- К вашему сожалению, на этот счет наши мнения несколько разнятся. Безусловно, я буду вынужден, поскольку сам первым обозначил сумму ставки, поставить эти деньги, однако тогда и там, где и когда меня это более устроит; быть может, в Дюссельдорфе или в Кельне, конечно же, если вам будет угодно туда за мной последовать.
- Вы вынуждаете меня требовать, чтобы ставка была сделана сейчас же!
- Требовать? Это следует понимать, что вы мне приказываете?
- Именно так! Вы рискуете стать посмешищем!
- Интересно, кем рискуете стать вы? Впрочем…
Не дав им опомниться, я выскочил в гостиную, заперев за собою дверь.
- Хозяин!
Из-за соседнего столика поднялся и подошел ко мне невысокий мужчина.
- Вам знакомы люди, с которыми я находился в этой комнате?
- Нет.
- Это мошенники, которые хотели меня ограбить.
- Да ну? Ну-ка, ребята, посмотрим, что это за птицы!
Он кликнул еще нескольких кельнеров, распахнув дверь… Комната была пуста; лишь слегка еще покачивались створки окна.
- Сбежали? - рассмеялся хозяин и выглянул наружу. Вокруг не было ни души. - Вы что же, играли с ними?
- Да.
- Ну и как, оказались в проигрыше?
- Напротив, я выиграл.
- Вот это славно! А, впрочем, это была лишь приманка: протяни вы чуть больше, и вас обобрали бы как липку. Вы-то, как я погляжу, не здешний?
- Нет. Через четверть часа я уеду отсюда.
- Тем лучше для вас; тем более, птички-то упорхнули. Поезжайте! А уж я оповещу полицию, и можете быть уверенным - мы эту компанию из-под земли достанем.
Я внял его совету и уехал. Чуть позже мне пришла мысль, что хозяин состоял с беглецами в сговоре и старался избавиться от меня, чтобы персона моя не стала для сей достойной компании сколь-нибудь опасным препятствием.
Случай, описанию которого посвящу я дальнейшие строки, произошел примерно через месяц. Вновь оказался я в Дрездене и был настолько занят, что крайне редко выпадал мне свободный час. Стоит ли говорить, что здоровье мое было немало тем ослаблено, так что врач вынудил меня отдохнуть. (Самое меньшее - один день!) И мне не оставалось ничего другого, кроме как предпринять, дабы не быть уличенным собою же в сибаритствовании, поездку в Саксонскую Швейцарию.
Хотя меня и "осудили" на четыре дня отдыха, все существо мое настолько было проникнуто мыслями о работе, что, едва минул третий полдень, я уже собрался обратно. Должен заметить, что в то время я работал в типографии и именовался редактором. В привычку мою вошел ежевечерний обход всех цехов, каковой намеревался я провести и в ночь своего возвращения, несмотря на то, что суматошно проведенный в дороге день еще продолжал жить во мне.
Взяв основной ключ и пройдя через входные ворота в пристройке, я оказался во дворе, прилегающем к флигелю, в котором и располагались цеха. Далее я прошел в котельную, где, как и ожидал, не нашел никаких признаков беспорядка. Отсюда вела дверь в цех отливки стереотипов. Внимание мое привлек легкий шорох, послышавшийся за этой дверью. Я открыл ее.
Чуть ли не вся тесная, полная чада подвальная комната была освещена языками пламени, выплескивающимися из печи. Работа, без сомнения, была в разгаре; но где же отливщик?
Я начал поиски. В углу стояло несколько бочек с гипсом. Между ними и стеной я заметил чьи-то ноги.
- Выходите!
Никакого ответа. Тогда, вооружившись ведром с водой, я аккуратно вылил его содержимое за бочки.
- У-ух!
За бочками зашуршало, и человек вылез. Им оказался ученик наборщика.
- Вы?! Что вы здесь делаете?
Он отряхнулся от воды, состроив самую жалкую мину, какую мне доводилось когда-либо видеть.
- Хочу научиться литью стереотипов.
- В такое время? Как вы сюда попали?
- У меня ключ работника.
- Он отдал вам его сам?
- Нет, я его стащил, - неохотно признался он.
Молодой человек жил у работника, которому к тому же приходился племянником.
Именно это обстоятельство и позволило ему украсть этот злосчастный ключ.
- Иными словами, чтобы проникнуть сюда, вам пришлось открыть двери ключом, и, стало быть, сейчас он находится у вас. Отдайте его.
Ключ был извлечен из недр кармана и протянут мне.
- Как могло случиться, что, возымев желание освоить что-то полезное, вы не сообщили об этом мне?
- Я думал, что вы мне не разрешите.
- Почему же?
- Потому… потому что вы всегда строги со мной.
В этом он был прав; впрочем, он заслуживал еще большей строгости, поскольку был ленив и ненадежен; к тому же, несмотря на молодость и бедность, испытывал пагубную тягу к танцевальным залам и людям, чье воздействие на него иначе, как вредом, назвать нельзя.
- Неужели же и другие считают меня излишне строгим? Вы единственный, кому я не по душе; тем не менее, я буду весьма рад, если вы действительно вознамерились стать дельным человеком. Впрочем, нельзя сказать, чтобы ваш сегодняшний поступок заслуживал одобрения. Как вы собираетесь овладеть печатью со стереотипов без наставника?
- Я очень часто видел, как это делается, и решил сам хоть раз попробовать.
- Но этого недостаточно, подобное радение приведет лишь к трате материалов. Подайте вашу просьбу, и, может статься, ваши старания не окажутся тщетны. А теперь погасите огонь.
Он выполнил и это, а я между тем спросил:
- Вы уже что-нибудь сделали?
- Нет, я только собирался начать.
- И с чего же?
- С этой передовицы.
Я видел, что он лжет, поэтому откатил в сторону бочку, возле которой он стоял, и обнаружил… заготовки для визитных карточек, причем не только на мужское имя, но и на женское.
- Эта работа была заказана?
Он молчал.
- Вы заведомо мне солгали. Скажите же правду!
Кто вам сделал этот заказ?
- Один иностранец.
- Его имя?
- Эмиль Вильмарс, как здесь написано.
- Кому предназначены остальные карточки?
- Его знакомым.
- Вы что-либо еще выполняли для него?
- Нет.
Это "нет" было произнесено несколько странно, что дало мне основание для новых подозрений.
- Идемте в наборный цех!
Он стоял в замешательстве. Это укрепило мою уверенность в необходимости дальнейшего расследования.
Мы покинули цех и, пройдя котельную, оказались на лестнице, вступив на которую он принялся кашлять, причем столь громко и, я бы даже сказал, демонстративно, что мне стало ясно: скорее всего, наверху находился его сообщник, коего он вознамерился предостеречь.
- Если вы еще раз кашлянете… - угрожающе сказал я. Ведите себя абсолютно спокойно и так же абсолютно спокойно подымайтесь по лестнице!
Окнами наборный цех выходил в сад; находясь во дворе, я не мог видеть, освещены ли они; однако, уже будучи в коридоре, явственно различил шум, который был мне хорошо знаком. Он исходил от ручного пресса, когда им пользовались наборщики. Через замочную скважину пробивался тонкий луч света. Я попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри.
- Здесь вы пользовались тем же ключом? - обратился я к ученику.
- Да, - выдохнул он, дрожа всем телом.
- У вас был оговорен с этим типом внутри какой-нибудь условный знак?
- Да.
- Какой?
- Стучать. Сначала один раз, затем два раза, а потом три.
- Вы с ним уже работали здесь до этого?
- Только вчера.
Я постучал условным стуком. Дверь открыли, и я вошел.
Послышалось какое-то восклицание, и человек, оказавшийся передо мною, отпрянул. Поначалу я полагал, что дверь мне откроет кто-то из моих наборщиков, но присмотревшись, убедился, к немалому своему удивлению, что напротив меня стоял не кто иной, как мой давешний знакомый - именно он, асессор Макс Ланнерзельд.
- Ах, добрый вечер, господин асессор! Вы явились, чтобы напомнить мне о моей ставке? - спросил я.
Он не ответил, но неожиданно схватил молоток и бросился на меня. Я попытался удержать его, но ящик, оказавшийся под ногами, помешал. Воспользовавшись этим, он нанес мне удар в голову. Но до двери ему добраться не удалось; я обхватил его и повалил. Я был ненамного сильнее его, но он обладал такой вызывающей удивление изворотливостью, что мне удалось одолеть его не иначе, как сдавив ему горло. По полу были раскиданы шнуры и бечевки; связав "асессора", я поставил его, подобно статуе, возле пресса.
Потом позвал наборщика, который, как я наивно полагал, ожидал исхода нашего поединка; однако же не получил никакого ответа. Бросился на лестницу, затем в вестибюль - никого. Внезапно я обнаружил, что мой ключ пропал. Что делать? Единственный выход из создавшегося положения - шум. Я кричал и кричал до тех пор, пока в пристройке не открылась дверь и работник не вышел во двор.
- Кто там кричит?
Я назвался и спросил его, не видел ли он своего племянника.
- Этот бездельник опять куда-то запропастился и до сих пор не являлся домой.
- Прошу вас, взгляните на входные ворота, а после откройте дверь здесь!
Некоторое время спустя он вернулся.
- Что за оказия? Ворота открыты, а в замке торчит ваш основной ключ.
Он поднялся ко мне и был немало удивлен, обнаружив пленника. Выслушав мой рассказ, он, не заботясь далее о моем попечении, выскочил вон. Я последовал за ним, заперев предварительно псевдоасессора. Ученик был застигнут дома, откуда он пытался скрыться, захватив платье, бритвенные принадлежности и наличные деньги своего дядюшки.
Работник был настолько разъярен, что сам позвонил в полицию.
Явившись, полиция забрала моего ночного противника и исчезла. Расследование показало, что господин "асессор" был польским типографским наборщиком, долгое время работавшим в Берлине. Позже он предпринял ряд поездок, назначение коих весьма туманно и не представляет для моих любезных читателей никакого интереса. Единственный важный пункт, связанный с этими поездками: в поездках его сопровождала приятельница, уроженка Польши.
Об "актрисе" более ничего не известно. В любом случае не вызывает никакого сомнения, что она, будучи предупреждена учеником наборщика, скрылась из города.
А господин "асессор" был на долгое время водворен в тюрьму…
Глава вторая
В СИБИРЬ
Путь мой лежал в Москву, и тройка, в коей я теперь располагался с достаточными удобствами, уже оставила позади приветливый и милый волжский городок, название которого звучит весьма забавно: Зубцов. Ямщик, пребывая в настроении, располагающем к приветливой беседе либо к мечтаниям возвышенным и приятным, затянул песню, что так близка сердцу каждого русского:
Свет озарил вершины гор,
Огонь в камине затухает.
Мне мнится - чей-то разговор;
И в душу смутный сон вплывает.
Несется тройка; вижу я -
Летит, пути не разбирая.
А под дугой висит, звеня
Сладкоголосый дар Валдая.
И возчий, устали не зная,
Летит вперед сквозь сонм стихий.
Несется песня удалая -
Любви победные стихи:
Ах очи той, что нет пригожей,
Так глубоко в душе моей!
О, злоба с завистью, за что же
Меня вы разлучили с ней!
Живи, Москва, навек едина;
Хвала прекраснейшей из дев!
Я ж, уподобясь пилигриму,
Умру, однажды догорев!
Лошади неслись. Казалось, что в беге они превосходят самих себя; помимо этого, кучер понуждал их почти лететь, щелкал поминутно кнутом и прикрикивал:
- Но, Сивка! Но, голубка моя белая! Уж я попотчую тебя сахаром! Что, не хочешь? Так познакомишься с нагайкою! Но, Воронок! А уж тебе-то табака понюшку да овса в кормушку! Скачи, Рыжий! Скачи, душа! Уж я тебя вытру-высушу платком шелковым и напою водичкой, самой что ни на есть лучшею во всей святой Руси. Скачи, красавцы мои, скачи! Но, детушки! Но, агнцы божьи! - Он повернулся ко мне: - Господин хороший, может, остановимся вон у того постоялого двора? Пропустим стаканчик-другой?
- Что ж, останови. Я, кстати, тоже выйду, прогуляюсь.
- Добрый барин. Вот тебя люблю! А за то, что не обидел меня да водки выпить дал - так ты мне наперед как брат родной.
Взору нашему открылся постоялый двор. Кучер остановил лошадей, и в тот же миг нам навстречу выскочил хозяин. Снявши меховую шапку, которая, невзирая на летнюю жару, покоилась на его голове, Он спросил:
- Что прикажешь, барин?
- Дай-ка мне стакан молока, если, конечно, в твоем заведении таковой найдется.
- Уж молока-то у меня всегда сколько угодно, потому как благородные-то господа пьют его куда охотней водки.
Он ушел, и через некоторое время желание мое было удовлетворено.
Возле двери рослый украинец седлал чьего-то коня, причем сбруя выдавала военный характер его седока.
- Чей это конь? - спросил я.
- Знатного господина, ротмистра Семенова.
Семенов? Это имя было мне достаточно хорошо знакомо. Однажды в Дрездене я свел знакомство с неким русским офицером, назвавшимся Иваном Семеновым. Мы сразились на бильярде; Семенов был прекрасным игроком, к тому же обладал твердым честным характером; мы стали друзьями, и я дал обещание, в случае, если окажусь вдруг в Москве, навестить если не его самого, так хотя бы его мать. И вот судьба предоставляет мне возможность сдержать обещание. Но он ли это или только его однофамилец?
- И где же ротмистр? - вновь спросил я.
- Ушел на речку. Уж больно жарко, вот он и решил искупаться.
- Можешь ли показать дорогу, которой он ушел?
- Вот по этой тропинке.
Я проследовал по указанной мне тропинке, что так живописно вилась по лужайке, и вскоре дошел до прибрежных кустов. В высокой траве виднелись следы, принадлежавшие - и в этом не было никакого сомнения - Семенову. Я искренне обрадовался предстоящей встрече и ускорил шаги.
Внезапно услышал впереди короткий смешок. Остановился. Шагах в двадцати от меня стояли два человека. Я решил не выказывать каких-либо намерений первым и вначале убедиться, что один из них Семенов.
Я стоял, скрытый зеленью, в некотором отдалении от них. Передо мною, совсем рядом, находился драгунский офицер. Он был высок, изящно сложен, черты лица его были весьма резкими, а общий портрет довершали выразительные глаза. Возле него, спиной ко мне, стоял мужчина, платье которого выдавало в нем средней руки горожанина. Они вели беседу по-польски, причем казалось, что офицер несколько шепелявит, произнося букву "с".
- Не ври, бурш! - расслышал я. - Только благодаря мне ты сейчас на свободе. Я уплатил стражнику двести рублей.
- Возможно, но лично от меня он получил еще сотню, а так как вернуть ее мне уже не удастся, то я склонен думать, что освободил себя сам.
- Ну и как тебе удалось сбежать?
- Это тайна, которую вам, пане, знать не следует. Или, может, готовитесь на тот случай, если вас засадят за решетку?
- Заткнись, хлопче! Советую тебе не забывать, с кем имеешь дело и кто ты сам!
- Скорее всего, человек, который готов для вас на многое и еще вам послужит.
- Да, но не забывай, что я могу этого человека в любой момент погубить!
- Без того, чтобы повредить себе? Ну, не будем ссориться! О том, что я вам предан, я думаю, говорит уже то, что я ждал вас здесь три дня, подвергая себя опасности, вы скоро сами это поймете. Но я не хочу это обсуждать сейчас; поговорим лучше о нашем договоре. Итак, вам угодно, чтобы Ванда поступила к вам в услужение?
- Лишь на год, как исполнительница моих замыслов.
- Год - очень большой срок, а вы знаете, что Ванда нужна мне самому; я не знаю союзницы более преданной и отважной, чем она.
- Пятьсот рублей получишь прямо сейчас.
- О, мало, очень мало!
- И вакансия у меня на службе.
- Официально? Лакеем, денщиком или кем-нибудь еще?
- Нет, это было бы чересчур опасно. Агентом.
- Хорошо; но пятьсот рублей, тем не менее, слишком мало.
- Даю шестьсот.
- И этого мало. Согласен только на тысячу.
- Учти, шестьсот - мое последнее слово. Если тебе этого мало, то я найду другие способы, но ты не получишь ни рубля!
Вновь короткий смешок.
- Мы оба держим друг друга за горло, пане.
- Кому можно доверять больше, тебе или мне?
- Мне, так как я нахожусь в положении свидетеля: я сберег все ваши письма.
- Лайдак! Разве я не велел тебе уничтожить их?
- Человек жалок, пане, а вы так добры; вы простите мне эту маленькую слабость!
Тон, которым была сказана последняя фраза, заставил меня напрячься. Где я слышал этот голос? И эта прямая, горделивая осанка мне настолько знакома, будто я ее уже однажды видел, но лицо - человек теперь стоял ко мне в профиль, - заросшее бакенбардами, с темным, цыганским отливом кожи, обрамленное длинными черными спутанными локонами, было мне абсолютно незнакомо.
- Ты их уничтожишь! - продолжал меж тем офицер.
- Возможно. Хотя, что вернее всего, я, пожалуй, продам их. Впрочем, заплатите за ангажемент Ванды тысячу рублей - и я сожгу эти письма.
- Хорошо, заплачу; но жечь их буду я сам.
- Ну, разумеется. Итак, тысячу, и сейчас!
- У меня с собой только шестьсот. Вот, возьми. Остальные получишь вечером.
- Благодарствую, пане! Что ж, по крайней мере, теперь я могу позаботиться, чтобы меня никто не узнал. И куда вы намерены отправить Ванду?
- Она останется в своем предыдущем убежище. Теперь ступай. Вот ключ от садового домика. Встретимся в час пополуночи.
- Приду, если только мне удастся пробраться в город незамеченным.
- Тебя не узнают. Ведь даже я, признаться, принял тебя вначале за чужака. Ты мог бы идти прямо в город, думаю, нет нужды в том, чтобы скрываться.
- Вначале я должен убедиться, что мне удастся пройти. Впрочем, то, что вы меня не узнали, несколько успокаивает.
Он повернулся, направляясь в мою сторону. Я увидел крупный, совсем не российский нос и большие темные глаза. Но все-таки никак не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах я видел обладателя столь отличительных примет.
Ушел и его собеседник. Я же, никем не замеченный, вернулся на постоялый двор, где наказал хозяину никому не говорить о том, что справлялся о ротмистре. Получив на водку, хозяин клятвенно заверил меня, что до конца дней своих сохранит эту тайну, а я, не дождавшись появления ротмистра, уже несся в тройке к Москве.