– Моя милая, дорогая жена, если бы ты знала, как я люблю тебя! Я постоянно хочу тебя, но это не главное. Я любуюсь тобой. Ты красива, обаятельна. Ты для меня единственная женщина. Но это тоже не всё. Ты умница. Ты мой самый большой друг. И это далеко не всё, за что я ценю тебя.
Людмила большими благодарными глазами смотрела на него.
– Муж мой, я тоже тебя люблю. Ты должен это чувствовать.
– Я чувствовал, но боялся поверить в своё счастье.
Когда Берг ушёл на работу, Людмила тихо сидела в кресле у камина, смотрела на огонь и думала о том, что ни один мужчина (а их было много в её жизни) не волновал её так, как её муж. Да, её любили, ей дарили цветы, подарки. Но ни один не ценил её ум, ни один не ставил её даже рядом как достойного человека. И только он рассмотрел в ней человека ценного, равного себе. Только он поставил её на пьедестал. Раньше в Москве она была Люськой. Теперь она стала Людмилой.
Надо было что-то делать с Михаилом. Она решила объяснить ему. Ей не хотелось его обижать. Но в то же время она не могла сказать ему всего, что их разделяет теперь. Она чувствовала, что ей придётся бить лежачего. В то же время Бергу она не могла рассказать о связи с Михаилом. Она даже представить не могла, как это отразилось бы на их новых отношениях. Он сказал ей там, в Москве: "Мы начинаем жить с чистого листа. Всё, что было до нашей встречи, не имеет значения". Но она скрывала от него цель своей поездки на Колыму. Она не поняла вовремя, что значит "жить с чистого листа". Она ни в чём не винила себя. Но ей надо было сберечь чистоту и высоту их новых отношений. Ей надо было щадить своих мужчин. И это вызывало большую тревогу. Особенно если вспомнить их последнюю встречу с Михаилом и шорох за стеной.
Подготовка
– Мне кажется, что всё это в нас. Понимаешь, пока ты живёшь во мне, а я в тебе, то не важно расстояние. Мы вместе. Мы не в разлуке. Но мне всё равно страшно расставаться. Как я могу тебя защитить, если ты не рядом? Будь осторожна. Будь очень внимательна. В новых обстоятельствах даже давно знакомые люди могут повернуться неизвестной тебе стороной. Не спеши открываться. Не приглашай к себе незнакомых людей.
– Я надеюсь, что Мария мне поможет.
– Я ещё раз тебя прошу, будь осторожна. Очень непросто сделать решительный шаг на твоём пути.
– Я постараюсь быть умной и хитрой.
– Будь. И помни, что я люблю и верю тебе. Я буду очень ждать.
С этого дня они с Отто начали готовиться к путешествию Людмилы в Москву. Подумав, они отказались от всяких письменных документов. Они продумали текст сообщения и возможные контакты. Людмила всё запомнила. На очередном субботнем приёме Людмила сказала капризным голосом:
– Я так соскучилась по Москве! И мне надоели тундра и наша глухомань. Хочу походить по театрам, по магазинам, увидеть подруг, побывать в обществе, в конце концов. Отто, отпусти меня на материк!
– Ты что, Людмила, с ума сошла! А как же я и вообще все мы?
– Ольга, хоть ты мне помоги. Объясни моему супругу, что нельзя держать женщину в четырёх стенах так долго. Я скоро на стены буду кидаться. А он уже достаточно взрослый мальчик и может побыть немного без меня.
Ольга улыбнулась.
– Отто Карлович, не сравнивайте Людмилу с нами. Мы таёжные, дымком костра прокопчённые. А для неё жизнь здесь, в таком затворничестве, большое испытание.
– С милым рай и в шалаше, – пропела Елена Зеникова.
– Отпустите её. Она приедет к нам и привезёт кучу новых впечатлений, – сказала Лида Баженова.
Берг печально улыбнулся.
– Мне придётся подумать.
– Нам очень будет не хватать вас, Людмила. Без вас не будет наших милых суббот.
Эти слова доктора были настолько неожиданны, что все замолчали и повернулись в его сторону. Доктор не всегда посещал субботние вечера. А его жена и вовсе редко. Обычно доктор не ввязывался в споры, а сидел в тёплом уголке на диване и молчал.
– Доктор, ты такой "домострой"? – спросил оторопело Иван Иванович.
Все рассмеялись.
Людмила подошла к доктору и с чувством сказала:
– Милый, дорогой доктор, я очень растрогана вашими словами. Меньше всего я ожидала услышать их от вас. Вы всегда такой немного бука. Но поймите, я – женщина и столичная штучка. Мне очень хочется развеяться. Кроме того, у меня в Москве квартира брошена. Я за неё беспокоюсь. Я вернусь, и не только потому, что у меня здесь муж. Я вас всех очень полюбила.
– Мы отпускаем тебя, Людмила, но с условием, что ты каждому из нас привезёшь подарок. Подарок из Москвы – это очень здорово! Тем более, зная тебя, мы надеемся на интересные подарки, – сказала Лида Баженова.
– Вы всё решили без меня. Мне не надо подарка. Просто возвращайся скорее и не забывай, что тебя здесь любят, – сказал Отто дрогнувшим голосом.
Он мгновенно представил, как будет приходить с работы в опустевший дом, как будет сидеть один или в лучшем случае с Врангулой за ужином, как ляжет в холодную одинокую постель. Ему стало холодно и захотелось кричать, что это несправедливо. Он так посмотрел на Людмилу, что ей сразу стало понятно его состояние и неутешительные мысли. Он так огорчался, как будто они не вместе всё решали. Но надо было играть капризную женщину. И она сказала:
– Брось, Отто, я приеду через месяц или два. Подарки я всем привезу. Я так люблю ходить по магазинам! Но больше всего я соскучилась по театру и подругам, – она надула губки и теперь уж совсем капризным голосом продолжила тихо, как будто себе под нос, но так, чтобы все услышали: – Не можешь же ты заменить мне всё.
Гости разошлись, озадаченные её последней фразой и смущённые присутствием при семейной неурядице.
Они уже привыкли бывать у Бергов каждую субботу. К ней готовились. Старались прочесть что-нибудь интересное, быть в курсе событий, происходящих в мире и стране. Женщины изобретали интересные блюда, пекли пироги и пирожки, приносили соленья и варенья. Мужчины не отставали от своих жён: изобретали ликёры и наливки. Все вместе пели свои любимые песни. Иногда читали особенно понравившиеся рассказы, стихи, вспоминали свои посещения театра. Людмила во всём этом была главным притягательным центром. А что если она не захочет вернуться на прииск из Москвы? Очевидно, не такая дружная и любящая эта пара, какой до сих пор всем казалась.
* * *
Оставаться одному нестерпимо обидно, но дело требовало. И Берг заранее страдал от одиночества. Но ещё более он переживал от сознания собственной зависимости неизвестно от кого. Кто-то знает все его секреты и в любой момент может подвести черту. Сейчас он рад был бы не брать тот злополучный самородок, не брать в свой гостевой дом Романова и Близинского. Как он был самонадеян! Теперь он верил, что со временем всё тайное становится явным.
Начальник лагеря на просьбу Берга оставить ему этих двоих заключённых ответил просто кивком головы, даже не спрашивая. Но что за этим кроется? Что потребует он взамен? Может быть, в этом вопросе ему поможет Врангула? Ведь он жил в семье начальника лагеря. И кто такой, в конце концов, Врангула? И кто такой начальник лагеря? Почему человек, в общем культурный и образованный, мог согласиться на эту должность? Он объяснял это тем, что он был военным, а приказы не обсуждаются, они выполняются. Берг не приглашал на свои субботы начальника лагеря. Считал его человеком не своего круга. Сейчас он понял, что это его ошибка. Все вольные жители прииска старались быть в стороне от лагеря и его проблем. Лагерь был у них перед глазами. Но они как бы воздвигли внутренний барьер, за который не стремились заглянуть. Они внутренне отторгали лагерь и его охрану. Начальник лагеря это понимал и не стремился к сближению. По крайней мере, он никогда не проявлял видимого интереса к этим "светским раутам", как он про себя называл субботние сборища у начальника прииска. Пусть себе забавляются, а его жизнь сурова и непроста.
Зимняя маета
Жизнь в гостевом доме была скучна и однообразна. После завтрака Михаил и Лев надевали тёплые ватные штаны и телогрейки и шли в заброшенный забой. Там брали в руки кайло и лом, осматривали стенки шахты, найдя очередное скопление кварца, кайлили его, находили вкрапления золота. Набрав достаточное количество самородков, возвращались домой. Берг не требовал от них находиться в шахте долго. Морозы были жестокие. За два часа они успевали изрядно замёрзнуть, несмотря на тяжёлую работу. Место, указанное шаманом, было надёжным. Берг достал им в лаборатории муфельную печь. По чертежам Лёвы они изготовили инструмент. Лев потихоньку делал ювелирные изделия. Михаил ему помогал и учился. Людмила передавала через Врангулу книги из библиотеки, которую организовали на прииске. Но сама не приходила. И от этого у Михаила было маетно на сердце.
– Всё-таки не идёт у меня из головы тот прекрасный зал. Необыкновенные чудеса создаёт природа, – сказал как-то Лев.
– Да, я часто вижу эту пещеру во сне. Её бы перенести в музей.
– Такое невозможно перенести в музей. И прав шаман, нельзя никому показывать. До японца слух дошёл, он уже думает, как завоевать эту землю. А отдай на откуп свободному зрителю, по камешкам разнесут. Да ещё передерутся, поубивают друг друга. Ты же видел, какие там алмазы. Им цены нет. И эти два скелета убедительное тому подтверждение.
– После того как мы подорвали вход, ни одна живая душа туда не проникнет.
Что-то мгновенно встревожило Михаила. Он поднял глаза к отверстию в стене. Показалось, светится глаз в темноте. Но тут же его и нет. И как будто тихо мышка пробежала.
– Лев, давай выскочим. Может быть, поймаем.
Пока Лев осторожно убрал инструмент, Михаил, не одеваясь, выскочил на улицу. Обежал вокруг дома. Никого не заметил. И всё же он был уверен, человек у слухового отверстия был и их слушал.
Михаил вернулся. Он был раздет и не мог долго находиться на морозе.
– Ну что? – спросил Лев.
– Да вроде никого нет.
– Не ко времени мы с тобой завели разговор. Забыли, что под наблюдением. Нехорошо. Я ведь тоже ощутил присутствие.
– Безусловно, это не Берг за нами наблюдает. И, вероятно, не Врангула.
– Может быть, скажем Бергу?
– Посмотрим. Я не могу рисковать. Пока этот наблюдатель молчит. А если начнём жаловаться Бергу, он может сказать о нас с Людмилой. С тех пор она ни разу не приходила. И я не знаю, то ли она испугалась, то ли наш роман окончен.
– Я думаю, что отношения Людмилы и Берга укрепились. Я недавно видел их вместе. Она счастлива. Это трудно не почувствовать. Она смотрела на него, и её глаза светились, – сказал Лев.
– Да, она не стремится зайти к нам. И я её, естественно, нигде не могу встретить. Не могу же я пойти к ним в дом.
– Ты, самое главное, не переживай. Нам надо написать письма с просьбой о пересмотре дела, о реабилитации. Должна же появиться какая-то оказия, в конце концов. Не зря же Берг предложил нам этот путь. Времени у нас сейчас достаточно.
Через несколько дней к ним зашёл Берг.
– Ну, как, готовы ли ваши письма с просьбой о пересмотре дела? Моя жена едет в Москву. Перед отъездом зайдёт к вам за письмами.
– А Людмила надолго в Москву? – спросил Лев.
Михаил молчал. У него перехватило горло и в глазах потемнело. Слова Берга "моя жена" резанули его по сердцу.
Берг ушёл, а Михаил всё ёщё сидел неподвижно на табурете около стола.
– Наверное, всё кончено, – прошептал он.
– Не переживай ты так. Ведь она замужем. И муж всегда рядом. Неужели ты думаешь, что он отдаст красавицу жену?
– Да, он симпатичный и сильный парень. Я её понимаю. И благодарен ей за ту радость, которую она мне дала.
– Отпусти её с миром, – сказал Лев.
В Москву
Людмила достала ключ и открыла свою маленькую квартирку. Как хорошо, что она никого не поселила даже временно. Сразу после дороги оказаться дома одной – высшее блаженство. Она разделась. Зашла в кухню. Всё покрылось слоем пыли. Однако вода в кране была. И она решила всё сразу вымыть, потом принять ванну и отдыхать.
Начиналась московская жизнь. Необходимо было возобновить нужные знакомства, завести новые. Но сейчас ей надо было просто отдохнуть. Людмила заснула сразу же, как только голова дотронулась до подушки.
Через два часа она проснулась и сразу же почувствовала голод. Надо было идти за продуктами. Так жаль, что нет рядом Врангулы! Не хотелось вставать, одеваться, куда-то идти. Однако надо. Людмила подошла к зеркалу. "Вот она – Люська, дома". Однако она не увидела прежней Люськи. В зеркале отразилась женщина, которую надо было называть солидным именем Людмила и, может быть, Геннадьевна. Неужели она настолько изменилась? Постарела? Нет. Просто другими стали глаза, движения и образ мыслей. Другим стал весь облик. Да и дома она здесь не ощутила. Она перенеслась мысленно туда, в свой новый дом, в их новый дом. Перед отъездом они с Отто много говорили. Он рассказал ей о первом знакомстве с Герхардом. Как хмурилась мать, видя сына рядом с ним. Как Герхард вливал в него стремление к богатству. Как они намечали его путь к получению этого богатства. "Изначально нечестный путь мог привести только к тупику. Будь он неладен, этот чёртов дядюшка, или как его там", – думала Людмила. Отто шёл чётко по этому пути. И вот здесь, на прииске Фролыч, на краю земли, когда он считал, что начало положено, а дальше ему поможет дядюшка, он и объявился как "чёрт из табакерки". И оказалось, что Отто давно у него на крючке. И не он один. Близинский и Романов никуда не денутся, если хотят жить. Людмила больше не заходила к жильцам гостевого дома. Как-то отодвинулось всё это от неё. Она переживала новые ощущения, новые мысли заполняли её голову.
– Берегиня моя, я очень волнуюсь за тебя и твою миссию в Москве. Но я знаю, что, кроме тебя, никто не может её выполнить. Уберечь всех нас можешь только ты, – говорил ей Отто.
– Я понимаю. Постараюсь быть осторожной, – отвечала она.
– Я хожу по острию бритвы. И меня мучает совесть, что втягиваю в это тебя.
– А ты считаешь, что я смогу спать спокойно, если не сделаю того, что могу сделать только я? Предупреждение о намечающейся войне должно спасти многие жизни, это очень важно. Ведь именно это Герхард просил держать в секрете.
– Мы не имеем права молчать. Но как сделать, чтобы нам поверили?
Отто вздохнул.
* * *
Перед отъездом Людмила зашла к Михаилу и Лёве. Ей было больно и грустно оставлять их в таком положении.
– Михаил, Лев, я пришла к вам попрощаться. Я еду в Москву. Очень прошу вас выполнить всё, что попросит Берг. Он вам не враг.
– Но и не друг, – ответил Михаил.
– Я прошу вас об этом. Он постарается всеми силами уберечь вас от лагеря, я знаю. Вам придётся пробыть здесь зиму. В лагерь он вас не отправит. Разве только сам угодит туда. Но вы должны сделать всё, чтобы никому там не оказаться. Меня ждёт машина. Я тороплюсь. Я не смогу вам написать. Но я буду помнить о вас. Я обязательно вернусь.
– Подожди, Людмила. Раз ты направляешься в Москву, возьми вот это, – Михаил взял со стола бумаги.
– Что это?
– Наши просьбы о пересмотре дела и реабилитации или сокращении срока. Мы просим тебя передать их в Москве куда надо. Сделай это для нас.
– Я постараюсь. Я обязательно постараюсь. До свидания.
Людмила взяла письма и спрятала во внутренний карман шубы. Потом поднялась на цыпочки и неловко поцеловала Михаила в щёку. Она чувствовала себя виноватой перед ним и испытывала неловкость. Ей показалось, что он понял ситуацию. Она относилась к нему дружески и всей душой сочувствовала. Но любовь ушла. Теперь у неё были другие заботы.
Машина доставила её и Берга в аэропорт Берелёх. Пассажиров было четверо. Их брал на борт маленький грузопассажирский самолёт. Само понятие "аэропорт" никак не подходило к этому месту. Была небольшая ровная площадка, поросшая невысокой травой. Она использовалась как взлётная полоса для небольших самолётов нарождающейся Северной авиации. Пассажирских самолётов не было. Были так называемые грузопассажирские, летающие не по расписанию, а в случае необходимости и по соответствующему специальному заданию. И чтобы улететь, надо было ждать оказии, попутного самолёта, и договариваться с командой, чтобы взяли. Но колымчане всё равно называли это место громко – "аэропорт Берелёх".
– Я буду ждать тебя, Берегиня. Дорога трудная. Будь мужественной, – сказал на прощание Отто. Он посмотрел в её глаза нежно и грустно, охватил руками и поцеловал.
– Я постараюсь вернуться скоро.
– Мне будет не хватать тебя. Возвращайся скорее.
Он резко отстранился и слегка подтолкнул её ко входу.
* * *
Пассажиры зашли в самолёт. Людмилу сразу же затошнило. Сказались предполётные разговоры попутчиков. "Что же я буду делать, когда самолёт взлетит?" – подумала она.
Маленький фанерный самолётик не имел никаких удобств. Около стенок были прибиты лавки. Посредине, прямо на полу, привязан какой-то груз. К ним подошёл пилот. Предупредил:
– Будет болтанка. Крепче держитесь. И будет очень холодно. Вот вам тулупы. Главное, укрывайте ноги. Летим на Якутск. Перелёт длится четырнадцать часов. Каждые четыре часа посадка на заправку самолёта.
Исполнив, таким образом, свой утешительный долг, он ушёл. Самое противное – ощущение при взлёте и посадке. Самолёт то поднимался какими-то рывками, как будто в гору по камням, то вдруг ухал вниз. Сосед в военной форме, очевидно лейтенант, из-за тулупа Людмила не могла видеть знаков различия, поддерживал её.
– Всё в порядке. Это просто воздушная яма. На этих маленьких самолётах каждый небесный ухаб кажется несведущему человеку катастрофой. Но вы не бойтесь. Я уже не впервые делаю этот перелёт и знаю. Спокойно. Вы бледны. Вам плохо?
– Тошнит.
Только и могла сказать Людмила.
– Вот вам пакет. Не держите это в себе. Вырвет – станет легче.
Бумажные пакеты были заранее приготовлены и лежали в сумке, прикреплённой к сиденью. Это было вовремя. Желудок освободился. Пришло облегчение. У соседа оказалась фляжка с водой и гранёный стакан, в который он налил Людмиле воды.
– Прополощите рот и выплюньте во второй пакет. Сейчас мы их выбросим.
Увидев заранее прикреплённый к сиденью карман с пакетами и закрывающееся ведро с отходами, Людмила поняла, что не одна она страдает тошнотой в самолёте. И ей стало не так стыдно за своё поведение.
– Простите и спасибо, – поблагодарила она соседа.
– А вы повернитесь к иллюминатору. Смотрите за окно. Мы летим низко. Земля вся видна. Там очень интересно. Посмотрите, внизу такие просторы, тайга. Ни одного дымка. До Якутска будет очень мало селений. Будут одинокие дымки, но очень редко. Теперь я буду спать. А вы, если не спится, глядите в окно. Это помогает задуматься и скоротать время.
Он замолчал. Людмила была ему благодарна за это. Постепенно её тошнота прошла, состояние стабилизировалось.
Смотреть с высоты на землю было действительно интересно. Впервые Людмила видела такие просторы. Леса, горы, ледники, ленты рек, изредка дымы человеческого жилья. Особенно её поразило горное озеро. Высокая сопка несла огромную чашу голубой воды. "Сколько неосвоенных, необжитых земель! Всё это просторы России".