Глава двадцать вторая
Сначала мы ехали своим ходом, а в Кизылшахаре погрузили автопоезда с ракетными установками и машины с радио- и радиолокационным оборудованием в железнодорожный эшелон и тронулись в путь.
Бежит, бежит поезд по стальной колее, заливисто окликает обочинные кишлаки. Здоровается с разъездами и полустанками. Везде нашему эшелону дают "зеленую улицу".
К стрельбам готовились долго. Каких только занятий и проверок не было! А перед самым отъездом пошли беседы, собрания: полигон - испытание на зрелость, стрельбы - боевой экзамен для всего дивизиона, а для молодежи - посвящение в ракетчики.
И вот мы едем. Стучат колеса: "Стре-лять, стрелять на по-ли-гон, стре-лять, стре-лять на по-ли-гон". Подсвистывает паровоз: "Бо-е-вы-ми-и!" Но все это еще впереди, в неизвестности, а память день за днем разматывает минувшее, пережитое.
Солдат… Что я знал о нем? "Так точно", "Никак нет", "Есть!". Живой робот, отгороженный от мира казарменными стенами… Какая чепуха! Вот рядом со мной ефрейтор Новиков. Яркий парень, заметный. За несколько месяцев перепрыгнул три служебные ступеньки: был шофером, потом третьим номером расчета, а на полигон едет вторым!
Учатся люди. Леснова техникум заканчивает, Назаров - институт, кое-кто из офицеров - заочники академии. И поэзию любят, и в живописи разбираются. А музыку как слушают! А любят как…
Коля Акимушкин теперь вхож в девичью светелку. Оттаивает ледок на Валином сердце, чаще стала улыбаться девушка, снова здоровым румянцем наливаются щеки ее, веселее синь в глазах. А Виктор Другаренко нарисовал портрет старшинской дочки. Раздобыл ее адрес и отослал нежданный подарок Аннушке. Теперь ног под собой не чует от восторженного письма девчонки. Я думал, он пошутил, когда сказал, что ему нравится Аннушка, а шутка-то обернулась вон какой историей…
На соседней платформе кто-то затянул старую песню: "Дан приказ: ему - на запад, ей - в другую сторону…" Нет, раньше не так уходили на войну. Далеко шагнули: от винтовки и тачанки до сверхзвуковых ракетоносцев, атомных подводных лодок и стратегических ракет. Такое бы оружие в Отечественную войну!
Отечественная… Что ж, то время кажется нам, теперешним солдатам, легендарным, былинным. Перед самым отъездом старшина Дулин рассказал один фронтовой эпизод. Слушали об артиллеристах - прародителях ракетчиков и поражались их великой самоотверженности.
- Бои шли на Орловщине, - вспоминал Дулин. - Нашей зенитной батарее приказали форсировать реку Зушу между селами Вяжи и Битьково. Батарейцы наскоро навели переправу и, не теряя времени - каждая минута была дорога в наступлении, - начали переправляться. Почти весь расчет нашего орудия оставили на берегу, опасаясь налета "юнкерсов". И вот тягач потащил зенитку по настилу. Все шло хорошо. Под колесами погромыхивали бревна, толстые горбыли, доски. Говорливая река как бы поторапливала нас: быстрее, быстрее, быстрее. И вдруг колеса пушки провалились. Я прибавил газу. Туда-сюда, туда-сюда… Застряли. А тут еще, как на грех, три "юнкерса" вынырнули со стороны поселка Малиновец, из-за крутого взлобья левого берега, поросшего дубняком, орешником и терновником.
Зенитки, притулившиеся под скосом горы, никак не могли взять нужный угол для стрельбы по самолетам. Что делать? Ни первого номера, ни второго, ни заряжающего, ни подносчика снарядов нет. Хорошо, командир не растерялся.
- К бою! - подал он команду и сам встал за наводчика.
Я и снаряды подтаскивал, и заряжал. Первый раз ударили для острастки: не думайте, мол, что тут пушчонка завязла без расчета. Вторым снарядом сбили ведущего "юнкерса". Он плюхнулся на каменный выступ горы, а с него бултыхнулся в речку. Слышим: батарейцы "ура" кричат с берега. Ведомые самолеты в разные стороны шарахнулись. Мы послали вдогонку по снаряду, но они уже были далеко.
Вот так, друзья, а вы говорите, зачем взаимозаменяемость, - закончил старшина свой рассказ. - Вот на этот самый случай…
- Чем же вас наградили за "юнкерс"? - спросил Новиков, поглядев на рядки орденских планок Дулина.
- По медали получили с командиром.
…Бежит, бежит чумазый тепловоз, работает своими стальными локтями, расталкивая версты.
Вот мы и снова дома, в своем Ракетограде. Ребята высыпали из машин. Как здесь уютно по сравнению с полигоном! Офицерские домики, казарма, клуб, аллейка - все такое привычное, родное.
- О, старик! Водитель ТЗМ! - радостно воскликнул Горин, увидев меня.
- Старо, Гришенька, старо!
- Как старо? - Он замялся, поправил очки.
- Повысили. Зачислили в расчет пусковой установки.
- Когда?
- Недавно, на полигоне.
- Все-таки лезешь в технократы… Что ж, пожалуй, ты прав… Я ведь тоже хочу попроситься из канцелярии. Даже рапорт написал. Ну ладно, об этом после. С приездом, Володя! А тут, пока тебя не было, два письма пришло - от отца и Людмилы. Но пока не расскажешь, что и как там у вас на полигоне было, письма тебе не отдам. Мне тоже интересно.
- Не валяй дурака, Гриша, давай их сюда! А о полигоне… На, почитай мои записки, если хочешь.
- Ну-ка, ну-ка, это интересно, - удивился он. - Может, пригодятся для будущего очерка… В общем ты, я вижу, во всем обскакал меня, Володя.
"Наконец-то приехали! Вот она, ракетная площадка полигона. Пусто, голо. На пушечный выстрел - ни одного селения.
Сначала разбили палатки. Здесь есть и казарма, но в ней живут солдаты обслуживающего подразделения. Потом начали развертываться. Все выполняли под контролем начальника площадки и полигонных инструкторов. Это, говорят, не ради проверки вашей выучки, а ради оказания помощи в подготовке к стрельбам.
Установили комплекс и сразу же приступили к регламентным работам. У нас, например, во взводе Галаба, чувствовалась какая-то нечеткость в действиях. А ведь у себя, в Ракетограде, этого не было. Особенно в последние дни.
Наш огневик рассказал и об ошибках, которые допускались в других подразделениях.
После встречи готовились к заступлению в караул - охранять полигон. И вдруг предупреждение синоптиков: "Буря, снежная буря идет!" Откуда ее черти накликали? Но она все-таки пришла. Посуровело, насупилось небо, диким жеребцом промчался ветер по степи, поднимая пыль. Мы выскочили на позицию, зачехлили ракету в окопе, опутали ее веревками, прикрепленными к штопорам. Штопоры были ввинчены в бетонное днище. Видно, бури здесь свирепствуют частенько. Потом как следует укрепили взводную палатку.
Небо совсем заволокло. Начался снегопад. Ветер яростно бил по брезентовым бокам палатки, будто непременно хотел выгнать нас на улицу полюбоваться разгулом белой стихии.
- Галаб, это ты накликал буран, - сказал Новиков.
- Почему я?
- Потому что говорил, мол, никогда не видел настоящей зимы. Аллах услышал твою молитву и ниспослал тебе испытание.
- Будем мужаться, братья мои, - в том же духе ответил старший сержант.
Назарова назначили начальником караула. Он проверил, хорошо ли мы почистили оружие, спросил обязанности каждого по Уставу гарнизонной и караульной служб и разрешил отдохнуть перед заступлением на суточное дежурство.
Завалившись на нары, Новиков вздохнул и произнес:
- На печку бы сейчас. Люблю деревенскую печку! Тепло под боком, из-под шестка сверчки посвистывают, дрему навевают, а в трубе домовой гогочет… Галаб, а как по-вашему печка называется?
- Сандал.
- Скандал это, а не печка…
Ребята засмеялись.
Вечер еще не наступил, а на улице уже стемнело. Капитан Тарусов посадил нас в автобус и повез в караульное помещение. Кругом ничего не видно. Метров десять отъехали - застряли.
- Вылезай!
Вылезли и принялись разгребать снег деревянными лопатами. У Новикова сорвало панаму с головы и унесло.
- Ничего, я и "обезглавленный" доеду, - бодрился он.
Пока доехали, раз десять останавливались. В караульное помещение вошли мокрые, хоть выжимай.
- Обогреться бы, - зябко поеживаясь, произнес Герман Быстраков.
- Ни-че-г-г-о-о, - унимая дрожь, пытался улыбаться Саша. - У нас на Тамб-б-ов-щине не так-кие б-бывают мор-розяки…
Печки уже были опломбированы, ни дров, ни угля мы не нашли. Немного обогревшись, разводящий - новый командир расчета Женя Попелицын - повел меня на пост.
Снег. В пяти метрах ничего не видно. Искали, искали пост - не нашли.
- Часово-ой! - крикнул разводящий.
Ветер заглушил его голос.
- Давай вместе.
- Давай.
- Ча-со-во-ой!
Не видно часового и не слышно. Выставив руки вперед, бредем на ощупь. Шаг, два… двести. Не видно огней караульного помещения.
- Пошли влево, - крикнул Женя.
Идем. Нет поста, нет караульного помещения.
- Надо было вправо, - сказал я разводящему.
- Что ж, пойдем вправо, - согласился он.
Пошли. Ни голоса, ни огонька. Сбились, не знаем, куда идти.
- Пойдем прямо, куда-нибудь выйдем, - решил Попелицын.
Его карабин дзинькнул о колючую проволоку полигонной изгороди. Отдышались, закурили.
- Теперь куда?
- Проволока приведет к стартовой позиции, - ответил разводящий. - Двинулись.
Насквозь промерзшие, добрались до батареи, разожгли костер в траншее, сидим и греемся.
- Как вы попали сюда? - удивился комбат. Он уже вернулся из караульного помещения.
Попелицын рассказал.
- Берите артиллерийский тягач, панаму для Новикова, катушку телефонного провода и поезжайте обратно.
А там Галаб уже беспокоился о нас, организовал поиск с отдыхающей сменой. Долго ребята кружили в свистопляске бурана, но, конечно, безрезультатно.
- Хорошо, хоть, на проволоку набрели, - сказал Назаров, - а то бы всю ночь проплутали, обморозились. Ну ладно, надевайте шапки, валенки и тулупы - все это старый состав караула оставил - и шагайте на пост.
Разводящий взял конец телефонного провода, чтобы не заблудиться, и шагнул в снежную круговерть. Я пошел за ним.
Вчера не привезли ужин: заплуталась машина. И сегодня она не пришла. К вечеру капитан Тарусов на тракторе С-100 притащил автобус. Нас сменил Федор Кобзарь с ребятами.
- Как служба? - спросил меня Кузьма Родионов.
- По уставу. А что?
- У них тоже, брат, по уставу, - кивнул сверхсрочник на соседей. - И никакой буран им не помеха. Был я у них. До чего же здорово работают операторы! Когда офицер захватил цель и передал ее на сопровождение солдату, тот радостно крикнул: "Есть цель!"
Включили имитатор помех. В первый момент молодой оператор от неожиданности растерялся, однако тут же взял себя в руки и приник к индикатору. И знаешь что, Володя? Мне показалось, он был готов руками смахнуть помехи с экрана, чтобы они не заслоняли цель.
- Кроме рук тут еще и мозги нужны, - буркнул в, отогревая замерзшие пальцы.
- Да это понятно, - согласился сверхсрочник. - Но ведь как развито чувство ответственности у человека! С каким напряженным вниманием следил он за единственным нужным ему импульсом!
Родионов сел на своего любимого конька. Закончил тем, что опять - в который раз! - спросил меня, не нужна ли какая помощь в подготовке на оператора.
Не утихает, свирепствует буран. Зубрим наставление по стрельбам. И вдруг посыльный:
- Кузнецов, в штабную палатку.
Там собралось дивизионное начальство, капитан Агзамов и какой-то степняк - раскосый мужичонка в меховом треухе.
- Дохтура у нас нет, а баба кричит, как верблюдица, и за живот хватается, - рассказывал гость.
- Беременная, что ли? - спросил Агзамов.
- Вот-вот… Приспичило ей рожать в буран…
Степняк мял в руках треух и с надеждой переводил взгляд с одного офицера на другого: пошлют ли дохтура к его бабе?
К роженице отправился дивизионный врач Агзамов. Я в акушерстве ничего не понимал и был у него вроде адъютанта: мало ли что может случиться в такую непогодь. Нам дали вездеход. Он проламывал снежные заносы, а следом рысил на выносливой степной лошади аульчанин.
- Нельзя ли побыстрей? - то и дело опрашивал шофера капитан. - Боюсь, не опоздаем ли. Новый человек рождается на свет, а мы тащимся еле-еле…
И водитель гнал вездеход все быстрее и быстрее.
Я думал, что вокруг полигона на пушечный выстрел нет ни одного жилья, но мы уже через два часа остановились во дворе, обнесенном высокими глинобитными стенами. Вместе с хозяином вошли в дом, глядевший двумя пустыми окнами во двор.
В первой комнате ползали, шлепая друг друга по голым задам, круглолицые ребятишки - один меньше другого. Здесь же, на высоком деревянном сундуке, лежали лепешки и сладости. Под вытяжной трубой потрескивал веселый костерок.
- Не холодно ли? - спросил Агзамов хозяина, кивнув на незастекленное окно.
- Э, пускай мала-мала закаляются, - махнул он рукой. - Баба там, иди.
Доктор шагнул в другую комнату. Через некоторое время он крикнул:
- Грей ведро воды, Кузнецов!
Хозяин гремел посудой, рылся в большом сундуке, окованном железом. Наверно, искал чистые полотенца и простыни. Из соседней комнаты доносились то глухие стенания, то болезненные вскрики.
Когда нагрелась вода, капитан долго мыл руки с мылом, потом заставил сделать то же самое хозяина дома. Они ушли к роженице, а я остался с малышами, обступившими мой карабин. От этой любопытной диковинки их оторвал резкий вскрик матери. Ребятня переполошилась, тревожно засверкали узкие глазенки.
- Ничего, ничего, - успокаивал я их. - Доктор вылечит маму, и ей будет хорошо.
За дверью послышалось звонкое "уа", веселый смех отца и голос врача: "Джигит! Хоть сейчас на коня".
- Теперь у вас будет новый братишка, - сказал я своим маленьким друзьям. - Сейчас дядя покажет его.
Дверь открылась. Капитан держал в руках орущего во все горло младенца, тихонько пошлепывал его и, улыбаясь, приговаривал:
- Ну здравствуй, человек! Здравствуй!
К вечеру непогода угомонилась, и мы двинулись в обратный путь. Капитан чему-то улыбался. Видимо, радовался за восьмого наследника степняка.
Половина батареи вышла расчищать позицию от снега, а вторая отправилась спасать колхозную отару на отгонном пастбище. Я тоже попал в эту экспедицию.
Кое-где дорогу пробивали бульдозером. Часа через три добрались до летних кошар. Две из них были пустыми - овцы не вернулись во время бурана. Чабан повел нас к дальнему выпасу. Шли, проваливаясь в снег по пояс. Где уж тут пробиться отаре, если человек плавает в белом половодье!
Впереди показались два почти сросшихся кургана. Между ними над седловиной шел пар. Овцы! Мы кинулись бегом. Напирая друг на друга, овцы пытались вырваться из снежного окружения. Давка, толкотня, призывное блеяние. Тонкие морды с большими грустными глазами вызывали жалость.
Батарейцы взялись за лопаты, освобождая голодных, иззябших животных из белого плена. Снег отбрасывали на пологие бока курганов.
- Мертвый ягненок…
- Задохнулся…
- Замерз, - роняли солдаты невеселые слова.
Вслед за бульдозером подъехала машина. Мы на руках выносили обессилевших овец. Многие из них кашляли, как простуженные люди. Они покорно принимали нашу помощь.
Чабан стоял над погибшими ягнятами и плакал…
Яркое солнце растопило снега, и влажная земля парит, дышит могучей грудью. Люди приводят в порядок машины, ракеты, оборудование.
После обеда - подготовка к собеседованию с инструкторами. Я сижу и мысленно повторяю: "Основу постоянной боевой готовности ракетчиков составляют: отличная специальная подготовка, высокая техническая надежность всего ракетного комплекса, безупречная исполнительность, глубокая идейная убежденность воина…"
- Что шепчешь? "Отличная… высокая… безупречная и глубокая", да? - улыбается Новиков. - Все правильно. А я вот речушку тут неподалеку присмотрел. Неводок достал. Завтра ушицы отведаем за милую душу!
Нынешней ночью неожиданно взвыла сирена. Учебная? Боевая? Срываемся с кроватей и несемся на огневую позицию. На бегу капитан Тарусов кричит:
- Рядовой Кузнецов, за мной!
Почему за ним? Мне надо к своей машине. Но приказ есть приказ. Бегу за командиром батареи. Кроме капитана в темноте различаю только высокую фигуру Родионова. Может, мне просто хотят показать, как будут работать оператор, офицер наведения и стреляющий? Ведь это тоже морально-психологическая подготовка.
Уже урчат дизеля Николая Акимушкина. И когда успел?! По небу шарит мощный радиолуч. Перед экраном за офицера наведения лейтенант Семиванов. На индикаторе, как в зеркале, мельтешат сотни помех. Отстроятся ли от них наши радиобоги?
Все действуют четко и быстро. Вот это автоматика! Не успел я сориентироваться в кабине, как экраны начали темнеть. Вот уже на них видна пульсирующая отметка от цели. А что Кузьма? Смотрит, буквально поедает глазами свое волшебное зеркало. Нет, он не даст помехам снова прорваться, не допустит срыва сопровождения цели.
Семиванов и Тарусов отдают предельно краткие команды. Вот уже в последний раз уточняются данные для стрельбы.
- Пуск!
И в кабине тишина. Напряженная, ощутимая. Потом воздух сотрясается от громового взрыва, и ракета, вспарывая темное небо, ринулась к цели.
Улыбаясь, Тарусов открывает дверь:
- Смотрите, Кузнецов!
Горящая мишень падала вниз. На позиции возбужденные возгласы:
- Горит!
- Сбита!
Со своего места поднялся Кузьма Родионов:
- Вот так мы и работаем, Володя! Учись.
И я учусь.
Учусь.
…Мокрый, перепачканный грязью Новиков молча вошел в палатку, обвел нас единственным глазом - второй был закрыт лиловым волдырем - и, стегнув себя по сапогу бесхвостой рыбиной, непонятно сказал:
- Ушица-то… тю-тю…
- Не валяй дурака, рассказывай, что случилось, - загудели ребята.
Незадачливый рыбак глубоко вздохнул:
- Сейчас все выложу как на духу, только дайте закурить.
Он бросил бесхвостую рыбину, жадно затянулся дымком и, присев на корточки, начал:
- Трое нас было. Разделись, поставили поперек речушки бредень, мотню расправили и решили малость отдохнуть, перед тем как волочь снасть. Сидим в кустиках, покуриваем. Рыба кишмя кишит.
- Опять начал баланду травить, - махнул рукой Другаренко. - Рыбацкие анекдоты…
- Анекдот в настоящем понятии - вещь толковая, - возразил Саша. - Так вот, рыба кишмя кишит. Меня дрожь начала пробирать от нетерпения. Как же, плюхаются такие чушки - одной всю батарею накормишь. "Пошли", - тороплю ребят.
Только это я проговорил, как возле берега кто-то засопел. Ну, думаю, сом пудов на десять. Вот это повезло! Вскочил и чуть в обморок не упал: из воды торчат рога на толстенной морде… Все видел, но рогатых сомов никогда не приходилось встречать. Трясу головой и глазам своим не верю: бывают же чудеса природы! "Ты что?" - спрашивают ребята. А у меня горло перехватило от волнения. Тычу пальцем в рогатого сома. Вдруг "Му-у-у!" - и сом поплыл к другому берегу, запутавшись рогами в крыле невода.
"Корова! - закричали ребята. - Корова утонет…"