Я окинул старика оценивающим взглядом. Благообразная седина, шкиперская бородка – он мог бы красиво состариться. Все данные налицо. Если бы это тело населил иной дух, разница была бы разительной. Каро права. Старикашку переполняли эгоизм и всепоглощающее безумие. Он вычеркнул единственную дочь из завещания, наплевал на волю покойной жены и теперь ждал, что его похвалят за такое преступление.
– Значит, кредит на покупку машины не обсуждается?
– Какой кредит?! – возопил Гордон. – Мы оба прекрасно знаем, что я из этих денег и пенни не увижу.
Пора было уходить. Гордон действовал мне на нервы. В коридоре я решил нанести заключительный удар.
– Кстати, вы сломали мне боковое зеркальце.
– Чего?
Я объяснил, что случилось. Он стал отрицать. Я напомнил, что Каро все видела.
– Не будем делать из мухи слона, – предложил я. – Заплатите за зеркальце, и я не буду портить вам права.
– Нет! Нет! – Гордон явно завелся. – Не смей на меня давить!
Он принялся бегать взад-вперед, заложив руки за спину.
– Я на вас не давлю, – терпеливо сообщил я. – Вам просто на месте не сидится.
Гордон сверкнул налившимися злобой глазами:
– Слушай, ты, надменный ублюдок! Ты заявляешься сюда, треплешь мне нервы, указываешь; что мне делать с моим домом, с деньгами… А получив от ворот поворот, пытаешься выдавить деньги, обвиняя меня в том, к чему я отношения не имею! И ты это прекрасно знаешь! Катись ты знаешь куда…
Во время этой речи лицо Гордона три раза меняло цвет: красный, пурпурный, наконец малиновый. В конце концов отец Каро сделался похож на портрет Френсиса Бэкона. Внезапно Гордон пошатнулся и упал на спину. Тяжело приземлился – шмяк! – и в воздух взвилось облачко пыли. Пыль была не от ковра, а от самого Гордона.
Я застыл. Потом рассмеялся – неожиданно для самого себя. То был смех детского ликования, за которое я отказываюсь нести ответственность.
Гордон по-прежнему лежал на спине, бородка топорщилась в потолок, один тапок почти свалился с ноги. Его глаза были закрыты. Я наклонился и похлопал старика по щекам.
– Гордон? Гордон? – Ударил посильнее. – Гордон! Что с вами?
В горле послышалось клокотание. Потом он замер. Я попытался нащупать пульс, но у меня ничего не вышло. Отец Каро скончался.
Я бросился через весь дом, пытаясь найти телефон. Телефон обнаружился на кухне. Я схватил трубку и хотел было вызвать "скорую". Потом задумался. Если вызвать врача, Гордона могут еще спасти. Каро меня не простит. Я сам себя не прощу.
Так что я положил трубку на место, проследовал в коридор, перешагнул через старика и тихонько вышел.
Глава восьмая
Мужчина и шлюха
Когда Каро наконец открыла мне дверь, я увидел, что на ее лице блуждает странная улыбка, а в глазах – нездоровый блеск. Днем она наглоталась какой-то гадости. Пять часов спустя ей стало совсем хорошо. Я в некотором оцепенении поведал Каро о судьбе отца. Она притянула меня к себе и страстно поцеловала.
– Он неважно выглядел, когда я уходил.
Я говорил, что это нелепо, но Каро настояла на своем: она хотела увидеть тело.
– Мне надо убедиться. Этот мешок с дерьмом мне всю жизнь испортил.
Я повез Каро к отцовскому дому. Стоило машине подпрыгнуть на выбоине, как новоявленная сирота заливалась нервным смехом. Мы припарковались чуть поодаль и подошли к двери. Каро уже собиралась вставить свой ключ в замок, но я схватил ее за руку.
– А если Эйлин дома?
– Да нет, она до утра с мертвецами общается.
– А если вернулась?
– Марк, расслабься, ее здесь нет. Иначе стояла бы машина…
– Давай позвоним. На всякий случай.
Каро недовольно повела плечами, но прижала кнопку звонка. Чуть погодя она все же открыла дверь ключом. И тут нас постиг первый шок. Коридор был пуст.
– Ты же сказал, он упал на пол.
– Да.
– Ну и где он?
В гостиной по-прежнему надрывался телевизор. Каро на цыпочках прошла по коридору, заглянула в комнату – и резко отпрянула. Потом поманила меня. Я подошел: Гордон сидел перед телевизором, смотрел комедийный сериал.
От неожиданности Каро резко протрезвела. Мы поехали ко мне домой.
– Он не умер… – безутешно стонала Каро. – Ты сказал, что он умер, а он жив. Ну что ты за подонок?
– Каро, клянусь, он был мертв. Я пульс не нащупал.
На моей улице стояли полицейские заграждения. Впереди вспыхивали огни. К небу поднимался столб серого дыма. У заграждений к машине подошел полицейский.
– Придется объезжать, сэр.
– Там что, взрыв?
Полицейский не ответил, только снова повторил про объезд.
– Но я там живу!
– Мне очень жаль. – Черта с два ему было жаль. – Припаркуйтесь поближе и пройдите пешком.
Так мы и сделали. Я поставил машину на одной из боковых улочек и вернулся. Около моего магазина стояли Две пожарные машины. Я сразу понял, что это значит, бросил Каро и побежал. Сквозь выбитые окна вырывались яркие языки пламени. Даже в пятидесяти метрах от магазина стоял невыносимый жар. Буквы вывески оплавились, некоторые совсем отвалились. Раньше там было написано: "РЕДКИЕ КНИГИ МАРКА МЭДДЕНА"; теперь вывеска гласила: "ЕДКИЕ КНИГИ".
Каро догнала меня и взяла за руку.
– Нет… – прошептала она. – Нет…
Любимая понимала, что я потерял. Дом и дело. Все мои чудесные книги пропали. Вся жизнь погребена под обломками и пеплом. Иного я и не заслужил.
Полицейский коротко меня опросил и, заметив, что я не в состоянии отвечать на вопросы, осведомился у Каро, есть ли кому обо мне позаботиться. Каро вызвалась помочь, хотя сама выглядела немногим лучше меня, так что ответом констебль не удовлетворился. Он позвонил моему отцу. Папа приехал за нами в своем морозильном фургоне и тут же принялся утешать меня, повторяя, что страховая компания возместит все убытки.
Мы с Каро сидели бок о бок за кухонным столом. Мама приготовила нам горячий бренди и теперь ворковала что-то успокаивающее.
– Главное, что вы не пострадали. Да, книги сгорели. Да, дом сгорел. А если бы там были вы? Даже представить страшно.
Мама, вечная медсестра, всегда искала что-то позитивное. Наверное, так же она утешала больных – лаково и тепло. Да, тебе ампутировали руки и ноги. Но зубы-то целы.
Папа не нашелся, что сказать, и пошел готовить нам карри. Если честно, только карри он и умел готовить. Мы еще не ужинали, так что пришлось согласиться. Папа, кажется, очень обрадовался.
– Оставайся, – предложила мама. – В доме беспорядок, но спать можно в твоей старой комнате.
– Не стоит, – отказалась за меня Каро. – Марк поживет у меня. Я только "за". – Она улыбнулась своей полубезумной улыбкой. – Кстати, он вам сказал?
– Что? – хором спросили мои родители, точно персонажи в плохой пьесе.
– Мы решили пожениться, – спокойно пояснила Каро.
– Пожениться? – Мама бессильно опустилась на стул.
– Дом сгорел, а вы решили пожениться? – переспросил отец. – По-моему, не самое подходящее время.
Я удивился еще больше родителей. Мама с папой смотрели на меня, ожидая объяснений. А что я мог сказать? Я влюблен в ненормальную.
Наутро мы с Каро позавтракали в кафе у Джеффа, разглядывая дымящиеся останки того, что было моим домом. По всей улице валялись черные обрывки драгоценных книг.
Каро старалась меня подбодрить. Она как раз жевала мелба-тост.
– Знаешь, что этот бутерброд придумала Нелли Мелба, когда случайно попала трусами в тостер?
– Знаю, – мрачно кивнул я. – Слышал.
Джефф так за меня переживал, что накормил нас завтраком бесплатно.
– Помню, отец про бомбежки рассказывал, – говорил он. – Люди в одночасье все теряли. Ужас.
За картошкой с грибами и беконом Каро снова заговорила о свадьбе:
– За последние двадцать четыре часа столько всего случилось. Кошмарные сутки. Отец не умер, ты всего лишился. И я подумала: Как от этого уйти? Как превратить кошмар в нормальную жизнь? Выход есть. Нам надо пожениться.
– Значит, ты меня любишь?
– Не буду врать. – Каро дернула плечами. – Я не уверена, что вообще кого-то люблю. Впрочем, из всех, кого я знаю, ты мне наименее противен.
– Ах вот как. Ну спасибо.
– Надо попробовать. Может, повезет.
– До сих пор нам не очень-то везло.
– Ты не хочешь на мне жениться?
– Хочу, – возразил я, – хочу. Просто, знаешь ли, перед помолвкой принято ставить жениха в известность.
В четверг Каро отказалась вставать. У нее в голове не укладывалось, что через двадцать четыре часа родной отец вычеркнет ее из завещания. В моем сердце радость тесно переплелась с ощущением, что мир – комок зловонных испражнений.
Девушка, которой я восхищался со школы, решила стать моей женой. С другой стороны (и эта сторона здорово меня смущала), я потерял жилище и заработок. До тех пор, пока страховая компания не осчастливит меня выплатой, я был лишен средств к существованию.
Я сидел в гостиной и слушал, как над домом гудят самолеты, когда зазвонил домофон.
– Здравствуйте, можно мисс Бигун? – услышал я мужской голос.
– Тут таких нет, – ответил я.
– Она здесь больше не живет? – Посетитель явно расстроился.
– Нет.
У телефона громоздилась кипа счетов и повесток, адресованных либо некой Иви Бигун, либо особе по имени Чайл Конкарн. Все ясно. Каро урок не пошел на пользу, она продолжала оформлять кредитки на чужое имя – просто потому, что ей это удавалось.
Я подошел к окну и посмотрел на визитера – для судебного пристава он был староват. Несколько минут он топтался у дома, напряженно вглядываясь в окна, потом сел в машину и уехал.
У меня зазвонил мобильник. Я взял трубку.
– Мистер Мэдден? – Голос звучал сухо и официально.
Звонивший представился детективом Флеттом. У него ко мне несколько стандартных вопросов по поводу пожара. Смогу ли я сегодня подъехать в участок?
– Что случилось? – поинтересовался я.
– Будет лучше, если мы поговорим с глазу на глаз, – холодно ответил Флетт.
– Для кого лучше?
– Для всех.
Я приехал в Ричмонд и зашел в полицейский участок. Когда я сказал дежурному, что ищу Флетта, меня попытались удержать.
– Он очень занят. Подождите, вас вызовут.
– Вы не понимаете, – настаивал я. – Мистер Флетт сам мне звонил. Он меня ждет.
У кабинета образовалась очередь: несколько наркоманов и псих, у которого украли велосипед. Я не сразу понял, что он сумасшедший.
– Я ехал через ботанический сад, – рассказывал он мне, – ко мне подбежал парень, столкнул меня с велика и уволок его.
– Запомнили вора?
– Да, это был кентавр.
– Наполовину человек, наполовину лошадь?
– Именно.
– Кентавр уехал на вашем велосипеде?
– Не смешите меня! – В голосе психа прорезались нотки раздражения. – Как он мог на нем уехать? Он его толкал. Вы видели, чтобы кентавры на велосипедах катались?
Наконец белобрысый полицейский вызвал меня в отдельную комнатку. Это и был детектив Флетт. Я ему улыбнулся, но ответной улыбки не получил. Он даже руки мне не подал.
Флетту было лет тридцать, однако глаза оказались старческие и мертвые. Белая рубашка пропиталась потом, галстук свободно висел на шее, а ширинка была расстегнута. Про ширинку я говорить не стал, чтобы ненароком его не обидеть. Как правило, люди не любят, когда кто-то обращает внимание на их маленькие недостатки.
– Вам, наверное, будет интересно узнать последние данные о пожаре, – начал он так, словно обращался к закоренелому преступнику.
– Я слушаю.
– Больше всего похоже на поджог.
– С чего вы взяли?
– На пепелище мы нашли остатки "Домашнего полена".
– Это еще что такое?
– Растопка для ленивых, Людям, у которых в доме камин, иногда трудно его растопить, понимаете? А с "Домашним поленом" все просто. Его выпускают "Брайант энд Мэй", они еще спички делают. В сущности, "Полено" представляет собой бревно, покрытое легковоспламеняющейся смесью. Продается в специальной бумаге. Поджигаете бумагу с одного конца – и дело сделано. Похоже, наш преступник поджег такое бревно и кинул его вам в окно. Пожар гарантирован. О книжном магазине и говорить нечего.
– Черт, – не удержался я.
– Прошу прощения? – Похоже, моя несдержанность задела детектива.
Я постарался взять себя в руки и рассказал ему про письма с угрозами.
– У вас они сохранились? – спросил Флетт? – Да.
– Можете мне переслать? Возможно, нам удастся узнать, откуда их отправляли.
– Значит, кто-то и впрямь меня ненавидит… – Я не задавал вопрос, все и так было предельно ясно.
– Похоже на то. – Кажется, Флетт не особенно удивился. – Как вы думаете, кто бы это мог быть?
– Да кто угодно, – пожал я плечами.
Я всегда нервничаю при общении с полицией. Когда я нервничаю, то начинаю трепаться без умолку и выбалтываю что-нибудь лишнее. В девять лет у меня украли велосипед, и мне пришлось отвечать на вопросы полицейского. Я так распереживался, что признался в краже шоколадки из магазина через дорогу. Полицейский сказал, что шоколадка никакой роли не играет. Не играет, согласился я. Но вот фейерверк, который я устроил под окном у соседа, играет. Да еще какую. И я расплакался.
С детективом Флеттом все было так же, только я не плакал. Я рассказал, как Плохой Иисус заявился ко мне в магазин и надругался над книгой. Потом до меня дошло, что Иисус и прибить может, если я на него накатаю жалобу, так что я немного подтасовал факты насчет выступления Гавкера. Флетт отлично знал обоих мерзавцев.
– Вряд ли Баркеру хватило бы ума купить "Полено", – рассуждал он. – А для Виктора Каллагана сработано слишком топорно.
– Так кто это сделал? – не удержался я. – Мысли есть?
– Ну вы и наглец, мистер Мэдден.
– А что я такого сказал?
Флетт окинул меня холодным взглядом и поднялся.
– Будьте добры, подождите минутку, мистер Мэдден.
Детектив вышел, а я принялся разглядывать плакаты на стенах. Надпись на одном из них гласила: "ВЫ ЕГО ВИДЕЛИ?" На плакате был изображен явный маньяк-убийца с взъерошенными лохмами и безумным взглядом вытаращенных глаз. "Белый мужчина, 25–30 лет, рост около 180 сантиметров, среднего телосложения. Разыскивается в связи с серьезным происшествием на станции "Хаммерсмит" 9 октября в 9 часов вечера. Вы стали очевидцем?" Вы не видели придурка с рюкзаком?
Хотя псих на плакате больше походил на шизанутого Фреда Флинтстона, меня посетило жгучее желание немедленно сбежать из участка.
Вернулся Флетт. С ним вошел еще один мужчина – постарше и более худой. Представился старшим детективом Бромли. Хоть Бромли и занимал более высокое положение, чем Флетт, держался он намного приветливее. Предложил мне выпить чаю, шоколаду или кофе. Я выбрал шоколад. Пока Флетт ходил за напитком, я повторил Бромли свою теорию.
Вскоре вернулся Флетт – с чашкой шоколада для меня и с какой-то бурдой для Бромли. Флетт отошел к двери и мялся там, как официант, которому не терпится сбежать домой. Бромли сел за стол и скрестил руки на груди, будто позируя для общего фото футбольной команды.
– Значит, так, Марк, – вполне дружелюбно начал он. Но это не было обычное дружелюбие, в нем таилась какая-то угроза. – Доказательств у нас нет, однако нам кажется, что ты сам поджег магазин.
– Неслыханно!
– Согласен, – кивнул Флетт. – Так зачем вы это сделали?
– Вы что, меня за идиота держите?
– Да, – невинно согласился Бромли. – А еще ты нам обоим кого-то напоминаешь.
Флетт согласно кивнул. Я неотрывно смотрел на них, боясь моргнуть, отвести взгляд и тем самым неосознанно привлечь внимание к злополучному плакату.
– Может, мы и ошибаемся, – продолжал Броли. – Может, ты не поджигал свой дом. Но за тобой точно водится какой-то грешок.
– Точно, – встрял Флетт.
– А еще, – гнул свое Бромли, – ты нам не нравишься".
– Почему? – удивился я.
– Почему? – визгливо передразнил меня Флетт.
Я не мог найти в себе силы рассказать Каро, что случилось. Я сел в машину и поехал. Остановился в парке и долго вглядывался в зеркале в затуманенные любовью глаза. Неужели я проклят? Или просто дурак?
Я где-то читал, что представления об окружающем мире предопределяют жизнь. Допустим, добряк, который во всем ищет позитив, рано или поздно его найдет, а мизантроп неизбежно получит подтверждение тщетности всего сущего.
Ко мне это правило не относилось. Меня воспитали любящие родители, я ждал от жизни только добра. Теперь мои будни наполнены татуированными ублюдками, продажными полицейскими и мясниками с внешностью Иисуса Христа.
Пока я сидел, погруженный в боль, разочарование и жалость, у меня зазвонил мобильный телефон. Папа. Откровенно говоря, я удивился; Обычно папа просто так не звонил, а открытки и письма всегда присылала мама.
– В чем дело?
– Да так, решил узнать, как у тебя дела, – грубовато ответил папа.
– Неважно, – признался я.
– Мы за тебя переживаем.
Я заверил его, что все в порядке.
Повисла долгая пауза.
– Ты еще там? – окликнул я.
Папа откашлялся.
– Значит, это правда? Вы с Каро помолвлены?
– Насколько мне известно, да, – осторожно признался я.
– Я надеюсь, ты не забыл, как она с тобой обошлась в школе.
– Нет, пап.
– Бросила тебя, верно? Всю душу вымотала. Кто сказал, что она опять так не сделает?
– Да ладно тебе. Ей семнадцать лет было. В семнадцать лет вообще мозги не включают.
– Твоей матери было семнадцать, когда я сделал ей предложение.
– Это не в счет.
– Уж конечно… – Снова повисла пауза. – Ну да ладно. Просто знай: если попадешь в беду, мы рядом. Для того ведь и нужны родители.
– Да, пап.
Я повесил трубку. В глазах у меня стояли слезы – слезы стыда. Я взрослый человек, а папа до сих пор обо мне заботится. Мой толстокожий работяга-отец, который никогда меня не понимал. Да что там говорить, не понимал ничего, кроме своего футбола.
Пошел дождь. Я завел машину и выехал через парковые ворота. Когда я проезжал мимо дома Гордона, его побитая машина выскочила на дорогу прямо передо мной. Я резко затормозил. Гордон отправился на охоту за зеркалами.
После папиного звонка появление Гордона словно служило знаком свыше: "Тебе показали идеального отца, а теперь любуйся, вот полная его противоположность, законченный мерзавец".
Гордон так вывел меня из себя своим маневром, что я прибавил газу и обогнал его. Зеркалами Гордон не пользовался, так что до последнего момента не подозревал обо мне. Я подрезал его, успев заметить седые волосы в окне. Теперь пришла его очередь тормозить.