- Но эту местность можно оздоровить. Дайте сроку лет пятьдесят, и, если расчистить болотистые заросли до самых гор, лихорадки исчезнут, местность оздоровится. Вырастут здесь и города, и местечки. Тут ведь раскинулись огромные пространства превосходной, плодородной земли.
- Как хотите, но климат все-таки крайне неблагоприятен для белого человека, - настаивала Джен. - Кроме того, я думаю, белым людям здесь слишком трудно выполнять самим земляные работы.
- Это верно.
- Иначе говоря, для работы здесь поневоле всегда нужно иметь рабов, - подчеркнула она многозначительно.
- Да, как и повсюду в тропических странах. Людям черной, медной и желтокожим приходится работать под руководством белых. Однако, труд черных слишком невыгоден, и со временем начнут ввозить сюда китайских или индийских кули. Плантаторы уже готовятся к этому. Меня лично тошнит при виде того, как работают негры.
- Но позвольте! В таком случае чернокожие обречены на вымирание.
Шелдон повел плечами и флегматично произнес:
- Да, так же, как и индейцы Северной Америки, которые, к слову сказать, принадлежат к более благородному типу, нежели меланезийцы. Свет как будто велик, а людям все кажется тесно.
- И слабые должны погибнуть.
- Да, слабые обречены на гибель.
На следующий день Джен вскочила, разбуженная ужасающим гвалтом и кутерьмой. Она инстинктивно потянулась за револьвером, но, услышав громкий смех Ноа-Ноа, стоявшего на вахте, она моментально успокоилась и вышла наружу посмотреть, в чем дело. Капитан Юнг высадил на берег собаку как раз в ту минуту, когда рабочие, сооружавшие мост, подошли к берегу. Сатана был огромный, черный, короткошерстый, мускулистый пес, более семидесяти фунтов весом. Страшилище это недолюбливало чернокожих. Томми Джонс подвергал его перед тем своеобразной дрессировке: он сажал его ежедневно на цепь и заставлял одного или двух чернокожих дразнить его по целым часам. И таким образом Томми добился того, что Сатана от души возненавидел всю черную расу, и не успел он выйти на берег, как весь отряд чернокожих бросился врассыпную. Моментально одни очутились за забором, другие - на кокосовых пальмах.
- Доброе утро! - прокричал с веранды Шелдон. - Как вам нравится эта милая собачка?
- Боюсь, что нам будет трудно приручить его к челяди, - отозвалась Джен.
- Да, и к нашим таитянам тоже. Берегись, Ноа! Удирай!
Сатана, сообразив, что на пальмы ему не взобраться, кинулся на здоровенного таитянина.
Ноа смутился, но не двинулся с места. Сатана, ко всеобщему изумлению, подбежав к нему, завилял хвостом и запрыгал, дружелюбно поглядывая на Ноа смеющимися глазами.
- Теперь я вижу, что это отличная собака, - заметила Джен. - И во всяком случае она умнее вас, мистер Шелдон. Ее не приходится учить распознавать разницу между таитянами и неграми.
- Как ты думаешь, Ноа? Почему он не тяпнул тебя. Он догадался, что ты таитянин? Да?
- Нет, он не знает, что я таитянин, - пояснил он. - Он увидел на мне штаны такие же, как у белых господ.
- Видно, он начитался "Sartor Resartus" , - улыбнулся Шелдон, спустившийся вниз, чтобы поближе познакомиться с понимающим толк в штанах Сатаной.
В это самое время в усадьбу через дальнюю калитку входили два матроса из команды мисс Лэкленд: Адаму-Адам и Матауаре. Они возвращались из Бейльсуны, где устраивали западню для крокодилов. Они не носили штанов. На них были особого рода изящные повязки, так называемые "лава-лава", из которых выглядывали выпуклые очертания их стальных ножных мускулов. Сатана их приметил и, вырвавшись из рук Шелдона, бросился на них.
- Они без штанов, - засмеялся Ноа при виде удиравшего на все лопатки Адама.
Бедный Адам вскочил на площадку, устроенную для металлических водоемов, собиравших стекавшую с крыш дождевую воду. Разъяренный Сатана, потерпевший фиаско, бросился на Матауаре.
- Беги скорее, Матауаре, спасайся! - закричала Джен.
Но тот не послушался.
- Его имя в переводе означает Бесстрашный, - сказала Шелдону Джен.
Таитянин хладнокровно поджидал собаку, и в тот самый момент, когда это кровожадное животное прыгнуло на него, он размахнулся и ударил его изо всей силы под нижнюю челюсть. Сатана описал в воздухе полукруг и перекувырнулся. После этого он еще два раза пытался вцепиться в противника, и с одинаковым результатом. Наконец, Сатана внял голосу благоразумия и смирно поплелся за Матауаре, принюхиваясь к его запаху.
- Молодец, Сатана, славный пес! - подбодрял его Шелдон. - Это свой человек, гуд-фелла, свой.
Но Сатана не спускал глаз с Матауаре и целый час следил за всеми его движениями, пока окончательно не пришел к заключению, что этот человек, действительно, свой. Тогда он занялся другими делами. Загнал Орифайри на кухню и припер его к горячей плите; успел сорвать повязку с ног Лаланеру прежде, нежели этот храбрец успел вскарабкаться, как дикая кошка, на столб веранды, а Вайсбери вскочил на биллиард и отражал оттуда нападения Сатаны до тех пор, пока его, наконец, не выручила милосердная Джен.
Глава IX
Разность полов
Усердию и резвости Сатаны не было границ, и этим он больше всего донимал чернокожих. У него как будто все время чесались зубы, так что когда вблизи не видно было черных икр, то он бросался на кокосовые орехи, падавшие с дерева, гонялся за неосторожными курами, пролезавшими через ограду, и со злобой поглядывал на приходящих для доклада надсмотрщиков. Его с детства научили ненавидеть чернокожих, он твердо запомнил эти уроки и наводил ужас на негров. Когда в ограде появлялся какой-нибудь посторонний туземец, Шелдону приходилось сажать Сатану на цепь. Цепь всегда страшно злила пса и до того разжигала в нем ярость, что даже домашним слугам, и тем приходилось остерегаться его некоторое время после того, как его спускали на волю.
Христиан Юнг уехал на своей "Минерве" с поручением пригласить Томми Джонса заехать в Беранду при первой возможности. Впрочем, неизвестно было, когда это приглашение будет ему передано.
- А что вы собираетесь делать в Сиднее? - спросил Шелдон за обедом.
- Для меня это новость, - отвечала Джен, - я не знала, что мне предстоит ехать в Сидней. Уж не получили ли вы извещения по лесному телеграфу о том, что третий помощник и эксматрос из Тулаги намерен выслать меня отсюда, как неблагонадежного иммигранта.
- Что вы, что вы? Ничего подобного! - перебил ее сконфуженно Шелдон, испугавшись, не рассердил ли он ее опять чем-нибудь нежданно-негаданно. - Я только полюбопытствовал… Мне пришло в голову, что после потери шхуны… и всего остального… - поспешил он добавить, - вы понимаете? Я подумал, что если… гм… если… что до тех пор, пока вы войдете в сношения с вашими друзьями… то мои сиднейские агенты могли бы ссудить вам некоторую сумму, на время, конечно. Мне было бы очень приятно… Вот именно… Вы понимаете… Собственно говоря… - Красноречие иссякло, и он досадливо поглядел на нее.
У Джен засверкали глаза; она презрительно шевельнула губами.
- Я так и знала, - проговорила она равнодушно. - Вы не ставите меня ни во что, как всегда. Обычная манера мужчины - божества, существа высшего порядка. Вы не обратили ни малейшего внимания на мои слова, что мне и в голову не приходило ехать в Сидней. По-вашему, я должна ехать туда просто потому, что с высоты вашего величия вы преподносите мне этот мудрый совет. - Она остановилась и пристально поглядела на него, как бы пытливо разглядывая новоявленного представителя необычайной породы существ. - Ваше предложение очень любезно и, разумеется, я вам весьма признательна за него, но оно все же не излечивает раны, нанесенной моему самолюбию. Впрочем, иначе и быть не могло. Приятно помочь моряку, потерпевшему кораблекрушение. Но я не из тех, которые нуждаются в помощи. Благодарю вас, я не поеду в Сидней.
- Что же вы будете делать?
- Постараюсь найти для себя такой уголок, где бы можно было избавиться от унизительной опеки представителей высшего пола.
- Но ведь вы делаете из мухи слона! - громко засмеялся Шелдон. Но трусливая нотка, проскользнувшая в его голосе, испортила весь эффект его притворной развязности. - Вы видите сами, что создалось невозможное положение.
- Отнюдь нет; а если бы даже и так, то я отлично сумею выйти из всякого положения.
- Но невозможно допустить, чтобы оно без конца продолжалось.
- Нет, это вполне возможно. Раз началось, то может и продолжаться. Хотя я и намерена остаться на Соломоновых островах, но только не в Беранде. Я расспрашивала капитана Юнга. Он сообщил мне, что на Пэри-Сулай наверняка можно рассчитывать найти акров четыреста свободной, годной для обработки земли. Завтра я еду туда на вельботе. Там, по его словам, нет кабанов, которые обыкновенно портят молодые деревья, ибо это остров. Вся работа сведется к тому, чтобы выпалывать сорные травы до тех пор, пока не подрастут посаженные деревца. Прежде всего я куплю себе этот островок, а потом наберу человек пятьдесят или сорок рабочих и примусь за расчистку почвы и посадку пальм; построю себе дом, и таким образом перестану надоедать вам и мозолить глаза. Попробуйте на это что-нибудь возразить!
- Надоедать, - повторил он. - Зачем мне спорить с вами, если вы не хотите меня понять? Оставим это! Будьте уверены, что я готов со своей стороны оказать вам всяческое содействие в этом… в этом вашем проекте. Не пренебрегайте моими советами по части разведения кокосовых пальм. В этом деле я гораздо опытнее, нежели вы. Слушая вас, можно подумать, что вы капиталистка. Я не знаю, какими средствами вы располагаете. Впрочем, вряд ли можно предполагать, чтобы вы "купались в золоте", как выражаются американцы. Но я знаю, во что обходится расчистка почвы. Допустим, что правительство продаст вам Пэри-Сулай по цене фунт стерлингов за акр; расчистка вам обойдется не менее четырех фунтов. В общем, считая по пяти фунтов за акр, за Пэри-Сулай, в котором всего четыреста акров, и за расчистку вам придется выплатить десять тысяч долларов. Хватит ли у вас на это средств?
Джен живо заинтересовалась, и Шелдон почувствовал, что началось перемирие. Видно было, что она побеждена его доводами.
- Нет. К сожалению, у меня несколько менее восьми тысяч долларов.
- Но это еще не все. Вам нужно будет, как вы говорите, по крайней мере пятьдесят человек рабочих. Не считая наградных, заработная плата обойдется на каждого рабочего по тридцати долларов в год.
- А своим таитянам я плачу по пятнадцати в месяц, - вставила Джен.
- Эти люди вряд ли будут пригодны для выполнения тяжелых земляных работ. Но вернемся к нашему расчету. Плата пятидесяти рабочим ежегодно будет обходиться в триста фунтов, то есть в тысячу пятьсот долларов. Так. Деревья начнут приносить доход не раньше, как через семь лет. Помножив полторы тысячи на семь, получим десять тысяч пятьсот долларов. Таким образом одна только заработная плата поглотила бы всю сумму вашего капитала. А постройки, а орудия, а хинин, а поездки в Сидней и т. д., и т. д.
Шелдон покачал головой с сосредоточенным видом.
- Нет, от этой мысли вам придется отказаться.
- Но я не хочу ехать в Сидней! - вскричала девушка. - Не хочу, да и только. Я войду в компанию с кем-нибудь из местных плантаторов. Не примете ли вы меня в качестве пайщика Беранды?
- Силы небесные! - воскликнул он с ужасом, столь непритворным, что Джен весело расхохоталась.
- Не бойтесь, пожалуйста, я приставать к вам не стану. Я никогда еще никому не навязывалась. Да, да, вы всячески стараетесь дать мне понять обиняком, что я навязываюсь вам с тех самых пор, как высадилась на вашем берегу, хотя из вежливости не высказываете этого прямо. Но так как вы сами же все время твердите, что мне некуда перебраться отсюда, то я вынуждена оставаться здесь. Вы не пускаете меня в Тулаги. Вы сами заставляете меня надоедать вам. Но я не хочу вступать в долю с кем попало. Я куплю Пэри-Сулай, но найму всего только десять рабочих и буду расчищать землю постепенно. Я приобрету какой-нибудь подержанный старый кетч и выправлю себе торговое свидетельство. После этого я отправлюсь вербовать рабочих на Малаиту.
Она испытывающе посмотрела на Шелдона, ожидая нового протеста с его стороны. Каждая морщинка его гладко выбритого лица выдавала его возмущение. Он стиснул кулаки.
- Ну, что же? Говорите, пожалуйста! Не стесняйтесь, будьте откровенны! Я… уже привыкла к вашим выходкам. Право же, привыкла.
- Хотел бы я быть женщиной, чтобы иметь возможность внушить вам, до чего безумна и неприлична ваша затея, - прорвало его наконец.
Она задумчиво поглядела на него и сказала:
- Что из того, что вы мужчина? Какая разница? Забудьте, пожалуйста, о разнице полов. Она нисколько не препятствует говорить совершенно свободно. Я не за тем приехала сюда, чтобы подметать подолом Соломоновы острова. Прошу вас забыть, что я случайно родилась женщиной. Я прежде всего человек, и хочу, чтобы вы видели во мне человека, и притом такого, который хочет жить по-человечески.
Шелдон мысленно негодовал. Что это? Она издевается над ним? Или она от природы лишена нормальных женственных черт? Или перед ним яркий образчик поразительной, сентиментальной, дурацкой наивности?
- Я уже докладывал вам, - сухо ответил он, - что производить вербовку на Малаите для женщины не годится. Прибавить к этому нечего. Вот все, что я должен и осмеливаюсь вам доложить.
- А я на это скажу вам, что вы ошибаетесь. Прошу вас помнить, что я совершила на "Мьеле" в качестве ее капитала весь переезд от Таити, и что потеряла я свою шхуну только по вине карты вашего адмиралтейства. Я настоящий мореплаватель, а это важнее, чем быть капитаном на Соломоновых островах. Капитан Юнг не откажется подтвердить мои слова. Он мне сам сказал это. Я моряк, и лучше вашего знаю морское дело. Вы сами это отлично знаете. Я умею стрелять. Я не дура. Я всегда умею за себя постоять. Непременно приобрету себе кетч и буду сама на нем плавать и производить вербовку рабочих на Малаите.
Шелдон беспомощно развел руками.
- Хорошо, хорошо, - добавила она, возвышая голос. - Вы можете умыть себе руки. Но не мешало бы вам, как любил говаривать дядя Фон, "подлить масла в огонь". Я вижу, толку мало продолжать этот спор. Давайте лучше послушаем музыку.
Он встал и подошел к большому граммофону. Но не успела завертеться пластинка заведенного инструмента, как Шелдон услышал ее слова:
- Как вам не надоест эта вечная Джени Эйрс. Вот почему вы и не понимаете меня! Пойдем, Сатана! Пусть его наслаждается своими избитыми ариями.
Шелдон насупил брови и решил промолчать, но увидев, что она сняла со стены ружье, осмотрела затвор и направилась к дверям, он не выдержал и спросил:
- Куда вы идете?
- Памятуя разницу полов, - ехидно улыбнулась Джен, - не считаете ли вы неуместным и неприличным спрашивать меня, почему и зачем я иду на охоту за крокодилами? Спокойной ночи! Выспитесь хорошенько.
Шелдон сердито захлопнул крышку граммофона, двинулся, было вслед за ней к двери, но вдруг передумал и упал в кресло.
- Вы уповаете на то, что меня съест крокодил? Не правда ли? - крикнула она ему, спускаясь с веранды, и закатилась переливчатым смехом, который долетал до него через открытую дверь.
Глава X
Записка от Баучера
Весь следующий день Шелдон провел в одиночестве. Джен отправилась осматривать Пэри-Сулай и не могла вернуться назад раньше позднего вечера. Тоскливое чувство одиночества угнетало его, а тут еще поднялся свежий ветер, и встревоженный Шелдон то и дело выскакивал на веранду и наводил на волны свою подзорную трубу в надежде увидеть возвращающийся вельбот. Чтобы убить как-нибудь время, он угрюмо перелистывал конторские книги своей плантации, подводил итоги, балансы и хмурился час от часу все больше и больше. Потеря "Джесси" нанесла Беранде жестокий удар.
Не говоря уже о том, что пропали те деньги, которые были за нее заплачены, иссяк вместе с тем источник приносимых ею доходов, покрывавших доселе большую часть текущих расходов плантации.
- Бедный друг Хью, - произнес он вслух, обращаясь в пространство. - Хорошо, что ты не дожил до этого, старина! Какой провал, какой провал!
В промежутке между двумя особенно бурными порывами ветра к берегу пристала "Флибберти-Джиббет", и спустя некоторое время на лестнице раздались тяжелые шаги шкипера Пита Ольсона, брата того самого Ольсона, который погиб при крушении "Джесси". Взобравшись с трудом на веранду, этот старый, седой, изможденный лихорадкой моряк упал в кресло, еле переводя дух от усталости.
Подкрепившись доброй порцией виски с содой, он приступил к своему отчету и деловым донесениям.
- Вас совсем истрепало лихорадкой, - заметил Шелдон. - Вам бы следовало отдохнуть немного в Сиднее, чтобы подышать другим воздухом.
Старый шкипер отрицательно покачал головой:
- Нельзя! Я слишком долго прожил на островах: как бы мне там не стало хуже.
- На вашем месте я бы рискнул, будь что будет: либо смерть, либо выздоровление, - посоветовал Шелдон.
- Но я заранее уверен, что тамошний климат убьет меня. Я уже испытал однажды на себе его действие. Мне случилось побывать в Сиднее в позапрошлом году. Не успел я тогда сойти на берег, как ненастье уже свалило меня с ног. Меня стащили в госпиталь. Я пластом пролежал две недели. Доктора отослали меня назад в эти края, уверяя, что другого спасения нет! И действительно, как видите, я еще жив до сих пор, но организм мой сильно подорван. В Австралии я бы не вынес и тридцати дней.
- Но как же быть? - сказал Шелдон. - Нельзя же поддаваться болезни!
- Меня излечит одна только смерть. Я бы предпочел лучше всего возвратиться на родину, но не доеду. Буду уж болтаться здесь, пока не издохну. Зачем я только попал сюда? Бог меня знает!
Он отказался переночевать в доме и, получив от хозяина надлежащие распоряжения, отправился к себе на корабль.
К вечеру ветер усилился, и Шелдон тревожно припадал к своей подзорной трубе, надеясь разглядеть в темной дали вельбот. Когда, наконец, показался на горизонте знакомый парус, медленно приближавшийся к берегу, Шелдон невольно вздрогнул, увидев Джен, стоявшую у руля и навалившуюся на него всем своим корпусом.
Разбушевавшийся ветер как-то боком гнал лодку вперед, и Джен, видимо, старалась изо всех сил преодолеть это опасное направление, прежде чем вельбот попадет в бурун. Наконец ее таитяне спрыгнули на берег и втащили вельбот на песок. Джен в сопровождении своей редкостной свиты вошла в ворота усадьбы.
В это самое время градом застучали первые капли надвигавшегося ливня. Высокие кокосовые пальмы закивали верхушками во все стороны, уступая порывам разгулявшегося ветра, и грозовые тучи мгновенно превратили тропические сумерки в темную ночь.