- Обо всем этом благополучно "забыли", - заявил сузалиец, выражение лица которого теперь скрывала тьма. - Доказательства бесследно исчезли. Все, кто осмеливался подать голос в напоминание о находке, сразу же записывались обществом в кретины. Говорить об этом стало неприлично. А еще: немодно, неактуально, неоригинально, антинаучно, мистификационно. Но я забыть об этом не смог. Может быть, потому что не слишком дорожил своими "учеными трудами" и научным авторитетом. В сравнении с открывшейся информацией все это казалось мелким, ничтожным и даже в какой-то степени гнусным. Они все так трусились на предмет своей карьеры, так топтали имена инакомыслящих… и я когда-то искренне считал тех людей инакомыслящими… когда был в рядах своих честолюбивых коллег…. Другими словами, работу в университете я оставил. Не мог с тех пор кривить душой. Вместе со мной уволился и тот профессор, руководитель группы палеонтологов. Да, мы просто ушли в никуда. Так бывает. Ушли и потеряли друг друга из вида. Так тоже бывает. С тех пор я работаю самостоятельно. У меня есть свой сайт, выходят книги, я участвую в телепередачах и стараюсь говорить обо всем, что узнаю, что думаю насчет того или иного белого пятна нашей истории. Академические ученые не переносят меня на дух. Я слышал, некоторые называют меня отступником. Ну что ж! Так тому и быть! Я действительно отступил от прежних убеждений.
Сокар спрыгнул со своего трона и прошелся перед слушателями.
- Нет, глупо было бы отвергать всю существующую классическую науку и ее методы! - воскликнул он, темпераментно взмахнув руками. - Это база, это первооснова, и чтобы уйти в свободное плавание, мне было необходимо на протяжении многих лет осваивать азы. Отвергать все достижения науки только из-за некоторых издержек и человеческого фактора - это все равно что попрекать природу за сотворение преступников или стихийные бедствия…
Под конец его речи Ноиро Гиадо оживился и стал кивать. Журналист понял, что тезка-математик не спешил отпочковываться от ученых собратьев и, возможно, лишь недавно по какой-то причине стал разделять некоторые взгляды энергичного сузалийца.
"Вот бы сюда сейчас Йвара Лада! - в который раз подумал молодой Ноиро. - Тут бы дым столбом поднялся!"
- Теперь ваша очередь, мэтр Гиадо! - сказал Сокар. - Поведайте же о том, что наконец свершилось!
- Мне удалось расшифровать таблички-вальди, - просто сказал Гиадо и в полной тишине сел на "троне" поудобнее. - Не думал, признаться, что осилю эту задачу. Для подобных дел требуется профессиональный лингвист, думал я. Но по ходу работы стала проясняться суть. Символы на табличках - математические знаки. Я никому еще, кроме вас, не говорил о своей догадке.
- Вы смогли их прочесть? - шепнул Ноиро.
- Да. Но, боюсь, по тем фрагментам, что попали ко мне, составить что-то связное, осмысленное - невозможно. Там содержатся упоминания о неких установках, концентрация которых усиливается естественно либо искусственно. Это горы или постройки, сделанные человеческими руками. Они выполняют функцию антенн, накапливают энергию извне и переправляют в главный узел по линиям разломов. Мне удалось расшифровать некоторые координаты, и почти все они совпадают с местонахождением каких-либо известных исторических памятников или просто с горными цепями, которые эзотерики называют "местами силы". Два ориентира выделены особняком. Один приходится на западную часть Кийара, Заречье. Второй теряется далеко за перекопом Айдо в сельве Рельвадо. Есть упоминание о третьем, но его координат я, как назло, в имеющихся у меня на руках источниках не нашел.
Гиадо спустился на пол и в нужном порядке выложил на сидении своего "трона" принесенные в кармане фотографии табличек. Остальные сгрудились вокруг него и под лучом фонарика вгляделись в изображения. Водя пальцем по символам, математик принялся объяснять, какой что означает.
Журналист задумался. Один из ориентиров, названных мэтром Гиадо, был ни чем иным, как Тайным городом, Заречным Кийаром, местом обитания очень неприятных особей и сердцем Агиза. Второй… Второй - это, без сомнения, круг камней, тех самых белых валунов, возле которых организм начинает выходить из строя… Приехав из сельвы, Ноиро сверился по карте: Агиз и Франтир находятся на одной параллели, хоть и отстоят друг от друга на гигантском расстоянии. Но что же это за третий ориентир? Где он может находиться?
И тут слово опять взял Рато Сокар:
- А теперь я расскажу то, что не публиковал пока еще нигде. На кафедре истории в университете Сузалу этот документ признан подлинником, однако почему-то не пользуется особенной популярностью у биографов астурина Гельтенстаха. Это записки Поволя Сотиса, - писатель с улыбкой отвесил поклон журналисту, - кавалера армии ва-костов, участвовавшего в том числе и в Кийарской кампании. Ваша, Ноиро, фамилия была мне дополнительным поводом для знакомства.
- У нас в семье и правда бытует легенда о неком пра-пра-пра из ва-костов по отцовской линии, - признался молодой человек. - Но как его звали и служил ли он в армии северян, мы не знаем.
- Ну что ж, озвучу записки Поволя.
* * *
Армия ва-костов вошла в Восточный Кийар почти без сопротивления кемлинов, поскольку до Перелома это была страна с особой философией и поразительным миролюбием. Их нельзя было завоевать: они не запирали дверей, и незваные гости, ворвавшись к ним, быстро становились кемлинами, их потомки от смешанных браков получали внешность кемлинов и кемлинский менталитет. Так впоследствии произойдет и с ва-костами астурий Бороза Гельтенстаха.
Это сто лет спустя странная зараза потечет со стороны Западного Кийара, и государство начнет пожирать само себя, до поры до времени не зарясь на чужие территории, но уже культивируя внутри народа агрессию, ксенофобию, ненависть к инакомыслящим, подозрительность и доносительство. И тогда впервые за всю историю окружающие государства станут воспринимать Кемлин как опасного врага, способного напасть без предупреждения - просто от собственной паранойи, заподозрив враждебность в соседях. Зная о том, что кемлины делают друг с другом, главы других государств будут прогнозировать и гадать, что же те в случае войны сделают с чужаками. Перспективы пугали.
Всего за девять десятилетий великая страна уподобится трусливой гиене, которая при виде реальной или мнимой опасности забилась под корягу, визгливо рычит на всех без разбора и в пароксизме пугливого гнева на самом деле может укусить, не думая о последствиях. Недаром, ох недаром этот зверь окажется одним из символов на государственном гербе Кемлина!
Внешнеполитическая картина изменится: Кемлин будут держать на расстоянии и пристально следить за происходящими внутри него событиями. Так и появится Лига. Желающий войны войну и получит.
А во времена астурина Гельтенстаха все было еще по-старому укладу. Сопротивление его войскам оказала, по сути, кучка отщепенцев. С этим эпизодом обычно и связывают истории о "кровопролитных боях под Кийаром", а также о ранении самого полководца. Не было казней и расправ: пришельцы не успели разозлиться как следует и в азарте боя дойти до резни, изнасилований и прочих карательных мер, так часто практикуемых победителями в отношении непокорных побежденных. Раковина с жемчужиной впустила чужестранцев и захлопнула створки, оставив их внутри.
Спустя два года - всего-навсего два года! - бравые вояки-северяне окончательно осели в красивом городе с его вальяжными, даже немного ленивыми жителями. Безмятежность передалась им, как передается простуда - по воздуху. Точно герои древних мифов, очарованные прекрасными колдуньями на острове в море, ва-косты в своей праздности завели семьи и обжились на новом месте, влив свежую кровь в жилы древней нации, что, несомненно, оздоровило ее, даже не собиравшуюся расставаться с привычными устоями и традициями. Словом, северяне стали очень быстро растворяться в кемлинской культуре и пропитываться ее ценностями. И их это устраивало.
Гельтенстах катался по провинциям своих новых владений и наслаждался мудростью этого странного народа. Где-то - не то в Энку, не то в Тайбисе - до него дошли слухи о подземном городе Агиза, Тайном Кийаре, прибежище беглых убийц-каторжан, которые в незапамятные времена стеклись в те края со всех концов засушливой страны. Тогда-то астурин и загорелся идеей побывать на запретной земле.
Именно об этом загадочном периоде жизни прославленного полководца повествовал в своих мемуарах кавалер северной астурии Поволь Сотис.
"Вчера астурин вернулся в Кийар после длительной отлучки. Он велел собраться всем боевым командирам армии и штабным, а также кавалерам из каждой астурии. Я сообщил домашним о приказе и выехал в ставку Гельтенстаха.
Там мы узнали, что наутро выступаем в Заречный Кийар, и известие это обрадовало лишь самых ретивых военачальников. Остальные отдавали себе отчет в том, что это будет утомительное путешествие в Агизе с его змеями и скорпионами, которые, в отличие от жителей Кемлина, были основными виновниками гибели наших солдат и лошадей. Но боевому приказу безоговорочно подчинились все и начали сборы.
Я не стал таить от жены цель нашего похода, у нас с нею всегда были самые доверительные отношения. Гайти переменилась в лице и после моих настойчивых расспросов о том, что случилось, неохотно пояснила:
- Вы едете к детям черных звезд. Это безрассудно! Даже мы общаемся с ними очень редко и только по необходимости, а вы для них враги. В той стычке вы убили нескольких людей из подземного города, поэтому остальные изгои будут вам за них мстить!
- В той стычке? Значит, вас по-настоящему защищала только горстка преступников? - удивился я такому откровению немногословной своей супруги.
- Они защищали не нас, они защищали Тайный Кийар. И будут защищать всегда. А нас, горожан, они подставили под удар, из-за чего в те дни пролилась и невинная кровь. Но Святой Доэтерий, хвала ему, раскрыл глаза вашему полководцу и удержал его от мести.
Это прозвучало немного двусмысленно, ибо в том самом бою наш астурин лишился одного глаза и только чудом не погиб.
Я ничего не сказал. Супруга прекрасно понимала, что ослушаться приказа не посмеет никто из офицеров. Значит, поход неминуемо состоится.
Мы выступили еще затемно. Все обратили внимание на тревогу лошадей, совершенно для них не свойственную. Об этом я мог судить по своему коню, который был не из робкого десятка. Мне вспомнились слова жены, но я видел пример нашего астурина, как ни в чем не бывало гарцевавшего на вороном скакуне.
За мостом расстилалась пустыня Агиз. К тому времени солнце поднялось над горизонтом, и Бороз Гельтенстах, как всегда, набросил на голову свой черный колпак, защищая белокожее лицо от ожогов. Ехал он впереди и выглядел весьма озабоченным. Никто не смел побеспокоить его.
Вскоре вернувшиеся разведчики доложили, что путь через мост свободен, а они смогли разглядеть древние постройки Заречного Кийара. Но людей, сказали они, в городе видно не было - он казался мертвым.
Астурин пришпорил вороного, и за ним двинулась вся армия.
Нашему взору предстал романтический пейзаж. Над старинными башнями города пустыни медленно кружили величественные птицы, время от времени издавая протяжный тоскливый свист и клекот. Солнце касалось лучами их золотого оперения. Странное марево висело над самой высокой постройкой, а утро, несмотря на безоблачность, было необъяснимо мрачным. Изменился сам воздух, померкли лучи светила, как если бы я смотрел вокруг через слегка закопченное стекло.
Те люди возникли неожиданно. Мне даже показалось, будто они вынырнули из пустоты, и, делясь позже своими наблюдениями с друзьями, я узнал, что им померещилось тогда то же самое.
Назвать парламентеров нищими изгоями было нельзя. Наоборот, одеты они были роскошно и держались с достоинством, словно какая-то невероятная подземная элита. Кожа этих кемлинов имела бледно-сероватый оттенок и сильно отличалась от золотистого загара их соотечественников из восточной части города. И не только это было разницей меж ними. У заречных было жесткое, почти злое выражение лиц.
- Вы не пойдете дальше, - спокойно сказал седовласый высокий старик, окруженный молодыми мужчинами в затейливых доспехах. - У вас есть верхний город. Довольствуйтесь им.
Пустыня, кажется, померкла еще. Лошади захрапели, а крики золотистых птиц стали еще протяжнее.
Удивленный и даже очарованный дерзостью жалкой кучки людей, вышедших навстречу целой армии почти безоружными, астурин Гельтенстах спросил старца, знает ли тот, кто перед ним.
- Да, знаю. Ты - первый чужеземец, кто увидит. Но войдешь с нами только ты. Твое войско останется снаружи.
Астурин придержал вдруг взъярившегося вороного, взглянул в небо, а после рассмеялся:
- Ты говоришь с тем, кому поклонились и отдали свои армии владыки семи государств этого мира!
Вороной привстал на дыбы. Невероятно, но небо в самом деле темнело, как в сумерки, хотя солнце, уже не так слепившее глаза, оставалось на своем прежнем месте - взошедшим над горизонтом востока.
- Восьми, - невозмутимо поправил его старец. - Но ты прав: в Восточном Кийаре никогда не было надежной армии - и только поэтому мы позволили вам быть здесь. Нам нужна твоя армия семи астурий, нам нужен тот, кто умеет обращаться с властью, но притом обладает здравомыслием и не пытается подчинить себе сильнейшего.
По стройным рядам наших пробежал ропот. Гельтенстах снова захохотал:
- Мне говорили, мол, жители подземного города - безумцы, но то, что вижу я, превосходит самый красочный рассказ. Мои пушки сметут эти развалины и развеют их обломки по пустыне задолго до того, как настанет час обеда. А все, кто выйдет на поверхность, будут погребены под руинами. Ты хочешь войны, кемлин?
Старик прищурился. Мне отчетливо подумалось, что за разговором он тянет время, лелея некий умысел.
- Ты мне нравишься, беловолосый полководец. В наших краях людей с белыми волосами и красными глазами считают священными избранниками. Приглядись - я тоже вовсе не сед и не так стар, как может вам показаться издалека. Я такой же, как ты, о самонадеянный ва-кост! И я могу сделать тебя третьим хранителем… если, конечно, ты проявишь благоразумие и пожалеешь жизни своих солдат, а также наши силы. Я сделаю тебя третьим в обмен на семь астурий, которые отныне будут охранять безопасность завоеванного вами Кийара!
Раздраженный до треска молний, астурин повернул голову в мою сторону:
- Кавалер Сотис, приказывайте заряжать!
Я махнул рукой командиру своей артиллерии. Старик-кемлин ожег меня взглядом, и тогда я приметил, что он и в самом деле красноглаз, а зрачки его сверкают, точно у зверя. Краем глаза я увидел вдруг, что солнце проваливается в черную бездну, а над пустыней протянулся странный звук, исходивший из горла старца. Он рычал длинно и долго: "Ар-р-р-р-ра-а-а-а!", и наши лошади бесновались, а золотистые птицы торопливо улетели в Агиз. Откуда ни возьмись, воздух всколыхнул сильный порыв ледяного ветра.
Командир отрапортовал о готовности пушек.
Астурин Гельтенстах ткнул пальцем в сторону ближайшей башни:
- Уничтожить!
"Твоя жена спасет тебя сегодня, - прошептал голос в моих ушах, и мне почудилось, что это говорит старец, и отчего-то я знал, что его больше никто не слышит, - и поплатится через семь поколений, закончив то, что начал ты сегодня!"
Я дал знак. Пустыня погрузилась во мрак. Черное пятно поглотило солнце, и напоследок то брызнуло прощальным огоньком.
Ядра посыпались на древние постройки, в полной мгле сокрушая огромные башни и поврежденные временем статуи неизвестного мне народа.
На небе, словно глубокой ночью, проступили звезды, а ветер едва не выбивал из седла. Вокруг черного пятна на месте нашего светила сумрачно сияли короткие жемчужные лучи, похожие на пряди волос. Солдаты закричали, поминая Святого Доэтерия и моля о милости, а потом начали падать со своих одичалых коней и оставались лежать на песке замертво. Лошади их в панике бежали прочь, к берегам Ханавура. Те же смельчаки, которые, невзирая на все, кинулись на кемлинов подземного города, падали у ног парламентеров, хватаясь за грудь и хрипя в агонии. Глаза их выкатывались из орбит, рты исторгали пену.
- Прекрати это, ва-кост! - крикнул старик Гельтенстаху. - Само небо не благоволит тебе в твоих деяниях! Останови солдат или впустую поляжет вся армия семи астурий, не доставшись никому. Просто поклянись принять мои условия - и получишь то, к чему стремился.
И Гельтенстах приказал мне остановиться.
Взблеснул другой край солнца. Пустыня начала оживать, звезды потухли.
Старец сдержал свое слово. Когда наш астурин принял его условия, кемлины оглянулись. Солнце уже вновь купало Агиз в своих немилосердных лучах. Мы увидели вдалеке небольшой отряд, очевидно поднявшийся из-под земли.
Старый кемлин что-то сказал подъехавшему к ним Гельтенстаху. Тот спешился, и телохранители поклонились ему, давая понять, что признают его власть. Астурин дал нам знак ждать, а сам, держась подле старца, спустился в нижний город.
Я почувствовал боль и обнаружил, что мне на руку взобрался черный скорпион. Полковой лекарь сделал мне кровопускание и сказал, что никогда еще не встречал подобного. Эти создания нападают, лишь очутившись в опасности, и никогда - первыми.
Той же ночью у меня поднялся жар и приключилась лихорадка. Гайти вскочила, чтобы убаюкать нашу годовалую дочь, проснувшуюся от моих стонов, а после явилась ко мне.
- Я знала, что это случится, Поволь, - обреченно проговорила она и зашептала что-то на неизвестном мне кемлинском.
Сознание мое мутилось, а вскоре и вовсе померкло. Наутро я проснулся в испарине. Мы с Гайти не говорили о происшедшем, и я быстро поправился.
Полгода спустя в Ва-Кост началась смута, и правительство Гельтенстаха было свержено. В память о военной доблести астурину предложили самому выбрать себе место для бессрочной ссылки, и он без раздумий назвал остров Летящего Змея всего в трех тысячах кемов от недавно найденной земли льдов и снегов, которую ученые мужи назвали Туллией.
Выбор Бороза Гельтенстаха потряс даже его судей, но астурин был непреклонен. Насколько мне известно, жизнь свою он закончил на том острове, и довольно быстро, что не слишком удивляет, если принять во внимание суровый климат тамошних краев.
Я же со своей семьей - спустя три луны после суда над астурином Гайти произвела на свет сына, Лугеро, похожего на нее, как две капли воды, - переехал в спокойный провинциальный Тайбис, где на склоне лет позволил себе взяться за воспоминания о былых днях и ратных делах"…