Эта повесть - о чекисте-разведчике Герое Советского Союза А. М. Рабцевиче, немце-антифашисте К. К. Линке, их боевых товарищах. Бойцы руководимого Рабцевичем спецотряда "Храбрецы" совершили более 200 диверсий в тылу немецко-фашистских войск.
Для массового читателя.
Содержание:
Испытание на прочность 1
Били, бьем и бить будем 5
Крепкие корни 5
Пахота 12
Тайное становится явным 14
Бой под Антоновкой 16
На новое место 18
Первый хлеб 19
Победное шествие 20
Иначе нельзя 29
Примечания 29
За гранью возможного
Испытание на прочность
…Короткой июльской ночью по спящей Москве спешил автобус, увозя на аэродром десантников, которые с любопытством разглядывали мелькавшие дома, безлюдные улицы. В темно-сером, чуть подсвеченном робким рассветом небе в тревожном ожидании замерли привязанные к невидимым тросам аэростаты. Кто-то негромко пропел: "Прощай, любимый город…" Но песню не подхватили. "Каждый занят своими мыслями, - подумал командир группы Александр Маркович Рабцевич. - Вон как отрешенно глядит в окно комиссар. Наверное, размышляет о сыне, ведь тот сейчас где-то в глубоком тылу врага. - Мысли Рабцевича невольно перенеслись в родные края, в Белоруссию: - Как она встретит нас? Сейчас там партизанить неизмеримо труднее, нежели в двадцатые годы, когда воевал с белогвардейцами.
Змушко, заместитель Рабцевича по разведке, словно угадав мысли командира, сказал:
- Сейчас обстановка иная, и условия другие, даже бывалому бойцу партизанить будет нелегко.
- Конечно, - согласился Рабцевич, - но год войны научил многому. Теперь известны слабые места у врага, и будем без устали бить по ним днем и ночью, чтобы не знал покоя. А земляки нам в этом помогут, и мои, и твои, Степан. - Рабцевич задорно подмигнул Змушко. - Придет время, и ты сходишь в свою деревню.
- Даже не верится, что такое может быть, - признался Змушко. - Будто не год прошел, а целый век, так враг поломал нашу жизнь…
…Подмосковный аэродром. На взлетной полосе транспортный самолет. От группы стоящих в стороне людей отходит человек, быстрыми шагами идет к автобусу.
- Никто не раздумал лететь? - слышится его чуточку осевший голос.
Все узнают генерала, формировавшего группу, радостно улыбаются.
- Таких нет, - говорит Рабцевич с едва заметной горделивой усмешкой.
- Я и не сомневался. - Генерал подходит к каждому бойцу, крепко жмет руку, желает успеха. - Вот и дождались, товарищ Игорь. - Отныне так будут звать Рабцевича и боевые товарищи. - Домой летите, а в родных краях и стены помогают.
Генерал достает коробку папирос "Казбек".
- Присядем, товарищи, по обычаю перед дорогой!
Все с удовольствием закуривают…
До линии фронта летели спокойно, а над ней вдруг земля озарилась множеством вспышек - открыли огонь вражеские зенитки, не переставая, стучали "эрликоны". Загорелись прожектора, их лучи вспороли небо. В самолете на миг стало светло. Рабцевич видел напряженные лица бойцов, сидевших напротив…
Самолет резко кренится, ныряет в облака…
И вновь становится темно.
Наконец звучит команда: "Приготовиться!" - И вслед за ней: "Пошел!"
Рабцевич встает у открытой двери. Первым прыгает Линке, за ним Змушко, потом один за другим бойцы.
- До скорой встречи, - напутствует боевых друзей Рабцевич и последним ступает за борт…
Под ногами, как и предполагали, болото. Командир освобождается от парашюта, некоторое время выжидает. Ничего не видно: только-только начинает светать.
Рабцевич сигналит карманным фонариком. Перед ним вырастает боец Рослик.
Постепенно собирается вся группа. Можно идти, но куда? Над землей лежит плотный туман.
- Давайте, товарищи, сначала… - Рабцевич хочет объяснить, что следует делать, и замолкает на середине фразы.
В предрассветной тишине отчетливо слышится перестук колес: видно, невдалеке идет железнодорожный состав. "Что за черт? - тревожится Рабцевич. - В месте приземления железной дороги не должно быть".
- Первым делом надо быстро затопить парашюты, - говорит он, - а уж потом разберемся, где мы оказались. Отрежем стропы и привяжем ими сапоги за ушки; стропы надо протянуть за шеей, как у детей варежки.
- Это еще зачем? - спрашивает кто-то.
Рабцевич не отвечает, ведет бойцов в сторону от невидимой пока железной дороги. И только тогда всем становится ясно, зачем командир приказал привязать сапоги, - за лямки их легче вытаскивать из болотной трясины.
Прошли совсем немного. Рядом звякнул металл, булькнула вода - похоже, кто-то достал из колодца воду.
"Час от часу не легче! Жилья здесь не должно быть!.."
Кончается болото, кустарник сменяется деревьями - осинами, березами, липами…
Становится светло, но туман все еще висит над округой. Это и хорошо (если фашисты слышали самолет и послали облаву - не скоро обнаружат), и плохо (трудно самим сориентироваться).
Рабцевич выводит группу на полянку.
- Здесь, пожалуй, и остановимся.
Отправив сержанта Пикунова в разведку, остальным приказывает:
- Костры не разводить, курить по очереди и так, чтобы огня не было видно.
Бойцы живо развязывают вещмешки, устраиваются завтракать.
- Товарищ командир, может, успеем портянки просушить? - спрашивает Шагаев. Он снимает сапог, выливает воду.
Рабцевич, разместившись на плащ-палатке вместе с Линке, дает знак бойцупомолчать. В вязком воздухе слышатся удары кнута, мычание коров - гонят стадо. Все настороженно ждут.
На сей раз повезло: стадо проходит мимо. Можно закончить завтрак на скорую руку, но кусок не лезет в горло, слишком велико напряжение, вызванное неизвестностью.
Возвращается Пикунов. С ним старик в залатанном ватнике, аккуратных лапоточках.
- Задержал. Местный, говорит. За лыком сюда шел. - Михаил устало валится на траву.
Старик, подслеповато щурясь, опасливо смотрит на обступивших бойцов в красноармейской форме. Его серо-зеленые усы и кудлатая борода топорщатся: встреча с неизвестными явно не по душе.
- Да ты, отец, садись, - освобождая возле себя место, приветливо говорит Рабцевич, - расскажи нам, кто сам, откуда.
- А что тут сказывать, люди хорошие? Егор я, со станции Злынка. Тут она, недалече. - Он кивает в сторону. - Счас не видать, отсель с полверсты.
Рабцевич и Линке молча переглядываются - летчики выбросили их группу не в том месте, где нужно: не под Кировском в Могилевской области, как намечалось в Москве, а на Брянщине. Старик сказал, что находятся они сейчас не в лесу, а всего-навсего в небольшом перелеске и кругом гарнизоны, до ближайшего леса километров двадцать.
"Разница между местом назначения и местом выброски двести километров, - размышлял Рабцевич. - Следовательно, чтобы добраться до Кировска в обход фашистских гарнизонов, надо прибавить еще столько же, если не больше. Да-а, не весело!"
- Что будем делать, товарищ Игорь? - спросил Линке.
- Посоветуемся с Центром, - коротко ответил Рабцевич.
- Как? - удивился Змушко. - У нас же рация вышла из строя.
- А что, разве радист не починил?
- Где там: еще в самолете, когда уходили из-под огня зениток, видно, от удара повредилась; а потом, приземляясь, добавили… Всю рацию, как есть, перебрал, а она, проклятая, хоть бы пискнула.
- Надо посоветоваться с бойцами, - решительно сказал командир. - Отец, - подошел к старику, - ты поешь, не стесняйся, а мы о своем потолкуем.
Они отошли в сторону, расселись.
- Так вот, товарищи, ситуацию вы знаете, - сказал Рабцевич. - Что предлагаете?
Командир не торопил людей. Вопрос был серьезный, его следовало тщательно обдумать.
- Куда ж денешься, - сказал наконец Рослик, - надо пробираться к месту назначения.
- Это двести-то километров, когда кругом фашисты! - возразил Линке. - До линии фронта ближе. Доберемся до своих, а уж оттуда - на место.
- А я думаю, нам здесь следует обосноваться, - запальчиво настаивал Пикунов. - Сами посудите, не все ли равно, где бить врага - здесь, там, - важно бить его! Ко всему прочему, дед поможет нам подыскать подходящее место для базы и связаться с местными жителями.
- А можно ли ему верить? - спросил Змушко, не скрывая настороженности.
- У нас еще есть время его проверить, - не отступал от своего Пикунов, - я берусь за это.
Рабцевич закурил. Заговорил тогда, когда высказался каждый.
- Так вот, - начал он раздумчиво и тихо. Проницательный взгляд его серых со стальным отливом глаз из-под белесых бровей обежал лица бойцов. - Будем пробираться к месту назначения, иначе нельзя, товарищи. Командование послало нас в Белоруссию, значит, там мы сейчас нужнее…
На том и порешили. День группа переждала в перелеске, а с наступлением ночи отправилась в путь.
Целых два месяца двигались к цели. Шли ночами, по возможности избегая столкновений с фашистами. Чего только не нагляделись за это время.
Попадались целые деревни, безжалостно уничтоженные фашистами, обгорелые трупы людей, заброшенные, заросшие лебедой поля…
- Да сколько же мы будем смотреть на все это?.. - не выдержал как-то Пикунов. - Черт подери, или мы не бойцы, или у нас оружия нет?..
Зашумели остальные.
- Ну в самом-то деле, долго ли еще будем оставаться сторонними наблюдателями?
- Когда начнем действовать?
Рабцевич понимающе вздохнул.
- Всему свое время, товарищи. Отомстим! За все отомстим! У нас с вами свои задачи, свое важное дело.
С каждым днем ему все труднее становилось сдерживать ярость бойцов, но он упорно вел их к намеченной цели.
А путь был тяжелый: бесконечные болотные топи, реки и речушки: Ипуть, Беседь, Сож, Днепр, Березина… И у каждой свой норов. Приходилось искать брод или бесшумно валить лес, вязать плоты. Вот где опять выручили парашютные стропы!
Первая встреча с партизанами состоялась в Кировском районе, недалеко от деревни Столпище. В лесу обнаружили группу вооруженных людей. Щелкнули затворы… "Кто такие?" Оказалось - дозор партизанского отряда имени Сергея Мироновича Кирова. Радость всех охватила такая, какая бывает лишь при встрече близких или хороших знакомых, друзей. Партизаны и десантники обнимались, целовались, смеялись…
- Теперь веди нас к своему начальству, - немного успокоившись, сказал Рабцевич старшему дозора - высокому узкоплечему парню.
- Сейчас и двинемся, - неспешно проговорил партизан и что-то шепнул своим товарищам, которые сразу же скрылись в подлеске.
Вечерело. Солнце так прокалило землю, что она дышала обжигающим зноем. Однако бойцы не чувствовали духоты. Шли так, словно и не было позади долгого изнурительного пути. Да и ничего удивительного, так уж устроен человек: стоит завидеть или почувствовать близкую цель, как враз забываешь обо всех невзгодах и прежде всего - об усталости…
Вышли из лесу. На взгорке увидели первые хаты деревни.
Тянуло сладковатым дымком, слышалась песня. На душе у всех стало почти празднично. Шутка ли, опасались даже говорить, а тут поют… Еще прибавили шагу. Оказалось, у последней избы собрались парни и девчата. На широкой завалинке сидел рыжий паренек и громко играл на гармошке. Синяя рубаха расстегнута, милицейская фуражка сдвинута на затылок, из-за спины торчит дуло немецкого автомата. Глаза у паренька мечтательно полузакрыты. Рядом с ним девушка озорно выводит:
Гармонист, не зови,
Сказки не рассказывай,
Ты чего-нибудь взорви,
А потом ухаживай…
Пикунов, обласкав девушку взглядом, от удовольствия даже крякнул.
- Ай да дивчина, хорошо поет!..
Десантники рассмеялись.
В это время группу обогнала тройка верховых. Лицо первого, бронзовое от загара, худощавое, Рабцевичу показалось знакомым. Конник на полном скаку осадил лошадь, с проворством бывалого наездника слетел с нее, лихо бросил поводья товарищу.
- Кого ж я бачу!
Рабцевич нерешительно шагнул навстречу. Потом вдруг раскинул руки. Человек в немецком кителе, перетянутом ремнями, в гражданских брюках, в сапогах, с биноклем на груди, полевой сумкой на одном боку и маузером в деревянной кобуре на другом оказался земляком и партизанским другом времен гражданской войны.
- Комар, Герасим Леонович! - воскликнул Рабцевич. - Неужели ты?
Обнялись. Их сразу же обступили бойцы группы, партизаны…
- Откуда объявился, Маркович? - тискал и тормошил его Комар.
- С Большой земли, Герасим. - Еле высвободившись из жарких объятий друга, Рабцевич представил ему Линке: - Мой комиссар - Карл Карлович Линке.
- Немец? - не сумел скрыть удивления Комар и пристально оглядел несколько растерявшегося Линке.
- Антифашист, коммунист, - пояснил Рабцевич.
Познакомившись со Змушко и бойцами группы, Герасим Леонович вдруг пробасил:
- Вот, бисов сын, что ж мы посеред шляха стоим, а ну марш в хату! - Он тут же дал распоряжение всаднику, державшему его лошадь, устроить бойцов группы на ночлег, а сам, взяв Рабцевича под руку и все еще не переставая удивляться встрече, повел его и заместителей в штаб.
В одной половине просторной хаты жили старенькая хозяйка да муж ее, в другой - комиссар Комар и командир отряда.
- Располагайтесь! - Герасим указал на скамейки, окружавшие большой дощатый стол, выскобленный до желтизны, и пошел на хозяйскую половину.
Горница была большая, светлая. В переднем углу висела икона, покрытая расшитым полотенцем, на стене - две большие, неумело раскрашенные фотографии мужчины и женщины, под ними - фотокарточка улыбающегося подростка; чуть ли не полстены, отделявшей хозяйские комнаты, занимала побеленная русская печь, от нее тянуло теплом, - должно быть, недавно стряпали, топили ее; у глухой стены стояли две накрытые одеялами кровати…
С шумом, задорно потирая руки и похлопывая, появился улыбающийся Комар.
- А ты, я вижу, хорошо устроился. Не боишься, что фашисты нагрянут? - усмешливо спросил Рабцевич.
- А чего их бояться, мы ж у себя. Вот они нас стали бояться, поняли: неодолим народ, если взялся за оружие. Ты это не хуже меня знаешь.
Вошла старушка в чистеньком шерстяном платье. От него густо пахло нафталином.
На столе появились миски, большой, пышущий жаром чугунок тушеной картошки с мясом, крынка молока, ломти хлеба.
- Кушайте! - с поклоном потчевала хозяйка.
Комар благодарно посмотрел на нее:
- У меня гость важный: друг. Сто лет не виделись.
"Да, - подумал Рабцевич, - не виделись мы давненько". Последний раз Комар был у него, когда Рабцевич возвратился из Испании и возглавил в своем родном Кировском районе отдел здравоохранения. У Комара кто-то заболел из родственников, ему срочно понадобилось редкое лекарство. Рабцевич достал. Договорились собраться семьями, даже день назначили. Но встретиться больше не довелось. В ноябре тридцать девятого, после воссоединения Западной Белоруссии с БССР, ЦК КП(б)Б направил Рабцевича в Брест, где он стал членом Временного управления города и заведующим отделом здравоохранения. В Западной Белоруссии шли революционные преобразования, Рабцевич национализировал больницы, поликлиники, аптеки, конфисковывал медикаменты у частных предпринимателей…
- Не будем терять времени, - весело проговорил Комар и стал раскладывать в миски картошку.
За дверью послышался шум, и в горницу ввалился бородатый мужик гигантского роста с руками молотобойца.
- Да что ж такое получается, Герасим Леонович? - заговорил с порога. - Гнать в шею такого завхоза надо, совсем о людях не думает…
Комар молча повернулся в его сторону.
- У Захарова от сапог одни голенища остались, вместо подметок щепу подвязывает, а завхоз говорит, что нет обувки. Я сам видел у него новенькие сапожки. Куда их дел? Что ж, Захарову лапти, что ли, носить? - напирал вошедший.
- А это ты, Фрол Семеныч, здорово сказал! - рассмеялся Герасим. - Лапти по такой погоде в самый раз. И по болотам в них лазить очень даже удобно - вода вольется, выльется, и нога сухая. - Помедлил. - А сапог у него действительно нема: Василию-пулеметчику отдал - совсем хлопец оказался босой.
Не успела дверь за бородачом закрыться, прибежал юноша. На конопатом раскрасневшемся лице алмазной россыпью блестели капельки пота, в глазах - радостное удивление.
- Герасим Леонович, мы листовку все-таки написали. Почитайте. - И протянул комиссару листок.
Комар, медленно шевеля губами, прочитал, сверкнул глазами.
- Молодцы, хлопцы. Здорово! Перепишите десятка два и сегодня же ночью, как договорились, расклейте. Только на рожон не лезьте!
Когда за вылетевшим из горницы юношей захлопнулась дверь, Комар пояснил с улыбкой:
- Командир в отъезде, дак я верчусь, как бисов сын, - туды, сюды, все надо.
Только принялись за еду, как в дверь постучали и в горницу осторожно вошли и остановились у порога сразу десять человек - старики, старухи, женщины с детьми.
Белобородый старик, опершись на темную от времени еловую палку, глухо откашлялся.
- Да мы, Герасим Леонович, не к тебе… - Он замялся, переступил с ноги на ногу, отчего тихо скрипнула половица. - Тут кажут, у пришлых комиссаром немец. Так мы до него, не откажи глянуть…
- Ну и народ, уже все знают! - раскатисто засмеялся Комар. - Выходи, комиссар, коль народ тебя бачить пришел.
Линке, не зная, как себя вести, нехотя поднялся из-за стола. Он был по-юношески строен. И если бы не морщинки на лице и мешки под глазами, говорящие о пережитом, никто не поверил бы, что он всего на два года моложе Рабцевича.
Старик подступил к нему и, сузив выцветшие глаза, оглядел всего - от хромовых сапог до красноармейской фуражки.
- Гэта так, - старик вздохнул, - и все же немец. Чудно, немец иде против немцев.
- Я, папаша, не против немцев иду, я против фашистов. Вспомните, как у вас в гражданскую войну было: не русский против русского шел или белорус против белоруса, а рабочие и крестьяне - против помещиков и буржуев, - пояснил Линке.
И вновь крестьяне подивились: немец так чисто говорит по-русски, а главное, вместе с партизанами будет воевать.