозрачной дверью парикмахерской, где вместо вывески сверкал стеклянный шарик.
Раумер проводил ее взглядом, достал платок и вытер шею. Трамвай ушел. Тени удлинились и в ряде мест перекрыли узкую улицу. До встречи оставалось два с половиной часа, и по-прежнему было жарко.
Следовало перекусить. Раумер был аккуратен, строго соблюдал режим, а сегодня он еще не обедал. Прямо перед ним блестели большие окна, полузакрытые изнутри шторами. Над окнами во всю стену большими буквами написано по-английски: "Голотурия". Раумер отверг европейскую кухню и медленно пошел по узкому тротуару, разглядывая витрины.
Через сотню-другую шагов он набрел на китайский ресторанчик, после некоторого раздумья миновал и его. В тридцать восьмом году Раумер несколько месяцев провел в Китае и никак не мог привыкнуть есть нечто довольно вкусное, но неизвестно из чего приготовленное.
Наконец он нашел то, что искал. В прохладной комнате плотный японец усадил его на татами - циновку из рисовой соломы. И Раумер сел, скрестив ноги, - обувь его осталась у порога. Перед ним поставили низкий столик, и слуга-японец принес кусочки сваренных в мясном бульоне овощей в плоских фаянсовых тарелочках черного цвета с красным солнцем в самой середине. Появились перед Раумером на столике и сладкая тыква, запеченная в тесте из рисовой муки, молодые побеги бамбука, креветки, рыба, по виду навага, в длинных своеобразной формы тарелках, рис в лакированных деревянных чашечках. Рядом со столом поставил слуга чашу с водой и положил стопку салфеток в соломенном подносе.
Когда все оказалось готовым к трапезе, японец низко склонил туловище, коснулся ладонями колен, Раумер кивнул, и слуга удалился.
Салфетку Раумер опустил в воду, крепко выжал и вытер ею лицо и руки.
Он никогда не бывал в Японии, встречался с японцами в Китае, и после разговора на Тирпицуфере, 74, в Берлине, прочитал немало книг об этой стране. Он не знал, сколько проживет здесь, но считал своим долгом узнать обо всем как можно больше, впитывал первые впечатления. Таким Раумер был всегда и везде, и этот обстоятельный и серьезный подход к любому заданию вместе с хорошо развитой логикой мышления и другими данными ставили его в ряд лучших разведчиков третьего рейха.
Начав с бамбука, Раумер медленно прожевывал пищу, запивал ее оранжадом, после каждого блюда опускал в чашу с водой салфетку и вытирал руки. Он обдумывал предстоящий разговор с резидентом и восстанавливал в памяти подробную психологическую характеристику этого человека, составленную двадцать лет назад. Время от времени в нее вносились коррективы, и была она теперь жизнеописанием Адольфа Гофмана-Таникава, сорокапятилетнего хирурга из Иокогамы, родившегося от немца Гофмана и японки Мицу Абэ.
Адольф Гофман-Таникава, подполковник германской армии, выпускник медицинского факультета Берлинского университета, родился в 1897 году в Токио. Отец его, Конрад Гофман, занимал второстепенный пост в германском посольстве. В то же время неофициальная его должность была настолько значительной, что сам господин посол втайне от остальных сотрудников советовался со своим подчиненным.
У Гофмана-старшего и его жены Мицу Абэ был единственный сын, названный Адольфом, в честь деда отца. Носил он и японское имя - Миямото. Так называла его мать, и маленький Гофман с детства привык к двойной жизни: Миямото - для матери, привившей ему японские привычки и традиции, и Адольф для отца, считавшего, что немец, а сын для него был только немцем, везде и всегда останется представителем великой нации.
Трудно сказать, чья линия одолела бы, но пятнадцатилетнего Адольфа-Миямото отец отправил в Германию в Штутгарт к своей сестре Эльзе.
Мицу Абэ больше никогда не видела своего сына. В год окончания им гимназии он должен был вернуться домой и жить здесь, готовясь в университет. В какой именно - родители не решили, но Конрад был не против и японского, на чем особенно настаивала мать, имевшая определенное влияние на мужа. Впрочем, у Конрада были особые мотивы не спорить по этому поводу.
И был уже Адольф на обратном пути домой, когда началась мировая война. Пароход Гамбургской судоходной компании интернировали в Суэце, а Гофман-младший плыл на нем пассажиром…
Следы его затерялись. Несколько лет не было о нем слышно. За это время умерла мать Мицу Абэ, а отец окончательно перестал верить в возвращение сына.
Сын вернулся в девятнадцатом году. Старый Конрад сильно сдал и попросил у нового правительства отставку. Ему не отказали, и они вернулись с сыном вдвоем с Штутгарт, в голодную Германию двадцатых годов.
У Адольфа были доллары, отец привез фунты стерлингов. Поэтому жилось им совсем недурно, и можно было начать дело, но младший Гофман поступил в Берлинский университет.
Никто не знал, что он делал и где был эти четыре года. Не знал этого и отец. Но архивы хранили дату и название места: 25 мая 1916 года, город Кейптаун. Они значились под обязательством Адольфа Гофмана сотрудничать с германской разведкой.
По окончании университета молодой Гофман уехал в Японию, оставив престарелого отца на попечении тети Эльзы. Довольно быстро он завоевал популярность. Этому в значительной степени способствовали его обширные связи, в том числе и с родственниками по материнской линии.
Через восемь лет Адольф принял японское подданство, и к фамилии Гофман добавилось - Таникава. Так звали отца Мицу Абэ. Японские друзья называли его Миямото, а европейцы Адольфом. (Вскоре это имя стало известно всему миру. Гофман очень гордился своим тезкой Адольфом Гитлером.).
А потом пришла из Германии телеграмма - заболел старый Конрад и умер.
Адольф жил один, он не обзавелся семьей, но слабого пола не сторонился, скорее наоборот.
Генрих Раумер в который раз опустил салфетку в чашу с водой, в подносике осталось салфетки две или три, вошел японец-слуга, он принес чай.
Раумер почувствовал, как одеревенела правая нога, но сидел не шевелясь, и только отпустив слугу, расправил ногу, растирая ее ладонью.
После чайной церемонии Раумер расплатился по счету, вышел через раздвинутые ширмы-двери и с удовольствием определил, что за полтора часа, затраченные им на японский обед, солнце успокоилось и перестало мучить иокогамцев.
Ноги, затекшие из-за непривычной позы, постепенно отходили, до встречи оставалось около часа, Раумер решал пешком идти к дому Гофмана-Таникава. Он не спрашивал дороги: хорошо изучил план Иокогамы и знал, что минут через сорок будет в нужном ему месте.
3.
Падал снег. Ветра не было. Колючие снежинки летели в воздухе, падали ему на грудь, цеплялись к ресницам, снова летели и, обессилев, падали, наконец…
Бакшееву стало холодно, он шевельнулся и открыл глаза. В сознанье проникло тарахтенье двигателя, он шевельнулся, и голос сверху сказал по-японски:
- Очнулся. Дайте ему сакэ.
У рта Степана появилось горлышко фляги, он приподнял голову и после глотка, другого увидел звездное небо.
Он понял, что находится в кунгасе, вокруг японцы, наверное, рыбаки. Сильный запах рыбы Степан тоже стал теперь различать.
Над ним склонился человек, лица его не было видно.
- Фонарь, - коротко бросил он.
"Наверное, старшина", - подумал Бакшеев. Он сощурился от света фонаря. Старшина долго смотрел на Степана, потом спросил:
- Ты кто? - помолчал и добавил: - Рюскэ, янки, инглис?
Бакшеев молчал, и свет ушел от его лица.
- Молчит, - сказал человек с фонарем. - Но живой будет. Глаза у него живые.
- Это с того корабля человек! - крикнул кто-то сквозь шум двигателя. - Слышали взрыв днем?
- Почему ты думаешь, что с корабля? Если был взрыв, то обязательно значит корабль? - возразил другой голос.
- Хватит болтать, - оборвал их старшина. - Эй, на носу! Приготовь багор, сейчас подходим.
Хлопнул двигатель и замолк. Тишина вдруг превратила кунгас в невесомый ковер-самолет, и он понес Степана Бакшеева к новым, необыкновенным приключениям.
4.
Дом, где жил доктор Адольф Гофман-Таникава, представлял собой типичный "бунка-дзютаку" - распространившийся в двадцатом веке гибрид традиционного японского жилища и европейского строения. Первыми к их строительству приступили деловые люди, японцы, связанные коммерческими и иными контактами с представителями неазиатского мира. Особенное развитие эта уродливая архитектура, пытающаяся совместить несовместимое, получила в приморских городах, теснее других соприкасавшихся с тем, что чуждо и неприемлемо японской душе.
В "бунка-дзютаку" Гофмана-Таникава японская часть дома служила для приема соответствующей категории гостей, постройка европейского типа предназначалась для других.
Впрочем, сам доктор жил в обеих, в зависимости от настроения и расы очередной любовницы. Белых он принимал как правило только в комнатах, покрытых циновками - татами.
Генриха Раумера хозяин встретил радушно, расспрашивал о Берлине, новостях с Восточного фронта, угостил плотным ужином в добром немецком духе: "Вспомним Фатерлянд, дорогой земляк". Сосиски с капустой были недурны, пиво из холодильника тоже. Раумер сказал об этом доктору, хозяин довольно заулыбался и сказал, что готовил он сам, для земляка старался.
Вспомнилось: о любви резидента к тайнам кулинарии тоже есть строчка в характеристике, и Раумер усмехнулся. О деле пока не было сказано ни слова. Адольф Гофман-Таникава был довольно высок для японца, несколько полноват, скулы едва обозначались на лице, волосы темно-каштановые, густые, голова с широким лбом без признака плеши или намека на лысину. Прямой нос и большие, прижатые назад уши, подбородок вялый, слегка раздвоенный. Мало японского было в облике хозяина, разве что глаза выдавали, свидетельствовали о его причастности к островной нации.
После ужина Гофман-Таникава предложил сигареты и посерьезнел сразу, давая всем видом понять - настало время приступить к делу. Раумер начал первым:
- Итак, что вы можете добавить к сообщению, которое вы передали в Берлин?
- Почти ничего. Но с вашей помощью я надеюсь проникнуть в тайну.
- Располагайте мною. Я к вашим услугам.
- Благодарю вас.
Гофман-Таникава легким щелчком сбил с сигары серую шапочку пепла в перламутровую раковину.
- Мне стало известно, что лаборатория профессора Накамура находится на одном из необитаемых островов Тихого океана. Координаты острова тщательно засекречены. Их знают три-четыре человека во всем государстве. Мне эти люди известны. Попытаться сделать их информаторами бесполезно - правоверные самураи, фанатики. Пришлось действовать другим путем.
Доктор выдержал паузу. Раумер, смотревший во время разговора в сторону, повернул голову и вопросительно взглянул на него.
- Через профессора Накамура, - с явным удовольствием произнес Гофман-Таникава.
Раумер приподнял брови, но ничего не сказал, разочаровав хозяина; Гофман-Таникава рассчитывал на больший эффект.
- Разумеется, косвенно, - сказал доктор.
Раумер больше не смотрел в сторону.
- Случайность, не больше, но главное в нашем деле - искать в хаосе случайного то, что необходимо явится залогом успеха, - несколько рисуясь, сказал Гофман-Таникава.
Эту черту его характера Раумер отметил в своей памяти еще в Берлине.
- Года три назад я принял в свою клинику молоденькую медицинскую сестру. Она пришла ко мне с рекомендацией моего коллеги, ведающего медицинской школой, эту школу и окончила девушка. Хороший отзыв и приятная внешность заставили меня принять положительное решение.
- Нет, нет, - сказал он, заметив мелькнувшую на губах Раумера улыбку, - это не то, о чем вы подумали. Просто в моей клинике существует правило: обслуживающий персонал воздействует благотворно на больных и привлекательной внешностью а том числе.
Коллега мой оказался прав: у Тиэми Тода был природный дар сестры милосердия. Через год она стала лучшей моей помощницей в операционной, а ведь ей было лишь восемнадцать. Жила Тиэми с матерью, скромная, трудолюбивая девушка, я привязался к ней как к родной дочери. И вот случайность. Недавно умирает ее мать, она болела давно, иной раз я заглядывал в их квартирку, кое-чем помогал. Перед смертью мать Тиэми Тода передает мне шкатулку с просьбой распорядиться ее содержимым по своему усмотрению, но не оставить девочку без помощи.
В комнату неслышно вошла то ли экономка, то ли служанка хозяина - высокая японка с плоским и до удивления круглым лицом.
Она подняла левую руку вверх и пошевелила пальцами, потом согнула руку в локте и сделала ею полуоборот в воздухе.
Доктор ответил ей похожим жестом, только правой рукой, женщина кивнула и выскользнула из комнаты.
- Китоки - глухонемая, очень удобно иметь такую особу в доме, - сказал Гофман-Таникава. - Скоро придет Тиэми, я вас представлю.
- Эта необходимо? - спросил Раумер.
- Особой необходимости в этом нет, но и вреда тоже. Ведь наши отношения с вами вполне легальны.
- Хорошо, я не возражаю. Продолжайте, пожалуйста.
- Короче, в шкатулке были жемчужины, довольно ценные, хватило бы Тиэми закончить медицинский факультет, но главное для нас не это. В шкатулке я обнаружил документы, неоспоримо доказывающие, что Тиэма - дочь профессора Накамура!
- И он, конечно, ничего об этом не знает? - спросил Раумер.
- Естественно, он никогда не был женат, и мать Тиэми, бывшая любовница Накамура, никогда и никому о рождении дочери от него не говорила.
- Гм, это уже что-то… И как вы использовали такой козырь?
- Постарался, чтобы об этом узнал папаша. У меня не было почти никаких сведений о его нраве, но я попал в точку. Очевидно, старик догадывался о возможном существовании ребенка. Как бы там ни было, но он примчался сюда, в Иокогаму, хотя я знаю, как трудно, даже ему, добиться разрешения покинуть остров. И вот тут-то я сделал свою игру. Профессору требовался ассистент, опытный патологоанатом, он искал его через свое ведомство, об этом узнал я и подсунул старику своего человека, некоего Косаку Хироси, специалиста моей клиники. У меня он работает совсем немного, я знаком с ним по Китаю, но Косаку свой человек, и, кроме того, он неравнодушен к Тиэми.
- Он обработан вами?
- Тут дело сложнее. Косаку Хироси выполнял ряд моих поручений, не зная истинного их назначения. Он тщеславен и любит деньги. У меня есть на него компрометирующие материалы. Но задания, связанного с профессором Накамура, он не получил. Думаю, лучше сделать это вам. Вас я представлю Хироси как моего близкого друга, и вы быстро найдете с ним общий язык.
- Отводите от себя удар в случае провала?
Раумер сощурился и в упор посмотрел на хозяина.