6
Задолго до рассвета два всадника ехали по дну ущелья. Где-то далеко за горным хребтом вставало солнце. Горы на фоне неба казались черными. Внизу, где ехали всадники, туман плыл над ручьем. Ветки шиповника и тянь-шаньской березы сгибались над водой. Листья на шиповнике были бурые и коричневые, на березе - ярко-оранжевые и желтые. Пятна осенних листьев отражались в воде, в тех местах, где течение было спокойное. Горы внизу, у дна ущелья, заросли лесом. Ели цеплялись корнями за крутые склоны. Корни вились между камнями. Все ветви елей были повернуты в одну сторону, по направлению ветра. Ветры дули из ущелья. Над лесом виднелись кустарники, еще выше - каменистые осыпи и поросшие низкой травой лужайки, и еще выше снег.
Осенним утром в горах холодно. Один всадник был одет в бараний тулуп и белую войлочную шапку. Второй был в бурке и в кубанке с зеленым верхом. Лошади шли шагом. Всадники ехали молча.
Передний остановил лошадь и поднял руку в направлении гор. Задний привстал на стременах.
- Смотри, - тихо сказал передний всадник. - Ходит стадо теке . Видишь?
- Где, Алы? Не вижу.
- Вон там, смотри. Левее тех скал. Видишь?
- Ах, да! Вижу теперь. Вижу.
- Скорее, командир. Нужно скорее идти, потому что, пока нет солнца, снег низко, и козел ходит низко. А когда солнце выйдет, снег растает, и козел уйдет вверх.
- Знаю, знаю, Алы. Идем.
Они слезли и привязали лошадей в кустах. Один снял тулуп, другой снял бурку.
У них были трехлинейные винтовки, в карманы они положили обоймы с патронами. Они быстро, почти бегом, стали подыматься в гору. Они подымались не прямо, а огибая склон, где паслось стадо, с той стороны, откуда дул ветер. Они подымались, торопясь изо всех сил, и ветер дул им в лицо. Сначала им было холодно. Потом стало так жарко, что они радовались ветру. Они прошли между стволами елей и остановились передохнуть. Они тяжело дышали, и кровь шумела у них в ушах. Под их ногами расстилалось ущелье, кое-где в просветах между ветвями поблескивал ручей. Они отдыхали не больше минуты, и дыхание их еще не успокоилось, когда они начали подыматься дальше. Они шли пригнувшись и винтовки несли наперевес. Чем выше они забирались, тем чаще приходилось отдыхать. Наконец они дошли до снега. Теперь дно ущелья было скрыто в тумане. Они видели горы на много километров вокруг, и лучи солнца сверкали на остриях вершин.
Под их ногами, далеко внизу, пролетел ястреб. Не двигая крыльями, ястреб плыл по воздуху, и они услышали, как он крикнул.
Из-под снега торчали острые камни. Держась за камни, охотники двинулись вокруг горы. Они шли осторожно и старались, чтобы камни не катились из-под ног. Теперь им было так жарко, что пот тек по их лицам и гимнастерки их намокли от пота. Винтовки казались тяжелыми, и от напряжения жилы вздувались на руках. Они останавливались через каждые десять - пятнадцать шагов. Они совсем выбились из сил, когда из-за гряды камней увидели стадо козлов.
Козлы разрывали снег и ели влажную под снегом траву. Стадо было большое - голов в полтораста или двести. У взрослых козлов были огромные, бугорчатые рога. Казалось странным, что маленькая голова животного держит такие тяжелые рога. На вершине горы, над стадом, стоял на страже большой козел. Он стоял неподвижно, как высеченный из серого мшистого камня, голова его была откинута, и рога касались спины.
Охотники несколько минут следили за стадом. Сторожевой козел был от охотников не дальше пятидесяти шагов, остальные животные - не дальше ста.
- Бей сторожевого, Коршун, - едва слышно сказал Алы.
Коршунов сразу услышал и поднял винтовку. Лежа на снегу и широко расставив ноги, он просунул винтовку в расщелину между камнями и нацелился.
В разреженном воздухе звук выстрела показался негромким. Козлы, все как один, подняли головы и повернулись в ту сторону, где из-за груды камней поднимался легкий дымок. Сторожевой козел, крутясь и взрывая рогами снег, катился вниз, мимо неподвижного стада.
Выстрелил Алы, и молодой козленок ткнулся мордой в снег.
После второго выстрела все стадо сорвалось с места и понеслось вверх, к вершине горы. Охотники стреляли лихорадочно торопясь. Еще два больших козла упали и скатились вниз. Животные мчались огромными прыжками, и первые из них достигли вершины. По ту сторону склон был почти отвесный. Мгновение козлы задержались на гребне горы и кинулись в пропасть. Они прыгали, поджимали ноги и падали вниз головой. Рогами они ударялись о камни, вскакивали и мчались дальше. Через несколько секунд только легкое облачко взрытого снега вилось над вершиной горы, и откуда-то снизу слышно было, как будто удаляясь, осыпаются камни. Это убегало стадо.
Охотники вышли из-за камней. Возбужденные стрельбой, они смеялись. Первый убитый козел упал по одну сторону склона, а остальные - по другую сторону. Коршунов пошел за первым козлом, Алы - за остальными. Алы вскинул винтовку и бегом стал спускаться. Он скоро скрылся из виду.
Козел лежал там, где кончался снег. Взошло солнце. Коршунов на ходу снял гимнастерку и обмотал ее вокруг пояса. Когда он подошел к козлу, снег начал таять, и из-под снега потекли тонкие струйки воды. Козел лежал подвернув голову. Большие круглые глаза его смотрели в небо, и солнце отражалось в зрачках. Рога глубоко зарылись в землю. Коршунов с трудом приподнял тяжелую тушу, - в козле было не меньше восьми пудов весу. Коршунов перевернул его, и козел покатился вниз. Он прокатился несколько метров, и снова рога зарылись в землю. Коршунов подошел к нему, раскачал и толкнул дальше. Так он спускался до первых елей. Там взял за рога убитого зверя и потащил по земле.
Через час Коршунов добрался до ручья. Алы сидел на корточках у самой воды. Шкура козла была разостлана у его ног. На серых камнях ярко краснело свежее мясо. Руки Алы были в крови, и кровь стекала по лезвию ножа в ручей.
Коршунов подтащил своего козла к самой воде, стал на колени и напился. Вода была холодная. Коршунов вымыл лицо и руки и окунул голову в воду. Алы засмеялся.
- Устал, командир?
- Ну его к черту. Тяжелый, дьявол. Давай, Алы, разведем костер, мясо будем варить и немножко отдохнем.
- Ладно, командир.
- Лошади пусть тоже отдохнут.
- Ладно.
Алы вымыл руки и нож.
- Где же еще два козла, Алы?
- Я оставил их на горе. Зачем нам столько? Все равно съесть не сможем и увезти не сможем.
- Нет, Алы. Ты их притащи сюда.
- Зачем, командир?
- Принеси, принеси. Не ленись. Я пока костер разожгу. Иди.
- Какой ты жадный, командир!
- Иди, иди, Алы.
Алы пошел. Он запел песню. Песня была протяжная. Коршунов долго слышал, как пел Алы.
Коршунов развел огонь. Сначала он зажег кучку тонких веточек, потом подбросил толстые ветки ели, огонь охватил их, и Коршунов навалил большую кучу ветвей. Огонь трещал, пробиваясь вверх, дым запах смолой. Коршунов расседлал лошадей, стреножил их и пустил пастись.
Когда вернулся Алы, Коршунов без рубашки сидел возле костра и помешивал ложкой мясо в котелке. Котелок висел над огнем на треноге из толстых ветвей.
Алы подсел к огню.
- Слушай, Алы, - сказал Коршунов, - поговорим, пока варится мясо.
- Хорошо, командир. Поговорим.
- Скажи, Алы, если бы я предложил тебе пойти воевать с басмачами, что бы ты мне ответил?
- Басмач - это бай, правда, командир?
- Да.
- Басмач - это еще и тот, кто идет за баями, правда?
- Да.
- Бай сделал плохой всю мою жизнь. Бай был врагом Алы всю жизнь. Алы ненавидит бая.
- Так что же ответил бы мне Алы?
- Зачем зря говорить, командир? Вчера Алы сам был басмачом. Разве сегодня ты поверишь Алы?
- Ну, а если поверю?
- Если поверишь?
- Да.
- Если ты мне поверишь, командир? Если ты мне поверишь, тогда скажи мне: пойди, Алы, один на большую банду, пойди, Алы, один на сто басмачей, пойди, Алы, в огонь, - вот так скажи мне! И я пойду и не побоюсь, и, если надо, умру, но исполню.
Коршунов молчал.
- Только ты не поверишь мне, командир!..
- Давай есть, Алы. Мясо готово.
- Ну, давай.
- На ложку.
- Мне не надо ложки.
- Ложкой же удобнее, чудак.
- Нет. Рукой удобнее. Ложкой я не умею.
Они съели мясо и легли возле костра. Костер догорал. Языки пламени перебегали по черным головешкам.
- Ну так вот, Алы, я тебе верю.
- Что ты сказал?..
- Я верю тебе, Алы, и ты должен оправдать мое доверие.
- Если это правда…
- Это правда. Слушай. То, что я расскажу тебе, не знает никто. Тебе я верю и тебе расскажу.
- Говори, командир. Говори, что я должен делать?
- Слушай. Ты знаешь ущелье Трех овец?
- Знаю, конечно.
- У входа в ущелье Трех овец сидит Ризабек Касым со своей бандой.
- Ризабек Касым - бешеный волк!
- Погоди, Алы, погоди. По ущелью Трех овец можно уйти за границу. Ризабеку ничего не страшно, пока есть у него за спиной эта дорога. Ризабек ничего не боится, пока есть у него путь к бегству.
- Ризабек - глупый, трусливый шакал!
- Неверно, Алы. Ризабек и умный, и хитрый, и храбрый, когда надо. Слушай дальше, Алы.
- Говори, командир, говори.
- Мне нужно пройти к ущелью Трех овец через горы так, чтобы выйти в ущелье между границей и Ризабеком, и так, чтобы Ризабек ничего не знал. Можно это сделать?
- Но ведь через горы нет дороги, командир!
- Я знаю. Все-таки нужно пройти. Можно это сделать?
- Очень, очень трудно, командир.
- Алы, пойми: мне нужно пройти к ущелью. Мне нужно провести к ущелью отряд. Я знаю, что трудно, но я получил приказ, и я пойду, и мои пограничники пойдут со мной. Понимаешь, Алы?
- Понимаю.
- Так вот, теперь я спрашиваю, Алы: хочешь ты воевать с басмачами?
- Я уже сказал, командир, и я никогда не врал. Приказывай. Если тебе нужна жизнь Алы - возьми ее.
- Хорошо. Ты пойдешь проводником с моим отрядом.
- Командир! Очень трудно…
- Хорошо. Тогда ты вернешься домой. Я пойду без проводника. Я не думал, что ты трус.
Алы вскочил.
- Никогда Алы не был трусом! Зачем ты так сказал?
Коршунов молчал.
- Я проведу тебя к ущелью. Через три недели ты будешь в ущелье и скажешь: Алы молодец.
- Нет, Алы. Моему отряду нужно быть в ущелье через десять дней.
- В десять дней нельзя сделать этот путь, командир!
- Нельзя?
Алы сел и ударил веткой по углям. Костер вспыхнул. Искры взвились вместе с дымом.
- Нельзя, Алы?
- Хорошо. Я дойду в десять дней, но пусть пограничники не отстают от Алы.
- Алы, когда ты был джигитом у Аильчинова, вы пошли в горы на сутки раньше пограничников, и пограничники догнали вас. Помнишь?
- Ты шайтан, командир. Ты, наверное, если захочешь, можешь гору сдвинуть.
- Нет, не могу.
Они долго молчали. Коршунов лежал так неподвижно, что Алы показалось, будто он спит. Неожиданно Коршунов поднял голову.
- Сколько тебе лет, Алы?
- Двадцать пять.
- Я думал - больше.
- Это потому, что у меня один глаз.
Костер совсем потух.
- Ты не спишь, командир? - тихо спросил Алы.
- Нет.
- Когда выступает твой отряд?
- Скоро.
- Когда скоро?
- Сегодня.
Алы с удивлением посмотрел на Коршунова.
- Я не понял, что ты сказал, командир.
Коршунов молчал. Он лежал все так же, голову подперев рукой и вытянув ноги. Глаза его были закрыты. Прошло часа два. За это время не было произнесено ни слова. Вдруг Алы приподнялся и прислушался.
- Кто-то едет, командир.
Коршунов не шевелился.
- Командир, кто-то едет. Слышишь?
Алы взял винтовку. Коршунов лежал по-прежнему. За поворотом ущелья был слышен приглушенный шумом ручья стук копыт. Алы зарядил винтовку.
- Оставь винтовку, Алы, - сказал Коршунов и встал.
Из-за поворота выехали комвзвода Иванов и рядом с ним старый киргиз. Иванов подъехал к Коршунову и взял под козырек.
- Товарищ командир, согласно приказанию за мной следует отряд в количестве тридцати…
Коршунов бросился мимо Иванова и схватил винтовку старого киргиза как раз вовремя. Еще секунда - и старик выстрелил бы.
- Что это значит, Абдумаман? - сказал Коршунов. - Отдай винтовку и слезай с коня. Что это такое?
Старик соскочил с седла.
- Коршун, верни мне мултук, - хрипло заговорил он. Голос его срывался. - Отдай мне мултук и не мешай мне. Очень прошу тебя.
- Как тебе не стыдно, Абдумаман? Что это значит, спрашиваю?
- Ты разве не знаешь, кто этот человек, командир?
- Знаю. Это Алы. Он мой друг. Он второй проводник, такой же, как ты.
- Он басмач!
- Он был басмачом, Абдумаман. Был. Понимаешь? Теперь он мой друг.
Старик вдруг сел на землю.
- Я не пойду дальше, - сказал он. - Я не поведу тебя дальше, если твои друзья - байские собаки.
Алы, до сих пор неподвижно стоявший с винтовкой наперевес, при последних словах старика шагнул вперед и замахнулся прикладом.
- Назад, Алы, - сказал Коршунов, и Алы попятился и опустил винтовку.
Коршунов снова обратился к старику:
- Хорошо, Абдумаман. Я сам хотел вернуть тебя. Мне не нужно в отряде людей, для которых ничего не значит приказ командира. Отряд поведет Алы.
Старик вскочил на ноги.
- Что ты делаешь, Коршун? - крикнул он, хватая Коршунова за руку. - Он обманет тебя! Нельзя верить басмачу.
- Замолчи, старик. Я командир отряда, а не ты. Можешь думать все, что тебе угодно, но я не потерплю, чтобы в отряде зря щелкали затворами. Мне не нужны бойцы, которые стреляют друг в друга. Я верю Алы. Возвращайся назад, Абдумаман.
- Погоди, командир! - Старик не выпускал руки Коршунова. - Погоди. Прости меня. Очень прошу тебя. Я старый, я много жил на земле, и мне стыдно. Я плохо сделал. Я никогда больше не сделай так. Но не гони меня, командир. У меня был сын, такой же джигит, как ты, и басмачи убили его за то, что он был комсомолец. Я не знаю - может быть, этот человек убил его. Мне совсем мало осталось жить. Может быть, через несколько дней смерть придет за мной. Но до последнего часа я буду мстить басмачам. Я увидел этого человека и все забыл. Ты знаешь меня не первый день, Коршун. Мне стыдно, потому что я нарушил твой приказ.
- Довольно, Абдумаман! Ты молодец. Ты настоящий красный джигит, и не нужно вспоминать о смерти. Ты еще меня переживешь, Абдумаман. Только ты напрасно так говорил об Алы: Алы - такой же бедняк, как ты. Не он виноват в том, что баи обманули его. Я верю Алы. За то, что он был басмачом, баи дорого заплатят. Правильно я говорю, Алы? Теперь я прошу вас - пожмите руки друг другу, и забудем о том, что было.
Алы подошел к старику и протянул руку.
- Нет, командир, - старик спрятал руки за спину. - Не проси меня, командир. Я обещал тебе, и я исполню то, что обещал. Но руку басмачу я не дам.
Алы отвернулся.
Из-за поворота ущелья один за другим выехали пограничники. Их было тридцать человек. Иванов скомандовал, и они спешились и расположились на отдых. Козлы, убитые Коршуновым и Алы, были хорошим ужином. Пограничники развели костры и выставили караулы. Здесь же, у ручья, отряд остался ночевать.
Короткие сумерки прошли быстро. Ночь была безлунная и темная. Коршунов подошел к одному из костров.
- Товарищ Суббота, - сказал он, - у меня подпруга на седле оборвалась. Почините, пожалуйста.
Суббота вскочил и пошел за командиром.
- Слушайте, Суббота, - тихо сказал Коршунов, когда они отошли достаточно далеко, - вы будете следить за новым проводником, Алы. Знаете? Вы будете следить за ним во время всего похода, но ни один человек не должен знать об этом. Понятно? Ни наши ребята, ни, особенно, сам Алы ничего не должны заметить. Вам понятно, Суббота?
- Понятно, товарищ командир.
- Хорошо, Суббота. Можете идти. Подпруга на моем седле в порядке. Спокойной ночи.
7
Прошло восемь дней. До ущелья Трех овец отряду Коршунова остался один день пути. Позади был мучительный переход на высотах в несколько тысяч метров, на высотах, где задыхались люди и лошади. Через снега, вьюги и бесчисленные реки прошел отряд. Несмотря на осень, в горных потоках было много воды. Вода неслась с огромной силой, привычные лошади едва могли идти, и всадники еле удерживались в седлах.
На перевалах впереди шли проводники - Абдумаман и Алы - и самые сильные из пограничников. Они прокладывали тропу. Они шли налегке. Сзади поднимался отряд. Красноармеец Суббота подружился с одноглазым Алы, и, когда даже неутомимый старик Абдумаман выбивался из сил, Суббота и Алы вдвоем отправлялись искать путь через снежные вершины.
В пропасть сорвалась запасная лошадь с вьюком. Она сломала обе передние ноги и билась на дне пропасти. Иванов хотел пристрелить лошадь, но Алы остановил его: от выстрела могли сорваться камни и сугробы снега с вершин, и лавина могла засыпать отряд.
В другом месте упал вместе с лошадью пулеметчик Зайцев. Спасая пулемет, он сильно разбился. Три дня он то терял сознание, то бредил, и его везли, привязав к седлу. Потом он оправился, но был слаб.
Коршунов, исхудавший и заросший бородой, всегда был впереди и первый шел в самые трудные места, подбодрял уставших и на привалах шутил с бойцами. Никто из пограничников никогда раньше не видел командира таким оживленным и веселым, никто не думал, что командир так хорошо умеет рассказывать и знает столько смешных историй. Если отряд оставался ночевать там, где можно было развести костры, Коршунов переходил от одного костра к другому и разговаривал с пограничниками. Никто не знал, как мучительно устает сам Коршунов. Никто не знал, как у Коршунова болит по ночам раненая нога. Никто не видел, как на самом трудном перевале у Коршунова носом шла кровь и как он выбросил намокший в крови платок. Пограничники дивились выносливости командира. Они старались подражать ему, и никто не жаловался на усталость и холод.
Во время похода бойцы, тщательно подобранные Коршуновым, еще больше подружились друг с другом, еще ближе узнали друг друга. Боевая дружба соединяла их. Целыми днями люди молча шли вперед. Молча помогали друг другу. Никто не просил о помощи, и никто не благодарил за помощь, но если кто-нибудь уставал, рядом оказывался товарищ, который помогал уставшему; если кто-нибудь падал, товарищ помогал подняться.
Коршунов торопил отряд. Каждое утро он совещался с проводниками. По вечерам он и Иванов осматривали лошадей. Чем ближе было ущелье Трех овец, тем скорее шел отряд. Казалось, люди больше не устают. Но Коршунов знал, что после непрерывного напряжения будет непреодолимая усталость. Важно было продержаться в этом напряжении до конца похода, до конца операции. Важно было, чтобы хватило сил.