7
Уилсон вышел из автобуса почти во сне и, спотыкаясь, побрел по улице Оверлук. Промышленная часть района Рубикон была наполнена унылым гулом, напоминающим шум воды, текущей по камням в пустынной местности. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Туман в голове не рассеивался. Уилсон открыл уличную дверь своего дома, поднялся по потертым ступеням и отпер двойной замок на стальной двери. За ней была еще одна дверь из раздвижных стеклянных половинок, далее находился небольшой холл, которого едва хватало на то, чтобы разместить подставку для зонтов и поломанный приставной столик. Карты Таро лежали на столике рядом с запасными ключами и полудюжиной мелких монет. Уилсон пристально посмотрел на карты, и душу снова охватило ожидание чего-то страшного.
В гостиной пахло грязными носками, хотя окна, выходившие на канал Харви, были постоянно распахнуты. Кондиционер стоял только в спальне. Тонкий слой пыли покрывал жизнь Уилсона, как книги, что стояли на полках, занимавших все стены от пола до потолка, а также на каминной полке. Впервые он пожалел, что у него нет кошки, которая приветствовала бы его, когда он возвращается домой. Но он понимал, насколько жестоко оставлять кошку одну в доме на целый день, потому и не заводил ее. Ни с того ни с сего следующий вдох, следующая секунда показались Уилсону невыносимыми. Он снял с полки книгу "Покорение новой Испании" Бернала Диаса, пальцем стер с обложки пыль и поставил обратно. Минуло еще немного времени. Он вошел в спальню и переоделся, достал из холодильника пиво и включил телевизор, как делал это каждый вечер в течение недели.
На середине "Новостей", когда Уилсон начал дремать, зазвонил телефон.
Он вздрогнул и выпрямился. Андреа отправилась в Денвер на двухдневный отдых менеджеров. Кто же это мог быть? Постепенно, расставаясь то с одним, то с другим приятелем, Уилсон остался без друзей. Он подождал, пока телефон зазвонил в пятый раз, и поднял трубку. Руки вспотели от страха.
- Да?
- Уилсон? - прозвучал женский голос.
Молчание.
- Это Уилсон Лэндер?
- Кто это?
- Уилсон, это Сьюзен Пейдж.
- Пейдж? - удивился Уилсон.
- Вы меня знаете. Крикет. Неужели забыли? Вы приходили во вторник в магазин "Нэнси", а потом сводили меня на ленч в ресторан. Я заказала там дорогое вино.
- Да, помню, - сказал Уилсон, пытаясь казаться недовольным, но вместо этого рисуя в воображении ее волосы, отливающие медью при солнечном свете. В какой-то момент ему вспомнилась Андреа, летящая на запад с рассылочными ведомостями на коленях, на лице - неизменное выражение деловой обеспокоенности, усиливающейся по мере того, как она заново проверяет на калькуляторе цифровые данные.
8
Обычный вечерний субботний спектакль в Бенде. У джипов, попавших в пробку на улице Купера, - прицепы с поклажей.
Вдоль грязной мостовой иммигранты из тех стран, где мужчины носят тюрбаны, а женщины ходят в парандже, ведут бойкую торговлю дешевыми солнцезащитными очками, бижутерией и теннисками, которые разложены на фанерных лотках. На углу улицы Мортон и Пятой авеню сухорукий мужчина зубами дергает струны трехструнной гитары, а на другой стороне Мортон женщина в инвалидной коляске поет арии из "Бригадуна" столь пронзительно, сколь позволяют легкие. Пение происходит в сопровождении окарины, вырезанной из картофелины. В крохотных салонах при магазинах цыганки предсказывают судьбу, сидя за складными карточными столиками. В воздухе висит желтое облако выхлопных газов.
Уилсон пробился сквозь людское месиво на улицу Макдермот, дошел до гостиницы "Орион" и через служебный вход проник в бар, где обнаружил Крикет за стойкой под большими электронными часами.
- Привет, - сказал он. - Что пьем?
Она с улыбкой оглянулась:
- Мартини. А что еще можно получить в "Орионе"?
Он уселся рядом, и она поцеловала его в уголок губ. Уилсона несколько удивил этот жест, но Крикет, похоже, ничего не заметила.
- Ух ты! Я немного измазала тебя губной помадой. - Она послюнявила палец и вытерла ему нижнюю губу.
Уилсон попросил мартини и оливки. Когда заказ принесли, он сделал большой глоток и принялся изучать Крикет поверх своего стакана. На сей раз она была не в свитере и хлопчатобумажных брюках, которые ей не слишком шли, а в облегающей полосатой кофточке и модных расклешенных брюках из какой-то тонкой ткани. Эта ткань позволяла заинтересованным лицам разглядывать плавные линии ее бедер и ног. На тонкой талии красовался широкий кожаный пояс с прямоугольной пряжкой, на запястьях позвякивало с полдюжины серебряных браслетов. Губы лоснились от помады, непослушные темно-рыжие волосы были зачесаны назад и собраны в изящный пучок. "Кабы не испорченные тяжелой работой руки, - подумал Уилсон, - ее можно принять за модель, сошедшую с обложки модного журнала "Вог"". У него засосало под ложечкой: ведь не исключено, что она разоделась подобным образом ради него.
Они пили мартини и смотрели, как заведение наполняется народом. Гостиница "Орион" была построена в 1915 году (Кальвин Кулидж однажды останавливался в ее президентском номере). Отель пользовался популярностью примерно тридцать лет, но его доходы падали вместе с доходами постояльцев, и к концу шестидесятых годов он превратился в простую ночлежку для проституток и торговцев наркотиками. В начале восьмидесятых годов в большие, роскошные апартаменты с видом на канал Харви и улицу Флит начали заезжать представители богемы и гомосексуалисты. За этой миграцией последовали вегетарианские рестораны, магазины здоровой пищи, кофейни и букинистические магазины, которые выросли, как грибы после дождя, на каждом перекрестке. В 1989 году знаменитый французский дизайнер приобрел обветшалую гостиницу. Он сорвал потускневшую позолоту в холле и модернизировал номера, оборудовав их стальными раковинами, обставив модными ширмами и мебелью под крокодиловую кожу. За два миллиона долларов он вернул бару его прежний вид, включая стенную роспись 1928 года, выдержанную в стиле Максфильда Перриша и изображавшую Джорджа и Марту Вашингтон, пьющих на отдыхе виски с водой, мятой и сахаром в Маунт-Верноне.
Уилсон глядел на чопорную Марту с ее капором и выражением деловой женщины на лице и не мог подавить в себе мимолетного воспоминания об Андреа, смешанного с чувством вины. Ему было трудно уводить взгляд от груди, обтянутой полосатой кофточкой. Он никогда не изменял Андреа. Но не делал ли он этого сейчас?
Разговор не клеился. Крикет покончила с мартини. Она сняла губами три маслины с пластмассовой сабельки, прожевала и решительным жестом поставила на стойку стакан.
- Ты не хочешь спросить у меня, как я узнала номер твоего телефона?
- Да, - ответил Уилсон. - Я думал над этим. Мне казалось, ты не знаешь моей фамилии.
Крикет улыбнулась:
- Я чрезвычайно хитрая особа, а значит, опасная. Лучше сразу предупредить тебя об этом. После работы во вторник я пошла в "Д'Айл" и сказала менеджеру, что ты мой любовник, мол, мы сильно поссорились, я рву с тобой всякие отношения и принципиально желаю заплатить за ленч. Он достал оплаченный по кредитке счет и - вуаля! - твоя фамилия и номер телефона у меня в кармане.
- Так ты заплатила по счету?
- Нет. Это был лишь предлог. Я позволила менеджеру отговорить меня от опрометчивого поступка.
Они заказали еще по одному мартини, и Уилсон начал расслабляться. Огни бара отражались в серебряных украшениях Крикет. Появились симпатичные, богато одетые молодые люди из высшего общества. Уилсону стало стыдно за свой старый спортивный пиджак в клеточку, любимые штаны цвета хаки, поношенные башмаки и мятую рубашку с расстегнутым воротничком.
- Я немножко не к месту одет, - сказал он, кидая взгляд на хорошо сидящие костюмы итальянского пошива и вечерние платья.
Крикет махнула рукой:
- К черту! Ты выглядишь так, как нужно.
- Это как?
- Ну… - Она задумалась на мгновение. - Как молодой Грегори Пек в "Долине решений". Видел?
- Нет, - признался Уилсон.
Она начала было рассказывать содержание фильма и бросила:
- Поверь мне, дурацкая картина. Пек играет серьезного молодого человека. Кстати, весьма убедительно. Если честно, я всегда была по уши влюблена в него.
Уилсон сменил тему разговора.
Какое-то время они беседовали о путешествиях и о море. Крикет служила не только на яхтах богачей. В неполных двадцать лет она нанялась на каботажный пароход, принадлежавший другу ее отца. Уилсону мало где довелось побывать, поэтому он слушал как завороженный истории о Рангуне и Маракайбо, о Сантьяго-де-Чили и Бангладеш. Она видела, как дерутся на ножах в кварталах Вальпараисо. Видела туземцев на Борнео, которые до сих пор охотятся за головами своих врагов и живут в каменном веке, и больных желтой лихорадкой. Видела и мятежи, и прекрасные закаты, и косяки странных безымянных рыб, и разрушительные ураганы у африканских берегов.
- О Боже! - воскликнул Уилсон. - У тебя была потрясающая жизнь!
- Да, - согласилась Крикет. - И если я задерживаюсь на одном месте слишком долго, то начинаю толстеть, лениться и скучать. Вот почему я постоянно жду вакансии. Как только подвернется что-нибудь стоящее, сразу слиняю.
- Тогда пришли открытку из Тимбукту, - попросил Уилсон.
- А что, вполне возможно, - пообещала Крикет.
- Мне нравится идея пути, - сказал Уилсон, - но не сам путь. По правде говоря, плохой из меня вояжер. Я с трудом засыпаю. Не могу ходить по-большому в общественную уборную. Мне нужно принимать ванну. Так что путешествие продолжительностью более трех дней скорее всего окажется весьма мучительным.
Крикет рассмеялась.
- Есть еще кое-что, - добавил Уилсон. - Несколько лет назад я проходил стажировку в Суринаме, на раскопках, которые финансировали Ашлендский колледж и Немецкий банк. Это единственный раз, когда я уезжал за пределы континентальной части США. У нас был трейлер с кондиционером и прочими удобствами, включая кабельное телевидение благодаря спутниковой антенне, но все это не снимало налета чужеродности. По-моему, у каждого места есть душа. Ну, как в воде - бактерии. И требуется масса времени, чтобы приноровиться к ней. Привыкнуть к тому, как пахнет воздух после дождя, как солнце по утрам освещает деревья. Только тогда ты имеешь право сказать, что по-настоящему узнал место. А может быть, там следует похоронить своих родителей. Черт, на это способна уйти жизнь многих поколений.
- Да ты романтик, - резюмировала Крикет.
- Я просто чувствителен к окружающей среде, - поправил Уилсон. Из осторожности он не обмолвился о мучительном ожидании чего-то страшного. - Вот тебе причина, по которой я ушел из археологии. Бродить по миру, откапывать чужие кости… Нет, полагаю, лучше читать об этом в "Нэшнл джиографик".
Он посмотрел на свои часы, цифры высвечивали десять двадцать две, бар был уже переполнен. Их оттеснила в угол шумная компания в смокингах и вечерних платьях: мужчины - богатые и наглые, женщины - загорелые и пьяные. Одна дамочка смеялась как гиена и прямо в ухо Уилсону. От сильного смеха часть выпитого спиртного пошла у нее носом.
- Ты не хочешь пойти еще куда-нибудь? - Уилсон положил руку на спину Крикет, нагнулся. И вдруг почувствовал, как через пальцы словно пробежал электрический заряд.
- Да, - ответила Крикет. - Если поторопимся, то успеем на пару последних забегов.
- Забегов? - удивился Уилсон.
9
Собачий трек в парке "Мимоза" являл собой потрепанное воспоминание о днях былой славы. На устремленных ввысь башнях облупилась светло-зеленая краска. Над главным входом вокруг неоновых трубок, изображавших гончую собаку, моргали лампы дневного света. Большие часы остановились на двух с четвертью лет тридцать назад в какой-нибудь ветреный день. Со стороны парковки собачий трек был похож на океанский лайнер, брошенный ржаветь в сухом доке.
Крикет расплатилась с таксистом и, миновав ворота, пошла, а с ней и Уилсон, по цементной дорожке, усыпанной проигравшими билетами и окурками. Над головой жужжали дуговые лампы. В воздухе стояли запахи сигарет, песка, ночи и слабая вонь собачьей мочи. Сейчас был перерыв между забегами. Грумы, недоразвитые юнцы в шортах, носках до колен и лакированных ботинках с застежками, вели восемь разношерстных гончих по песчаному овальному полю к стартовым воротам. Две дюжины игроков опирались на ограждение, наблюдая за жалким парадом. Уилсон обратил внимание на мрачных костлявых пожилых людей в рубашках с короткими рукавами и мягких круглых шляпах с плоскими круглыми тульями и загнутыми кверху полями, на крутых юнцов с бачками в кожаных пиджаках, небрежно наброшенных на плечи. Грязные дети копались в мусоре на бетонированной площадке. Какой-то китаец жевал кусок свинины и вглядывался в темноту за поворотом шоссе.
Несколько выживших мимоз, из тех, которые раньше украшали центр поля, клонились под напором ветра подобно тому, как тает и скособочивается под электрической лампой сахарная вата. В медных волосах Крикет вспыхнул слабый розовый огонек.
- Ты когда-нибудь бывал здесь?
- Нет. Я видел это место только со стороны шоссе.
- Как оно тебе нравится?
- Жалкое, гнетущее зрелище. - Уилсон огляделся. - Должно быть, это то самое место, куда мужская половина человечества отправляется по субботним вечерам.
- Перестань быть слишком чувствительным к окружающей среде, - одернула его Крикет. - Или следует сказать, перестань быть снобом?
- Хорошо, - смутился Уилсон. - Зачем мы сюда пришли?
Крикет взяла его за руку.
- Я собираюсь расплатиться с тобой за две бутылки вина, - сказала она и повела его к застекленной трибуне.
В баре сидели два старика, вонявшие перегаром, и курили сигары. Стойка была окантована ржавой полосой из хрома. Местное телевидение показывало гонки для тех игроков, которым было лень оторвать задницы от стульев. Собаки стояли на старте.
Уилсон занял столик, а Крикет пошла к стойке. Вернулась она с программой и двумя пинтами дешевого "Колониального лагера" в пластмассовых кружках.
- На собачьих бегах лакай, что даю, - пошутила она и опустила кружки на столик.
Уилсон пригубил зелье и скорчил брезгливую гримасу. Оно напомнило ему о колледже, о пьяных поездках в набитых битком машинах и пустых банках, катающихся по полу перед задним сиденьем.
Крикет подвинула к нему программку бегов:
- Парень за стойкой говорит, осталось два забега, у нас есть семь минут, чтобы сделать ставки. Ты выбери собак, а я заплачу. Выигрыш - в твою пользу. Будем надеяться, что уйдем отсюда с достаточным количеством денег, чтобы оправдать затраты на вино и кое-что оставить на мелкие расходы. Ну, давай развлечемся.
Уилсон взял программку и посмотрел на цветные врезки. В голове до сих пор бродил мартини, выпитый в "Орионе", и он еле-еле сосредоточился на кличках собак: Лорд Дарси, Южный ветер, Бартоломеу Робертс, Медовая роза, Мнемозин, Сумасшедшая восьмерка.
- Собачьи бега. Мой отец переворачивается в гробу.
- Не думай о нем, - посоветовала Крикет. - Делай свое дело. - Она улыбнулась, и ее улыбка показалась Уилсону опасной и неотразимой, другой такой ему раньше видеть не доводилось.
- Когда речь идет о лошадях, - заметил Уилсон, снова глянув в программку, - главный фактор - жокей. В данном случае перед нами собаки, а они, по слухам, капризны и непредсказуемы…
- Вот видишь? Ты настоящий игрок.
- Я не игрок, - возразил Уилсон и почувствовал, как что-то в нем перевернулось. Он выбрал Лорда Дарси и Мнемозин, интуитивно решив, что они примчатся первыми.
Крикет сделала ставки в последний момент, и они отправились на трек, прихватив пиво. С моря дул влажный ветер. Собак загнали в ячейки, где они сразу стали лаять и выть.
- А вот и наш попрыгунчик, - объявил диктор, когда грум принялся прилаживать к центру чучело зайца.
Прогремел выстрел, ячейки открылись, и собаки рванули вперед, сминая друг друга. Перемешалось все: задние и передние лапы, собачьи номера и поднятый в воздух песок.
Собаки, выбранные Уилсоном, пришли первой и второй. Крикет поставила два доллара. Она вернулась от кассового окошечка улыбаясь и вручила Уилсону шесть десятидолларовых купюр.
- Новичкам везет, - сказал Уилсон, пытаясь выглядеть равнодушным, но улыбку с лица согнать не сумел.
В последнем забеге разыгрывался кубок "Мимозы" для сук, не имевших вязки. Участвовали восемь собак. У Уилсона в животе началось странное вращение. Ладони вспотели. Страсть выиграть ощущалась как металлический привкус во рту. Опротивев самому себе, Уилсон швырнул программку в ближайшую проволочную корзину для мусора.
- Давай уйдем отсюда, - предложил он. - У меня нет ни малейшего желания заниматься этим.
Крикет положила ему руку на грудь. В зеленоватом свете ламп ее глаза блестели, как изумруды.
- Последний забег, - сказала она серьезно и спокойно. - Сделай это для меня. Пожалуйста.
Ветер надоедливо хлопал флагами. Уилсон заметил, как обнаженные части рук Крикет покрываются мурашками. Он наобум перечислил клички:
- Майсор, Эмма и Цветочек.
Выигрыш составил пятьдесят к одному на трехдолларовую ставку.
Обретя шальные деньги, Крикет для возвращения в город наняла лимузин. Это был "линкольн-континентал" выпуска 1941 года, длинный, как жилой бот, с большими блестящими крыльями, множеством хромированных деталей и открытым местом для водителя. Хозяин трека хранил эту старину для крупных игроков, но никто его никогда не использовал, и внутри автомобиля пахло пылью и плесенью. Плохо выбритый шофер не имел ни галстука, ни пиджака. Он был в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами и бейсбольной кепке с логотипом парка "Мимоза" на тулье. Он казался слегка раздосадованным тем обстоятельством, что пришлось везти их в город, и с недовольной миной вручил им бутылку подарочного фирменного шампанского.
Громадная машина медленно выбиралась на шоссе. Вслед из динамиков неслась механическая музыка сороковых годов в стиле свинг. Сквозь стекло, отгораживающее пассажиров от водителя, проникал слабый зеленоватый свет, высвечивающий контуры тела Крикет с деликатностью застенчивого любовника до тех пор, пока она не откинулась на спинку сиденья, в темноту. Уилсон выпил три бокала шампанского еще до того, как они достигли выезда № 17 к Пальмире и Ист-Морее. Вино обладало прогорклым, нездоровым букетом, тем не менее Уилсон выпил и четвертый бокал и сразу сильно опьянел.
- Я же говорила, это у тебя в крови. - Голос Крикет прозвучал с другого конца сиденья как-то приглушенно.
- Тяга к спиртному? - пробормотал Уилсон.
- Везение, - пояснила Крикет. - Уверяю тебя, удача, успех, или как там еще это назвать, передается по наследству. Подумай только, как ты сейчас рисковал! Ты подряд выиграл на паре и на тройке собак, соревновавшихся за "Кубок невязаных сук"! Поразительно! Ты, наверное, еще более хороший игрок, чем твой отец.
- Да пойми ты наконец, я никудышный археолог, - сказал Уилсон, с трудом ворочая языком. - Эти кости просто достали меня.
- Что? - не поняла Крикет.
- Извини, - очнулся Уилсон. - Я не привык к такому количеству вина. Обычно я веду вполне уравновешенную жизнь.
- Не долго тебе осталось вести такую жизнь, - улыбнулась Крикет из темноты. Уилсон увидел ее зубы и подумал о Чеширском коте.