- Этого достаточно, - решительно произнес министр и встал из-за своего рабочего стола. - В любом случае это настолько удивительный подарок судьбы, что я не могу от него отказаться. Пойдемте сюда. - Он проводил меня в соседнюю комнату и быстрым движением подровнял огромную настольную карту. - Давайте глянем. Министр Пао был юэ из Юньнаня, который тогда находился в осаде… - Мы стояли и смотрели на Юньнань, теперь он был весь уставлен флажками Баяна. - Предположим, министр Пао старался оказать помощь своей родной провинции… а министр Ахмед надеялся свергнуть Хубилай-хана… Нам нужно как-то увязать оба этих устремления… каким-нибудь третьим компонентом… Нашел! Хайду!
- Но ильхан Хайду правит гораздо дальше, на северо-западе, - произнес я неуверенно, показывая на провинцию Синьцзян. - Не может же он, находясь так далеко, тоже участвовать в заговоре!
- Ах, Поло, Поло, - принялся благодушно ворчать Чао. - Ложь - страшный грех. И, совершая его, я вызываю у почитаемых мной предков гнев, а вы ставите под угрозу свою бессмертную душу. Так неужели вы согласны отправиться в ад из-за ничтожной и малодушной лжи? Разве в вас нет размаха? Где ваша фантазия, Марко? Давайте изобретем оглушающую ложь, совершим грех, который возмутит всех богов!
- Но ложь должна быть, по крайней мере, правдоподобной.
- Хубилай поверит во все, что касается его двоюродного брата Хайду. Это омерзительный человек, настоящий варвар. Великий хан также знает, что Хайду в достаточной мере опрометчив и жаден, чтобы ввязаться в какой-нибудь грубо состряпанный заговор.
- Да, это действительно близко к истине.
- Ну так давайте рискнем. Я состряпаю записку, в которой министр Пао якобы тайком обсуждает с jing-siang Ахмедом их совместный преступный заговор с ильханом Хайду. Это общий набросок картины. А детали композиции предоставьте настоящему художнику.
- С удовольствием, - сказал я. - Видит бог, вы рисуете очень правдоподобные картины.
- И еще одно. Каким образом к вам в руки попадет этот секретный документ?
- Я был последним, кто видел министра Пао живым. Я обнаружил бумагу, когда обыскивал его. Кстати, именно таким образом я и нашел его yin.
- Вы никогда не находили печать. Забудьте об этом.
- Хорошо.
- Вы обнаружили у Пао только старую, сильно истертую бумагу. Я напишу на ней письмо, которое здесь, в Ханбалыке, Пао якобы написал Ахмеду, но не нашел возможности его отправить, потому что был вынужден бежать. Поэтому он просто по глупости прихватил письмо с собой. Да. Я слегка изомну и испачкаю его. Как скоро документ понадобится вам?
- Я вообще-то должен был передать его хану, как только прибыл в Шанду.
- Не имеет значения. Вы же не знали, важная это бумага или нет. Вы только сейчас вспомнили, что нашли его, когда распаковывали свое походное имущество. Отдайте письмо Хубилаю, сказав как бы мимоходом: "Да, кстати, великий хан…" Небрежность придаст правдоподобия. Но чем скорее, тем лучше. Пожалуй, я займусь этим прямо сейчас.
Он снова уселся за свой рабочий стол, начал деловито доставать бумагу, кисти, кубики туши, красные и черные, и другие атрибуты своего ремесла, говоря при этом:
- Вы доверили свою тайну подходящему человеку, Поло, хотя, готов поспорить, что вы даже не догадываетесь почему. Для вас, без сомнения, две бумаги, написанные ханьскими иероглифами, выглядят одинаково, поэтому вы не можете знать, что далеко не каждый писец способен подделать чужую руку. Теперь я должен постараться припомнить почерк Пао и попрактиковаться, пока не смогу без труда подражать ему. Но это не займет у меня много времени. Ступайте и предоставьте все мне. Бумага окажется у вас в руках, как только я все сделаю.
Когда я направился к двери, он добавил голосом, в котором сочетались веселье и горе:
- А знаете что еще? Это будет самое большое достижение в моей карьере, шедевр всей моей жизни. - Когда я уже собирался переступить порог, он добавил почти весело: - Эх, Марко Поло, Марко Поло, ну что бы вам предложить мне работу, которую я смог бы подписать своим собственным именем: Чао Менг Фу?
Глава 4
- Если все пойдет хорошо, - сказал я Али, - то араба бросят к Ласкателю. И если хочешь, то я попрошу, чтобы тебе разрешили присутствовать и помочь ему предать Ахмеда "смерти от тысячи".
- Я бы с удовольствием помог предать его смерти, - пробормотал Али. - Но помогать ненавистному палачу? Ты ведь сказал, что это именно он фактически уничтожил Мар-Джану.
- Согласен с тобой, этот человек на редкость омерзителен. Но в данном случае он действовал по приказанию араба.
Когда перед этим я вернулся в свои покои, то с облегчением обнаружил, что служанки от души напоили Али-Бабу горячительными напитками. Алкоголь возымел свое действие, и поэтому, хотя он открывал рот от ужаса, причитал от горя и стонал от жалости, когда я рассказывал ему обо всех обстоятельствах кончины Мар-Джаны, мой друг в конце концов дал выход своим эмоциям: он бился в истерике и громко вопил - большинство мусульман считают, что только так и можно выражать свою скорбь. Разумеется, я не вдавался в детали, что именно осталось от Мар-Джаны, когда я обнаружил несчастную в последние минуты ее жизни.
- Да, - сказал Али после продолжительного скорбного молчания. - Если ты сможешь устроить это, Марко, я бы с удовольствием присутствовал на казни араба. После смерти Мар-Джаны у меня не осталось никаких желаний или планов, которые я хотел бы претворить в жизнь. Но принять участие в казни араба - этого я действительно бы хотел.
- Я позабочусь об этом, если мой план сработает. А ты пока сиди здесь и моли Аллаха, чтобы все прошло как надо.
С этими словами я снова встал со своего кресла и устроился на коленях на полу, чтобы подобрать и уложить разбросанные сувениры. Когда я сложил уже множество разных вещей - kamàl Арпада, колоду карт zhi-pai и прочее, - у меня появилось странное чувство, что чего-то не хватает. Я снова уселся на пол и принялся ломать голову, что же это могло быть. Точно не печать министра Пао, потому что я отдал ее художнику. Но что-то исчезло, ибо, когда я в первый раз опустошил свои вьюки, на полу было что-то еще. Внезапно я понял, что именно.
- Али, - сказал я, - ты, случайно, ничего не брал из этой кучи, пока я отсутствовал?
- Нет, ничего, - ответил он с таким видом, словно бы и вовсе не видел, что разбросано на полу.
Должно быть, мой друг сейчас пребывал в таком состоянии, что и правда ничего не заметил.
Я задал тот же вопрос служанкам-монголкам, но обе они ответили отрицательно. Тогда я отправился к Ху Шенг, которая в спальне укладывала свои вещи в гардероб и комоды. Я радостно улыбнулся: все указывало на то, что девушка собирается остаться здесь, и надолго. Я взял ее за руку, отвел в гостиную, показал на вещи на полу и сделал вопросительный жест. Очевидно, она поняла, потому что отрицательно покачала своей милой головкой.
Итак, это мог взять только Маттео. Ибо пропала маленькая глиняная бутылочка, при виде которой он воскликнул: "Если не ошибаюсь это подарок от того шарлатана, хакима Мимдада?"
Он не ошибся. Это действительно было любовное зелье, которое хаким отдал мне на Крыше Мира, сильнодействующий напиток, которым пользовались давно жившие поэт Меджнун и поэтесса Лейли, чтобы усилить свою любовь. Маттео точно знал, что это такое, он знал также, что действие зелья непредсказуемо и опасно, потому что слышал, как я бранил Мимдада после того, как рискнул проделать тот ужасный опыт. Он видел, как я осторожно согласился принять от хакима вторую маленькую бутылочку и взял ее с собой. А теперь, значит, дядюшка стянул этот флакон. Интересно, с какой целью?
И тут мне в голову пришла мысль, от которой я буквально подпрыгнул. Я вспомнил другие его слова, которые дядя произнес в то утро: "Если необходимо, я готов доказать свою заботу…" - а когда я начал глумиться: "Ступай и доведи араба до безумия любовью!" - он ответил: "Я могу это сделать!"
Dio me varda! Я должен бежать, найти его и остановить! Видит бог, у меня были причины разочароваться в Маттео Поло и даже возненавидеть этого человека, но все же… он был одной со мной крови. И к тому же в его самопожертвовании сейчас не было никакой нужды, потому что я уже приготовил ловушку для проклятого араба Ахмеда. Поэтому я немедленно вскочил на ноги, заставив Ху Шенг снова посмотреть на меня с некоторым удивлением. Но я успел добраться только до порога, потому что столкнулся в дверях с сияющим от счастья мастером Чао.
- Все готово, - сказал он. - Час мести настал, можете идти и показать это Хубилаю.
Тут он заметил, что я в комнате не один, дернул меня за рукав и вытащил в коридор, туда, где нас не могли услышать. Художник достал из складок своего наряда сложенную, помятую, грязную бумагу, которая и правда выглядела так, словно совершила далекое путешествие из Ханбалыка в Шанду и обратно. Я развернул ее; для меня все ханьские документы выглядели одинаково - как садовый участок, на котором оставил следы целый выводок цыплят.
- Что здесь написано?
- Все, что нужно. Давайте не будем терять времени на перевод. Я очень торопился, и вы тоже должны поспешить. Хан как раз в эту минуту направляется в зал Правосудия, где собирается открыть заседание ченга. Там накопилось множество дел, касающихся тяжб, они ждут его решения. Постарайтесь перехватить его до начала заседания, ибо потом он будет занят переговорами с императрицей Сун. Может пройти несколько дней, прежде чем вы сумеете встретиться с ним снова, а за это время Ахмед наверняка попытается причинить вам вред. Так что ступайте быстрей!
- В тот самый миг, когда я сделаю это, - сказал я, - я поставлю на кон не только судьбу Ахмеда, но и свою тоже, оказавшись навсегда в ваших руках, мастер Чао.
- А я окажусь в ваших руках, Поло. Ступайте.
И я отправился к Хубилаю, но сначала снова забежал в свои покои, чтобы забрать кое-что для великого хана. Я все-таки успел перехватить его, когда он, младшие судьи и Язык занимали свои места на возвышении ченга. Хубилай приветливо сделал мне знак приблизиться к возвышению и, когда я отдал ему вещи, которые принес, сказал:
- Не было нужды торопиться, чтобы отдать мне это, Марко.
- Я уже и так держал их дольше, чем следовало, великий хан. Вот пайцза из слоновой кости и наделяющее меня полномочиями ваше письмо на желтой бумаге, вот этот документ обнаружили у министра Пао, когда его схватили, а это моя записка, в которой перечислены все воины, которые так умело расположили шары с huo-yao. Поскольку я записал их имена латинскими буквами, великий хан, может, вы послушаете, пока я зачитаю список? Надеюсь, что смогу правильно произнести имена, и вы поймете, о ком речь, возможно, вам захочется их как-нибудь отблагодарить…
- Читай, читай, - сказал он благосклонно.
Я так и сделал, а Хубилай тем временем лениво отложил в сторону дощечку и письмо, которые он давал мне, а затем медленно развернул письмо, которое подделал мастер Чао. Увидев, что письмо написано на ханьском языке, он не торопясь вручил его полиглоту Языку и продолжил слушать меня. Я силился разобраться в своих каракулях и зачитывал вслух: "Человек по имени Геген из племени кураи… человек по имени Джассак из племени меркитов… человек по имени Бердибег, тоже меркит…" - когда чиновник внезапно вскочил на ноги и, несмотря на знание огромного количества языков, издал вопль, который совершенно невозможно было разобрать.
- Вах! - воскликнул Хубилай. - Что тебя встревожило?
- Великий хан, - ловя ртом воздух, в возбуждении воскликнул Язык, - эта бумага - дело чрезвычайной важности! С ней надо разобраться в первую очередь! Эта бумага… которую принес вон тот человек…
- Марко? - Хубилай повернулся ко мне. - Ты, кажется, сказал, что это отобрали у недавно умершего министра Пао? - Я подтвердил, что так оно и есть. Он снова повернулся к Языку: - Ну?
- Может, вы предпочтете, великий хан?.. - сказал Язык и посмотрел при этом на меня, остальных судей и стражников. - Может, вы предпочтете очистить зал, до того как я обнародую содержание этого документа?
- Скажи все при них, - проворчал хан, - а потом я решу, надо ли очистить зал.
- Как прикажете, великий хан. Ну, если вы позволите, я могу перевести дословно. Но достаточно сказать, что это письмо подписано yin Пао Ней Хо. В нем содержатся намеки… в нем заключены… нет, в нем напрямик говорится… о предательском заговоре между вашим двоюродным братом ильханом Хайду и… и одним из ваших самых доверенных министров.
- Правда? - холодно осведомился Хубилай. - Тогда, я считаю лучше никому не покидать этот зал. Продолжай, Язык.
- Суть такова, великий хан: оказывается, министр Пао, про которого мы теперь знаем, что он был заслан сюда юэ, надеялся, что предотвратит полное уничтожение своего родного Юньнаня. Похоже, Пао убедил ильхана Хайду… или, может, подкупил его. Деньги упоминаются… отправиться с войском на юг и бросить все свои силы против наших тылов, когда мы вторгнемся в Юньнань. Это привело бы к мятежу и гражданской войне. При таком повороте событий ожидалось, что вы сами, великий хан, отправитесь на поле сражения. В ваше отсутствие и при последующей неразберихе… наместник Ахмед объявит себя великим ханом…
Все находившиеся в ченге судьи издали громкие возгласы: "Вах!", "Позор!", "Ай-яй!" и другие выражения ужаса.
- …При этом, - продолжал Язык, - Юньнань заявит о том, что сдается, и присягнет на верность новому великому хану Ахмеду, в обмен на заключение мира. Предполагалось, что в будущем они договорятся, и юэ вместе с Хайду нападут на Сун и помогут покорить эту империю. После того как все будет закончено, Ахмед и Хайду поделят власть и ханство между собой.
Раздалось еще больше восклицаний: "Вах!" и "Ай-яй!" Хубилай все еще не произнес ни слова, однако лицо его стало похоже на черный смерч, поднимающийся над пустыней. Пока Язык ждал приказаний, министры пустили письмо по рукам.
- Это действительно почерк Пао? - спросил один.
- Да, - ответил другой. - Он всегда писал размашистыми мазками, а не официальными прямыми иероглифами.
- А там, видите? - добавил третий. - Чтобы написать "деньги", он воспользовался иероглифом с изображением ракушки каури, которая является деньгами среди юэ.
Еще один сказал:
- А что насчет подписи?
- Похоже, она настоящая.
- Пошлите за мастером yin!
- Никто не должен покидать этой комнаты.
Хубилай услышал это и одобрительно кивнул, а стражник отправился за мастером. Все это время министры продолжали приглушенно галдеть, спорить и пытаться внушить друг другу, что произошло какое-то недоразумение. Я услышал, как кто-то с пафосом произнес:
- Это слишком скандально, чтобы поверить.
- Но ведь был уже подобный случай, - возразили ему. - Помните, несколько лет назад мы и сами покорили государство Каппадокия благодаря похожей уловке. Там тоже доверенный главный министр турок-сельджуков тайно привлек на свою сторону нашего ильхана Персии Абагу, чтобы тот помог ему свергнуть законного царя Килиджа. Но тогда предатель достиг своей цели, а выскочка Абага присоединил Каппадокию к Монгольскому ханству.
- Да, - заметил еще кто-то. - К счастью, тогда были совсем иные обстоятельства. Абага держал все в тайне не для собственного возвеличивания, а для выгоды великого хана Хубилая и всего ханства.
- Вот идет мастер yin.
Поторапливаемый стражниками, старый мастер yin шаркающей походкой вошел в зал ченга. Ему показали бумагу. Бросив на нее всего лишь беглый взгляд, он объявил:
- Я не могу ошибиться: это моя работа, господа. Это действительно yin, которую я вырезал для министра малых рас Пао Ней Хо.
И опять поднялся шум. Одни кричали: "Вот!", другие: "Выходит, все это правда!", а третьи: "Ну, теперь не осталось никаких сомнений!" - и при этом все смотрели на Хубилая. Он набрал полную грудь воздуха, сделал медленный выдох и затем вынес приговор:
- Стражники! - Те мгновенно вытянулись по стойке "смирно" и с глухим звуком дружно стукнули копьями об пол. - Ступайте и приведите сюда главного министра Ахмеда-аз-Фенакета.
Они снова стукнули своими копьями, развернулись и затопали прочь, но Хубилай остановил их, задержав на мгновение, и повернулся ко мне.
- Марко Поло, кажется, ты еще раз сослужил службу нашему ханству… впрочем, на сей раз совершенно случайно. - Хотя эти слова и звучали как похвала, но, глядя на выражение лица Хубилая, можно было подумать, что я на подошвах своих сапог принес с улицы в зал собачье дерьмо. - Вот что, Марко. Ступай со стражниками и сам обратись к главному министру с официальным приказом: "Подымись и иди, мертвый человек, потому что Хубилай, хан всех ханов, желает услышать твои последние слова".
Итак, я отправился, как мне было приказано. Однако великий хан не приказывал мне вернуться в ченг вместе с арабом, и так уж случилось, что мне и не довелось этого сделать. Я с отрядом стражников явился в покои Ахмеда и обнаружил, что входная дверь не охраняется и широко распахнута. Мы зашли внутрь, и выяснилось, что все его стражники и слуги застыли на месте, тревожно прислушиваясь и мучаясь в нерешительности перед закрытой дверью в его спальню. Когда мы появились, все зашумели, приветствуя нас, и принялись благодарить Тенгри и восхвалять Аллаха за то, что мы пришли. И лишь через некоторое время мы наконец их успокоили и смогли получить связные объяснения по поводу того, что происходит.
Wali Ахмед, сказали они, весь день пробыл в своей спальне. Вообще-то в этом не было ничего необычного, потому что он часто брал работу на ночь и продолжал работать после того, как просыпался и завтракал; Ахмед любил заниматься делами, уютно расположившись в постели. Но в тот день из спальни раздались необычные звуки, и после некоторого колебания служанка подошла к двери, чтобы удостовериться, что все в порядке. Ей ответил голос, похожий на голос wali, но необычно высокий и нервный, который приказал: "Оставьте меня в покое!" Странные звуки затем снова возобновились и продолжились: хихиканье, которое переходило в дикий смех, визг, хныканье, переходившее в стон и рычание, снова смех и тому подобное. Слушатели - к тому времени у двери собрались почти все слуги Ахмеда - не в состоянии были решить, что выражают эти звуки - удовольствие или физическую боль. К настоящему моменту это уже длилось несколько часов; они время от времени взывали к своему хозяину, стучали в дверь, пытались открыть ее и заглянуть внутрь. Но дверь была закрыта плотно; слуги как раз обсуждали, уместно ли будет сломать ее, когда, к их облегчению, появились мы и спасли их от принятия какого-либо решения.
- Послушайте сами, - предложили слуги, и мы с начальником стражи прижались ухом к створкам двери.
Спустя некоторое время начальник стражи сказал мне с удивлением:
- В жизни не слышал ничего подобного. А вы?
Я слышал, но это было давно. Во дворце багдадского шаха я как-то наблюдал в глазок, как заключенная в гарем молоденькая девчонка совращает отвратительного волосатого самца шимпанзе. Звуки, которые я слышал теперь, очень напоминали те - девчонка бормотала нежности и всячески поощряла самца, а обезьяна в недоумении что-то невнятно тараторила. Его бормотание и ее стоны по завершении полового акта, все это перемешалось с короткими выкриками, взвизгиванием от боли, потому что самец, стараясь удовлетворить девушку, неуклюже покусывал и царапал ее.
Однако начальнику стражи я об этом не рассказал, а лишь предложил: