- Тюрьме не обязательно иметь четыре стены и решетки на окнах, чтобы быть таковой, - сказал Бурсали. - Скоро вы это поймете и тоже начнете пить, как я, как все в этом райском уголке для монстров.
Что-то - горячий воздух или темное облако, закрывающее горизонт, - подсказало Уилсону, что доктор прав.
7
Окоченение в коленях прошло. Уилсон начал прогуливаться с доктором Бурсали по побережью. Сначала глаза не могли адаптироваться к нищете, но однажды утром, как-то вдруг, Уилсон привык к чужим страданиям. Горячий ветер гонял зловоние над островом, солнце лежало желтым грейпфрутом в нестерпимо голубой чаше неба. Как и предсказывал доктор, Уилсон пристрастился к спиртному.
Прямо у забора, который окружал невольничий барак, располагался деловой центр. Узкая улица жестяных пивных с открытым фасадом пересекалась с более широкой улицей борделей и прочих коммерческих предприятий: палаток менял, прилавков для торговли овощами, ломбардов и театра теней, где без перерыва давали что-то вроде спектакля "Панч и Джуди". Дважды в неделю старики, занимая часть тротуара, раскладывали на одеялах у грязных лавок руту - гигантские африканские турнепсы, главный продукт питания на острове. Мерой стоимости при купле-продаже служили раковины каури, американские сигареты и любые деньги, ценность которых определялась не номиналом, а размером и цветом. На большие красочно оформленные банкноты Италии и Франции продавалось больше руты, чем на американские "зеленые", хотя те были раз в десять дороже.
Уилсон с доктором проводили по нескольку часов ежедневно в пивной, владельцем которой был экс-пират с Ямайки, называвший себя Беном Ганном в честь пирата из "Острова сокровищ". Рябой кусок фанеры на ржавых пятидесятигаллоновых бочках из-под моторного масла служил стойкой, упаковочные клети и пустые пятигаллоновые банки из-под краски притворялись стульями и столами. Наиболее ходовым товаром в этой забегаловке был "рамфустиан" - сногсшибательная смесь из местного пива, джина и чего-то типа хереса, изготавливаемого здесь из дикорастущих ягод. Грязная пластиковая молочная бутылка с этим зельем стоила полфунта раковин. Уилсон пил "рамфустиан" из щербатой кофейной чашки без ручки. Доктора хорошие манеры не волновали: он лакал прямо из горла. На другой стороне улицы играл бупандийский тинка-джаз, расположившийся на подмостках, сооруженных из старых шин и картонных ящиков. Веселая ритмичная музыка поднималась вместе с горячим воздухом в такое же небо.
Уилсон слушал музыку, глядя на многолюдную улицу. В послеполуденный час пивная была пуста, если не считать пары негров, упившихся до потери сознания и лежавших ничком на грязном полу. Бен Ганн восседал за стойкой на трехногом стуле, покуривая марихуану. Глаза у него были красные. Неровные, вселяющие ужас пучки волос перехватывала матерчатая лента. Нездоровая кожа имела оттенок пережаренного кофе. Тараканы размером с ладонь Уилсона беспрепятственно бегали по стойке: Бен Ганн не обращал на них никакого внимания.
Бурсали, заверив Уилсона в том, что лихорадка денге лишь временно поражает печень, заказал очередную бутылку "рамфустиана". У доктора в рваном саквояже, скрепленном скотчем, лежали около десяти фунтов раковин и несколько итальянских банкнот. Он крепко держал сумку между ног.
- Я вам говорил, на этом острове нечего делать, кроме как пить, - сказал он Уилсону.
- Возможно, вам, - ответил Уилсон. - Но я уберусь отсюда, как только вернется Крикет.
Бурсали потряс головой:
- Несбыточная надежда. Тридцать Капитанов не позволят вам уйти. Этот остров - секрет международного значения. Вы когда-нибудь видели в "Нью-Йорк тайме" заголовок типа "У берегов Африки обнаружен пиратский рай. Работорговля - процветает"? И не увидите. Если он, паче чаяния, появится, декадентские сообщества Запада вынуждены будут что-то предпринять. А это не понравится определенным кругам Европы, Америки и Японии, которые зарабатывают здесь большие деньги.
- Я до сих пор с трудом в это верю. - Уилсон махнул рукой в сторону поглощенного активной деятельностью порта. - Пираты! Тысячи пиратов. А "Тридцать Капитанов" вообще звучит как цитата из "Джилберта и Салливана". Кто они такие? Откуда пришли?
- Это нищие и бродяги со всего света, - пояснил Бурсали, - затравленные члены всех запрещенных партий, отчаянные смельчаки всех национальностей. В том, что они здесь собрались, нет ничего удивительного; эти осиные гнезда появляются как грибы после дождя на окраинах мира. Вспомните семнадцатый век: великая пиратская республика в Порт-Ройал на Ямайке, девятнадцатый век: Кампеш и Ки-Уэст. Пираты рангом ниже капитана могут "завязать" только на Четырех Саблях. На противоположной стороне острова есть нечто вроде санатория для состарившихся морских разбойников - небольшая деревня с серным источником. Они ее называют Пеглег-Бей. Если кто-то выразит желание пожить в другом месте, то найдет его на дне морском.
- Этот человек прав, - подал голос Бен Ганн из-за стойки. - Наше место на Четырех Саблях. А когда мы умрем, могилой нам станет море. Таков устав, парень. Что пиратов, что пленников - всех за борт.
- Но вы, Уилсон, другое дело, - добавил Бурсали шепотом. - Страшно сказать, до чего другое. Боюсь, до отставки вам не дожить.
У Уилсона, как всегда, по спине побежали мурашки.
- О Боже…
- Конечно, это меня не касается, но, насколько я слышал, насчет вашей любовницы Пейдж есть договоренность.
- Да, парень, она женщина Португи, - сообщил Бен из-за стойки. - Португи больше не с кем трахаться.
- Заткнись, Бен, - приказал доктор.
- Он председатель совета Тридцати Капитанов, он…
- Нет! - Уилсон стукнул кулаком по столу. - Я не хочу знать. Что бы там ни было.
Доктор пожал плечами, мол, не хочешь - не надо.
- Тот, кого не волнует, что небо вот-вот упадет ему на голову, умный человек, - изрек Бен Ганн, - ибо никакая шляпа не спасет его от удара.
8
Прошло три дня.
Уилсон принимал холодную ванну. Неожиданно перед ним возник Бурсали. Глаза широко раскрыты, одежда в беспорядке, перегар - как обычно.
- Вы не стучите? - удивился Уилсон.
- Я не мог, - ответил доктор. - В этом доме нет дверей. Вытирайтесь и одевайтесь. Вам кое-что нужно видеть.
- Мы идем в город?
- Да.
Уилсону еще не доводилось бывать в городе лачуг вечером. Сам доктор предостерегал его от этого мероприятия.
- А разве не опасно? Доктор отмахнулся:
- При всех тех микробах, что здесь благоденствуют, и дышать опасно.
По темным неухоженным улицам Бурсали привел Уилсона к невольничьему рынку. Оказавшись за колючей проволокой, Уилсон обратил внимание на скопление людей около барака. Одни мужчины в деловых костюмах толпились у распахнутой двери, другие стояли поодаль небольшими группами и тихо переговаривались. Из барака лился яркий белый свет. Уилсон услышал чихание и треск генераторов. В воздухе резко пахло бензином.
- Что происходит?
- Ночной бал, - пояснил Бурсали. - А я доктор по вызову на тот случай, если кто-нибудь подвернет ногу. Идемте.
Внутри ангар освещался прожекторами, укрепленными на стропилах. Воняло потом, смолой и дезинфекцией, прямо как в школьном спортзале. Зрительская трибуна располагалась вдоль стены, деревянная платформа перед ней была с баскетбольную площадку. Уилсон и доктор остановились сбоку от трибуны, футах в тридцати от помоста. Вскоре Уилсону жутко шибануло в нос.
- Они выходят из камер, - сказал доктор. - Вы чувствуете их запах. Отдрайте барак сверху донизу, обработайте самыми мощными химикатами, все равно он будет вонять. Верь я в Бога, сказал бы, что вообще весь этот остров смердит аж до райских врат.
Зрительскую трибуну начали заполнять европейцы (чисто выбритые лица как полумесяцы над белыми сорочками и одноцветными галстуками), японцы (в руках неизменные калькуляторы), арабы (новомодные костюмы, на пальцах бриллиантовые кольца). Послышался приглушенный говор на универсальном языке, принятом в деловых кругах.
Привели первую партию рабов: десять молодых бупандийцев, прикованных друг к другу цепями из нержавеющей стали, кольца цепей в свете прожекторов блестели подобно монетам. Уилсон увидел отчаяние в глазах африканцев, почувствовал запах ужаса, волнами исходивший от черных тел. Предпоследний парень упал на колени и стал молиться своему богу громким истерическим голосом, его подняли на ноги ударами кнутов.
Торговля шла на английском языке, синхронно переводившемся на дюжину других языков через наушники. Высокий аукционист в смокинге изъяснялся как человек образованный, тем не менее его речь казалась Уилсону мерзким жаргоном:
- Комплект из десяти сильных самцов для полевых работ. Что я могу сказать? Все хороших кровей, доставлены прямо из джунглей и сертифицированы врачами нашей компании. Гарантия - шесть месяцев трудоспособности в тяжелых условиях за исключением несчастных случаев. Пятьдесят тысяч американских долларов. Кто больше?
Бизнесмены принялись поднимать карандаши, и цена пошла вверх. Лот был продан за семьдесят пять тысяч.
Второй лот, семь крупных анду из горного клана, известного своей выносливостью, ушел за сумму в полтора раза больше. В течение последующих часов хорошо одетые представители промышленных держав Востока и Запада приобрели восемьсот африканцев - мужчин, женщин и детей.
Уилсон повернулся к Бурсали:
- Как такое возможно… - От возмущения у него перехватило дыхание.
Доктор пожал плечами:
- Вы наблюдаете, как функционирует мировая экономика, друг мой. Транснациональные корпорации - я имею в виду производителей всего, чего угодно: от деталей компьютеров до синих джинсов, - нуждаются в дешевой рабочей силе, дабы удержать накладные расходы на низком уровне. А что дешевле раба? Не нужно выплачивать пенсии и пособия, выделять средства на страхование от болезней и отпуска. Трезвый расчет - и только.
- Но куда их отправят? Где все эти фабрики, поля? - с трудом выговорил Уилсон.
Доктор нагнулся к нему.
- В южной части Тихого океана существуют некие острова, - зашептал он. - Есть они и у африканского побережья, и в Центральной Америке, и в Яванском море. Повсюду, где процветает коррупция, где правительства смотрят на рабство сквозь пальцы. Вы спросите, почему же молчат цивилизованные страны. А никто ничего не знает: болтуны остаются здесь навеки. Но с другой стороны, согласитесь, утечка информации всегда присутствует. Так, может быть, работорговля - не такой уж большой секрет? Может быть, содружество цивилизованных стран просто не хочет этого знать? Простите за банальность, но людям с телевизорами, автомобилями и прочими игрушками глубоко наплевать на судьбу нескольких тысяч бедных африканцев. Что касается лично меня, то я не хочу сейчас ни о чем больше думать, кроме как об очередной порции джина.
9
После аукциона мужчины в белых куртках и галстуках-бабочках организовали на набережной вечеринку с закусками. На длинных, застеленных скатертями столах возникли омары и икра, фазаны под стеклянными колпаками, молочные поросята и ростбифы. Лебеди из мороженого сразу начали таять. В баре появился набор превосходных вин и крепких спиртных напитков. Из пластмассового фонтана забило шампанское. На корпоративных яхтах зажглись разноцветные огни, отсвечивая в темной воде. Уилсон увидел среди яхт "Компаунд интерест", осевшую на правый борт.
- Когда вы в последний раз пробовали икру на этом проклятом острове? - спросил доктор Бурсали, протискиваясь через толпу бизнесменов.
Уилсона, испытывавшего душевные муки, подташнивало. Он опрокинул стаканчик неразбавленного виски "Бурбон" для успокоения нервов и посмотрел на скопление деляг и кипящий океан за ними. Цивилизации существовали едва ли не мгновения в течение долгого дня истории; люди нужны были ей лишь для того, чтобы обеспечивать порядок. Хаос в образе зверя прятался в тени сразу за их костром и выжидал, когда наступит его срок. Регулярно работала почта, церкви были переполнены, электрические лампы приятно освещали комнаты, а через миг огромные города в руинах и на пустырях волчий вой.
Уилсон не заметил, как рядом очутился мужчина в деловом костюме. Уилсон сначала обратил внимание на шелковый пиджак цвета морской волны, на красный галстук, на золотые часы "Ролекс" и лишь потом сообразил, кто это.
- Вам получше, Уилсон? - спросил Акерман. - Я слышал, вы болели.
- Я не узнал вас без ваших очков, - сказал Уилсон, когда к нему вернулось самообладание. Фраза была неуклюжей, но ничего остроумнее он придумать не смог.
- Я в контактных линзах, - улыбнулся разговорчивый Акерман. - Никогда не ношу очки на деловых встречах. - Он покровительственно положил руку Уилсону на плечо. - Как они к вам относятся?
- Хорошо, - ответил Уилсон. - А к вам?
- Вообще-то я чувствую себя вполне сносно, - ответил Акерман. - Этот парень Пейдж весьма деловой предприниматель. Миллиард, который он потребовал за меня, я предложил использовать в обоюдных интересах. - Речь его вдруг убыстрилась, в зрачках засверкал хищный огонек. - Торговля, которую Братство ведет здесь, - просто фантастика. Чувствуется рука гения. Полезно всем. Мы богатеем и одновременно снимаем демографическое напряжение в Африке. Превосходно. Капитализм чистой воды в действии. Если вы меня спросите…
- Что произошло с капитаном Амундсеном? - спросил Уилсон.
Огонек в глазах Акермана погас. Миллиардер, моргая, посмотрел на свой стакан и перевел взор на "Компаунд интерест":
- Я слышал. Он был хороший человек. Воистину. Очень жаль, что он сейчас не может присоединиться к нам.
Акерман вновь посмотрел на Уилсона и увидел нечто такое, что заставило его попятиться.
- Убийца! - вскричал Уилсон. - Работорговец! Ведь это люди, а не партии товара!
Некоторые бизнесмены перестали есть и повернулись в их сторону.
- Р-рабство, - начал, заикаясь и моргая, Акерман, - это всего лишь экономический термин, связанный со стоимостью, и не совсем точный притом. Мы предпочитаем использовать выражение "некомпенсированный, или принудительный, труд"…
Уилсон не дал ему закончить мысль. Он ринулся вперед, обеими руками схватил миллиардера за шею и стиснул пальцы. Зрачки Акермана расширились, глаза понемногу стали выкатываться из орбит, и левая линза, крутясь, покатилась по щеке, как крупная слеза. В следующий момент два официанта оттащили Уилсона от Акермана. Миллиардер, отчаянно хватая ртом воздух, завалился на молочного поросенка и сполз на тротуар. Шелковые брюки с треском лопнули.
Доктор Бурсали взял Уилсона за плечи.
- Быстро со мной, - шепнул он на ухо бывшему пациенту и повел его сквозь толпу.
На полдороге к холму Уилсон остановился, брызнув грязью, закрыл кулаками глаза и беззвучно зарыдал. Бурсали раздавил лужу около него и закурил сигарету.
Когда рыдания прекратились, Уилсон потряс кулаком в сторону барака.
- Не знаю как, но я остановлю это дерьмо, клянусь.
- Я тоже хотел, - угрюмо заметил доктор. - Но что может сделать любой из нас против их машины? Напрасно я взял вас сегодня с собой. Я и не предполагал, что это вызовет столь мощный духовный кризис.
Они замолчали, потому что говорить было больше не о чем.
По черной полусфере над заливом пробегали огоньки грузовых судов, готовых к приему живого товара.
10
Сезон дождей начался со странного свечения на небе. Тяжелые темно-красные тучи ходили на зеленом фоне, как недовольные богини в греческой пьесе. Но дождя не было еще несколько дней, лишь увеличивалась влажность, по мере ее уплотнения воздух, казалось, становился чем-то вроде зыбучего песка. На горизонте неясными посланиями сверкали молнии, откуда-то издалека доносились звуки барабанного боя. Наконец в полночь небеса разверзлись, и вода хлынула как из ведра. Громоподобный шум разбудил Уилсона, и он, потея на большой кровати под противомоскитной сеткой, был вынужден слушать визги, идущие из города лачуг.
На рассвете он встал и подошел к окну. Половину холма смыло в бухту, отчего черная вода покраснела от грязи и мусора.
- И так каждый год, - сказал доктор Бурсали, придя на свой десятичасовой завтрак и стакан джина. - В течение последующих месяцев умрут от переохлаждения от пяти до десяти тысяч человек. В мае выжившие отстроят заново жилища, в кучах мусора появится еще больше коричневых младенцев, приплывет несколько тысяч беженцев из Африки, и весь этот мерзкий, несчастный цикл повторится.
Они сидели за полированным дубовым столом на кухне: дождь пробил дыры в полосатом тенте над двориком. Доктор покончил с первым стаканом джина, грустно вздохнул и налил второй. Это утро ничем не отличалось от предыдущих. Но Уилсон внезапно почувствовал какую-то перемену вокруг и понял, что больше не может слушать этого человека без возражений.
- Доктор, вы хоть раз пытались покинуть остров?
Бурсали уловил обвинительные нотки в его голосе и снова вздохнул:
- Вы имеете в виду бежать? Но каким образом? Мы здесь заперты более надежно, чем в бараке. - Впрочем, когда он подносил стакан ко рту, рука у него дрожала.
- Должен же быть какой-то способ, - продолжил Уилсон. - Если беженцы способны приплыть сюда из Африки, значит, можно проделать и обратный путь. И рассказать властям об этом проклятом острове.
Доктор ничего не ответил. Его усталые, покрасневшие глаза, веки, обведенные красной каемкой, напоминали Уилсону о черепахе, спрятавшейся в панцирь. Вена на докторском носу пульсировала в мягком ритме отчаяния.
Уилсону стало жалко Бурсали. Однако что-то такое витало в воздухе и так действовало на него, что он не мог сдержаться:
- Вот что я думаю, доктор. Вы алкоголик. Мне кажется, именно поэтому вы и уехали из Швейцарии и по этой же причине никогда не пытались бежать с острова. Вы нашли себе самое подходящее место. Кто заметит в этой мерзости запустения, что доктор пьян?
Еще не закончив последнюю фразу, Уилсон понял, что сказал правду. И пожалел об этом, но было уже поздно.
Доктор Бурсали встал, покачиваясь, сохраняя, насколько хватало сил, достоинство, и провел пятерней по редеющей каштановой шевелюре.
- Я понимаю. Сезон дождей. Существуют исследования. Необычно плотная атмосфера оказывает гидравлическое давление на определенные химические вещества в мозге. Я сам испытываю то же самое - становлюсь дерзким, раздражительным, недовольным всеми. Хотел бы посмотреть на вас через три месяца, когда погода прояснится.
Он залпом допил джин и ушел через кухню в дождь.