- Кинросс - допотопное чучело, - выпалила она с раздражением. - О, он никогда не потерпит крушения от избытка горячности, будьте уверены! Он робок, как дитя, но робкие шкипера теряют корабли столь же часто, как и отчаянные. Когда-нибудь Кинросс погубит "Марту", увидите, и погубит из-за того, что не рискнет воспользоваться единственным остающимся средством для спасения. Опасаясь воспользоваться свежим ветром, который доставил бы его на место в каких-нибудь двадцать часов, он попадет в полосу штиля и потеряет целую неделю. "Марта" и с ним будет приносить доходы, бесспорно, но она несравненно больше бы доставляла выгод под командой другого, более надежного капитана.
Джен раскраснелась от волнения и сверкающим взором следила за удалявшейся шхуной.
- Красота! Посмотрите, как она свободно несется, хотя ветра совсем почти нет. Она вся обшита медью, как настоящий военный корабль. Я ее отчищала кокосовой скорлупой, когда мы ее кренговали у Пунга-Пунга. Прежде чем попасть в руки этой экспедиции золотоискателей, она ходила на тюленей у сибирских берегов и не раз убегала от преследования русских второстепенных крейсеров.
- Знаете, честное слово, если бы я только могла предвидеть, что мне улыбнется такое счастье в Гувуту, и что смогу приобрести такое судно за какие-нибудь триста долларов, я бы ни за что не вступила с вами в компанию, а занялась бы им!
Справедливость этого замечания поразила Шелдона. То, чего она достигла, она могла бы отлично добиться и не будучи его компаньоном. Ведь он не принимал никакого участия в спасении "Марты". Предоставленная самой себе, высмеиваемая теплой компанией обывателей Гувуту и преодолевая конкуренцию таких дельцов, как Морган и Рафф, она смело кинулась в это предприятие и блестяще завершила его.
- Глядя на вас, я чувствую себя как будто в положении взрослого человека, который отобрал у ребенка конфекты, - сокрушенно промолвил он.
- И ребенок расплакался?
Она повернулась к нему, и он заметил, что губы ее дрожат, а в глазах стоят слезы. Он подумал, что она, действительно, дитя прежде всего, мальчуган, у которого отняли игрушечный кораблик. И вместе с тем она женщина. Что за вопиющее противоречие! И тут же подумал, что вряд ли он влюбился бы в нее так сильно, если бы она была простой, обыкновенной женщиной. В глубине души он почувствовал, что полюбил ее именно такою, какова она есть; он полюбил в ней и мальчишеские, и женственные черты характера, словом, все, что в ней было, все, что, несмотря на кажущееся противоречие, так гармонически слилось в ней в одно целое.
- Но ребеночек не будет больше реветь, - сказала она. - Это в последний раз. Когда-нибудь, я знаю, вы вернете эту игрушку вашему компаньону, если только Кинросс не погубит ее. Я больше к вам приставать с этим не буду. Только, надеюсь, вы отлично понимаете, что я должна теперь чувствовать. Дело в том, что я не купила "Марту" и не выстроила ее. Я спасла ее. Я сняла ее с камней. Я вырвала добычу у океана, когда никто не хотел давать более пятидесяти пяти фунтов за этот рискованный выигрыш. Она моя, бесспорно моя. Без меня она бы не существовала. Этот бурный норд-вест, разнес бы ее в щепки за каких-нибудь три часа. И, потом, я ее испробовала; о, это чародейка, настоящая чародейка! Она удивительно слушается руля и удивительно лавирует. Троньте только руль, и она вам повернется, как конь на уздечке. Вы даже можете пустить ее задним ходом, если хотите, как какой-нибудь пароход. Я это проделывала у Ланга-Ланга между отмелью и береговыми рифами. Замечательное судно! Вы, я знаю, не способны, подобно мне, увлекаться такими вещами и, наверное, удивляетесь моему сумасбродству. Но "Марта" не уйдет от меня, и я доберусь когда-нибудь до нее. Вот увидите!
В ответ на это Шелдон совершенно бессознательно и нежно коснулся ее руки, покоившейся на перилах. Не могло быть и тени сомнения, что она отнеслась к этой ласке только как капризный ребенок, которого стараются утешить в том, что он лишился игрушки. Эта мысль охладила его. Никогда он еще так близко не соприкасался с ней и в то же время никогда еще не чувствовал с такой силой, до чего она далека от него. Очевидно, она даже не отдавала себе отчета, что это именно его рука дотронулась до нее. Зрелище удалявшейся "Марты" так сильно огорчило ее, что ей было не до того, кто пожимает ей руку. Она сознавала только, что это есть выражение сочувствия со стороны дружески расположенного к ней человека.
Он отнял руку и отодвинулся, испытывая легкое разочарование.
- Почему бы ему не поднять большого паруса? - придиралась она. - Какой чересчур осторожный старик. Он принадлежит к числу тех капитанов, которые готовы трое суток выжидать с зарифленными парусами шторма, которого нет и в помине. Осторожность, скажете? О, да, он осторожен, но чересчур!
Шелдон опять приблизился к ней.
- Не горюйте, - сказал он ей. - Можете плавать на "Марте" сколько хотите, и даже ходить на Малаиту за чернокожими.
Говоря это, он сделал со своей стороны большую уступку, и пошел на эту уступку вопреки собственному убеждению. Тем более поразило его, как она отнеслась к этой его уступке.
- Под командой старика Кинросса? О, нет, благодарю покорно! Он бы довел меня до самоубийства. Я не могу спокойно видеть, как он командует. Нога моя не ступит на "Марту" до тех пор, пока я не возьму ее на полную свою ответственность. Я - моряк, такой же, каким был мой отец, а он не выносил плохих командиров! Вы обратили внимание на приемы Кинросса, когда он выходил в открытое море? Верх безобразия! И какую кутерьму он поднял на палубе. Наверное, Ной лучше командовал на своем ковчеге!
- Бывает, что и мы управляем не лучше, - усмехнулся Шелдон.
- Чем Ной?
- Да, это очень нелегко!
- Для допотопного человека - да!
Она долго провожала "Марту" глазами, а затем снова повернулась к Шелдону.
- Вы все тут плохие моряки или, по крайней мере, почти все. Христиан Юнг еще туда-сюда. Мюнстер проявляет известное искусство, да про старого Нильсена говорят, что он морской волк. Но остальные никуда не годятся. У них нет ни ловкости, ни сноровки, ни быстроты, ни сообразительности, ни настоящего мужества, - словом, никаких достоинств. Тупые, неотесанные, медленные, тяжелые на подъем простаки. Когда-нибудь я покажу вам, как надо править "Мартой". Сорвусь с якоря и полечу с такой быстротой и удалью, что у вас голова закружится, и остановлю ее у пристани в Гувуту без якоря и каната.
Она проговорила все это, захлебываясь от увлечения, потом замолчала и расхохоталась, видимо, сама над собой.
- Старый Кинросс поднимает большой парус, - заметил ровным голосом Шелдон.
- Быть не может! - вскрикнула она, сверкнув глазами, и побежала за подзорной трубой.
Она долго и пристально приглядывалась в трубу к палубе судна, но по выражению ее лица Шелдон заметил, что она все-таки недовольна поведением шкипера.
Наконец, она капризным жестом опустила трубу.
- Он все перепутал, - простонала она. - А теперь старается исправить ошибку. И этот человек распоряжается такой очаровательной волшебницей, как "Марта"! Вот вам наглядный довод против замужества. Нет, не хочу больше смотреть на это жалкое зрелище! Пойдем-те лучше в биллиардную комнату и займемся этой степенной, консервативной игрой. А потом я велю оседлать себе лошадь и поеду поохотиться на голубей. Не хотите ли отправиться со мной вместе?
Часом позднее, когда они выезжали из усадьбы, направляясь на охоту, Джен повернулась в седле, чтобы последний раз взглянуть на "Марту", которая еще мелькала вдали чуть заметным пятнышком на пути к берегам Флориды.
- Воображаю, как удивится Тюдор, когда узнает, что "Марта" перешла в наши руки, - засмеялась она. - Подумайте только! Если он не отыщет золота, то ему придется взять место на пассажирском пароходе и удирать отсюда.
Заливаясь веселым смехом, Джен выехала за ворота. Но вдруг ее смех оборвался, и она натянула поводья.
Шелдон посмотрел на нее с беспокойством и увидел, что на лице у нее выступили желто-зеленые пятна.
- Это лихорадка, - сказала она. - Придется вернуться домой.
Проезжая через усадьбу, она так тряслась и шаталась в седле, что ему пришлось ее поддерживать, когда она слезала с лошади.
- Забавно, не правда ли? - процедила она сквозь зубы. - Похоже на морскую болезнь - не опасно, но ужасно неприятно, если затянется. Пойду, лягу в постель. Пошлите мне Ноа-Ноа и Вайсбери. Прикажите Орифайри заготовить кипятку. Через четверть часа я потеряю сознание, но к вечеру я буду уже на ногах. Меня здорово схватило, но скоро отпустит. Жаль, очень жаль, что не пришлось поохотиться. Благодарю вас, не беда - это в порядке вещей.
Шелдон тотчас исполнил все ее просьбы, поспешил отправить ей бутылки с горячей водой и расположился на веранде, тщетно пытаясь развлечься перелистыванием целой кипы сиднейских газет двухмесячной давности.
Он то и дело отрывался от чтения и поглядывал на соломенную сторожку в глубине усадьбы. "Да, - подумал он, - тяжелую борьбу приходится выдерживать белым людям на островах. Нет, здесь не место для женщин!"
Он ударил в ладоши, и на его зов прибежал Лалаперу.
- Живо, - приказал он, - сбегай в бараки и приведи ко мне черных фелла-марий, много, слышишь, всех!
Не прошло и пяти минут, как перед ним уже стояли все двенадцать чернокожих обитательниц Беранды. Он сделал им строгий осмотр и выбрал из них одну помоложе и помиловидней, такую, у которой не видно было на теле никаких следов кожных болезней.
- Как твое имя? - спросил он женщину.
- Мой Магда, - ответила она.
- Ну, так вот что, фелла Магда! Ты кончай стряпать рабочим. Будешь служить белой Марии. Ты будешь все время с ней. Поняла?
- Поняла, - пропищала она и немедленно отправилась по приказанию в соломенную сторожку.
- Как дела? - спросил он у Вайсбери, который только-что оттуда вернулся.
- Больна, фелла-барин! - ответил он. - Белая фелла Мария все время говорит, очень много говорит. Все время говорит про большой, фелла, шхуна.
Шелдон повесил голову. Он понял в чем дело. Очевидно, ее погнала в лихорадку история с "Мартой". Лихорадка бы все равно ее не пощадила, он это знал. Но огорчение, причиненное отобранной от нее игрушкой, ускорило появление первого приступа. Он закурил папиросу и, глядя на расплывающиеся кольца дыма, вспомнил о своей матери, оставшейся в Англии, и представил себе, как бы удивилась она, если бы ей сказали, что ее сын способен полюбить женщину, которая разливается плачем по поводу того, что ей запрещают быть шкипером на шхуне и вербовать людоедов на островах.
Глава XX
Деловой разговор
Нет более нетерпеливых людей, чем влюбленные, а Шелдоном овладела любовь. Раз двадцать в день он обзывал себя дураком и старался всячески сдерживать себя и направить мысль в другую сторону, но, тем не менее, гораздо чаще, чем двадцать раз в день, его мысль настойчиво возвращалась к милому образу. Джен казалась ему натурой чрезвычайно загадочной, и он упорно бился над вопросом: как ему к ней подойти?
До сих пор он весьма мало помышлял о любви. Весь его жизненный опыт в этом отношении ограничивался одним единственным случаем (причем ухаживал не он, а ухаживали за ним), и этот опыт не многому его научил. В данном случае дело было совершенно другого рода, и он любил повторять самому себе, что случай этот совершенно исключительный, из ряда вон выходящий. Эта женщина не только не расположена к замужеству, но это такая женщина, которую даже нельзя назвать женщиной, женщина, которая искренно ужасается при одной мысли о предстоящем замужестве, которая увлекается мальчишескими забавами, сентиментально мечтает об одних приключениях, которая отличается необыкновенной трезвостью, цельность натуры, настолько еще не созрела, что муж для нее представляется не чем иным, как досадной помехой на облюбованном ее мечтами жизненном пути.
Но как же им сблизиться, как ему к ней подойти? Он сознавал, что она фанатически любит свободу и питает глубочайшее отвращение ко всякого рода стеснениям. Ласки она не признает и никем не способна увлечься. Она готова ежеминутно встрепенуться, упорхнуть, как испуганная птица. Дотронуться до нее немыслимо, нежностей она не выносит. Его рукопожатие должно оставаться таким, каким оно было до сих пор - сердечно-дружеским рукопожатием, и только. Он ни за что не должен высказывать своих чувств внешним образом. Он может только разговаривать с нею. Но как ему с ней говорить? Домогаться любви? Но ведь она не любит его. Обращаться к ее уму? Но у нее склад ума чисто мальчишеский. Она чарует прелестью и изяществом прекрасно воспитанной женщины, но, насколько он пригляделся к ней, характер мышления ее ничем не отличается от мужского. И все же он должен с нею сердечно поговорить. Надо выбрать время и подходящий случай. Так или иначе, надо направить ее внимание в эту сторону, надо приучить ее к мысли о возможности замужества.
Объезжая свои владения, он хмурил брови, морщил лоб и ломал голову над решением трудной проблемы и набирался храбрости сделать ей предложение. Он придумывал всевозможные комбинации, путем которых надеялся пробить лед; но все его хитроумные планы каждый раз проваливались, ибо вдруг выпадало какое-нибудь звено и разговор принимал непредвиденное и нежелательное направление. Наконец, в одно прекрасное утро совершенно неожиданно представился давно ожидаемый благоприятный случай.
- Самое пламенное мое желание, это - процветание Беранды, - мимоходом заметила Джен в пылу разговора на тему о снижении рыночных цен на копру в связи с удешевлением транспорта.
- А хотите ли знать, в чем состоит мое самое задушевное желание? - поторопился он вставить. - То, о чем я постоянно мечтаю, вздыхаю, томлюсь? То, чем я дорожу больше всего на свете?
Он намеренно остановился и посмотрел на нее в упор; но ясно было, что она не угадывает значения его слов и ожидает услышать нечто, имеющее прямое отношение к разговору.
- Разумеется, говорите же! - капризно добавила она, недовольная паузой.
- Я люблю мечтать об успехе плантации, - сказал он, - но для меня это дело второстепенное. Несравненно дороже для меня мечта о том, чтобы когда-нибудь вы стали полной хозяйкой Беранды, нежели в настоящее время, и чтобы узы нашего содружества стали более тесными. Самая заветная моя мечта, это то, чтобы вы когда-нибудь, когда придет время, стали моей женой.
Она отшатнулась в сторону, как ужаленная. Лицо ее побледнело, как полотно. Ясно было, что ее охватил гнев, а не смущение девушки, застигнутой врасплох любовным признанием.
- Какова уверенность! Каково это: когда придет время! - возмутилась она. Но вслед затем она заговорила совершенно спокойным, холодным тоном, тем самым деловым тоном, каким она, должно быть, разговаривала с Морганом и Раффом в Гувуту. - Слушайте, что я вам скажу, мистер Шелдон! Вы мне очень понравились, несмотря на вашу тупость и тяжеловесность. Но усвойте же себе раз и навсегда, что я приехала на Соломоновы острова не за тем, чтобы составлять себе партию. Если бы я этого хотела, то давно бы вышла замуж у себя на родине и незачем мне было бы с этой целью делать столь большие, отдаленные путешествия и отправляться в поисках мужа за тридевять земель. У меня свой собственный жизненный план, я явилась на Соломоновы острова пробивать свою собственную дорогу. Замужество не соответствует моему плану и не входит в мои расчеты. Брачные узы в пору другим женщинам, но они не по мне. Знайте же, что когда я завожу деловой разговор и обсуждаю вопрос о стоимости провоза копры, то не расположена выслушивать между скобками вводные признания и предложения. Помимо того… кроме того…
Она вдруг замолкла, и когда заговорила вновь, то в голосе ее прозвучала жалобная нотка, которая окончательно убедила его в том, что он свалял дурака и обошелся с ней грубо.
- Разве вы не видите, что это портит все дело и что благодаря этому создается совершенно невозможное положение… а я… а я так дорожила нашим товариществом, так гордилась им. Разве же вы не видите, что я не могу оставаться вашим компаньоном, если вы приметесь за мною ухаживать и объясняться в любви. А я была так счастлива…
В голосе Джен дрожали слезы разочарования, но она проглотила их.
- Я вас предостерегал, - сказал Шелдон внушительно. - Подобные необычайные отношения между мужчиной и женщиной без конца продолжаться не могут. Я вам это говорил с самого начала.
- О, да! Теперь я совершенно уяснила себе ваше поведение. - Она опять возмутилась, и минутная женская слабость уступила место негодованию. - Вы действовали очень благоразумно и осмотрительно, предупреждая меня об опасности. Вы предостерегали меня против всех и каждого на Соломоновых островах, кроме себя самого.
Шелдон почувствовал, как будто его ударили по лицу. Слова эти обожгли его и тем, что в них была доля правды, и тем, что в них было несправедливого и обидного для него. Злорадный огонек, мелькнувший в ее глазах, когда она увидела, что задела его за живое, придал Шелдону решимости.
- Вы, кажется, расположены смотреть на дело только с одной стороны, - начал он. - До вашего приезда в Беранду мне жилось здесь довольно сносно. По крайней мере, никто не бросал мне в лицо оскорблений, подобных тому, которое вы мне сейчас нанесли. Вы обвиняете меня в низости. Но вспомните, пожалуйста, ведь я не вызывал вас в Беранду. И я не предлагал вам поселиться в Беранде. Неприятное для вас положение создалось благодаря тому, что вы сами решили остаться здесь. А оставаясь здесь, вы тем самым подвергли меня непосильному искушению, за которое теперь так браните. Я не уговаривал вас оставаться. Наоборот, я старался вас отговорить. В то время я вас еще не любил. Я посылал вас в Сидней, на Гаваи. Но вы настояли на том, чтобы остаться. Вы положительно…
Он замялся, стараясь подыскать более деликатное выражение, нежели то, которое вертелось у него на языке.
- Я навязалась вам, вы это хотите сказать? - вспыхнула она, и яркие пятна выступили у нее на щеках. - Продолжайте, пожалуйста! Не щадите меня!
- Хорошо, я не буду, - сказал он решительно, опасаясь, что спор их принимает школьнический характер. - Вы, между прочим, настойчиво требовали, чтобы я обращался с вами, как мужчина с мужчиной. Оставаясь последовательной, вы должны и говорить, как мужчина, ведущий деловой разговор, и спокойно выслушать все до конца. Неприятность возникла не по вашей вине.
Я вас ни в чем не упрекаю, запомните это получше. Но и вы не должны меня упрекать.
Шелдон видел, как у нее от волнения колышется грудь и сжимаются руки, и ему стоило невероятных усилий удержаться от страстного желания. Ему хотелось схватить и задушить ее в объятиях. Вместо того, чтобы продолжать чинно и холодно проводить заранее обдуманный свой план, у него чуть с языка не сорвалось, что она самый очаровательный мальчик на свете. Но он сдержался, подавил все эти сумасбродные порывы и стойко продолжал вести "деловой разговор".
- Вы не можете перестать быть для меня самым пленительным, самым привлекательным существом. Вы заставили меня влюбиться в вас. Вы этого не хотели и не добивались. Вы так созданы, - вот и все. Но я создан так, что не могу не влюбиться в вас. И я тоже не в силах стать другим, чем я есть. Я не могу никаким усилием воли подавить своего трепетного влечения к вам, так же как и вы не можете простым усилием воли перестать быть для меня самым возлюбленным существом.