Игорь догадывался, что ветряк – это что-то необыкновенное, что ветряк этот имел отношение к загадочному заброшенному дому и чьей-то судьбе. Сонька конечно, молчунья… А может, она и сама не знает, зачем все это делает. Ведь он, Игорь, никогда толком не знает, что делает и зачем. И если так, то это совсем хорошо. Ветряк с его огромными крыльями, летящими по ветру, представлялся Игорю чуть ли не одушевленным существом и должен был, как ему казалось, сыграть какую-то роль в его жизни. Он, в отличие от Соньки, вовсе не вникал в технические тонкости – его интересовало совсем другое – какая-то нереальная сторона дела. В интернате все знали, что Игоря нельзя, например, заставить чистить картошку для борща, но что он в то же время с готовностью делал все, что только могло его заинтересовать.
Далеко в пустыне всходило солнце и гнало к морю длинные тени. Тени тянулись от дюны к дюне – острые остатки минувшей ночи, достигали домов, затаивались под заборами и деревьями. А тени ветряков терялись далеко в море.
В сонной тишине горланили петухи, кое-где с утренним задором тявкали собаки. Поселок еще спал. Только порт уже глухо гудел – слышался шум работающих машин, сигналили портовые краны. К причалу, медленно разворачиваясь, подходил большой белый теплоход. На море держалась легкая зыбь – вся даль утопала в глубокой темной синеве. И утреннее небо над густо-синим морем казалось необычайно прозрачным и глубоким. Сколько раз уж Сонька и Игорь видели это, и каждый раз новое утро поражало их радостной новизной, невиданной игрой красок.
Снова вдвоем притащили они к ветряку ящик с инструментом. Расстелили брезент.
– Все деревья засохли, – сказала Сонька, – теперь надо саженцы доставать, весь сад заново растить. Тут, возле изгороди, посадим смородину, тут персики и яблони, а виноград возле дома, чтобы вился по стене, как в интернате.
Игорь перебросил языком сапожный вар за другую щеку, шмыгнул носом и согласно кивнул.
– И будет здесь сад… – Губы Соньки тронула слабая улыбка.
Подшипник они сменили за какие-нибудь полчаса. Однако лопасти ветряка даже не шевельнулись под напором крепкого морского ветра.
– Не будет он работать, – Игорь, как видно, пытаясь найти какой-то выход, принялся энергично жевать сапожный вар.
– Будет. Надо приклепать к лопастям дюралевые полосы.
Игорь вынул изо рта вар и присвистнул:
– Ого!
Сонька с засученными выше локтей рукавами стояла посреди двора, оглядывая ветряк. На брезенте валялись гаечные ключи, напильники, электродрель, мотки проволоки, дюралевые обрезки, ножницы для резки металла.
Немного отдохнув, они принялись за клепку дюралевых полос. Работа предстояла долгая и трудная.
С пронизывающим душу скрежетом выла дрель. Руки болели от тяжелых ножниц, дюралюминий был тверд, как сталь.
Игорь и Сонька попеременке, пока не уставала рука, сажали заклепки. Уже высоко в зенит поднялось солнце, а работе не видно было конца.
– А что, если опять крутиться не будет? – спросил Игорь, отирая со лба пот.
– Будет.
Работать Игоря заставляла лишь необыкновенная уверенность Соньки. Но с каждым часом и ее силы таяли, она уже часто мазала – била молотком мимо заклепок.
Ни Сонька, ни Игорь не заметили, как во двор вошел Исаев. Он довольно долго стоял, с удивлением глядя на то, что происходило. Осмотрел инструмент, разбросанный на брезенте, захватанные расчеты, прижатые к брезенту напильником, чтобы не унесло ветром. Подошел, тихо спросил:
– Что это?
Сонька вздрогнула, оглянулась. Увидев летчика, запястьем отвела со лба светлую прядь. Лицо ее было грязно – все в полосах и пятнах. Глаза, усталые и угрюмые, вдруг радостно вспыхнули.
– Да вот… – Игорь смутился – он видел летчика впервые, покосился на Соньку. – Достала подшипник… Сменили. Все смазали, а воду не тянет.
– Тебе все надо, чтоб получалось сразу, – ответила ему Сонька. – Хоп, и готово…
– И ведь я обо всем этом даже не подозревал… – Исаев ничего более не говорил, только смотрел на Соньку.
– Теперь на заклепки, – продолжал Игорь, – листы посадили. Только он, наверно, все равно крутиться не будет…
– Будет! – Сонька сказала это не Игорю, а Исаеву. – Даже на слабом ветру будет. Я все рассчитала.
– Вижу, – странным каким-то голосом ответил летчик, – что ты, действительно, все рассчитала. Что поделаешь? Раз начали, будем вместе заканчивать эту работу. А сейчас идемте-ка в столовую обедать, вы уж языком не ворочаете.
11
Вот уже несколько недель в интернате царила необычная суета и спешка. Плотники вместе со старшеклассниками чинили окна и двери, столы и стулья, в коридорах настилали новый линолеум.
Пахло свежей краской, тут и там висели таблички: "Осторожно, окрашено!" И все-таки кто-нибудь нет-нет да и влезал в краску. Растопырив пальцы, бежал к завхозу, и тот вытирал ладошки тряпкой, смоченной в бензине. Потом бегали и нюхали свои руки, совали их всем под нос: "Угадай, чем пахнет?"
Директор ходил с бригадиром маляров по интернату, когда пришли старшеклассники из организованной в прошлом году секции змееловов.
Секция эта возникла случайно. В интернате побывали змееловы. Выступили перед ребятами, рассказали о своей работе, показали отловленных ядовитых змей.
Ребята завороженно смотрели на людей, обращавшихся со змеями так, словно это были обыкновенные ужи.
Тогда-то все и началось. Мальчишки потребовали, чтобы при интернате действовала секция змееловов.
Иван Антонович согласился. Ребят затея увлекла. Они с восторгом слушали рассказы преподавателя зоологии Клавдии Владимировны и приезжавших время от времени змееловов. От теоретических занятий не могло быть никакого вреда. Но потом ребята потребовали змей – иначе как наблюдать за их повадками?
Иван Антонович согласился на ужей, но ребята требовали ядовитых змей. "Вот не ожидал, что эта встреча со змееловами выльется в такую мороку", – жаловался он завучу. Но тем не менее поехал в роно посоветоваться насчет этого необычного дела.
Понимания не встретил. Затея была названа несуразной и опасной. Впрочем, он думал то же самое. Но сказал, что бывшие трудные мальчишки, которых раньше ничем нельзя было увлечь, вступив в секцию змееловов, стали хорошо учиться, примерно вели себя: еще бы! Змеелов ведь должен быть дисциплинированным!
Решили содержать змей с соответствующими мерами предосторожности, но не слишком ядовитых. "Во всяком случае – чтобы никакой опасности для жизни!"
Завели гадюк и щитомордников.
Когда чем-то возбужденные, радостные "змееловы" явились к директору, он осматривал свежеокрашенные стены пионерской комнаты.
– Иван Антонович, змееловы привезли змей. Подарок к десятилетию интерната.
– Да… Каких же? – рассеянно спросил он, продолжая осматривать стены.
– Гремучую и гюрзу.
– Что-о? – Директор сразу забыл про стены и повернулся к ним. – Вы что-то путаете…
– Иван Антонович, – мальчики снисходительно заулыбались. – Да мы так знаем змей… Покажи любую, все о ней скажем. А тут…
– Скажите, что я велел увезти обратно.
– А они уехали. Оставили змей и уехали. Торопились. Сказали, что в следующий раз кобру привезут. Вот здорово!
– Кобру? Нет, так дело не пойдет. Таким змеям здесь не место!
– Но вы же обещали.
– Да! Обещал! Но не таких! Гадюка, щитомордник – еще куда ни шло. Но гюрза…
– Иван Антонович… Ведь все ребята интересуются змеями. И надо изучать их повадки, знать все о них… Да и куда их теперь денешь? Не убивать же. А какая гюрза! Иван Антонович, вы только посмотрите!
– Верю, что гюрза – загляденье. Только сейчас же позвоню, чтобы забрали.
– Не дозвонитесь до них. Они же в отъезде. Пусть хоть немного побудут у нас эти змеи, Иван Антонович. Они в клетках с двойной сеткой. И мы сами по очереди будем дежурить возле них. А на ночь – на замок.
– Вы, наверно, не знаете, что такое гюрза?
– Знаем, Иван Антонович, знаем, поэтому и просим оставить.
Иван Антонович решил поговорить с учительницей зоологии Клавдией Владимировной. Опасное пополнение змеиного вольера обрадовало ее не меньше, чем мальчишек, хотя была она уже немолода и всегда требовала при обращении с животными осторожности и осмотрительности.
– Как-то я рассказывала ребятам о скорпионах. И что вы думаете, на другой день весь интернат кишел скорпионами. Помните, какой был переполох? И ведь никто не пострадал. Значит, умеют ребята с ними обращаться.
– Помню… – У Ивана Антоновича даже лицо потемнело при упоминании о скорпионах.
– Тащили в пол-литровых банках, в спичечных коробках, в полиэтиленовых мешках. Да еще не по одному!
– Вы тогда допустили оплошность, Клавдия Владимировна. Когда рассказываете на уроках о местной фауне, надо быть осмотрительнее.
– Да кто мог подумать?! – Клавдия Владимировна походила на растерянную школьницу.
– Дети… У них все так… Сейчас только и разговоров, что об этих змеях. На днях, кстати, их заберут. Я уже договорился.
– А может, все-таки оставить?
– Ни в коем случае. Мало ли что может быть…
– Да ничего не может быть. Они в вольере. Клетки с двойными сетками. Возле них постоянно дежурят старшеклассники.
– Да еще кобру собирались привезти. Я запретил.
– Так и секция змееловов распадется.
– Да я уж и сам не рад, что затеял все это. Пусть занимаются теорией. Пока… А дальше видно будет. Но держать здесь таких змей я запрещаю.
Игорь разыскал Соньку в библиотеке.
– Так и знал, что ты тут. И не знаешь, что в интернат привезли змей – гремучую и гюрзу.
– Ну и что?
– Сонька! Все! Решил – буду змееловом. Записался в секцию.
– Уже? А если цапнет?
– Не цапнет. Понимаешь, чтобы отлавливать змей, надо обладать хладнокровием…
– А мне жалко змей, – перебила его Сонька. – И за змееловов страшно. Не за болтунов, а за настоящих змееловов, конечно. Они ведь, бывает, погибают. И чаще всего от гюрзы. Я один раз видела ее… Удирала со всех ног.
– Может, удавчик был…
– Как же, удавчик! В нашем зоопарке есть удавчик. Все мы его знаем, и ужей знаем, и гадюк. А это гюрза – огромная, серая. Страшная. Я боюсь змей.
– А я нисколько! Змею надо только успеть схватить возле головы, чтобы она не укусила. И все…
Библиотекарь насмешливо покосился на Игоря:
– Вот именно – только и дела-то – схватить змею голыми руками… Меня, помню, укусила змея, когда еще здесь был пустырь и только начинали стройку. Мы ведь здесь с первого дня вместе с Иваном Антоновичем. Начинали киркой да лопатой. Не хватало строителей, всего не хватало. Трудно было строить…
– А как же змея? – нетерпеливо спросил Игорь.
– Змея? Обыкновенно. Я собирал саксаул для костра и не заметил ее. А она впилась зубами да так и повисла на руке… Иван Антонович тогда сам отвез меня в порт в больницу. И сыворотки у нас тут не было… Теперь мы празднуем десятилетие интерната. Даже не верится, что тут когда-то рос один саксаул…
К празднику библиотекарь отдавал в химчистку свою старую вельветовую курточку. Его заставили срезать с нее все пуговицы, и теперь он ходил, понятно, без пуговиц. В библиотеке он тоже навел кое-какой порядок, но уже не мог найти нужных книг. Ворча, торопливо метался от полки к полке и растерянно разводил руками.
– Ничего не могу найти, – говорил он. – Порядок, в сущности, ведь тоже вещь относительная, не так ли?
Библиотекарь любил ставить риторические вопросы и сам отвечал на них. Слушателей у него, правда, как правило, не случалось, так – один-два первоклассника. Старшеклассники же всегда спешили, им просто некогда было вникать в пространные рассуждения старика.
– Что есть книга? – часто спрашивал он, поднимая вверх испачканный чернилами, как у школьника, палец и отвечал: – Книга не просто источник знания. Нет. Книга – это…
Книжная суть представала каждый раз иной. Или:
– Что есть жизнь? – Он оглядывал стены, полки с книгами, смотрел в окно куда-то в даль полуденного моря, в синь ясного дня и произносил: – Жизнь – это прекрасно!
Старый, маленький, незаметный, он сливался со школьной библиотекой в нечто одно. Он неотделим был от книжных полок, так знаком и привычен, что, казалось, время над ним не властно.
– Десять лет – это много. Ведь столько детей вошло за эти годы в мир, – говорил старик. – И в то же время десять лет – это так мало! Рядом с детьми не ощущаешь бега времени.
Сонька слушала его, напряженно подняв брови – ее заинтересовал этот разговор. Она задумалась о том, что от чего зависит, время ли от наших ощущений, или, напротив, наши ощущения определяются временем. Второе ей было понятно, а суть первого как-то ускользала.
– Время должно где-то заводиться, – сказала она, – как мы заводим часы. Наверно, это устройство вроде обыкновенных ходиков с гирями, только гири попеременке тянут сперва в одну сторону, потом в другую.
– Ты думаешь, время движется в разные стороны? – спросил библиотекарь.
– Конечно. Только нам это незаметно. Вот если бы мы жили долго-долго, дольше, чем горят звезды…
– Да ты действительно философ! – улыбнулся старик. – Видно, что-то в сегодняшней жизни само собой наталкивает детей на размышления о времени. У меня тут есть одна книжечка… – Он пошел к полкам и сразу недовольно заворчал: – Вот навел порядок, и уж ничего не найдешь. То, что для одного порядок, для другого – хаос. – Однако он нашел, что искал, – книжку о самозаводящейся вселенной.
Сонька сунула ее под мышку и побежала в столовую. Там вкусно пахло печеным и жареным. Возле поварих вертелись Марина Колобкова и Рыжик, клянчили ватрушки. Кроме этих двух сладкоежек в столовой не было ни души.
– Ой, Сонька, что пекут на вечер! – сказала Марина, отщипывая ей кусочек ватрушки.
Сонька попробовала ватрушку, еще горячую, ароматную.
И вдруг они услышали шум летящего вертолета. Шум постепенно перешел в оглушительный грохот. Все кинулись к окнам.
* * *
Шефы прилетели на вертолете. В парадной форме, подтянутые, неторопливые, окруженные толпами детворы, осматривали они интернат.
Впереди группы летчиков шли подполковник Исаев и Иван Антонович. Дежурные распахнули перед ними легкую калитку ботанического сада. Табличка – "Земляной миндаль". Крохотные деревца с пояснительными надписями – "Пробковый дуб", "Эвкалипт", "Магнолия" – ровными рядами тянулись вдоль дождевальных установок, осыпавших их водяной пылью.
Летчики осматривали и крохотные экзотические растения, и крупные с широкими кронами яблони.
– Такое впечатление, будто сад ваш старше поселка, – сказал Исаев.
– Дело в том, что это действительно так. Пока шло строительство, я сам сажал деревья, привозил их на машинах вместе со стройматериалами. А ботанический сад закладывали сами дети под руководством преподавателя биологии.
Они свернули по узкой дорожке к интернатскому зоопарку.
– Фауна у нас в основном местная – черепахи, ящерицы, змеи.
– Змеи? – переспросил Исаев. – Здесь?
– Да, – Иван Антонович показал на сетчатый вольер.
Исаев сразу увидел клетки со змеями.
– О, и гремучая!
– Гремучая, – хмуро кивнул Иван Антонович. – А вот и гюрза.
Они остановились, разглядывая гюрзу. Крупная каменно-серая змея была чем-то раздражена; когда к клетке приблизились Исаев и Иван Антонович, гюрза подняла и угрожающе откинула назад голову, появлялся и мгновенно исчезал ее раздвоенный язык.
– Опасная, очень опасная змея, – сказал летчик. – Интересно, кому принадлежит идея основать здесь, при детском интернате, это ядовитое хозяйство?
– Мне. – Иван Антонович глухо кашлянул. – Но я представлял себе это в несколько иной форме… Понимаете, мальчишкам нужно что-то необычное. Малышу – кролик или черепашка. А для старшеклассников, особенно трудных, мы основали секцию змееловов. Я надеялся, что дело ограничится одной теорией. Но ребята так увлеклись, узнали столько интересного о змеях, что потребовали настоящих ядовитых змей. Я уступил. Завели гадюк и щитомордников. По согласованию с роно, разумеется. Вы знаете, здесь вообще довольно много змей в окрестностях. У нас всегда наготове шприцы, сыворотка… А вот это, – он показал на гюрзу, – никто тут держать не собирался, змееловы подкинули "подарочек" к празднику. На днях их заберут отсюда… Вообще-то не исключено, что среди наших выпускников когда-нибудь будут и змееловы-профессионалы. Но таким опасным змеям здесь не место.
Выйдя из вольера, Исаев и Иван Антонович некоторое время молчали.
– Скажите, Иван Антонович, а сирот у вас в интернате нет? – неожиданно спросил летчик.
Директор быстро и внимательно посмотрел на него:
– Есть… Соня Боткина из шестого "А". Но мы просто забыли, что у нее нет родителей, да и она, по-моему, об этом забыла… Понимаете, само слово "сирота" тут как-то не подходит. Унылое слово из прошлого.
– И ее никто не удочерил? Директор интерната сухо улыбнулся:
– Пока это никому не удалось.
– А если бы она все же решила уйти в какую-нибудь семью, вы отпустили бы ее?
Директор молчал. Исаев уже решил, что он не ответит.
– Как я могу не отпустить?
– Но вам, я вижу, не хотелось бы этого.
– В данном случае мое желание ничего не значит. Захочет – уйдет. Хотя в интернате ей хорошо, – директор говорил с трудом. Видно было, разговор этот ему неприятен. – Я был бы, наверное, рад, если бы Соня нашла себе семью. Но это едва ли возможно. Она уже не ребенок. Время упущено. Сейчас она сама будет делать выбор, а не ее будут выбирать.