Воин молчал, не открывали рта и остальные, поникшие духом беглецы из разрушенной крепости. Несколько мгновений начальник смотрел на них, лишь ноздри его шумно раздувались от учащённого гневного дыхания. Наконец он прокричал ругательство и взмахнул рукой. Мелькнул на солнце блеск металла и голова молодого маньчжура покатилась к ногам спешившихся воинов Дюньчэна. Сидевших на коленях маньчжуров из Нингуты забрызгало кровью казнённого.
- Что с моей семьёй?! - снова закричал военачальник. - Отвечайте! Не то перебью всех, как бешеных собак!
- Господин! - возопил один. - Нет нужды казнить верных вам воинов! Чужаки забрали ваших детей и вашу супругу на свой дьявольский корабль без вёсел и парусов.
После некоторой паузы другой добавил:
- Ваш почтенный отец погиб, защищая своих внуков, как и ваша мать, господи-и-ин!
Нелепо закрываясь руками, говоривший эти страшные для чалэ-чжангиня слова пригнулся и раскрыл рот в безмолвном крике. Сабля Дюньчэна холодом металла коснулась шеи несчастного. Воин, не выдержав напряжения, завалился на землю, а вскоре отполз от начальника, который так и остался стоять недвижимой статуей, закрыв глаза. Наконец военачальник, сбросив оцепенение, начал отдавать приказы. Первым делом он, после недолгого напутствия, отослал четвёрку воинов с посланием обратно в Мукден. После чего, нахлёстывая коня, Дюньчэн бросился вперёд, обгоняя одну повозку за другой.
Воины из нингутинской крепости, переглянувшись, молча поднялись с колен и, оттащив труп своего несчастливого товарища подальше от дороги, присоединились к войску, шедшему на север. В Мукдене теперь им делать было нечего.
Нингутинский чалэ-чжангинь прибыл на развалины крепости первым, едва не загнав своего любимого коня до смерти. Несчастное животное, хрипло дыша и тяжко раздувая бока, ещё долго отходило от суточной гонки лишь с парой часов отдыха на последнем отрезке пути. Пена слетала с его морды, и вскоре он повалился на землю, тонко заржав.
После начальника в Нингуту ворвались воины его стражи, с изумлением осматривая развалины и валяющиеся в нескольких десятков метров от них разбитые крепостные ворота. Внутри, казалось, бушевал некий яростный великан, вырывавший башни и ломавший стены. То и дело взгляд воинов останавливался на огромных зияющих ямах - какие же ядра оставили такие следы? Что за огромные пушки должны быть использованы врагом? Кто это мог сделать? Что могло полностью разрушить крепость в этих диких местах? - такие вопросы пульсировали в голове каждого маньчжура.
Спешившись, воины последовали за своим господином, держась, однако, на почтительном расстоянии. Маньчжуры, разбиравшие завалы крепости, смахнув выступавший на их лицах пот, глазами провожали одинокого знатного военачальника, что решительным шагом вышел на расчищенное место.
Дюньчэн подозвал одного из работавших людей:
- Где жила семья чалэ-чжангиня и что с ней стало?
Однако тот ничего не знал и позвал своего товарища. Вскоре общими усилиями они составили картину произошедшей здесь трагедии. После чего Дюньчэну стало нехорошо.
Дом, где жила его семья, сгорел дотла. Военачальник тяжело сел на обломок стены, что обрушилась на головешки некогда стоявшего под ней домика фудутуна. Обхватив голову руками, он принялся раскачиваться из стороны в сторону, повторяя проклятия. Нет, он проклинал не неведомых врагов, а себя, и только себя. Ведь это он согласился отправить семью в Нингуту вперёд себя, хотя мог оставить родных людей в Мукдене. Он послушал Эрдени, которая говорила, что они будут отвлекать его от руководства войском. Он согласился с отцом, что в крепости дети будут в полной безопасности, тем более что рядом лучшая сотня из халхасского гарнизона. И вот теперь злая судьба решила всё по-своему!
И долго ещё сидел так начальник, уставившись в землю, обагрённую кровью родных ему людей и сожжённую огнём врага. А когда, наконец, поднялся, лицо его было страшным от гнева. Он потребовал корабль, чтобы преследовать северных варваров. Но корабли были сожжены - все до единого. Остались лишь утлые рыбацкие лодки.
- Так стройте! - вскричал Дюньчэн. - Стройте верфь!
Склады с заготовленной древесиной также сгорели. Тогда чалэ-чжангинь решил идти на север верхом на лошадях, дав солдатам лишь немного времени на отдых. Утром его полусотенный отряд должен быть готов к новому походу.
Ночью в свете полыхавшего костра Дюньчэн, сидя перед своим шатром, опрашивал тех, кто остался в живых после нападения чужаков. Его поразило то, что враги не устраивали штурма или иного приготовления к бою. Они просто приплыли к Нингуте и расстреляли крепость, не сходя с кораблей. И лишь после того, как стены были разрушены, а в городке начался пожар, на берегу появились варвары.
- Дауры и солоны, что живут на реке Чёрного Дракона, господин, - пояснил воин с перевязанным тряпками плечом. - Северные варвары. У каждого из них была аркебуза, а на ней был закреплён нож.
- На аркебузе? - удивился военный чиновник.
- Да, прямо на самом кончике, и, надо сказать, они очень ловко орудовали ножом. Я едва увернулся от него, бросился бежать к лесу, а тот свинец, что был послан мне в спину, поймал кто-то из наших воинов.
- Сколько времени длилось нападение? - посуровел лицом Дюньчэн.
- Четверть дня, господин, не более, - пролепетал воин, глядя на изумлённого начальника.
Военачальник узнал, что командовали ближними варварами варвары дальние - то есть христиане. Это было очень скверно. Дальние враги Цин не должны иметь в подчинении ближних врагов, ибо это очень опасно для империи. Дело было столь серьёзно, что Дюнь-чэн решил самостоятельно разобраться. И пусть для этого придётся идти хоть к варварам в крепость. Нужно обмануть их, провести переговоры, запоминая их слабости, а также необходимо увидеть их крепость изнутри.
Сунгарийск
Сентябрь 7151 (1643)
Захваченные три месяца назад в Нингуте маньчжурские офицеры оказались на редкость бестолковы. Матусевича они сразу озадачили незнанием сил и возможностей маньчжурской армии. Кто-то из них утверждал, что Мукден способен отрядить в поход на Сунгари десять тысяч воинов, кто-то говорил о двадцати, некоторые называли и вовсе запредельные цифры, в сто и более тысяч воинов. В то же время Игорю удалось выяснить, что маньчжуры не имели на реке Хурха иных крепостей, кроме Нингуты. На её берегах стояло лишь несколько мелких поселений маньчжурских данников. Более населено было течение Сунгари. Там же, по всей видимости, будут строить верфи взамен сгоревших в Нингуте.
Сунгарийский воевода, постукивая сильными пальцами по покрытому материей столу, негромко переговаривался со Стефаном и Лазарем, делясь впечатлениями от допроса пленных. Как и его офицеры, Игорь понимал, что маньчжуры пытаются его запутать, оттого и называют первые попавшиеся цифры.
- Товарищ майор, не может быть, что они настолько тупы, - утверждал Лазарь, командовавший сунгарийской флотилией. - Думаю, уже стоит прибегнуть к иным вариантам допроса. Иначе они и дальше будут нести нелепицу.
Игорь кивал, соглашаясь с товарищем. Переводивший слова пленных амурец Лавкай, даурский князец и рейтарский капитан Ангарии, тоже был маньчжурами недоволен.
- Товарищ воевода, - Лавкай негромко обратился к Матусевичу, - верно, наши пленники запамятовали про Наунский городок. Напомнить им?
Последний говоривший с воеводой маньчжур, по знаку Игоря, был немедленно сбит с ног одним из казаков сунгарийского атамана Дежнёва. Знатно намяв бока пленнику да припугнув его голодными собаками, ангарцы рекомендовали остальным маньчжурам говорить упущенную ими правду. А после недолгих манипуляций ножом перед глазами избитого маньчжура, голову которого улыбающийся Лазарь придерживал за намотанную на кулак косу, остальные пленные тут же принялись выкладывать ангарцам недосказанное. И Наунский городок-де мал и стен не имеет. И маньчжуров там почти нет - одни халхасцы и дауры. А дауры те землю пашут во многих селениях, что вокруг Науна стоят. Теперь Лавкай едва успевал переводить слова маньчжуров. В итоге и размер войска, способного прийти в самое ближайшее время к стенам Сунгарийска, был ограничен десятью-пятнадцатью тысячами воинов. На размеры влияли корейские отряды и дружины сунгарийских туземцев. До сих пор лояльные маньчжурам дючеры могли бы влиться в их ряды, значительно пополнив маньчжурскую армию. Но это было затруднено тем, что крепость Сунгарийска перекрыла собой речную дорогу и дючерам придётся искать пути среди глухих лесов и малых рек. Однако гонцы от дючер в Мукден приходили регулярно. Их князцы были встревожены ростом влияния новой силы на среднем Амуре. Верховья же великой реки, как передавали в Мукден дючеры, уже полностью были под контролем даурского князя Ивана и его хозяев-чужеземцев.
- Ну вот, и пальцы резать не пришлось, - удовлетворённо улыбнулся радист Стефан. - А с дючерами надо разбираться. Тем более, говорят, они с царскими казаками уже цапались.
- Братец Лавкай, а ну-ка, покажи, как ты карту читать научился. - Матусевич пригласил даура за стол и расстелил перед ним карту. - Покажи, где Наунский городок?
- Амур, - начал вести пальцем, благоразумно не прикасаясь к бумаге, Лавкай. - Сунгари.
Потом уверенное движение его застопорилось, амурец запутался в сунгарийских притоках. Пытаясь прочитать названия рек, он щурил глаза и неслышно шептал.
- Ты на эти названия не смотри, ты говори, как сами зовёте реку? - Игорь предложил Лавкаю подумать.
- Науябира, - быстро ответил князец. - Река широкая, а к северу от неё Хумара в Амур вливается.
Матусевич кивнул и показал кончиком карандаша:
- Следующим летом, Лавкай, ты должен со своими ребятами Наунский городок под нашу руку привести. Маньчжуров, что там будут захвачены, веди к нам. И никаких грабежей или насилия над местными!
- Товарищ воевода, там же дауры живут, землю пашут! Как я могу насильничать там? Да и родня моя там есть! - воскликнул Лавкай. - А про нас они давно уже ведают!
- Отлично! В конце месяца должен караван прийти из Ангарии с карабинами и припасами. На сотню-другую карабинов можешь рассчитывать. Я знаю, твои люди уже научены с ними обращаться.
Вскоре пленные маньчжуры были отконвоированы в Зейск, чтобы оттуда быть отправленными к Умлекану. Далее, вместе с караваном, который пойдёт обратно, они попадут в Нерчинск, где будут работать на рудниках. Роман Векшин, отвечающий за выработку свинца и серебра, только неделю назад просил Матусевича обеспечить ему ещё сотни две работников. Тогда, говорил он, можно будет развернуться на полную. Дружины же местных князьков-тунгусов, совместно с казаками, осуществляли охрану этого объекта ангарской промышленности.
Спустя неделю, когда в крепости уже заканчивались работы по подготовке помещений к зиме, а в подвалы Сунгарийска загружались последние мешки с припасами, к ангарскому оплоту прискакали несколько дауров, живущих выше по реке, в сопровождении пары казаков. Они же немедля проводили дауров к дому воеводы.
- Воевода, Игорь Олегович! Войско малое идёт! Людишки вона бают про Нингуту! - доложили бородачи, кивнув на гонцов, едва Матусевич появился на крыльце.
Игорь, пригласив дауров в дом, велел звать Дежнёва и Лавкая. Как рассказали дауры, небольшой верховой отряд маньчжуров, числом под пять десятков, движется вниз по реке. Судя по виденному ими шатру, раскладываемому каждый вечер, когда маньчжуры останавливались на ночёвку, во главе отряда знатный чиновник.
- Переговорщики, кто же ещё, - пожал плечами Лазарь, когда Игорь повернулся к нему.
- Чиновник на лошади? Скорее военачальник, - проговорил Матусевич и улыбнулся. - Интересно, что они за раскатанную Нингуту потребуют?
Матусевич был хорошо осведомлён о трудностях маньчжуров в районе Сунгари и о том, что сейчас все их помыслы были связаны с взятием столицы империи Мин. Знал он и про смерть императора Абахая, и про замятню при троне. Хан умер в сентябре, причём умер неожиданно для всех, не будучи больным или ослабленным. Потому вскоре в Мукдене пошли разговоры о его отравлении. В следующем году, несмотря на потерю императора, маньчжуры войдут в Пекин. Последний минский император Юцзянь повесится на дереве в императорском саду прямо перед воротами Запретного города. А перед этим в город войдёт крестьянская армия мятежника Ли Цзычэна. После чего у маньчжуров уйдёт чуть более двадцати лет на захват большей части провинций бывшей Китайской империи. И главное, думал Матусевич, ангарцам нельзя было спокойно относиться к действиям маньчжуров в эти годы. Ведь не секрет, что следующей целью для них станет его воеводство.
Навстречу маньчжурам отправилась дюжина казаков и небольшой отряд дауров, они должны были предупредить ближние к Сунгарийску посёлки о приближающихся воинах. Ведь, как передали гонцы с нижнего течения Сунгари, они уже сунулись было в один из крупных солонских посёлков, чтобы пополнить запасы провизии. Но там их встретили залпами из нескольких ружей, пожалованных лояльному местному князцу ангарцами. Лишь чудом избежав жертв, маньчжуры могли ворваться в посёлок поменьше да учинить там погром. Вот так, сопровождаемые издалека людьми сунгарийского воеводы, отряд Дюньчэна прибыл, наконец, к ангарскому оплоту.
Встречать гостей Матусевич приказал во всеоружии. Посему князец Лавкай, выбрав две сотни лучших воинов, одетых в доспехи да вооружённых помимо палаша ещё и огнестрельным оружием - ружьями или карабинами, вышел встречать маньчжуров на широкий заливной луг. Тот самый луг, где погибло маньчжурское войско, решившее атаковать Сунгарийск. Вместе с Лавкаем был атаман сунгарийского войска Семён Дежнёв, который будет говорить с гостями. Остальным составляющим гарнизон амурцам и ангарцам было чем заняться, чтобы показать гостям свои лучшие качества. Также обе канонерские лодки должны встречать маньчжуров во всей красе. Вместе с последним караваном из Ангарии на Амур помимо пополнения людьми и оружием были присланы несколько стягов Ангарского княжества. Две длинные мачты с водруженными на них бело-зелёными стягами были установлены на ходовые рубки канонерок.
Дюньчэн, увидев нечто необычное, поднял руку, останавливая своих воинов. На холме, возвышающемся над берегом, стоял высокий столб, окрашенный в зелёно-красные полосы, с табличкой медного цвета и неизвестным знаком на навершии. Граничный столб? А под холмом стояли ряды невиданных прежде на Сунгари воинов. После недолгих переговоров со своими офицерами военачальник пустил коня шагом, приближаясь к перегородившим путь всадникам. Лишь приблизившись к ним, он признал амурцев. Но варвары были одеты в железо, и у каждого на боку висела тяжёлая сабля. Но самое главное - все они держали в руках аркебузы, достаточно лёгкие, чтобы не пользоваться сошками. И, судя по их уверенным жестам, амурцы умеют с ними обращаться. Сколько здесь северных варваров? Две сотни или немногим больше?
- Похоже, Лифань говорил мне правду, - пробормотал полковой начальник, взглянув на осунувшегося подчинённого, старавшегося едва ли не вжаться в коня.
Через некоторое время по сигналу трубача конные варвары, ловко управляя лошадьми, развели свои ряды, словно занавесь, и к маньчжурам вышло двое знатных, судя по их украшенным доспехам, воинов. Один из них - чужеземец-христианин! Они, остановившись на некотором расстоянии от воинов чалэ-чжангиня, ожидали его, Дюньчэна. Он тронул поводья, не сводя глаз с чужеземца. Медвежья шапка, густые брови, дерзкий взгляд и ухмылка, спрятанная в бороде. Чужеземец сидел подбоченившись да поигрывая ремешком плётки. Дюньчэн не знал, каков ритуал приветствия у христиан, поэтому ждал, покуда чужак сам примется его приветствовать. Однако тот, немного поговорив с амурцем на незнакомом для маньчжура языке, даже не думал являть нингутскому чалэ-чжангиню какие-либо знаки уважения. Это немало озлобило маньчжура, но он сдержался и ждал от варваров слов приветствия.
Наконец, амурец, представившись Лавкаем, начальником железного конного войска, и представив чужеземца Симеоном, вторым человеком в крепости, спросил Дюньчэна, кто он такой.
- Я Дюньчэн, нингутский чалэ-чжангинь, присланный из самого Мукдена!
Чужеземец что-то спросил у амурца, посмеиваясь.
- Симеон спрашивает, как ты можешь быть начальником того, чего уже нет?
Маньчжур побелел от злости, сжав до боли кулаки:
- Мятежные варвары! За это преступление вы ещё заплатите! Империя Цин и наш великий император…
- Говорят, он умер?
Военный чиновник словно врезался с разбегу в каменную стену, воины сзади зароптали:
- Надо приходить с сильной армией! Проучить собак! Вырвать им языки!
Дюньчэн ценой неимоверных усилий проглотил неслыханное оскорбление и ледяным голосом объявил варварам о своём желании встретиться с их князем.
Амурец и бровью не повёл:
- Князь наш далеко отсюда и встречаться с тобой не будет, потому как ты не с посольством пришёл, а с воинами. Ты можешь встретиться с начальником крепости и окрестных земель.
Тогда Дюньчэн пожелал пройти к нему прямо сейчас. На что ему было отвечено, что-де такое количество вооружённых людей к крепости подпустить никак нельзя. Маньчжуру предложили отпустить своих воинов обратно, а самому вместе с двоими безоружными людьми войти в крепость. Дюньчэн скрепя сердце согласился.
- Тогда слезай с коня, сдавай оружие и проходи за мной, - сказал Лавкай маньчжуру.
Тот безропотно отдал подошедшему воину-амурцу свою саблю, кинжал и приказал Лифаню следовать за ним. После чего Дюньчэн отвёл коня к своим воинам и хлопнул его по крупу, дабы тот уходил прочь, и, не оборачиваясь, проследовал за чужеземцем и его даурским вассалом. Чиновник ощущал, что помимо заживо сжигающей его ненависти к чужакам и жажды снова увидеть свою семью его гложет какое-то неясное чувство.
Обойдя холм, маньчжурский военачальник увидел потрясающую картину. Во-первых, в глаза бросилась крепость, стоящая у реки. Она была очень необычна, Дюнь-чэн ещё не видывал такие укрепления. Во-вторых, по мере того как они приближались к ней, начальник смог рассмотреть и городок, что отстоял от крепости примерно на семь сотен шагов. Зажатый меж двух холмов, на гребнях которых стояли башенки и небольшие домишки, он также обзаводился крепостной стеной и рвом перед ней. Насыпаемый вал сразу же укреплялся брёвнами и камнем, чтобы по весне грунт не расплылся. На строительстве были заняты десятки людей, они постоянно сновали вверх и вниз, словно муравьи, не останавливаясь даже на мгновение. Работники вынимали грунт, засыпали его в ящик с небольшим деревянным колесом впереди и по деревянным мосткам толкали этот ящик наверх. Потом ссыпали землю на вал, в пространство между рядами брёвен вместе с камнем и трамбовали. Было видно, что работа ведётся по плану и каждый точно знает, что ему нужно сделать.
А через мгновение чалэ-чжангинь вздрогнул от протяжного рёва - по тёмной воде Сунгари шло два корабля. Как и говорили Дюньчэну ранее, это были те самые суда, что чадили из своего чрева бесовским дымом, это они разрушили до основания Нингуту!
Неподалёку от берега несколько десятков амурцев упражнялись с аркебузами, на которых был тот самый длинный нож, про который чиновник слышал ещё в Нингуте. Они по команде чужеземцев втыкали аркебузу в тряпичных кукол, набитых соломой и посаженных на деревянные шесты. Дюньчэн чувствовал, что происходит нечто неправильное, чего не должно быть. Опасность нависла над Цин с севера.