-Сравнил! Мы ведь оккупационная часть. Имеем право. А те, лесные тролли - свои, все-таки.- Зигфрид замолчал, но через минуту оживился.- Ты не читал газету сегодня? Привезли почти свежую "Франкфуртер цайтунг". Смотри, что пишут… Так… тут про то, что противник двинул против наших тяжелые танки Т-28… А, вот! Слушай: "Подтянутые для борьбы с танками 50-миллиметровые орудия не причиняли "краснозвездным черепахам" никакого вреда". Ты слышишь, "краснозвездным черепахам"! Я бы так никогда не написал. Ладно, дальше: "Тогда к танкам сзади подбегали отчаянные парни с бутылками, обливали их бензином и поджигали выстрелом из ракетницы". И вот еще, мое любимое место: "Один из командиров забрался на танк, разбил топором пулемет, так, что тот не смог больше стрелять, выстрелил из пистолета в смотровую щель, а потом поджег танк". Вот это жизнь, Ральф, не то что здесь в деревне! Какое-то сплошное геройство… Интересно, этим историям верит хоть кто-нибудь?
-Бред собачий… Ну, дети-то верят наверняка. Дамы, опять же…
-А я, кстати, тоже вот думал, что теоретически возможно… Разве что…
-Зигфрид, не сходи с ума. Такое можно сотворить только с уже подбитым танком. Мне больше всего понравилось про топор и пулемет. Что это за топор такой, а? Волшебный?
В комендатуре кроме капитана Грубера их ждали трое незнакомцев (один из них - офицер) с холеными "столичными" физиономиями. За окном рычал двигатель полугусеничного бронетранспортера, приписанного к дивизиону. Но в кабине грелся водитель, которого Ральф с Зигфридом раньше в деревне не встречали. Мороз на улице был градусов восемнадцать, не меньше. Русский декабрь. Хотя, этой зимой бывало гораздо холодней.
-Они?- майор с наманжетными лентами с надписью Grossdeutchland - "Великая Германия", которые обозначали его принадлежность к отборной части вермахта, обратился к Груберу, глядя на Зигфрида и Ральфа, вытянувшихся по стойке смирно.
-Так точно. Солдаты надежные, проверены в деле. Со службы освободились, живут в одном доме. Соседей из наших нет,- четко отрапортовал капитан.
-Хорошо. Сообщаю вашу задачу. Необходимо сопроводить бронетранспортер с гражданскими лицами в место, которое будет вам мною указано. Обеспечить охранение бронетранспортера и гражданских лиц и их возвращение к точке отправления, то есть сюда. Надеюсь, все ясно, солдаты?
-Так точно!- хором ответили Ральф и Зигфрид, абсолютно не понимая, что происходит.
В кузове бронемашины, помимо Ральфа и Зигфрида, поместились капитан, двое мужчин в теплых лыжных альпийских куртках красного цвета с капюшонами и один солдат в серой форме СС с винтовкой. Старший офицер с "тыловым лицом" сел в кабину.
Ехали вдоль деревни, потом свернули налево, двинулись вверх, оставив позади огороды и картофельные поля. Через километр бронетранспортер съехал с дороги и на малой скорости двинулся в сторону леса. Миновали старое кладбище. Ральф поежился при виде выбеленных морозом оград и деревянных крестов. Еще через пару километров бронетранспортер остановился у лесной чащи. Лес, таинственный, Опасный, угрюмо встал перед ними непроходимой стеной.
Из кабины бронетранспортера вылез офицер, еле слышно скомандовал, обращаясь к капитану и Зигфриду:
-Охранять бронетранспортер. Ждать нашего возвращения и дальнейших команд. Если будет шумно, не обращайте внимания.
Ральфу он жестом приказал следовать за ним.
Штатские с трудом придвинули к краю кузова тяжелый ящик, до этого служивший им скамейкой. Эсэсовец спрыгнул на землю, вытащил из кузова три лопаты, вытянул оттуда же тяжеленный лом, а после попросил Ральфа помочь подхватить ящик.
Они направились в лес. Впереди шел офицер. Следуя за ним, Ральф и солдат СС несли ящик, на который были уложены лопаты. Колонну замыкали двое гражданских в альпийских куртках. Эти куртки никак не вязались ни с пейзажем, ни с обстоятельствами. Гражданские заметно отставали, то и дело проваливаясь по грудь в снежной вате.
Лишь только странная процессия отошла шагов на сто, Зигфрид предпринял попытку завести разговор с водителем бронемашины, который вылез из кабины проветриться. Спрыгнув на землю, Зигфрид стянул зубами шерстяную варежку, извлек из кармана пачку сигарет, закурил, протянул пачку водителю:
-На, покури, так ждать веселей. Это у тебя за что? Зигфрид показал пальцем на красующийся на левой стороне мундира солдата посеребренный нагрудный знак Nahkampfspange - "За ближний бой", в виде связки дубовых листьев.
-Спасибо за сигарету,- солдат аккуратно достал из протянутой пачки аппетитную белую трубочку.
-В общем-то, ни за что. Просто целый месяц провел на передовой и пару раз был в русских окопах. Холодно сегодня…
Солдат нервно застегнул шинель. Да, было что - то в нем не совсем привычное. Вроде человек бывалый, фронтовик. И знак даже есть. Но Зигфрид готов был поклясться, что если этот парень и воевал, то уж точно на каком-то другом фронте. Потому что видом своим и поведением он никак не походил на простого фронтовика - бывалые это чувствуют за версту.
-Холодно,- повторил солдат и вроде бы даже приветливо посмотрел на Зигфрида.
Тут только стало заметно, что у парня здоровенный кровоподтек на лбу.
-Ну ты даешь!- Зигфрид усмехнулся, затягиваясь привычным солдатским табаком.- А что, вчера было тепло или позавчера? Ну, ладно, не обижайся, просто эта зима, снег… Такое ощущение, что тепло уж никогда больше не будет.
-Да, разве что, опять в кабину залезть… Там пока еще тепло. Герр гауптман, полезайте в кабину, а мы уж после вас по очереди будем греться.
-Что ж, мысль здравая, солдат. А что у тебя с головой, ранили?
-На самолете полетал, господин капитан, долго рассказывать.
-Ну, раз долго, так и не рассказывай.
-А про русские окопы тоже не будешь рассказывать? Мне вот очень интересно, как они в рукопашном, легко их одолеть или не очень?- подал голос Зигфрид.
Солдат сделал вид, что не слышит вопроса.
Через минуту капитан уже дремал в кабине бронемашины. Рядом с ним сидел водитель. Зигфрид, оставленный снаружи в качестве часового, покорно мерз, мечтая отогреться от души, когда придет его черед.
…Он бросил взгляд в сторону леса, увидел вдали справа кладбищенские кресты и невольно отвернулся.
"И почему люди так боятся кладбищ в темноте? Все это предрассудки,- рассуждал Зигфрид.- Ночью боятся нечистой силы, а днем - своих мыслей… о смерти. Хотя… Страшновато осознавать: кто-то умрет, а снег не исчезнет… Кому-то, к примеру, вновь прикажут сторожить проклятый бронетранспортер, а кто-то будет спать вечным сном в земле, никому не нужный, забытый, некрасивый. Черт возьми, все умрем. Только бы не здесь, а ближе к дому".
Зигфрид тяжело вздохнул и потянулся за сигаретами.
Стало совсем холодно. Уже минут тридцать он охраняет бронетранспортер. Пора проситься в тепло.
Зигфрид отметил про себя, что сегодня в голову лезут непривычно сложные мысли. В последнее время ни о чем существенном не думалось. Просто сидишь, прижимаешь к себе автомат, разглядываешь его - затвор, магазин, мушку - мыслишь: "Вот затвор, магазин, сапоги мои. Снег". И даже уже не тоскливо, как раньше. Впрочем, этим страдает чертов романтик Ральф.
"Да… Привыкли мы вот так жить. Все время вместе. Война кончится, будем друг друга вспоминать и скучать. Я, конечно, сразу женюсь, причем, сейчас мне абсолютно все равно, на ком… Лягу с женой на широкую кровать с пуховыми подушками, да и… назову ее по ошибке Ральфом…"
Мысли эти принесли покой и тепло душе Зигфрида. Он вопреки всему поверил, что придет время, и его война действительно кончится. И тогда он заживет опутанной утренней негой жизнью, пахнущей травой, пивом и свежим хлебом. Только что испеченным, теплым хлебом…
"А вот почему бы нет? Чего только не бывает в жизни. Отец с войны пришел? Пришел. Бывают чудеса",- подумал Зигфрид.
И в тот же миг что-то взорвалось в груди. Всем своим существом ощутил он сильнейший удар. Сначала решил, что бронетранспортер попал в аварию. Потом показалось, что он спит и видит сон. Неожиданно пропал холод. Ушли мысли. И тут же случилось невероятное: Зигфрид поднялся с железной скамейки в кузове и воспарил над полем. Зачарованный, он ясно увидел сразу весь лес и подивился, какой он все-таки огромный - ни конца, ни края не видно. Огляделся по сторонам, воспаряя все выше и выше, обратил внимание на тусклые огоньки там, где рваным полумесяцем раскинулась деревня Хизна. Зигфриду было до безобразия легко и весело.
Он, наверное, даже не понял, что убит.
Только капитан задремал, пригревшись в кабине, как за спиной раздался сухой неприятный треск, а за ним покатилось от леса в поле эхо. Выстрел. Партизаны. Или русские регулярные войска подошли?
-Эй, рядовой, что там происхо…
Капитан не договорил - ему в бок упирался автомат. Из-под пилотки на него смотрели стальные, недобрые глаза водителя. Определенно это были глаза человека, привыкшего убивать и распоряжаться.
-Из машины,- приказал водитель.
Капитан спрыгнул на снег. Со стороны леса двигались четверо. Он никак не мог понять, есть ли среди них его ефрейтор Ральф Мюллер.
Офицер, возглавляющий колонну, первым приблизился к машине. Увидев капитана, вопросительно взглянул на "водителя".
-Это офицер, герр майор. Я не стал убивать офицера до вашего возвращения.
-Пауль, черт тебя подери, у тебя был приказ! Выполни его! Как будто в первый раз, я не понимаю…
-Хотите, застрелите этого капитана сами, будет, что вспомнить дома.
-Все, Пауль, все! Мы все очень устали. Делай свою работу, остальное обсудим после.
Сквозь оцепенение капитан Грубер услышал собственный голос:
-Господа, я не понимаю, что происходит… Кто вы? Зачем вы убили моего солдата? Где Мюллер? Кто вы, черт вас побери!?
-Эй, Хартман, вытащите из кузова солдата, которого вы подстрелили,- майор обратился к эсэсовцу, проигнорировав вопросы Грубера, словно гауптман уже был мертв.
Тот, кого назвали Хартманом, долго возился с телом Зигфрида, и капитан очень не хотел, чтобы его скорбная работа когда-нибудь завершилась. Он почему-то был уверен, что пока они не разобрались с убитым, не сбросили его на снег, ему, капитану Груберу, ничего не угрожает.
-Господин майор,- обратился один из штатских к офицеру.- В "Аненэрбе" будут очень недовольны, если вы оставите хотя бы одного свидетеля того, что здесь произошло. Как это ни печально, но есть правила, и придется…
-Послушайте,- майор нервно стряхнул снег с сапога,- я знаю правила и ставлю долг превыше всего. Вы что, забыли, перед кем я отчитываюсь? Я уже говорил, что мне и моим людям не нравится идея с бессмысленными жертвами. Могли бы и сами взять в руки лопату.
-Вы понимаете, что, сохранив ему жизнь, вы ставите под удар нашу работу?
-Для меня жизнь этого идиота ничего не значит. Он никуда не денется.
Капитан Грубер почувствовал, что очень устал. Он слушал перебранку штатского с майором, даже не пытаясь вникать в смысл. Руки и ноги гирями повисли. Штатские тихо между собой переговаривались. Майор рассеянно смотрел на капитана. "Водитель" наблюдал за Паулем.
"Они меня даже не связали, потому что должны были убить сразу, но не сделали этого, вопреки здравому смыслу. Значит Бог дает мне шанс"…
Грубер медленно вытащил из кобуры "вальтер", снял предохранитель и выстрелил в майора от бедра. Один, два, три, выстрела. Три пули подряд. Расстояние между ними было небольшим, но руки у Грубера непривычно тряслись. Майор прошипел что-то, похожее на "свинья", неуклюже присел. Похоже, Грубер промазал. Еще две пули просвистели мимо Пауля-"водителя", а третья по касательной задела ему плечо.
Капитан побежал. Ему казалось, что ноги несут его очень быстро, что он почти летит в направлении леса, туда, откуда не вернулся Мюллер, где эти странные люди, тоже говорящие по-немецки, и обменивающиеся странными фразами, оставили большой железный ящик.
"Зачем? Что это за ящик такой? Да и черт с ним",- думал Грубер, продолжая бежать, то и дело утопая в снегу.
Левая нога ныла, будто от усталости, но капитан понимал, что одна из пуль, летевших вслед, догнала его, и ему теперь уже никуда не убежать. Однако он продолжал что есть силы двигаться к лесу, и когда до него оставалось примерно пятьдесят метров, начал терять сознание. Воздух вокруг словно уплотнился, ноги подкосились. Он перестал слышать скрип снега, а сам снег превратился в ванильное мороженое. Оно размазывалось по рукам, жирное и вязкое.
Грубер припал щекой к этому мороженому. Потом зачерпнул его рукой, стал жадно глотать. Сознание не уходило, а стрельба прекратилась. Последнее, что увидел капитан германских вооруженных сил, заброшенный недоброй к нему судьбой на опушку смоленского леса, был удаляющийся в сторону деревни бронетранспортер. А спустя некоторое время кто-то бережно приподнял его и с выражением тоски и сострадания посмотрел в глаза.
Глава вторая
Очередь на паспортный контроль международного аэропорта Мюнхена на девяносто процентов состояла из граждан России и сопредельных государств. Граждан отличала различная степень помятости и алкогольного опьянения.
Над неровной змейкой из приблизительно ста пассажиров только что прибывшего в столицу Баварии рейса компании "Аэрофлот" витали ароматы дорогих напитков и духов. Очередь также объединял… нет, не страх, конечно, а некоторая неуверенность, съеженность. Словно все, кому в этот час предстояло общение с полицейскими в зелено-бежевой форме, в чем-то провинились и перед ними, и перед всем Европейским Союзом.
Эти чувства, судя по всему, не разделяли только двое сильно пьяных мужчин. Они громко разговаривали и смеялись, а также пытались завязать беседу с соседями по очереди. Причем один из них поминутно ронял на мраморный пол то маленький кейс, то дорогое пальто, которое ни в какую не желало спокойно висеть на согнутой в локте руке.
Антон был уже совсем близок к заветным стеклянным будкам. В одной из них сидел рыжеволосый парень, колоритный до чрезвычайности, с оттопыренными ушами, веснушчатый, в маленьких круглых очках.
"Каску бы ему и рукава закатать,- невольно подумал Антон,- и можно в кино про войну сниматься - чистый "фриц" или "ганс".
Война закончилась шестьдесят лет назад, а в народе до сих пор живут все эти неприятные ассоциации. А тут еще очередь из внуков и внучек победителей, которые вынуждены безропотно отвечать на вопросы внуков побежденных и находиться в их власти, пусть недолго, каких-то несколько минут, расплачиваясь за желание провести в этой стране неделю-другую.
-Гутен таг. Какова цель вашего визита в Германию?
-Октоберфест…
-А, Октоберфест, гут.
Рыжий офицер шлепнул в паспорт штамп, подтверждающий пересечение границы, и даже улыбнулся, как мог.
Хорошо, что в этот раз Антон вел себя хитрей, чем в первую поездку в Германию. Тогда, проходя "границу", он честно признался офицеру, что приехал на немецкую землю "по бизнесу". Немец заметно "напрягся", стал расспрашивать, что за бизнес такой, как партнерская фирма называется, и так далее. Спросил, как зовут директора. Антон, будучи после самолета не совсем трезвым, исконно германскую фамилию директора - Айсман - вспомнил сразу, так как был типичным представителем поколения сериала "Семнадцать мгновений весны", раскрутившим в СССР самые ходовые немецкие имена и фамилии.
Отель "Кемпински" находился на территории аэропорта. Пять минут по красивым галереям с магазинами и кафе, а потом надо пройти через площадь между терминалами, подняться по лестнице, и вот уже перед тобой искусственные пальмы, подпирающие стеклянный свод грамотно спроектированной современной гостиницы. Еще у стойки регистрации Антон позволил себе мысли о здешнем пиве вайхенштефанер, обладающем неповторимым, божественным вкусом, и традиционных мюнхенских колбасках - вайсвюрсте - со сладкой горчицей, разумеется.
Через двадцать минут он сидел в лобби-баре в красном крутящемся кресле, попивал пиво, поглядывал на экран телевизора и, в предвкушении апогея нехитрого человеческого счастья, ожидал кастрюльку с колбасками. Отсюда, из мягкого мюнхенского вечера, Москва показалась необычайно далекой, хотя лету до нее всего каких-нибудь три часа. Немцы преимущественно общались друг с другом полушепотом, и Антон наслаждался возможностью привести в порядок собственные мысли. Это ему нравилось. Но радость продолжалась ровно до того момента, как он, нет, даже не увидел, а почувствовал соотечественника, неотвратимо приближающегося к столику.
-Русский? Привет.
-Российский. Здравствуйте.
-Сразу видно - свои. Присяду?
-Ну, садитесь, конечно…
Парень отодвинул от стола металлический стульчик, сел, оглянулся в поисках официанта.
-К тебе подходили уже?
-Подходили.
-Ясно… Я не мешаю? Нет? Хорошо. А то тут совсем не с кем поговорить, а спать пока неохота. Я в командировке. Еще три дня здесь. Завтра, может, поеду на Октоберфест. Хотя херня все это - немцы бухие кругом, грязь. На что там смотреть? И по деньгам… Че там дадут? Ну, курицу или бутерброд к пиву, на выбор, за семь евро. Стоит так же, как в любой пивнушке. Ты на Октоберфест приехал?
С самого начала этого нелепого разговора Антону показалось, что он своего нежданного собеседника уже где-то видел. В наружности парня не было ничего примечательного, ничего отталкивающего - обычный российский мужичок, с советской психологией, крепко сбитый, разговорчивый,- но на активное общение его вид почему-то не провоцировал. Что-то чуждое было в этом человеке. Этакое залихватское всезнайство, замешанное на панибратстве с первым встречным. Но человек задал вопрос, и отвечать надо.
-Нет, не на Октоберфест. Ты же сам говоришь, делать там нечего. Я тоже тут по работе.
Антон перешел на ты. Он не любил переходить на ты вот так запросто. Коробило, когда в иных друзьях его, причем, почему-то в ресторанах, при общении с официантами просыпалось это невесть откуда бравшееся купеческое: "Значит так: принеси-ка мне это, подай то; ты, вообще, поставь тут че-нить…", и тому подобное. Но с этим "фруктом", портившим его тихий вечер в аэропорту, иначе нельзя. Раз уж "свои", надо "на ты"…
Подошел официант. Принес колбаски. Парень оживился:
-Так, это что? Колбаски. Ага. Слушай, смотри сюда, мне вот тоже цвай вюрсте унд бир. Цвай бир.- И уже, обращаясь к Антону: - Понимает…
Официант кивнул и удалился.
-Точно - понимает. Гитлер капут,- неожиданный собеседник являл собой полную непосредственность.
-Тут с этими "калугами" осторожней,- поморщился Антон.- Они не любят. Переживают очень многие. Война для них вроде национального позора до сих пор, у них даже канцлер…
-Слушай, земляк, да хрен бы с ним. Нормальные колбаски? Я эти колбаски вообще-то не люблю. Из чего их делают? И горчицу к ним дают сладкую. Это не горчица. У нас горчица в столовой при отделе - вот это да! "Вырви глаз" ее называют! И на закуску хорошо… Охуительно вкусно. На хлеб можно просто намазать и ничего больше вообще не надо. Ты пиво какое взял? Я не спросил у него, какое пиво, то есть, не сказал, какое пиво нести. У тебя какое?
-Да тут местное все хорошее… Особенно то, что в мини-баре, как ни странно. Но здесь его почему-то нет. "Вайхенштефанер"…
Антон неожиданно вспомнил, где видел этого парня.
"Стоп. Так… при отделе, в столовой, говоришь?"