Время жизни птенцов в гнезде у скворцов строго запрограммировано: три недели плюс-минус один день, и не дольше этого срока. Стали птицами - вылетайте! А происходит это так. Родители, как по сговору, прекращают кормление. Они по-прежнему приносят корм, но, подержав его на виду у голодных птенцов, съедают. А те, высунувшись из летка чуть ли не наполовину, отчаянно верещат и от голода, и от того, что сзади их щиплют братья, чтобы скорее уступали им место. Но не дрогнет ни отцовское, ни материнское сердце от несмолкаемой детской мольбы: раз начали выманивать, надо доводить дело до конца. Демонстративно почистив клювы, они улетают и вскоре снова возвращаются со свежими червяками и гусеницами, дразня ими подростков.
На следующий день птенцы, словно поняв, что криком ничего не вернешь, лишь изредка и почти без надежды выглядывают наружу, а больше, как бы советуясь, что делать дальше, сидят внутри. А на третье утро скворечник пуст. И уже заглядывает в оставленное жилье воробей: не занять ли его для своей семьи?
Сразу после вылета молодые скворцы начинают жить в стае, хотя в течение нескольких дней семьи продолжают существовать, но без отцов. Матери уводят выводки в места, где их легче прокормить и быстрее обучить собирать корм самостоятельно. Лесные скворцы слетаются в те дубравы, где много деревьев раннего дуба, а значит и дубовой листовертки, которая служит пищей для множества лесных и нелесных птиц - от пеночек до грачей. Сельские скворцы уводят выводки к стадам и фермам, где всегда множество насекомых. Городские летят на бытовые свалки, собираются во дворах у мусорных ящиков. Порой на этих ящиках творится что-то невообразимое: там и голубей множество, немало галок, скворцы и воробьи, и всем хочется есть. Птицы закрывают отбросы сплошной массой тел. Скворчата не могут отогнать голубей силой и с раздраженным криком бегают по их спинам, умудряясь выхватывать куски из голубиных клювов. Это ли не школа смелости? Слетки из одной семьи стараются держаться вместе и не терять из виду мать, которая еще подкармливает их. Скворчихи сообща охраняют молодняк, скопом нападая на врага. Стоит поблизости показаться сороке, как ее тут же гонят прочь, и длиннохвостая понимает, что это не шутки. Коршун, ворон и ворона стараются держаться в стороне от гомонящих скворчиных ватаг, гирляндами унизывающих толстые провода электролиний. К вечеру летят на места общих ночевок, куда прилетают и самцы. Находит ли кто свою семью, можно лишь гадать. Скорее всего, от отношений "отцы - дети" не остается ничего.
Почему самцы так рано покидают птенцов и самок? Оставив выводок под материнским присмотром, скворец через день-два возвращается к покинутому скворечнику или дуплу в надежде, что станет здесь снова отцом. Вновь раздается его залихватский свист, хотя обстановка уже не та: многие звуки гасит шелест листвы, да и соседи, голосом сильнее, не сидят молча (песенное время в птичьем мире еще не прошло). Однако желание самца не всегда встречает ответную решимость самки вновь отдаться материнским заботам. Нередко она от них отказывается. Причина не в угасшем чадолюбии: ее решение зависит только от того, как далось воспитание первого выводка.
Чем труднее кормить первых, тем неохотнее самки отваживаются на повторное гнездование. Холодный и дождливый май так же плох, как и засушливый и не в меру жаркий: одинаково трудно с кормом для птенцов. В такие весны вместо пяти-шести слетков гнездо покидают три-четыре, а иногда - всего два скворчонка. Птенцы как будто сыты, но что приносят им родители вместо улиточек, дождевых червей, гусениц и личинок? Прокисший и размокший хлеб, еще какую-то снедь с помоек, то, что удается собрать под кормушками скотины. Самим, конечно, на такой диете жить можно (скворцы неприхотливы в еде), но растить птенцов нельзя. К тому же многие самки, видимо, знают, что, если во вторых выводках будет меньше птенцов, чем обычно, им придется выкармливать их в одиночку.
Вышло так, что после благоприятного периода лет двенадцать подряд выдавались то ненастные, то засушливые весны, и скворцы, едва управляясь с первыми птенцами, повторно не гнездились. А тех, что отваживались воспитать вторые выводки, было мало. Такие темпы размножения оказались ниже возможностей вида поддерживать численность на прежнем уровне. И остались от недавнего обилия скворцов лишь воспоминания. В 1985–1986 годах в некоторых донских селах, станицах и хуторах не видели этих птиц даже весной.
Но самцы и в такую годину не изменяли своих повадок. В 1979 году я наблюдал за небольшой колонией скворцов в маленьком, всего в полсотни квадратных метров дворике трансформаторной подстанции. По углам этого дворика стояли четыре бетонных столба, в каждом из которых гнездилась скворчиная семья. Май того года был засушливым, и скворцам ни искупаться, ни напиться негде было. 23 мая из всех гнезд вылетели птенцы, а через два дня на каждом столбе уже пел его прежний владелец. Все они сразу принялись за дело: быстренько выбросили из нежилых помещений кое-какую ветошь, начали рвать свежие травинки полыни, тысячелистника, чтобы подновить гнезда. Всю четверку одолевало одинаковое любопытство: как только один из соседей, оборвав пение, спускался на землю, кто-нибудь из троих заглядывал в его столб. Хозяин беззлобно изгонял гостя, а в эти мгновения в его столб заглядывал другой сосед. И это создавало впечатление, что каждый из четырех переживает: вдруг к нему уже прилетела, а моей все нет.
Самка прилетела только к одному. Певческий азарт и строительная старательность остальных слабели с каждым днем, и как-то незаметно вся троица исчезла из дворика. А новая семья воспитала всего двух скворчат. Вернее, сделала это мать, так как отец исчез за неделю до вылета птенцов.
До перенаселения, конечно же, в те годы не дошло. И хотя скворцов было великое множество, они не изменили родовым требованиям к устройству гнезд. Ни одна пара не построилась открыто, подобно тому, как строятся на ветках домовые воробьи. Подходящих мест было достаточно: скворечники и дуплянки, норы и трещины в береговых обрывах, щели и дыры в зданиях. Лишь изредка самцы выбирали что-нибудь необычное. В заповеднике "Галичья гора" стоит над Доном небольшая дубрава, в которой ни одного больного дерева, и дятлам там негде вырубить ни гнездовое, ни зимовальное дупло. Но одной паре это место все же приглянулось: дятел-новосел пробил дыру в дощатой обшивке дома. Однако там была провальная пустота, новоселье не состоялось, и дятлы покинули заповедник. Дыру тут же обнаружил бездомный скворец, осмотрел внутри просторное помещение, затащил туда немного ветоши и куриных перьев и запел, зазывая самку.
А когда зоологи попробовали вместо дощатых скворечников и дуплянок развешивать на деревьях бутылочные тыквы, скворцы, нигде и никогда не видевшие подобных гнездовий, занимали их нарасхват.
Скворца не смущает, если облюбованные им дупло или домик кем-то уже обжиты. С воробьями он вообще не считается. В два счета выселяет синиц и удодов. В годы скворчиного процветания приходилось не раз находить под дуплами больших пестрых дятлов выброшенные кем-то их яйца. Потом из тех дупел скворчата вылетали. Однажды мне удалось стать свидетелем борьбы скворцов за дупло дятлов, в котором уже были яйца. Дупло дятлов было в толстом стволе старой осины, стоящей на краю оврага в тихом лесном урочище. Солнце клонилось к закату, в оврагах уже лежала сплошная тень, а около дупла шло настоящее сражение, которое, судя по поведению птиц, началось давно. Дятел-самец самоотверженно защищал дом, в который старалась прорваться скворчиха. Ни скворец, ни самка дятла в нападении и защите никакого участия не принимали. Скворец безумолку пел, стоя на ветке чуть повыше дупла, а хозяйка этого дупла смотрела с соседнего дерева на все происходящее со странным равнодушием.
Захватчица не скрывала своих намерений и лезла к дуплу с такой наглостью, что дятел то закрывал вход своим телом, разворачивая для устрашения оба черно-белых крыла, то, не выдержав, бросался на скворчиху, стараясь ударить ее клювом на лету. Но та, ловко уворачиваясь от преследования, летала вокруг ствола, петляла среди ветвей, норовя с лета проскочить в дупло. Тут и дятел показал, что умеет летать не хуже, по-синичьи лавируя в кроне и всякий раз оказываясь у входа раньше скворчихи. В тот вечер скворцы так и улетели, не став владельцами дупла. Однако в конце июня из него вылетели не пестроперые дятлята, а коричневые скворчата.
Через несколько лет, проводя неподалеку от того урочища наблюдения за гнездовой жизнью белоспинных дятлов, я увидел, как скворец приступает к захвату чужого жилья. Это был холостяк из тех лесников, которые почему-то не признают скворечников. У дупла белоспинных он появился так уверенно, будто прилетел к старым знакомым, и тут же попытался проникнуть внутрь. Но в дупле была самка. Столкнувшись клюв в клюв с хозяйкой, он перелетел на соседнее дерево и, усевшись против дупла, запел. Посмотреть со стороны - заглаживает пересмешник свою бестактность песней. А мне в его зазывном свисте послышалось иное: желание сообщить той, которая еще не подыскала себе пару, что жилье есть. Владельцев жилья он не принимал всерьез. Но те не были простачками: сменяя друг друга в дупле, они ни на секунду не оставляли его без присмотра. Скворец пел, улетал куда-то, возвращался снова, заглядывал в дупло и при самом дятле, как бы недоумевая, почему еще не освободили помещение, пел рядом. До открытой драки или даже небольшой ссоры дело ни разу не доходило. Но на призывы скворца никто не откликнулся, и он улетел с холостяцкой компанией, собравшейся из таких же, как сам, неудачников.
Особенно нравятся скворцам свежие дупла дятлов, в которых еще не устраивались гнезда: такие дупла не надо чистить. Если дупло или скворечник старые, скворец обязательно выбросит из них остатки прежнего гнезда, даже если оно только что построено. Выбрасывает полуистлевшую ветошь, травинки, перья, то есть тот материал, который потом будет искать и собирать сам. Стремление очистить гнездовое убежище от мусора и чужого старья вызвано, конечно, не желанием устроить все по-своему, не теснотой, а необходимостью избавиться от оставшихся там паразитов - кровососов и пухоедов, от которых особенно достается птенцам.
Но чистка - это лишь полумера. Таким способом от всех захребетников не избавиться: в пыли, в щелях могут остаться клещи, блохи, их яйца. Чтобы совладать с этой почти невидимой напастью, скворцы применяют способ химической защиты. Они носят в гнезда ядовитую и вонючую зелень, которая, увядая, выделяет летучие вещества, изгоняющие или убивающие паразитов. Носят, конечно, в меру, чтобы птенцов не уморить. Некоторые осмеливаются рвать ядовитый копытень с его остроперечным запахом. Многие кладут в гнезда листья красной бузины (кажется, что более вонючего растения нет в наших лесах), тысячелистник и полынь, дикую коноплю. Укроп и морковку ощипывают на грядках, обламывают даже помидорную рассаду. Побегает скворец на утренней зорьке (утром листья и стебли обламываются легче) по грядке, а вставший после него хозяин с огорчением замечает, что несколько уже окрепших кустиков помидоров надо заменять новыми.
В каждой местности у скворцов свои излюбленные растения. Подмосковные птицы, например, долго не трогали помидоров. И московские орнитологи недоверчиво относились к рассказам о том, что в Черноземье скворцы частенько досаждают любителям-огородникам, особенно на маленьких участках, где выращивают десятка три-четыре помидорных кустов. Такую грядку четыре скворчиные семьи могут уничтожить за одно-два утра. Есть немало простых и надежных способов уберечь рассаду от скворцов, но многие горожане, став садоводами и огородниками, поступили иначе: перестали развешивать новые скворечники, уничтожили старые. Испортив таким образом отношения с давним соседом, они, конечно, не могли повлиять ни на численность, ни на повадки скворцов, но себя лишили многого. Лишили радости общения с природой.
Старинные отношения человека и птицы были свободны от сведения мелочных счетов и складывались иначе, чем нынешние, когда все в природе стало оцениваться по способности приносить пользу или вред. Словно забыв, сколько радости может подарить весенний певец, стали твердить лишь о том, каких и в каком количестве насекомых может выловить в саду и огороде птичья семья, чтобы прокормить себя и птенцов. Пробовали чуть ли не в рублях оценивать эту пользу, которая не всегда перетягивала мелкие скворчиные грешки. Прежнее единение человека с природой было не только крепче, но оно основывалось во многом на иных, бескорыстных отношениях к ее созданиям. Скворец был для селянина тем соседом, который весной помогал отдохнуть после трудного дня, проведенного в поле. Осенью, когда на несколько дней отступало сырое ненастье, он пел, подбадривая: не унывай, хозяин, я вернусь пораньше!
И на самом деле, сдерживал обещание: еще не успевала уйти с сельских огородов зима, поля под снегом, снежный наст дороги крепко держит и конское копыто, и санный полоз, а над крыльцом, ероша на горле отливающее радугой перо, зазывно поет старый знакомец. Побегав по улице, слетав к реке или на обтаявший косогорчик, он на вечерней заре снова вернется на свой двор попеть немного, когда не мешают воробьи. А еще через несколько дней, когда запляшут над чуть отогревшейся землей комары-толкунцы, соберутся и распоются все местные скворцы. Как тут не посидеть под вечер на скамеечке у ворот, наслаждаясь мастерством искусника, который и по-лягушачьи поворчит, и разок-другой всхлипнет, как чибис над разливом, и курицей покудахчет, и поверещит свиристелем. Да сделает это так чисто, что невольно оглянешься: все ли куры на насесте и нет ли поблизости задержавшегося свиристеля?
Мне кажется, что взрослый скворец просто не может проводить свободное от поисков корма время молча. Если не поет, значит болен. Он знаменит прежде всего своими весенними песнями, за них и любим в народе, как замечательный подражатель-пересмешник. В мире пернатых есть и более талантливые пересмешники, но чтобы послушать их, надо или у комариного болота посидеть, или по степи поездить. А скворец сам к нам прилетает. И пусть его мастерство и голос уступают способностям степного жаворонка, плясуньи, болотной камышевки, но поет он не где-то на стороне, а у нашего порога. Поет песни, которые унесла зима и которые принесет грядущее лето. Многое в его пении удается угадать, а кое-что и непонятно, как у варакушки или сорокопутов, потому что приносит он в город или на лесной кордон не только голоса местных соседей, но и то, что собрал по свету, что слышал в других странах.
Однажды, взявшись подсчитать чужие голоса в пении воронежских скворцов, я за одну весну обнаружил в нем до семидесяти их видов. У многих птиц разные скворцы брали разные сигналы, охотно перенимая, например, у курицы то кудахтанье, то призывное квохтанье (а вот петушиное "кукареку" не понравилось ни одному). У иволги чуть ли не все взяли ее флейтовый свист, немногие - шипящее "мяуканье", единицы - просящее "хихиканье" слетков. Один порадует полной трелькой веснички, прощебетав ее, пожалуй, даже нежнее, чем сама пеночка, другой повторит лишь начало этой тихой песенки, словно на всю не хватило умения.
Скворцы перенимают чужие голоса только из первых уст. Заимствовать чужое друг у друга у них не принято. У двух соседей в песенном наборе может быть по десятку сигналов других птиц, но одинаковых у того и другого - два-три. Как-то у трех живших рядом скворцов я слушал: у одного песенку обыкновенной овсянки, у другого - садовой, у третьего - камышовой. А ведь слышали все они наверняка трех овсянок, но выбрали, как по уговору, по одной. Перенимают они или самые несложные мотивчики, или односложные выкрики. Какой скворец не слышал зяблика, но никто не повторит его звенящую двухсекундную песенку, зато беспокойное "пинь-пинь-пинь…" готовы произносить все.
Где собирают скворцы чужие голоса? На речных ночевках, где слышат они свиязей, крякв, чирков, лысух, цапель, на лугах - чибисов, коростелей, чечевиц, лягушек и жерлянок, в небе - стрижей и золотистых щурок, на родном дворе - воробьев и галок, сверчков, щенят и кошек. Скворцу, жившему у дачной платформы, понравился свисток электрички, другой передавал раскат барабанной дроби дятла, третий - звуки весенней капели. В Черноморском заповеднике удалось послушать скворца, которому не повезло с соседями: даже воробьев близко не было. Но талант все же нашел выход: птица явно обрадовалась, когда рядом с ее деревом устроились на привал три человека. Она тут же повторила звяканье кружки о дно ведерка, тюканье топорика по обрубку, и, как эхо, свистом откликнулась на удивленный возглас, точно передав его интонацию и длительность. И, как всегда, получилось отлично с первого раза.
Голосом скворец, конечно, слабоват: никогда не свистнет с тем ухарством, с каким свистит поползень. Перепелиный "бой" повторит словно с опаской, как бы сам перепел не услышал. Будто под глухую сурдинку, скрипит по-коростелиному. При этом не возникает того эффекта удаленности, какой бывает, например, у тростянки. Но зато, копируя слабоголосых птиц, он может заставить неискушенного слушателя искать их поблизости - свиристеля, например, дубоноса, снегиря. А когда простонет с ветки жерлянкой, невольно подумаешь: как же эта лягушечка на дерево попала?
Поет пересмешник только с чужих голосов или есть у него и свое? Есть. Протяжный, заливистый свист с оттенком озорства, частое, сливающееся в негромкую трель шелестящее пощелкивание и еще тот скрежещущий звук, под который птица всплескивает полуразвернутыми крыльями. Свист слышен дальше всех других звуков: это призыв. На осенних, зимних и даже летних "концертах" свиста, щелканья и скрежетания мало, лишь изредка пробиваются они сквозь малопонятный и неразборчивый гам стаи и шелест листвы.
Получается, что чужие - птичьи, жабьи, звериные - голоса и механические звуки скворец включает в свою весеннюю песню не для того, чтобы поразить воображение самки своим мастерством и доказать этим преимущество перед неопытным молодняком, а скорее для собственного удовольствия. Да и какому из певцов будет отдано предпочтение, тому ли, который кудахчет, мяукает, повизгивает по-щенячьи и по-сорочьи (или как поросенок), покрякивает и стрекочет, но владеет добротным гнездовьем, или тому, который высвистывает красивую песенку-вопрос чечевицы, серебристый звоночек свиристеля, трельку веснички и запев черного дрозда, но его скворечник кособок и со сквозными щелями? Серая ворона тоже может немного подражать, но делает это лишь наедине с собой или в присутствии какого-нибудь животного, как бы развлекаясь и, кажется, даже понимая результат своих действий, какое, например, впечатление производит на дятла раскат его собственной дроби, вылетающий из вороньего клюва.
Скворец может весь день провести в одиночестве, но к вечеру обязательно возвращается в стаю и ночует вместе со всеми. Если нет своих, к воробьям, галкам, другим птицам, которые ночуют стаями, пристроится, лишь бы не быть одному. Только самки во время насиживания остаются на ночь на гнездах, самцы - никогда.