- Вы чего, дядя Петро? - спросил Ленька.
- Заложник, - задумчиво проговорил рыбак и через минуту вновь повторил: - Заложник...
Эта мысль пришла внезапно, вот только сейчас. И вытеснила все другие мысли. Даже подкрадывающийся припадок отступил, дрожь унялась, и в голове как-то сразу прояснилось. "Ленька был заложником, - думал рыбак. - А Моренц не может быть заложником?.."
Калугин и цигарку не докрутил. Бросил на землю, спрятал в карман кисет. Встал со скамьи, сказал Леньке:
- Ну, ты гуляй, Ленька, а я пойду. Дела есть.
*
Чтобы не обращать на себя внимания, Петро Калугин старался идти помедленнее, осторожно обходил лужи. Несколько раз он останавливался и, убедившись, что за ним никто не следит, шел дальше. В глухом переулке, куда он наконец свернул, Петро остановился около небольшого домика и посмотрел на окно. Край занавески был подколот булавкой: "все в порядке".
Не стучась, Петр вошел в калитку. Запущенный двор весь зарос бурьяном, и только у самого крыльца была раскинута маленькая клумба с цветами. Петро неспешным шагом прошел через двор, поднялся на крыльцо, еще раз огляделся и постучал.
Дверь открыл Христо Юрьевич Араки.
- Что нового? - сразу спросил он.
- Гестаповцы взбесились, - ответил Петро, входя. - После того как подорвали депо, Моренц получил подкрепление. Сегодня в город прибыло человек десять ищеек. Моренц о них сказал: "Это то, что надо".
- А Иван Глыба? Удалось его повидать?
- Лучше бы я его не видал, Христо Юрьевич, - вздохнул Калугин.
Петро сел напротив Христо Юрьевича, положил руки на колени.
- Думка одна появилась насчет Ивана, Христо Юрьевич. Расскажу вам, может, одобрите... Порешить я хотел Моренца, а теперь...
- Рассказывай. Ум хорошо - два лучше, - ответил грек.
Петро начал излагать свой план. Христо Юрьевич слушал, не перебивая. А когда Петро кончил, спросил:
- Убежден ты, Петро, что Моренц доверяет тебе до конца? Это очень важно, понимаешь? Если заподозрит - плохо будет, Петро. Тогда уж наверняка не сносить головы ни Ивану, ни тебе.
- Верит он мне, Христо Юрьевич, - горячо сказал Калугин. - Верит! По глазам его вижу.
Христо Юрьевич надолго задумался. Казалось, он забыл и о Калугине, и о том, что Петро сейчас говорил. Он изредка покачивал головой, говорил: "Да... Так..." Наконец посмотрел на Калугина, едва заметно улыбнулся.
- Неплохо, Петро, неплохо. Если, конечно, Моренц ничего не почует. Ну, а люди?
- Люди будут! - живо откликнулся Петро. - Свистну только, скажу: Ивана Глыбу выручать! Все рыбаки пойдут.
- Нет, так не годится, Петро. Не можем мы доверять тем, кого плохо знаем. Опасно это.
- Нужно всего пять-шесть человек, и того меньше. Разве не найдем?
- Найти-то найдем, да сейчас каждый человек на счету. А риск все-таки большой.
Петро нахмурился. Исподлобья взглянув на грека, он глухо проговорил:
- А Иван Глыба не на счету? Он мало сделал?
- Не кипятись, рыбак, - усмехнулся Христо Юрьевич. - Сделал Иван немало. И никто этого не забудет. А люди для операции... Найди трех человек, Петро, которым ты веришь, как себе. А еще двух найду я. Договорились?
Калугин посветлел.
- Договорились, Христо Юрьевич. А как насчет "Мальвы"? Без нее хуже будет.
- С "Мальвой" свяжемся. В назначенный срок придет в условленное место.
Петро собирался уже уходить, но Христо Юрьевич задержал его.
- Куда свою мамашу и братишку отправишь? - спросил он.
- Договорюсь, Христо Юрьевич. Недалеко тут поселок есть, там у нас хорошие знакомые. Из рыбацкого нашего сословия. Крепкий народ.
- Хорошо. А Ленька? Может уйти с вашими? Возьмут?
- А как же, Христо Юрьевич! Такой мальчонка!..
Петро Калугин попрощался и вышел. На душе у него стало спокойно, будто он уже выполнил свой план.
Несколько дней "Мальва" стояла в гроте, ни разу не подняв паруса. Позади топей немцы выставили мощный кордон, прижав партизан к морю. Связи с городом почти не было. В отряде остро ощущался недостаток продовольствия. Командир отряда настаивал послать на Большую землю радиограмму с просьбой сбросить на парашютах сухарей и консервов. Комиссар категорически возражал. "Мы не иждивенцы!" - говорил он.
Краев часто приходил на шхуну. С тех пор как Иван Глыба не вернулся на корабль, здесь почти никогда нельзя было услышать ни шутки, ни смеха. Даже Юра Араки по целым суткам не размыкал рта. Ходил по палубе насупившийся, угрюмый.
Однажды комиссар прибыл на шхуну как раз в тот час, когда там шел ожесточенный спор. Юра, сидя на кнехте, кричал:
- Глыба правильно говорил: забились мы в эту крысиную нору и даже не чихаем. Что? Ты помолчи, Нинка, скажешь потом. Где наш Глыба? Что сделали мы, комсомольцы, чтобы помочь своему товарищу? Ничего не сделали! Ничего!
- Ты что-нибудь предлагаешь? - тихо спросил Саша. - Или просто покричать захотелось?
- Это ему иногда помогает, - усмехнулась Нина.
- А вы что, довольны жизнью? - еще больше горячился Юра. - Вам нравится, что партизаны, отрывая от себя, кормят вас, как сосунков? Милые, мол, деточки, берите, кушайте, мы еще на одну дырку ремни подтянем... Стыдно!...
Саша угрюмо посмотрел на товарища.
- Ты в чем нас упрекаешь?
Юра уже почти совсем поправился. Только бледность еще не сошла с его смуглого лица. Сейчас же у него на щеках горел нервный румянец.
- Ты в чем нас упрекаешь? - повторил Саша. - Мы что, прячемся?
- Ага, вот удачное слово, Сашка! Мы именно прячемся. Вот в этой самой крысиной норе.
Краев стоял на шлюпке и с интересом слушал спор. Ему нравился этот не в меру горячий паренек, и сейчас комиссар с улыбкой смотрел на Юру.
Молодой рыбак Василий Ляшко, заменявший сейчас шкипера, стоял у рубки, не вмешиваясь в спор комсомольцев. Он с таким видом посасывал коротенькую трубочку, как будто был здесь случайным человеком и его мало интересовало то, что происходит на корабле.
Честный, работящий, смелый, он был на редкость флегматичным человеком. В любую погоду, будь то сильнейший шторм или полный штиль, Ляшко одинаково спокойно выходил на рыбацком баркасе в море, и никто и никогда не мог бы по его лицу узнать, что он чувствует. Бывало, пробудет в море два-три дня, собьет в кровь ладони, не поймав ни одного пескаря, возвратится на берег и невозмутимо скажет: "Дрянная рыба. Не идет". И когда приводил баркас, до краев наполненный судаками и сазанами, также невозмутимо заявлял: "Идет рыба..."
Всякое про него рассказывали. Однажды, далеко от берега, попал его баркас в шторм. Четыре дня рыбаков носила по морю буря, сорвала парус и смыла за борт бочонок с пресной водой. Рыбаков на баркасе было пятеро. Один все время сидел на руле, остальные по очереди вычерпывали воду. На третий день двое обессилели и легли на дно баркаса.
А шторм не стихал. К вечеру обледенели мачты и борта, и баркас все больше стал погружаться в воду. Надежды на спасение не было никакой. Сдался еще один, упав рядом с лежащими на дне. Не разгибая спины, Ляшко вычерпывал и вычерпывал воду, посасывая пустую трубку. Потом не выдержал и четвертый рыбак. Он уснул прямо за рулем. Ляшко заметил это уже тогда, когда баркас стал боком к волне и огромная масса воды хлынула в него. Ляшко спокойно спихнул с кормы рулевого и сел на его место... Теперь ему пришлось управлять баркасом и вычерпывать воду. Он привязал к рулю веревки, взял концы в руки и спустился на дно полузатопленного баркаса...
Какой силой обладал этот человек! Он работал четвертые сутки без отдыха, и вода, которую он выливал за борт, была окрашена кровью, стекавшей с его ладоней...
Так его и нашел спасательный катер. Василий стоял на коленях, глаза у него были закрыты, во рту торчала пустая трубка.
Его окликнули с катера. Он приподнял голову и спросил:
- Вы чего?
Лицо рыбака не выражало ни испуга, ни удивления, ни радости. Когда у него начали спрашивать, каким чудом им удалось спастись, он медленно переступил с ноги на ногу и ответил:
- Шторм был. Выплыли однако. Табачок у кого-нибудь есть?
Набив трубку, он с удовольствием затянулся и лег "на часок" отдохнуть.
Ляшко первый заметил комиссара, но тот махнул ему рукой: молчи.
- Да, как бы вы там ни говорили, - продолжал Юра, - выходит, что мы прячемся. Замаскировали "Мальву" и сидим. Сухари есть, сахар бывает. Говорят, комиссар хлопочет: деток, мол, нельзя обижать. Скоро молочко на шхуну доставлять начнут... А главное, никто тебя не подстрелит, как куропатку. Точно?
Саша и Нина молчали. Возможно, им нечего было возразить, а может быть, просто надоело спорить.
Артем Николаевич поднялся на шхуну. Поздоровавшись, он спросил у Юры:
- А ты очень сожалеешь, что тебя до сих пор не подстрелили, как куропатку?
- Я? - Юра смутился. - Честно говоря, Артем Николаевич, не очень. Еще не забыл того, что было. Но сидеть в этой норе...
Саша сказал:
- Юра прав. Сидеть противно. А что делать?
- Что делать? Пойдемте в кубрик, потолкуем.
Они спустились в кубрик, Краев сел на койку и начал:
- Товарищи, в городе собираются организовать побег Глыбы. Как - я не знаю. Известно только, что им может понадобиться шхуна. И в определенный час она должна быть там...
*
Петра Калугина в гестапо считали за своего. Моренц подарил Калугину пистолет, неделю назад распорядился выдать ему двести марок, и вообще ни для кого не являлось секретом, что он крайне расположен к рыбаку. Больше того, среди подчиненных Моренца ходили слухи, что капитан доверяет русскому больше, чем кое-кому из гестаповцев.
Когда Петро появлялся в сером каменном здании, где был штаб Моренца, у него даже не спрашивали пропуска. Калугин проходил по коридору, садился неподалеку от кабинета Моренца и подолгу сидел молча, ожидая, что капитан может его позвать. Просидев так часа два, рыбак поднимался и уходил, предварительно выпросив у гестаповцев несколько сигарет.
Иногда Моренц действительно вызывал Калугина, усаживал его напротив себя и начинал расспрашивать о том, какая рыба водится в этом море, как ее ловят, как делают паюсную икру. Петро оживлялся, подробно отвечал на все вопросы, но о своем обещании сходить с Моренцем на рыбалку не заикался. Терпеливо ждал: Моренц сам вспомнит об этом, сам предложит выйти в море.
Однако гестаповец, казалось, совсем забыл о своем желании поймать севрюгу. Может быть, был занят, может быть, чего-то выжидал. И Калугину приходилось делать вид, что он тоже забыл об этом.
Теперь все изменилось. Калугин понимал: потеряв всякую надежду что-нибудь выжать из Ивана Глыбы, Моренц не станет долго с ним возиться и в любой момент может приказать или расстрелять его, или повесить.
Надо было торопиться. О том, что он идет на огромный риск, Петро думал, но это не пугало его. Он боялся только одного: как бы Моренц чего не учуял.
Калугин пришел в гестапо уже под вечер. Сел на свое обычное место, посидел немного, потом сказал одному из гестаповцев:
- Дело есть к господину капитану. Спроси: можно? Гестаповец ничего не понял. Тогда Калугин подошел
к двери кабинета, ткнул себя в грудь, кивнул на дверь:
- Я - туда. К господину капитану. Дело. Понимаешь, дело?..
Гестаповец догадался. Постучал к Моренцу, приоткрыл дверь, что-то ему сказал.
Через минуту рыбак сидел напротив Моренца и говорил:
- Севрюга сейчас пошла, господин капитан. Время такое, что нельзя упустить. Хорошая рыбалка должна быть, понимаете?
- Куда севруг пошла? - спросил Моренц, протягивая Петру сигарету.
- С моря к гирлам идет, - ответил Петр. - Икру метать. Икры много сейчас в севрюге, время такое. Сетки я достал, господин капитан. Баркасик тоже есть справный.
- О! - капитан с интересом взглянул на Калугина, улыбнулся. - Севруг - это гут. Поймать будем?
- Голову на отрез! - Петро ребром ладони провел по горлу. - Мне бы пару ваших солдат на подмогу, господин капитан. Четырех рыбаков я подговорил, обещал им долю с улова. Оно, конешное дело, потом им под зад коленом вместо рыбы, но без них никак не обойтись. Хорошие рыбаки. А вам, господин капитан, самому не обязательно с нами идти. Как там ни говори, а баркасик грязноват. - Петро с уважением поглядел на новый мундир гестаповца, перевел взгляд на вычищенные до блеска хромовые сапоги. - Мы уж как-нибудь сами, господин капитан. Рыбная ловля - дело не господское, мы понятие имеем...
Сказал и весь внутренне напрягся, ожидая ответа. Все зависело теперь от того, как примет капитан его предложение. Вдруг скажет: "Гут. Солдаты будут. Иди, Калугин, в море с ними... И тогда весь задуманный план полетит к черту, и больше не на что будет надеяться. Пропадет Иван Глыба, лучший друг Петра Калугина, так и унеся в себе ненависть к нему и великое презрение...
- Ты не хотель взять меня компаньон? - засмеялся Моренц.
- Боже упаси, господин капитан! За великую честь посчитаю. Но...
- Понимайт, - сказал Моренц. - Ты не бояться. Одеваем другая одежда, и все будет гут. Где есть твоя баркасик?
- За мыском, господин капитан. Поселок там рыбачий, в поселке этом и нашел я посудину.
- Будем посмотреть. - Моренц нажал кнопку, вызвал адъютанта и приказал подготовить машину.
Поселок прилепился к обрыву. Было здесь такое запустение, точно в поселке никто и не жил. Только бродили по берегу босоногие ребятишки, копались в песке, глядели на море. При виде немецкой машины они, как воробьи, разлетелись в разные стороны. Осталась одна девчушка в латаном-перелатанном платьишке. Она продолжала сидеть у самого берега, с любопытством глядя на непрошеных гостей. Когда машина остановилась, Петро вылез, подошел к девчушке и, приподняв ее с песка, хлопнул ладошкой по голому задику.
- А ну, живо отсюда!
Девчушка убежала.
Баркасик был небольшой - обычная "посудина", как говорил Петро, с кормовым и носовым кубриками, с одной мачтой и кливером. Двое рыбаков со швабрами в руках стояли на носу, двое других на корме перебирали сетки.
Вслед за Калугиным из машины легко выпрыгнул Моренц. Он огляделся по сторонам, приказал шоферу не покидать машины и подошел к баркасу. Все четверо рыбаков сошли на берег. Петро сказал Моренцу:
- Надежные люди, господин капитан. И хорошие рыбаки.
Моренц изучающе вглядывался в лица. И в каждом с удовлетворением находил выражение покорности и какой-то придавленности. Он пальцем поочередно указал на каждого и спросил:
- Ты, ты, ты и ты - есть рыбак?
Ответил самый пожилой, со следами оспин на лбу и щеках:
- Так точно, господин офицер. Рыбаки. Рыбалкой, значит, раньше промышляли...
Моренц вытащил из кармана пачку сигарет.
- Курить.
Четыре руки с огрубелыми от работы и морской воды пальцами потянулись за сигаретами.
- Премного благодарны, господин офицер, - сказал все тот же пожилой рыбак. И, потупившись, добавил: - У нас тут вопросик один есть, господин офицер. Если, значит, дозволите, зададим этот вопросик.
Моренц кивнул:
- Можно спрашивать.
Рыбак не спеша закурил, кашлянул, смущенно переступил с ноги на ногу.
- Мы вот об чем, значит. Насчет того, что севрюгу заловим, сомневаться не приходится. Рады, как говорят, стараться услужить вам, господин офицер. Но только чтоб и с нами без обману. Кончим рыбалить - нам, значит, на казан.
- Что есть такое "казан"? - не понял гестаповец.
- Это есть такое, - ответил рыбак, - чтоб из улову рыбы нам выделить за честную работу нашу. Потому как, сами знаете, господин офицер, насчет харчишек сейчас туго, а у нас детишки мал-мала меньше, камрады то есть маленькие. И у каждого брюхо подтянуто до крайности...
- О, на казан будет! - рассмеялся Моренц. - Обман не будет. Немецкий офицер есть честно.
Моренц по трапу, спущенному на берег, взошел на баркас. Заглянул в носовой кубрик, потом в кормовой - остался доволен.
- Гут кораблик, - сказал он Петру. - Экзотик есть. Рыбалка ехать сегодня?
- Завтра, господин капитан, - ответил Петро. - Приготовиться получше надо. Завтра после полдня выйдем, к вечеру само что ни на есть лов хороший.
- Гут. - Моренц взглянул на Калугина, спросил: - Что еще просить от меня?
- Пару людей еще на подмогу, - ответил Петро. - Прикажите, господин капитан, своему адъютанту, чтоб двух солдат выделил, которые подюжей. Одним нам не оправиться...
Моренц стоял у борта и непрерывно курил. Третий раз закидывали сетки, в трюме лежало уже два небольших сомика, десятка три крупных лещей и судаков, а севрюги пока не было. Гестаповец вошел в азарт. Он покрикивал на Петра Калугина, на рыбаков, на двух своих солдат, которые помогали рыбакам. Солдаты старались изо всех сил, френчи их взмокли.
Петро успокаивал Моренца:
- Не беспокойтесь, господин капитан, севрюга будет. Истинный господь, будет! Она завсегда ближе к вечеру идет.
- Скоро надо! - торопил Моренц. - Вечер уже есть, севруг нет.
Вечер действительно спускался на море. Все сумрачнее становилось небо, затягивался вечерней дымкой далекий берег, темнела голубоватая вода...
Моренц дважды хотел приказать Петру Калугину возвращаться в поселок, но передумывал: уж очень сильным было желание удивить своих друзей лично им пойманной севрюгой. Да и ничто вокруг не вызывало в нем никаких подозрений, сколько ни всматривался он в морскую даль. Вода и вода. Только однажды милях в в четырех-пяти от баркаса проплыл немецкий транспорт в сопровождении двух боевых катеров.
А Калугин искусно уводил баркас к старому молу.
- Севрюга будет, господин капитан. Истинный господь, будет!.. - говорил он.
Третий замет оказался удачным. Еще не вытащили на борт и половины сетей, как рыбаки почувствовали: бьется в них или севрюга, или огромный сом. А когда рыбина всплыла на поверхность и ударила хвостом по воде, Петро крикнул:
- Севрюга!
Моренц и сам уже видел, что это была большая севрюга. Глаза у него еще больше загорелись охотничьим азартом, он засуетился, хотя и не знал, что теперь, надо делать.
- Скоро! Скоро вытаскивайт сетка! - закричал капитан.
- Скоро нельзя, - ответил Петро. - Уйти может рыбина. Надо осторожно.
Он, как и рыбаки и солдаты, тоже выбирал сеть, вспотел от напряжения, но все время украдкой поглядывал то на Моренца, то на своих помощников.
Рыбина снова всплеснулась. Вода у самого борта взбурлила, запенилась. Калугин крикнул:
- Господин капитан, помогите! Уйдет, проклятая!
Моренц схватился за край сетки, начал тащить.
- Вон она, вон! - Калугин, казалось, и сам испытывал искреннее волнение. - Федорыч, давай крюк! Николай, будешь глушить! Тащите, братцы, тащите!
Наконец сети подвели к борту, закрепили и приподняли севрюгу над водой. Она с остервенением билась, точно надеялась разорвать сети и уйти в море. Моренц опять закричал:
- Скоро вытаскивайт!