Было уже больше одиннадцати. Все огни исчезли с батареи и судов. Ни звука не было слышно, кроме монотонных шагов часовых и похрапывания вооруженных людей, спавших в тылу на расстоянии около двадцати ярдов. Эмиас шагал взад и вперед, время от времени бросая внимательный взгляд на полосу песчаных холмов, лежащих меж ним и крепостью. Но все было пусто и черно, и вдобавок начался сильный дождь.
Внезапно ему послышался шорох. Правда, ветер довольно громко шелестел, но этот звук был не похож на шелест ветра. Затем слабый подкрадывающийся шум. Кто-то соскочил с насыпи, и за ним посыпался песок. Эмиас остановился, нагнулся около одного из орудий и приложил ухо к насыпи. Он ясно услышал шум приближающихся шагов - кроличьих или человеческих - он не знал, но чуял - скорее последних.
Эмиас был способен рассуждать хладнокровно по крайней мере, когда им не владела страсть; подумав, что, если он произведет какой-нибудь шум, неприятель (четвероногий или двуногий) скроется, и вся игра будет проиграна, он не окликнул двух часовых, которые находились на другом конце батареи. Еще меньше стоит, решил он, будить всех людей - слух мог обмануть его, и весь лагерь будет поднят на ноги, чтобы отразить атаку кроликов. Он все ниже припадал к насыпи рядом с кулевриной и через минуту или две услышал, как что-то осторожно положили против отверстия амбразуры. Судя по звуку, это был кусок дерева.
"Чем дальше, тем лучше, - сказал себе Эмиас, - когда приставляют штурмовую лестницу, надо полагать, что за ней следуют солдаты. Я могу лишь униженно поблагодарить их за предпочтение, отданное моей амбразуре. Вот он! Я слышу, как цепляются его ноги".
Он ясно слышал, как кто-то старается влезть в отверстие амбразуры. К несчастью, было так темно, что Эмиас не мог видеть собственной руки, не только врага, на расстоянии двух шагов. Как бы ни было, у него мелькнула чудесная догадка о месте, где тот может находиться, и, тихонько встав, он нанес удар, который мог бы расколоть просмоленный рождественский чурбан. Сноп искр посыпался из доспехов несчастного испанца, и послышался хрип, указывающий, что если он и остался жив, то его дыханию удар принес мало пользы.
Эмиас схватил врага за голову, втащил его на пушку, на коленях спрыгнул в амбразуру и стал ощупью искать верхушку лестницы. Нашел ее, приподнял и сбросил всю целиком вместе с уцепившимися за нее четырьмя или пятью солдатами, а затем вслед за ней свалился сам носом в песок.
По матросскому обычаю на Эмиасе не было никакого вооружения, кроме легкого шишака и кирасы, поэтому ничто не помешало ему вскочить на ноги и приняться за работу, нанося удары направо и налево.
Так он сражался во рву с невидимым врагом. Тем временем солдаты наверху, решив, что для контрвылазки слишком темно, открыли убийственный огонь из мушкетов и стрел. Эмиас, не чувствуя никакого желания, чтобы его изрешетили дружеские пули, вылез к подножию насыпи и стал ждать.
Внезапно выглянула луна, и после нового, еще более жестокого залпа, английские матросы, увидев замешательство врага, бросились вниз из амбразур. Теперь Эмиас был в своей стихии! Среди песчаных холмов прошло десять ужасных безмолвных минут. Затем трубачи ударили сбор, и матросы полезли обратно по два и по три, оставляя за собой множество мертвых и умирающих врагов. Тем временем пушки форта вдруг открыли огонь и полчаса гремели без ответа. Затем все стихло.
Спустя двадцать минут находившиеся на берегу англичане сушились вокруг костра из торфа и беседовали о стычке. Билль Карри спросил;
- Где Лэй? Кто видел его? Я боюсь, что он зашел слишком далеко и его убили.
- Убили? Ничего подобного! - послышался голос Эмиаса. Он выступил из темноты в светлый круг костра и сбросил с плеч, как бросают мешок зерна, грузное темное тело, которое оказалось человеком в богатых доспехах. Как его бросили, так он и остался лежать, не чувствуя, что его ноги (к счастью, одетые в кольчугу) в огне.
- Я нахожу, - промолвил Эмиас, - что лучше бы один из вас взял его, он может пригодиться. Сними с него шлем, Билль Карри. Вытащи его ноги из горячей золы. Хотя он и был бы рад потащить нас на костер, но это еще не основание сжечь его.
Между адмиралом Винтером и Эмиасом не было большой любви. Поэтому Винтер, которого Эмиас не заметил или предпочел сделать вид, что не заметил, довольно колко спросил его:
- Какого черта вы тащили в лагерь мертвеца?
- Если он мертв - это не моя вина. Он был живехонек, когда я двинулся с ним в путь, и я держал его как следует и как можно выше всю дорогу. Чего вы еще хотите?
- Лэй! - заявил Винтер. - Следовало бы вам говорить несколько вежливее, если не почтительнее с командирами, которые старше вас и являются вашим начальством.
- Прошу прощения, сэр, - ответил великан. Он стоял перед огнем и капли дождя испарялись с его кирасы. - Я обучался в школе, где умение сделать дело уважалось больше, чем тонкие речи.
- Какую бы вы школу ни прошли, сэр, - сказал Винтер, раздраженный намеком на Дрэйка, - по-видимому, в ней вас не научили подчиняться распоряжениям. Почему вы не явились, когда протрубили сбор?
- Потому что очень холодно, - ответил Эмиас. - Во-первых, я его не слышал, а затем в моей школе меня учили, если я за что-нибудь взялся - не возвращаться обратно с пустыми руками.
Это было сказано метко, и Винтер вскочил с проклятием.
- Вы хотите оскорбить меня, сэр?
- Очень сожалею, сэр, что вы приняли похвалу сэру Фрэнсису Дрэйку за оскорбление вам. Я притащил сюда этого джентльмена, так как полагал, что он сможет сообщить нам полезные сведения. Если он умрет - потеря будет ваша.
- Помоги же мне, - вмешался Карри, желая создать настроение в пользу Эмиаса, - и мы вынесем его отсюда.
В то же время Рэли встал, взял Винтера за руку и, отойдя с ним в сторону, начал серьезно говорить о чем-то.
- Какого черта, Лэй, вы ссоритесь с Винтером? - спросили двое или трое.
- Послушайте, почтенные папаши и дорогие дети, обсуждайте как вам угодно дела испанцев и дайте нам с адмиралом устраиваться по-своему.
Все нашли необходимым замять историю. Капитан Рэли, вернувшись, заявил:
- Хотя адмирал Винтер, без сомнения, отнесся слишком подозрительно к некоторым словам мистера Лэя, все же я не сомневаюсь, что мистер Лэй не хотел сказать ничего несовместимого с положением солдата и джентльмена и недостойного их обоих, его и адмирала.
Против этого предположения Эмиас не счел возможным спорить, после чего Рэли пошел обратно и сообщил Винтеру, что "Лэй охотно готов взять свои слова назад и очень огорчен, если он, Винтер, усмотрел в них что-либо оскорбительное" и так далее.
Тогда Винтер вернулся, и Эмиас довольно искренно сказал ему:
- Адмирал Винтер, я надеюсь, вы понимаете - то, что сейчас произошло, никоим образом не помешает вам найти во мне полную готовность выполнять все ваши приказания, чего бы они ни касались, поддерживать ваш авторитет среди солдат и защищать вашу честь от врагов, даже ценой собственной жизни. Мне было бы стыдно, если бы личная ссора могла как-нибудь повредить государственным интересам.
Эта речь стоила Эмиасу большого напряжения, и поэтому он, чтобы избежать нового недоразумения, старался говорить, насколько мог, в стиле Ричарда Гренвайля. Разумеется, Винтер ничего не мог ему ответить, несмотря на ясный намек на личную ссору, кроме того, что постарается выказать себя достойным командиром такого доблестного и надежного солдата.
После этого все обратили свое внимание на пленника, который благодаря Биллю Карри уже сидел, сильно нуждаясь в перевязке, и смущенно и страдальчески оглядывался вокруг.
- Отнесите этого джентльмена ко мне в палатку, - сказал Винтер, - пусть хирург осмотрит его. Мистер Лэй, кто он?
- Испанец он или итальянец, я не знаю, но, кажется, он важное среди них лицо. Я думаю - он капитан роты. Мы с ним вначале обменялись двумя или тремя ударами, а потом потеряли друг друга из вида. Затем я нашел его среди песков, когда он старался собрать своих людей и сыпал проклятиями, как из рога изобилия. Но его люди разбежались, и я притащил его сюда.
- Но как? - спросил Рэли.
- Как? Я приказал ему сдаться - он не захотел. Тогда я приказал ему бежать, и он тоже не захотел. Было слишком темно, чтобы стрелять; я взял его за уши, вышиб из него дух, ну и притащил его сюда.
- Вышиб из него дух! - воскликнул Карри среди общего хохота. - Знаешь ли ты, что ты почти сломал ему шею? Его забрало было все в крови.
- Тогда он должен был бежать или сдаться, - заявил Эмиас и поднялся, чтобы улизнуть: сначала он поискал, нет ли где-нибудь эля, а потом забрался спать в сухую нору, которую вырыл для себя в песчаной насыпи.
На следующее утро, когда Эмиас поглощал свой скудный завтрак из сухарей (провизия быстро исчезала в лагере), к нему подошел Рэли.
- Что, за едой? Это больше, чем я успел сегодня.
- В таком случае садитесь и ешьте.
- Нет, юноша, я не за милостыней пришел. Видели ли вы вашего пленника?
- Нет, и не увижу, пока он в палатке Винтера.
- Почему? Что вы имеете против адмирала? Не можете ли вы предоставить Фрэнсису Дрейку самому защищать свои интересы и не соваться в его дела?
- Вот это хорошо! А если ссора затронула не только меня, но и каждого человека на корабле? Когда Винтер бросил Дрэйка, он бросил нас всех. Разве не так?
- А если и так? Пусть каждый сам заботится о своих делах - таково правило умных людей, Эмиас. Здесь по крайней мере этот человек у власти и в милости; и благоразумному юноше лучше держать язык за зубами.
- Но это-то и приводит меня в бешенство: видеть, как этот молодец, дезертировавший от нас там, в неведомых морях, завоевал себе доверие и положение здесь, на родине, в качестве первого человека, возвратившегося через проливы! А он совсем не должен был возвращаться. Надменный, легкомысленный, трусливый дурак!
- Эмиас, вы - хороший боец, но плохой политик.
- Я не политик, капитан Рэли, и не желаю им быть!
- Если Винтер сам пригласит вас к себе в палатку, вы не откажетесь прийти?
- Почему нет, принимая во внимание его годы и положение, но он слишком хорошо все понимает, чтобы сделать это.
- Он слишком хорошо все понимает, чтобы не сделать этого, - со смехом возразил Рэли.
И, действительно, через полчаса последовало приглашение, и Эмиас не мог не принять его.
- Мы все должны принести вам благодарность за вчерашнюю услугу, - начал Винтер, у которого были все основания изменить тон. - Ваш пленник оказался главою вчерашнего нападения. Он уже рассказал нам больше, чем мы ждали. Этим мы также обязаны вам. И, разумеется, милорд Грэй уж спрашивал о вас.
Эмиас низко поклонился.
- Да, я спрашивал, молодой сэр, - произнес спокойный голос, и Эмиас увидел появившуюся из палатки фигуру грозного вице-короля - лорда Грэя.
- Вы, конечно, желаете видеть вашего пленника. Вам не придется стыдиться его, как и ему не придется стыдиться вас. Но вот он! Я не сомневаюсь - он сам за себя ответит. Познакомьтесь Друг с другом, джентльмены, - вчерашняя ночь мало подходила для взаимных представлений. Дон Гузман Мария Магдалина Сотомайор, представляю вам идальго Эмиаса Лэя.
В то время, как он говорил, испанец вышел вперед. Он все еще оставался в доспехах, только голова его была обвязана платком.
Это был стройный человек, золотоволосый, с нежной кожей и руками маленькими и белыми, как у женщины. Его губы были тонки и плотно сжаты у углов рта, а в бледно-голубых глазах скрывалась ледяная скука. Несмотря на его красоту и обходительность, Эмиас инстинктивно отшатнулся от него, но все же подал ему руку, когда испанец протянул свою и медленно сказал на самом звонком испанском языке:
- Целую руки и ноги вашей милости. Сеньор говорит, сказали мне, на моем родном языке?
- Имею эту честь.
- Тогда примите на нем (так как мне легче выразить свою мысль на родном языке, чем на английском, хотя я не совсем несведущ в этом остроумном и ученом языке) выражение моего удовольствия по поводу того, что я попал в руки рыцаря, столь прославленного на войне и в путешествии, а также рыцаря, - добавил он, бросая взгляд на гигантский рост Эмиаса, - чья сила настолько превосходит силу обыкновенных смертных, что мне не более стыдно быть побежденным и унесенным им, чем если бы моим победителем оказался один из паладинов Карла Великого.
Честный Эмиас поклонился и замялся, несколько выведенный из равновесия неожиданным заявлением и холодной лестью своего пленника, затем сказал:
- Если вы удовлетворены, доблестный сеньор, я принужден испытывать то же самое. Я только надеюсь, что, несмотря на мою торопливость и на темноту, я не нанес вам излишнего вреда.
Дон рассмеялся мелким фальшивым смешком.
- Нет, добросердечный сеньор, голова моя, я уверен, через несколько дней прирастет к плечам, а пока ваше общество поможет мне забыть о легком неудобстве.
- Если я не ошибаюсь, сеньор, вы тот, кто вчера поднял знамя, после того как оно было сброшено выстрелом?
- Я не отрицаю этого, и я должен поблагодарить вас и ваших соотечественников за учтивость, позволившую мне сделать это безнаказанно.
- А! Я слышал об этом славном подвиге, - сказал вице-король. - Вы должны считать за честь, мистер Лэй, что имели возможность выказать учтивость такому воину.
Неизвестно, как долго продолжался бы этот обмен пышными комплиментами, от которых Эмиас уже начинал чувствовать утомление, но в этот момент поспешно вошел Рэли.
- Милорд, они вывесили белый флаг и хотят начать переговоры.
Испанец побледнел и сделал движение, чтобы схватиться за меч, но меча не было. Затем с горьким смехом пробормотал про себя:
- Я этого ожидал.
- Мне очень грустно слышать это. Лучше бы они бились до последней крайности, - сказал лорд Грэй наполовину самому себе, а затем прибавил: - Идите, капитан Рэли, и скажите им, что законы войны воспрещают переговоры с теми, кто объединился с бунтовщиками.
- А если они желают обсудить вопрос о выкупе этого джентльмена?
- Скорее о своем собственном, - сказал испанец, - но скажите им от моего имени, сеньор, что дон Гузман отказывается быть выкупленным и не вернется в тот лагерь, где командующий офицер, не имея возможности заразить своих капитанов своей собственной трусостью, бесчестит их против их воли.
- Вы говорите зло, сеньор, - сказал Винтер, после того как Рэли вышел.
- У меня есть основания, сеньор адмирал, как вы увидите, боюсь, довольно скоро.
- Мы будем иметь честь оставить вас здесь пока в качестве гостя адмирала Винтера, - сказал вице-король.
- Но не мой меч, по-видимому!
- Простите, сэр, никто не лишал вас вашего меча, - заявил Винтер.
- Я не хотел бы огорчить вас, сэр, - сказал Эмиас, - но, боюсь, мы были оба настолько беззаботны, что бросили его вчера.
По лицу испанца пробежала молния, которая вскрыла глубину ярости и ненависти, таящихся под этой спокойной маской. Но, словно солнечный луч, она промелькнула почти незаметно, и он спокойно ответил:
- Я могу простить вас за такую небрежность легче, чем самого себя. Прощайте, сэр. Тот, кто потерял свой меч, недостоин вашего общества.
И лишь только Эмиас и остальные ушли, он, ломая руки от ярости и стыда, бросился в глубь палатки. Когда Эмиас проходил мимо батареи, подошел Рэли.
- Они просят выпустить их со всеми пожитками.
- Не унесут они и былинки, - сказал лорд Грэй. - Кончайте скорей, сэр!
- Я не знаю, что из этого выйдет, милорд! Когда я подходил, какой-то капитан крикнул мне со стены, что он не сдается, хотел опустить белый флаг, но солдаты оттолкнули его.
- Крепость, где одна часть идет против другой, недолго продержится. Скажите им, что я не принимаю никаких условий. Пусть они сложат оружие и уповают на папу, который послал их сюда! Канониры, как только вы увидите, что белый флаг спускается, тотчас открывайте огонь. Капитан Рэли, нам нужен ваш совет здесь. Мистер Карри, будьте моим глашатаем на это время.
Карри ушел, и начались рассуждения о том, что делать с пленниками в случае сдачи. Как поступить с врагом? Численность его уже превышала численность англичан. Англичане не могли увезти испанцев с собой, так как не имели ни кораблей, ни провианта, ни даже достаточного количества ручных кандалов; не могли и оставить их на свободе из боязни, что испанцы используют шаткое положение в Ирландии. Так думали все без исключения начальники.
- Что же делать? - нетерпеливо спросил Грэй. - Не хотят ли они, чтоб их хладнокровно перебили?
И несколько мгновений, хотя каждый знал, что это неизбежно, никто не осмеливался подтвердить его слова.
В эту минуту вернулся Карри.
- Милорд, - начал он несколько смущенно, - я предложил ваши условия, но капитаны все еще просят смягчить их; и по правде сказать, один из них настоял на том, чтобы сопровождать меня сюда и самому выступить в защиту своей просьбы.
- Я не хочу видеть его, сэр. Кто он?
- Его имя Себастьян Модена, милорд.
- Себастьян Модена? Как вы думаете, джентльмены? Можем мы сделать исключение ради такого знаменитого воина?
Все хотели говорить с этим знаменитым человеком.
Вошел невысокий итальянец в полном вооружении с бычьей шеей и, очевидно, огромной силой.
- Угодно вам сесть, сэр? - холодно произнес сэр Грэй.