Трава доходила ей до пояса и даже выше, и, пробираясь сквозь эту чащу, она вдруг вспомнила, что Гугуми отрядили сегодня вместе с другими ворами косить эту траву. Она уже доехала до того места, где они должны были быть, но их не было там и следа. Неподкованный конь мягко ступал по песчаному грунту. Вскоре она различала чьи-то голоса, доносившиеся к ней из-за зарослей. То был голос Гугуми, и когда она разобрала его слова, то задрожала от гнева и натянула поводья.
- Собака бегал ночью кругом дома. - Гугуми объяснялся на ломаном английском языке, потому что разговаривал не с одними только своими сородичами.
- Ты, фелла-бой, лови свинья, сажал сало на крюк, бросил собака "кай-кай"; ты, фелла, тащи за крюк как акула. Собака кончал… Большой фелла-мастер спит в большой фелла-дом. Белый Мария спит в маленький вигвам. Фелла Адаму стоит около маленький вигвам. Ты, фелла-бой, бей ли собака, бей ли Адаму, бей ли большой мастер, бей ли белый Мария, лупи всех! Много ружья, много порох, много томагавк, много, много дельфин-зуб, много табак, много коленкор, ай, ай, много всего кладем вельбот, гребем, как черти; солнце всходил, паша далеко-далеко.
- Мой ловил свинья, когда солнце на низ, - пропищал топким фальцетом ответ подручного, в котором Джен признала голос Косси, одного из соплеменников Гугуми.
- Мой тащил собака, - вызвался кто-то другой.
- А мой кончал белый фелла Мария! - торжественно провозгласил гордый Гугуми. - Мой кончал Квэка, скоро проклятый кончал.
Наслушавшись этих речей и забыв всякую осторожность, Джен хлестнула коня и крикнула:
- Вы тут что собрались? А? Кого убивать?
Дикари заметались и расступились, и, к немалому своему удивлению, Джен увидела перед собой целую дюжину чернокожих. Их возбужденные рожи и длинные двухфутовые ножи, которыми косят тростник, образумили Джен, и она поняла, что поступила чересчур опрометчиво. Будь тут при ней еще револьвер или ружье - дело другое. Но она была безоружна и заметила, как злорадно осклабился Гугуми, взглянув на ее пояс и увидев, что на нем не висит страшный кольт, угрожающий смертью.
На Соломоновых островах первое правило у белых никогда и ни за что не выказывать страха перед туземцами, и Джен попыталась бравировать опасностью.
- Много тут, фелла-бой, языки распускаете! - строго сказала она. - Много слов, мало дела. Поняли?
Гугуми, не ответив ни слова, молча шагнул вперед. Остальные обступили девушку со всех сторон и тоже молча пробирались все ближе и ближе. Грозные ножи в их руках выдавали преступное намерение.
- Косите тростник! - приказала она.
Но Гугуми опять неприметно шагнул вперед. Она прикинула взглядом. Кольцо, в котором она очутилась, было уже так тесно, что нельзя было рассчитывать повернуть лошадь и ускакать. Ее могли достать ножом сзади.
В этот убийственный миг лица всех подступивших к ней дикарей неизгладимо запечатлелись в памяти Джен. Один - старик с надорванными и растянутыми ушными мочками, свисавшими до плеч; другой - с приплюснутым африканским носом, с косыми щелками глаз, так глубоко поставленными, что нездоровые, желтоватые белки едва просвечивали из-под нависших бровей; третий - толстогубый, со щетинистой бородой. А Гугуми - она раньше и не подозревала, что он мог быть так хорош по-своему, одушевленный страстною злобою. Во всей его фигуре сказывался оттенок какого-то прирожденного благородства, которого недоставало его товарищам. Очертания его тела были менее угловаты, чем у них, лоснящаяся кожа была нежнее и чище. На груди его красовался большой полумесяц, вырезанный из перламутра и привешенный к ожерелью из дельфиновых зубов. На лбу венок из блестящих белых раковин. Под коленом нитка белых бус, что-то вроде подвязки. Все это вместе придавало ему щеголеватый вид. Узкая полоска белой ткани на бедрах завершала наряд. А еще ей метнулся в глаза беспокойно кривлявшийся, подвижный морщинистый старичок, удивительно похожий на сердитую обезьяну.
- Гугуми! - взвизгнула Джен. - Режь тростник сейчас, не то стукну по голове, даю слово!
Гугуми окинул ее презрительным взглядом и ничего не ответил. Вместо ответа он оглянулся по сторонам, соразмеряя расстояние, на какое подошли остальные товарищи, и в то же время украдкой подался на несколько дюймов вперед.
Положение становилось отчаянным. Оставалось только броситься вперед и прорваться.
Она взмахнула хлыстом и вонзила шпоры в коня. Конь взвился на дыбы и обрушился на Гугуми. Это произошло во мгновение ока. Вся орава, за исключением Гугуми, кинулась за ней с поднятыми ножами. Гугуми успел отскочить в сторону и уже размахнулся ножом своим, собираясь нанести сокрушительный удар, который рассек бы наездницу пополам. Но последняя пригнулась к луке, и удар его пришелся по краю седла. Стальное лезвие, задев юбку, рассекло седло и чепрак и даже поранило спину коня. Замахнувшаяся правая рука Джен опустилась. Гибкий хлыст свистнул в воздухе. Она видела белый след на темном красивом лице, заклейменном хлестким ударом. В тот же миг, смятый лошадью, морщинистый старикашка опрокинулся навзничь, и она услышала уже издали позади себя его злобное бормотание, напоминавшее рычание рассерженной обезьяны.
Прорваться удалось. Джен очутилась на свободе и понеслась к дому во весь опор.
Обладая выправкой настоящего моряка, Джен способна была оценить по достоинству быструю распорядительность Шелдона. Когда она влетела к нему, как бомба, со своими вестями, он, вскочив с кресла, в котором сидел до того развалясь в ожидании завтрака, неистово захлопал в ладоши, скликая прислужников.
Прислушиваясь одним ухом к тому, что она договаривала, он одновременно пристегивал к поясу сумку с патронами и спешно проверял механизм своего автоматического револьвера.
- Орифайри! - скомандовал он. - Ступай, фелла, бей во всю мочь в большой колокол! Отзвонишь, седлай мне коня! Вайсбер, беги скорей на деревню, скажи Сили, что у нас сбежало много народу, десять фелла и два фелла-чернокожих, фелла-чертей!
Потом он черкнул наскоро пару слов и сунул листок Лалаперу:
- Лалаперу, живо иди к белому фелла, мастеру Баучеру! Мы их отрежем от берега с обеих сторон, - обернулся он к Джен. - Старый Сили всю деревню отправит за ними в погоню.
По набату первыми сбежались впопыхах таитяне. А через час уже все чернокожие рабочие были налицо.
Шелдон раздал таитянам-матросам оружие, патроны и наручники. Адаму-Адама он поставил с заряженным ружьем караулить вельботы, Ноа-Ноа и Матану он приказал следить за толпой чернокожих и стараться занять ее чем-нибудь во избежание возможного бунта. Остальные пятеро таитян должны были сопровождать пешими хозяев.
- Хорошо, что мы откопали их оружейный склад, - заметил Шелдон, когда они выехали со двора.
Вскоре они повстречали один из возвращавшихся отрядов. Это был отряд Квэка, но самого Квэка не было с ними. Шелдон встревожился и спросил:
- Где же фелла Квэк? Почему его нет?
Все затараторили разом так, что ничего нельзя было разобрать.
- Замолчите! - скомандовал Шелдон.
Он заговорил властным голосом белого человека, привыкшего обращаться с неграми, как со скотиной.
- Слушай, ты, Бабатаки, разевай рот один!
Бабатаки выступил вперед, чванясь тем, что выбор пал на него.
- Гугуми кончал Квэка совсем, - доложил он. - Он чик-чик голова и бежал, как чертяка!
В коротких словах и довольно отчетливо передал он, как произошло убийство, после чего Шелдон и Джен двинулись дальше. В зарослях, на том месте, где чернокожие атаковали Джен, все еще валялся, кривляясь и гримасничая, морщинистый старичок, сбитый с ног скакуном. Оказывается, лошадь наступила ему на ногу и совершенно раздробила стопу. Он отполз все-таки шагов на сто от того места, где свалился, но тут почувствовал, что ему не уйти.
Второй партии рабочих, возвращавшейся из наиболее отдаленного уголка плантации, велено было отнести его в дом.
На расстоянии одной мили от этого места, там, где следы вели в лес, они нашли распростертое тело несчастного Квэка. Голова была отрезана и унесена. Все же Шелдон был уверен, что это труп Квэка. Очевидно, тут происходила упорная борьба, ибо от трупа тянулся кровавый след.
Когда они добрались до леса, им пришлось сойти с лошадей. Папахера остался на опушке стеречь лошадей, а Джен, Шелдон и остальные таитяне двинулись дальше пешком. Тропинка вела к болотистой поляне, которую заливала в половодье речка Беранда. Кровавые следы в этом месте пересеклись следами крокодила. Сбежавшиеся дикари, очевидно, наткнулись на дремавшего на солнцепеке крокодила и изрубили его в куски. Это обстоятельство задержало их бегство и дало возможность их раненому товарищу отдохнуть.
Целый час они продвигались по протоптанной дикими кабанами тропинке, и, наконец, Шелдон остановился. Кровавые следы исчезли. Таитяне рассыпались по чаще, и скоро Утами подал знак, что сделал находку. Джен остановилась ждать на тропинке.
- Это Мзуко, - сообщил вернувшийся оттуда Шелдон. - Квэк ранил его, а он сюда притащился и умер. Двоих уже разыскали. Остается еще целый десяток. Не довольно ли с вас, вы, должно быть, замучились?
Джен кивнула головой.
- Тяжело на это смотреть, - сказала она. - Я лучше вернусь назад, к лошадям, и буду вас поджидать там.
- Но вам нельзя возвращаться одной. Возьмите с собой двух провожатых.
- В таком случае поеду дальше, - сказала она. - Было бы неблагоразумно оставлять погоню, а я физически не устала.
Следы повернули в правую сторону, как будто свидетельствуя о том, что бежавшие изменили свой первоначальный план и направились к Бейльсуне. Но следы забирали все правее и правее, образуя петлю, которая вела назад, к тому закоулку плантации, где погоня оставила своих лошадей. В то время, как они пересекали глухой кустарник, из которого выпорхнула двенадцатидюймовая бархатистая бабочка, они услыхали треск ружейной пальбы.
- Восемь выстрелов, - насчитала Джен. - И все из одного и того же ружья. Это, должно быть, стрелял Папахера.
Они заспешили на помощь к нему, по, добравшись до места, остановились в крайнем недоумении. Спутанные лошади щипали траву, а Папахера, сидя на корточках, преспокойно раскуривал трубку. Подойдя к нему, Шелдон споткнулся о мертвое тело, лежавшее в густой траве, и чуть не упал. Привстав, он заметил рядом другое. Одного из убитых признала Джен. Это был Косси, один из сородичей Гугуми, тот самый, который вызвался изловить, когда "солнце на низ", поросенка, и поймать на крючок Сатану.
- Не везет, мисси! - вздохнул Папахера, обращаясь к Джен. - Подцепил только двух. Целил в Гугуми, сорвалось, промахнулся.
- Но ты их убил! - возмутилась Джен. - Зачем ты их убил? Почему не схватил живыми?!
Таитянин виновато улыбнулся.
- Как их было поймать? - развел он руками. - Я покуривал трубку, вспоминал Таити, плоды хлебного дерева и славное времечко в Бора-Бора. Вижу, из леса выскочило десять человек, и на меня! У каждый длинный нож. Гугуми держал одной рука длинный нож, другой рука голову Квэка. Я не мог хватать. Я стрелял, как черт. Как ловить? Десять бой, десять нож и голова Квэка в одной руке!
Разбросанные следы остальных дикарей опять сошлись вместе после неудачной попытки нападения на Папахеру. Все они вели теперь к Беранде, через которую перешли беглецы с явным намерением укрыться в болотистых зарослях по ту сторону плантации.
- Нам незачем идти дальше - объявил Шелдон. - Сили выйдет из своей деревни и выгонит их оттуда. Они ни за что не укроются от него. Наше дело теперь охранять побережье и не дать им напасть на плантацию и учинить там разгром. А вот и они как-раз: я так и думал!
В густых темных зарослях на противоположном берегу реки промелькнул небольшой челнок. Он пронесся, как тень. Трое голых дикарей бесшумно опускали весла. На планшире челнока сложены были длинные тонкие копья с костяными наконечниками, а за спиной у каждого дикаря висел колчан, наполненный стрелами. От зорких глаз охотников за беглецами ничто не могло ускользнуть. Они сразу заметили Шелдона и Джен, но не подали вида. На том месте, где Гугуми со своими товарищами выходил перед тем из реки, челнок сразу остановился, потом поворотил назад и скрылся за частыми и тенистыми деревьями. Вслед за тем из-за поворота реки выскользнули одна за другой вторая и третья такие же лодки и все они пронеслись, как привидения, исчезли в том же направлении, как и первая.
- Надеюсь, убивать больше никого не будут, - молвила Джен, когда они повернули домой своих коней.
- Полагаю, что так, - успокаивал ее Шелдон. - Я уговорился с Сили платить ему за одних только пленных, и уверен, что он будет соблюдать в виду этого крайнюю осторожность.
Глава XX III
Вести из леса
Никогда еще так упорно не преследовали беглецов из Беранды, как в этот раз. Пример Гугуми и его сотоварищей мог оказаться соблазнительным для полутораста вновь завербованных негров. Беглецы затевали разбой, убили надсмотрщика и нарушили договор найма. Шелдон находил, что надо показать вновь набранным людям, как опасно подражать дурному примеру, и он не давал Сили покоя ни днем ни ночью, беспрестанно его понукая, а сам все время жил в лесу вместе с таитянами, предоставив Джен управляться с плантацией.
С северной стороны беглецам давал отпор Баучер. Он дважды отбрасывал их от берега, к которому они пытались пробраться. Вскоре их переловили одного за другим. При первой же облаве Сили поймал двух из них на болоте. Его же охотники подобрали и третьего, которого ранил в ногу Баучер, обходивший беглецов с севера. Всех этих трех злосчастных пленников заковали крепко-накрепко в кандалы и ежедневно выставляли напоказ во дворе усадьбы в назидание ста пятидесяти полудиким людям из Пунга-Пунга. Когда же мимо Беранды проходила "Минерва", шедшая из Тулаги, ей подали сигнал выслать на берег шлюпку, и отправили всех трех арестантов к комиссару в Тулаги. Там их засадили в тюрьму до суда. Пока на свободе оставалось еще четверо, но им улизнуть было трудно. К берегу им нельзя было спуститься, а забраться в глубь леса не давал страх перед бушменами. Спустя некоторое время один из пяти явился сам добровольно и сдался. Он донес Шелдону, что в лесу осталось только трое: Гугуми и двое других. Четвертого, по его словам, убили и съели товарищи. А он испугался подобной участи и потому решил сдаться. Он был родом из Малаиты, так же как и его соратник, которого убили и съели Гугуми и его двое соплеменников из Порт-Адамса. Сдавшийся заявил, что предпочитает правительственный суд и расправу горькой участи быть съеденным своими же товарищами-беглецами.
- Гугуми меня скоро "кай-кай", - говорил он, - мой, ей-ей, не хочет "кай-кай"!
На третий день после этого Шелдону попался в руки еще один из этих оставшихся в лесу беглецов, который заболел болотной лихорадкой и не в силах был ни драться, ни убегать. Одновременно Сили схватил и еще одного при таких же условиях. На свободе оставался один только Гугуми, и когда погоня стала чересчур наседать на него, он преодолел страх свой перед бушменами и подался в лесные дебри, туда, где пролегал горный хребет. Шелдон с четырьмя таитянами и Сили со своими тридцатью охотниками погнались по его следам и прошли миль двенадцать по открытой лощине, но у Сили и его людей не хватило мужества идти дальше. Он признался, что ни разу еще никто из них не рисковал забираться так далеко в глубину острова, и предостерегал Шелдона, рассказывая ему разные ужасающие истории о зверстве лесных жителей. Бывало, в прежние годы, по его словам, бушмены спускались по этой лощине к берегу и нападали на туземцев, живших у моря, но с тех пор, как на берегу поселились белые люди, они не показываются, и никто из прибрежных жителей уже больше никогда не видал их.
- Гугуми, фелла, бушмен кончал, - уверял он Шелдона. - Ей-ей, скоро кончал. "Кай-кай", верно!
А потому экспедиции пришлось вернуться назад. Туземцы ни за что не соглашались идти дальше, а Шелдон отлично понимал, что продолжать погоню одному с четырьмя таитянами было безрассудно. Перед ним расстилалась равнина, а вдали - отлогие склоны холмов. Он стоял в высокой траве, доходившей ему до пояса, и с сожалением глядел вдаль, на массивную скалистую вершину горы, на эту "Львиную Голову", вырисовывавшуюся на голубом фоне неба в самом центре Гвадалканара. Эта вершина, на которую не ступала еще нога белого человека, служила указателем пути кораблям, проходившим мимо Гвадалканара.
Вечером того же дня, после обеда, Шелдон и Джен играли на биллиарде. Вдруг они услышали лай Сатаны, и Лалаперу, которого послали узнать в чем дело, привел усталого, измученного туземца, который просил, чтобы ему дали возможность переговорить с "большим фелла". Хотя в такой поздний час никого постороннего, обыкновенно, в дом не пускали, но он так настойчиво добивался, что ему было разрешено войти во двор. Шелдон вышел к нему на веранду и с первого взгляда, - по осунувшемуся лицу и изнуренному виду пришельца, - понял, что последний принес важную весть.
Тем не менее Шелдон строго спросил его:
- Что такое? Зачем ты пришел сюда после захода солнца?
- Мой Чарли, - пробормотал чуть слышно и робко пришелец. - Мой - бину.
- А, бину-Чарли! Ну, что тебе? Где твой большой фелла, белый мастер?
Шелдон и Джен стали слушать доклад бину-Чарли. Он рассказывал им про движение экспедиции вверх по Бейльсуне, о том, как они перетаскивали челноки через пороги, как они переплыли то место, где река протекает по лугам, как белые промывали много раз золотоносный поток, как они подступили к холмам, какие опасные западни попадались в лесу по тропинкам, как они впервые повстречались с лесовиками, которые еще не знакомы с употреблением табака и притворяются людьми весьма кроткими, как они добрались до подножья "Львиной Головы", как мучила белых людей лихорадка и как они страдали от ран, причиненных кустарниками, наконец, как безрассудно доверились белые люди бушменам.
- Все время я говорил белому фелла-мастер: "Этот фелла-бушмен не отводит глаз, он понимает много. Пока держит он ружье, он хорош. Но глаз не сводит все время. Когда нет ружье, ей-ей, снесет голову, он "кай-кай" тебе сделает, вот что!"
Лесовики перехитрили белых путешественников, они проявили большую выдержку. В течение нескольких недель они ничем не выдавали своих преступных намерений. Число бушменов, заходивших в лагерь белых, стало постепенно возрастать. Они то и дело приносили белым разные подарки: дичь, поросят, дикие овощи и плоды. Куда бы золотоискатели ни переносили свой лагерь, везде находились охотники помогать им в переноске вещей. Белые становились час от часу все более доверчивыми и беспечными. Им тяжело было таскать на себе ружья и патроны во время утомительных разведок и, отлучаясь, они часто оставляли свое оружие в лагере.
- Мой не раз говорил: "Белый мастер, держи ухо востро!" Фелла-мастер смеялся, говорил: "Бину-Чарли - дите". Ей же ей, говорил мой дите.