Карри ускользнул от нее, лишь только она очутилась за дверью, и бросился к мужчинам. Он весь горел: вся его прошлая страсть к Рози вновь вспыхнула. Билль готов был перерезать испанцу горло. Но он помнил, что Солтэрн здесь, и боялся подвергнуть неприятностям Рози. Он не хотел также начать публичную ссору в чужом доме. Ничего не значит! Было б желание, а способ найдется. Он может отвести Гузмана в угол и вызвать на ссору, придравшись к прическе или к цвету его лент. Билль приблизился и, к счастью или несчастью, увидел стоящих вместе в стороне от других сэра Ричарда, испанца и молодого Леджера.
- Итак, дон Гузман, вы ускользнули от нас, пьянчуг, после обеда. Я надеюсь, вы хорошо использовали это время?
- Восхитительно для меня, сеньор, - ответил испанец.
Разъяренный, что ему помешали, он готов был драться, как и Карри, но, разумеется, так же не хотел взрыва, как и тот.
- Говорят, - промолвил Леджер, - что он всех дам заставил плакать своим рассказом, одновременно лишив нас удовольствия, которое мы надеялись получить от его испанских песен.
- Черт побери испанские песни, - пробормотал Карри тихим голосом, но достаточно громко. Дон Гузман тотчас опустил руку на рукоять своего меча.
- Лейтенант Карри, - грозно сказал сэр Ричард, - по-видимому, вино заставило вас забыться.
- Я так же трезв, как вы сами, но если вам угодно послушать испанскую песню, я спою вам ее. Дрянная песня, как и ее герой.
Дон Десперадо
Гулял вдоль Прадо,
Встретил врага,
Всадил в него нож,
Лишил его жизни и
Ради спасенья
Удрал без замедленья.
И Билль низко поклонился дону.
Оскорбление было слишком явным, чтоб не понять его.
- Сеньор Карри, мы встретимся?
- Благодарю за быстрое соображение, дон Гузман Мария Магдалина Сотомайор де Сото, где, когда и с каким оружием?
- Что все это значит? - удивленно спросил сэр Ричард.
Карри быстро ответил:
- Старая ирландская ссора, уверяю вас, сэр. История многолетней давности. Снимая шлем с сеньора в тот вечер, когда его взяли в плен, я был так неловок, что оторвал ему ус. Вы вспоминаете, конечно, сэр?
- Великолепно, - сказал испанец, а затем, полузабавляясь, полувосхищаясь, несмотря на жестокий гнев, находчивостью, проявленной Карри, чтобы выгородить Рози, он поклонился:
- И мне очень приятно убедиться, что тот, кого я надеюсь иметь честь убить завтра утром, - настоящий джентльмен, чье тонкое чувство приличий делает его вполне достойным меча одного из де Сото.
Карри поклонился в ответ, а сэр Ричард, ясно видевший, что предлог выдуман, пожал плечами.
- Какое оружие, сеньор? - вновь спросил Билль.
- Я предпочел бы лошадь и пистолеты, - сказал дон Гузман, спустя мгновение по-испански, наполовину про себя. - Они действуют вернее, чем рапиры, но (со вздохом и одной из своих улыбок) нищим не дано выбирать. Мы смоем оскорбление завтра утром простыми рапирами и кинжалами. Кто ваш секундант?
- Мистер Артур Леджер, а кто ваш?
- Я самый подходящий секундант для моего гостя, - сказал сэр Ричард.
- Прекрасно, - сказал Карри, облизываясь при мысли о дуэли. - Рапиры и рубашки, завтра в три утра - таково наше расписание? В каком месте?
- На песках с противоположной стороны. К трем вода спадает, - ответил сэр Ричард. - А теперь, джентльмены, - добавил он, - пора присоединиться к играющим.
Они вернулись на лужайку и провели веселый вечер - все, исключая бедной Рози, которая, прежде чем присоединиться к обществу, излила все свои горести перед леди Гренвайль. Добрая женщина повела ее наверх в комнату мистрис Леджер и там упросила рассказать правду, что Рози и сделала, хотя это и не принесло ей покоя.
Чудесный день, чудесное место! Все разукрашено праздничными гирляндами, праздничными ароматами, праздничными песнями. Но что делают здесь, на берегу реки, эти четыре закутанные в плащи фигуры, это темное пятно на прекрасном лике летнего утра? Только один из них так весел, как будто и он, подобно всей окружающей природе, готовится к празднику - это Билль Карри. Он выкупался, чтобы охладить себе кровь и придать большую уверенность руке; он намерен навеки прекратить ухаживания дона Гузмана. Настроение последнего сильно отличается от настроения Билля: свирепый и угрюмый шагает испанец взад и вперед по песку.
Он рассчитывает убить Билля Карри, а затем? Станет ли он благодаря этому ближе к Рози? Сможет ли он остаться в Байдфорде? Пойдет ли она за ним? Решится ли он покрыть позором свою семью, женившись на дочери мещанина? Все это очень запутанно и почти безнадежно; дон Гузман твердо уверен лишь в одной вещи, что он до безумия влюблен в эту очаровательную девушку и что, если она откажет ему, он скорее убьет ее своей собственной рукой, чем отдаст другому.
Сэр Ричард Гренвайль также не в лучшем настроении, в чем скоро убедился Леджер, когда оба секунданта начали сговариваться о порядке дуэли.
- Мы не можем допустить гибели ни одного из них, Артур.
- Мистер Карри клянется, что убьет испанца, сэр.
- Он не убьет его, - испанец мой гость. Я несу ответственность за него перед Лэем и за его выкуп также. А как может Лэй принять выкуп, если человек не будет возвращен здоровым и невредимым? Они не станут платить за мертвое тело, мальчик. Жизнь этого молодца стоит двести фунтов.
- Очень невыгодная сделка для тех, кто платит эти двести фунтов. Но что, если он убьет Карри?
- Еще хуже. Карри не должен быть убит. Я очень зол на него, но он слишком хороший парень, чтобы лишиться его. И его отец никогда не простит нам этого. Мы должны остановить их мечи при первой же царапине.
- Они придут в бешенство, сэр.
- Черт с ними. Пусть дерутся с нами, если им не понравится наш совет. Так должно быть, Артур.
- Будьте уверены, сэр, - сказал Артур, - что мы сумеем заставить их подчиниться.
Сэр Ричард улыбнулся и сказал:
- Итак, джентльмены, вы готовы?
- Вполне готовы.
Плащи и камзолы сброшены, люди на местах, рапиры вымерены от рукоятки до острия; сэр Ричард и Леджер становятся по правую и левую сторону дуэлянтов. Их обнаженные шпаги опущены. Карри и дон Гузман одно мгновение стоят, совершенно выпрямившись. Правая рука вытянута вперед и горизонтально держит длинную рапиру.
Левая прижимает к груди кинжал. Они стоят лицом к лицу, стиснув зубы и крепко сжав бледные губы, столько времени, сколько нужно, чтобы сосчитать до двадцати. Леджер слышит биение своего сердца. Ричард Гренвайль внутренне молится, чтобы ни одна жизнь не погибла. Внезапно быстрое движение кисти Карри, прыжок вперед. Блеснул кинжал испанца, и рапира отбита в сторону. Карри отпрянул на шесть шагов, так как испанец, в свою очередь, бросился на него. Отбой, удар, отбой, сталь звенит, искры летят, люди дышат громко и гневно. Дьявольская игра началась всерьез. Пять минут подстерегала обоих неминуемая смерть на расстоянии шести коротких дюймов от их буйных сердец, и ни одна царапина не была нанесена. Но вот рапира испанца тронула левую руку Карри. Хлынула кровь.
- А, удар? Удар! Подними шпагу, Арчи. - И шпаги тотчас поднялись.
Карри, раздраженный жгучей болью, пытался приблизиться к врагу, но секунданты скрестили перед ним свои шпаги.
- Довольно, джентльмены! Дон Гузман получил удовлетворение своей чести.
- Но не моей мести, - нахмурясь, возразил испанец. - Это дуэль до конца с моей стороны и, полагаю, со стороны мистера Карри также.
- Клянусь, это так, - воскликнул Карри, стараясь прорваться. - Пропусти меня, Артур. Один из нас должен погибнуть. Пропусти меня, говорю я.
- Если вы шевельнетесь, мистер Карри, вы будете иметь дело с Ричардом Гренвайлем! - загремел львиный голос. - Я достаточно уже зол на вас за то, что вы затеяли эту дуэль. Не раздражайте меня более, юный сорви-голова.
Карри угрюмо остановился.
- Вы не знаете всего, сэр Ричард, иначе вы бы так не говорили.
- Я знаю все, сэр; я буду иметь честь сам говорить об этом с доном Гузманом.
- Эге? - сказал испанец. - Вы явились сюда в качестве моего секунданта, сэр Ричард, насколько я понимаю, но не в качестве моего советника?
- Артур, забери своего молодца. Карри, повинуйтесь мне, как вы повиновались бы своему отцу. Неужто вы не можете поверить мне?
- Уходи, ради Бога! - просил бедный Артур, отнимая у Карри шпагу. - Он прав.
Надувшегося Карри увели, а Ричард Гренвэйль обратился к испанцу:
- А теперь, дон Гузман, разрешите мне, хоть, право, против моей воли, поговорить с вами по-дружески. Вы простите меня, если я скажу, что не мог не видеть вашего вчерашнего внимания к…
- Не угодно ли вам, сеньор не упоминать имени ни одной из тех дам, которым я мог вчера выказывать внимание. Я не привык обсуждать свои дела с непрошеными советниками.
- Хорошо, сеньор, если вы видите обиду там, где вас не хотят обидеть. Только я предупреждаю вас, со всяческими извинениями за кажущуюся поспешность, что то желание, которое, по-видимому, есть у вас, вам не позволят осуществить.
- А что может помешать мне? - спросил испанец.
- Разве вам не известно, - ответил сэр Ричард вопросом на вопрос, - что наши миряне смотрят на смешанные браки с неодобрением?
- Брак, сэр? Кто разрешил вам упомянуть при мне это слово?
Взгляд сэра Ричарда омрачился. Испанец возбудил в нем подозрение, которое не вполне соответствовало действительности.
- Возможно ли, сеньор дон Гузман, что я, к стыду моему, должен употребить худшее слово?
- Говорите все, что хотите, сэр. Все слова для меня одинаковы, так как, справедливы они или нет, я одинаково буду отвечать на них только мечом.
- Если вы сочтете возможным позабыть то, что вы сейчас произнесли в вполне простительном порыве гнева, вы найдете во мне, как всегда, самого преданного слугу и хозяина. В противном случае вам надлежит лишь указать, куда угодно вам, чтоб были посланы ваши вещи, и я с безграничным сожалением подчинюсь вашему приказанию.
- В ближайшую таверну, сеньор, - принужденно ответил дон Гузман и быстро удалился.
Его багаж был послан по указанию. В тот же день он нанял лодку до Аппельдора и исчез неизвестно куда.
Всем провинциальным городам свойственна любовь к скандалам, и хотя все участники старались сохранить дуэль в секрете, но еще до обеда весь Байдфорд знал, что произошло, и даже много больше. Хуже того, - бедная Рози в мучительном страхе видела, как сэр Ричард Гренвайль вошел в комнату ее отца и, запершись с ним, просидел больше часа. Когда он ушел, старый Солтэрн пришел наверх с палкой в руках и, основательно выбранив ее за нечто гораздо худшее, чем флирт, так ее поколотил, что ее бедные бока в течение долгого времени были покрыты черными и синими пятнами. Затем, посадив дочь перед собой в седло, он отвез ее за двадцать миль в ее старую темницу на мельнице Стоу и приказал ее тетке смирить ее дерзкий нрав, посадив ее на хлеб и воду. Это приказание было охотно исполнено старой дамой, которая всегда таила злобу против Рози. Среди злых шуток, насмешек и почти открытых намеков на то, что она - позор своей семьи, невинное дитя в течение двух недель орошало слезами свою подушку, простирая руки к далекому океану, призывая дона Гузмана вернуться и взять ее, куда он хочет, а она будет жить для него и умрет за него.
И, быть может, она звала не напрасно.
Глава двенадцатая
КАК ЭМИАС ВТОРОЙ РАЗ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ
После долгих лет отсутствия Эмиас возвращался на родину. Грустные мысли овладели им, когда он увидел перед собой широкую сверкающую реку, длинный мост и белые домики, лепящиеся по склону холма. Его мать не жила больше в Бэруффе. Уступая настояниям своего старшего сына, она переселилась к нему в Лондон. И - увы! - Норшэм и Байдфорд также опустели для Эмиаса, так как, подъехав к дому Ричарда Гренвайля, он узнал, что тот в Ирландии, а леди Гренвайль - в Стоу. Тогда он поехал обратно вдоль главной улицы к той самой корабельной таверне с низкими окнами, где принесло свою клятву братство Рози, и уселся в той же комнате, где они ужинали.
- А! Капитан Лэй, - засуетился хозяин. - Байдфорд совсем опустел, и в нем нет ничего интересного, сэр. Закажите пинту хересу, сэр, для аппетита. Помните вы мой старый херес? Джен! Хересу и сахару, живо, пока я стащу сапоги с капитана.
Эмиас сидел усталый и грустный, а хозяин гостиницы продолжал болтать.
- Ах, сэр. Странные дела творятся со времени вашего отъезда. Вы должны знать испанского капитана, пленника?
- Того, что я прислал сюда из Смервика?
- Вы прислали? Тогда вы, быть может, уж слышали?
- Как мог я слышать? Что?
- Он удрал.
- Не уплатив выкупа?
- Этого я не могу сказать, но с ним ушла и девушка, дочь Солтэрна.
- Рози Солтэрн, дочь мэра - Роза Торриджа?
- Да, она, но что с вами?
Эмиас откинулся на спинку кресла с таким расстроенным лицом, что хозяин, взглянув на него, сказал себе:
"А, бедный молодой человек, он - один из тяжело пострадавших".
- Как старик? - спросил Эмиас, помолчав немного.
- Переносит это довольно хорошо, сэр, но он очень изменился. Ни с кем не разговаривает. Некоторые говорят, что у него голова не совсем в порядке; он стал скупым, ничего не ест, кроме хлеба, и не пьет, кроме воды, и целые ночи напролет проводит в ее комнате, перебирая ее платья. Говорят, что он был слишком строг с ней, и это довело ее до такого поступка. Я знаю одно, что он ни разу не зашел сюда выпить хоть каплю вина (а он приходил каждый вечер аккуратно, словно городские часы), с тех пор как она ушла. Он пришел только один раз, дней десять тому назад; он тогда встретил у дверей молодого Карри, и я слышал, как он спросил мистера Карри, когда вы вернетесь.
- Надень мне опять сапоги. Я пойду повидать его.
- Но не уйдете же вы так поздно с пустым желудком?
- Наполни желудки моих людей и не беспокойся о моем. Сегодня базарный день, не правда ли? Пошли узнать, в городе ли еще Карри. - И Эмиас быстро вышел и пошел вдоль набережной к Мостовой улице. Он постучал в дверь Солтэрна. Солтэрн сам открыл ему со своей обычной суровой вежливостью.
- Я видел, как вы шли по улице, сэр. Входите же, входите. Я разучился быть вежливым. - Он ввел Эмиаса в гостиную и сейчас же послал учеников в одну сторону, а повара - в другую.
- Вы не должны беспокоить себя, чтобы раздобыть мне ужин.
- Я должен, сэр, и ужин и лучшее вино; у старого Солтэрна была не одна бочка аликантского в старое время, в старое время, сэр.
И старик вышел отдать распоряжения. Эмиас сел, ожидая, что будет дальше, смущенный внезапной веселостью старика и его гостеприимством, так не похожим на то, что он ждал на основании слов хозяина гостиницы. Спустя минуту один из учеников вошел, чтоб накрыть стол, и Эмиас спросил его, как живет его хозяин.
- Спасибо, что вы пришли, сэр, - сказал мальчуган.
- Но почему?
- Потому что будет повод для нас, бедных, получить немного жареного мяса. Мы наполовину умерли с голоду за эти три месяца - хлеб и сало, хлеб и сало - ох, горе! А теперь он послал в гостиницу за цыплятами, за дичью и салатом и за всем, что только можно купить за деньги, а вниз в погреб вытащить лучшее вино, - и мальчик громко чмокнул губами в предвкушении вкусного ужина.
- Он лишился рассудка?
- Я не могу сказать. Но он говорит: ему нужно собрать много денег, потому что он собирается начать большое дело, а какое, он никому не говорит. Его теперь по всему городу все называют "хлеб и сало", - по секрету сообщил Эмиасу ученик.
- Они называют, называют, бездельник! Вот увидишь, завтра начнут называть меня "хлеб без сала", - и старый Солтэрн, подойдя сзади, хотел было дать бедному малому по уху, но, к счастью, вспомнил, что держит по паре бутылок в каждой руке.
- Дорогой сэр, - сказал Эмиас, - не думаете же вы, что мы вдвоем выпьем это вино?
- Почему нет, сэр? - ответил Солтэрн отвратительным полуиздевательским тоном, поглаживая свой подбородок и четырехугольную седеющую бороду. - Почему нет? Почему мне не веселиться, когда я имею честь принимать у себя в доме благородного капитана, капитана, который плавал по морям и резал горло испанцам и может еще перерезать, сэр?
"Какая цель у этого старика? - подумал Эмиасю - Льстит он мне или издевается надо мной?"
- Гм! А! Не имеет смысла торопиться. Я не торопился. Нет, я ждал вас; и вот вы явились, и вам рады, сэр! А вот и ужин - неважный, как видите. Каплун и пара куропаток. Я не имел времени приготовить вам угощение, какого вы заслуживаете.
И так продолжалось в течение всего ужина. Старик не позволил Эмиасу вставить ни слова, осыпая его грубой лестью и заставляя пить, а когда убрали со стола и собеседники остались вдвоем, он стал настолько невыносим, что Эмиас принужден был добродушно пожурить его.
- Я буду откровенен с вами. Вы слышали, вы слышали, что со мной случилось, с тех пор как вы видели меня последний раз?
Эмиас кивнул головой.
- Я так и думал. Весть о позоре быстро распространяется. Теперь слушайте меня, капитан Лэй. Что бы вы сделали на моем месте?
- Гм, - ответил Эмиас, - это сильно зависело бы от того, было ли бы "мое место" вызвано моей собственной виной или нет.
Неожиданно Солтэрн поднялся и сказал:
- Пойдемте со мной наверх, сэр, раз вы не хотите больше пить. У меня слабость к вам. Я наблюдал за вами с той поры, как вы были мальчиком; я доверяю вам и покажу вам то, чего не показывал ни единому смертному, исключая одного человека.
И, взяв свечу, старик пошел вперед, указывая дорогу наверх, а Эмиас, полный удивления, следовал за ним. Старик остановился у одной двери и открыл замок.
- Здесь, входите. Эти ставни не открывались с тех пор как она… - и старик замолчал.
Эмиас оглядел комнату. Это была низкая, обитая панелями комната безукоризненной чистоты. Белоснежные простыни на постели были подвернуты, как бы приготовленные для своей владелицы. На полке были расставлены книги, а на столе стояли свежие цветы. На туалетном столике красовался целый женский мир булавок, колец и брошек. Даже платье лежало на спинке стула. Ясно было, что все сохранилось в том самом виде, как было оставлено.
- Это была ее комната, сэр! - прошептал старик.
Эмиас молча кивнул и подался немного назад.
- Вы не должны стесняться войти сюда теперь, - зашептал старик с насмешкой. - Здесь давно уже не было ни одной живой души.
Эмиас вздохнул.
- Я подметаю ее сам каждое утро и держу все в чистоте. Взгляните сюда! - И он открыл шкап, где лежали в ряд куклы Рози и ее старые детские игрушки. - Это самое приятное для меня место во всей комнате, так как они напоминают мне то время… А теперь, - шепнул старик, - еще одна вещь. Посмотрите сюда! - и, вытащив ключ, он открыл сундук. - Смотрите сюда. За две тысячи фунтов нельзя купить этот сундук. Двадцать лет собирал я эти вещи. Здесь цвет того, что было куплено во время многочисленных поездок на Левант и в Вест- и Ост-Индию, - старик пожирал глазами свои сокровища.