Иван ухмыльнулся – уж кем-кем, а раскаявшимся Черный Жак вовсе не выглядел, скорее наоборот.
– Интересно, за что он вас благодарил?
– Вам действительно интересно? – поднял глаза палач. – Что ж, извольте. Примерно месяц назад я по приговору королевского суда казнил одного из их шайки. Отрубил голову.
– И за это он вас благодарил?!
– Именно. – Мэтр Огюстен плеснул из кувшина вина в оба бокала.
Выпили.
– Знаете, как приятно сидеть за столиком не одному, а с кем-нибудь, – неожиданно признался палач. – Особенно со студентом Сорбонны.
– О, вы делаете мне честь, мэтр.
– Ничуть… Вы тоже не боитесь чужого мнения?
Иван философски пожал плечами:
– Я гость в вашем городе. Всего лишь гость.
– И тем не менее приятно… – Палач посмаковал вино и прищурился. – Вы полагаете, отрубить человеку голову так уж легко?
– Кх-х. – Юноша едва не поперхнулся. – Н‑нет, наверное, не так уж.
– Оно, конечно. Со стороны кажется – махнул топором или, там, двуручным мечом, всего-то и делов. А на самом-то деле… Неопытный палач человека мучает, совершенно без нужды мучает, ведь несчастный чаще всего уже подвергался пыткам в ходе следствия – зачем же добавлять ему еще и мучительную смерть? Нет, надо ударить так, чтобы приговоренный не испытал напоследок никаких мучений. Чтоб – раз! – и все… Не у всех так получается, далеко не у всех, друг мой.
– А у вас, значит, получается? – шепотом осведомился Иван.
Палач усмехнулся:
– Недаром же меня называют – мэтр! Впрочем, что мы о грустном? Давайте-ка почитаем стихи. Вот вы вчера, кажется, читали Вийона? Сейчас… ммм… вспомню… Ага, вот.
Лишь для забот нам отдых нужен,
Лишь от врага придет покой,
Лишь ворох сена – лучший ужин,
Лишь спящий – верный часовой, -
с выражением продекламировал мэтр.
Иван тут же продолжил, хотя вообще-то к стихам относился равнодушно, но вот Вийона знал:
К добру приводит лишь измена,
Лишь трус – заведомый смельчак,
Всего незыблемее пена,
И лишь влюбленный – не дурак.
– Замечательные стихи, – одобрительно кивнул месье Огюстен. – Люблю Вийона и вообще вагантов, хотя дочери мои говорят, что они уже давным-давно устарели и… Как это они выразились-то? Ага, "не отражают современного мира", вот!
– У вас есть дочери? – осведомился юноша.
– Да, целых три, – с гордостью промолвил мэтр. – Старшая, Колетт, правда, уже замужем. Осталось еще двух выдать. Вы давно учитесь?
– В общем-то, да.
– И, верно, посещаете поэтические салоны? Ах, как я мечтаю об этом!
– А вы, мэтр Огюстен, наверное, и сами пишете? – с улыбкой поинтересовался Иван. – Прочли бы хоть что-нибудь, а?
– Гм… – Мэтр несколько сконфузился. – Видите ли, я ведь только еще начинающий поэт… Впрочем, если хотите…
По небу плыли злые тучи,
Но солнце было в вышине,
Лучами к осени зовущее…
Иван не очень-то прислушивался к чтению мэтра, все думал, как бы половчей перевести разговор на темницу и узников. И в этом ему неожиданно помогли появившиеся в таверне девицы, судя по манерам и одежде – с обширными декольте блузам, – явно из какого-нибудь лупанара.
К удивлению юноши, девицы первым делом подошли к палачу, разом поклонились, а уж потом, дождавшись милостивого кивка, подсели за соседний столик, где уже порывались петь песни.
– У них вы тоже казнили родственников? – полюбопытствовал Иван.
Мэтр улыбнулся:
– Как раз нет. Эти девушки были приговорены к битью кнутом. Знаете, друг мой, можно ведь ударить по-разному – перешибить позвоночник или так, слегка погладить. Ну, разве ж я могу причинить боль столь юным созданиям, пусть даже и не очень порядочным?
– А часто… – Иван откашлялся, взглянув прямо в глаза палача. – Часто вам приходится… перебивать позвоночник?
– Один раз пришлось, – тихо отозвался мэтр. – Когда злодея, насиловавшего и убивавшего детей, приговорили лишь к битью кнутом. Всего лишь…
– И много в замковой тюрьме подобных злодеев? – еще тише поинтересовался Иван.
– Сейчас – нет.
– А кто же там сидит?
– Государственные преступники, друг мой! – Палач хохотнул.
– Преступники? – нарочито недоверчиво хмыкнул юноша. – Да какие у вас, в Кане, могут быть преступники? Украл кто-нибудь пару куриц – вот и весь злодей.
– Не скажи… – Палач огляделся. – Сейчас вот сидит один. Совсем молодой парень, из местных, кстати, – тоже студент. Говорят, он участвовал в покушении на короля!
– Да вы что!
– То-то!
Иван заволновался, даже, неловко потянувшись за бокалом, опрокинул, разлив вино по столу:
– И что, его скоро казнят?
– Нет, – помотал головой мэтр. – Повезут в Париж для дальнейшего следствия. Кто его знает, может, парень-то и не виноват вовсе? У нас там многие так считают. Все же свой, местный, нормандец, не какой-нибудь там бретонец или пикардиец.
– Вы говорите – студент… – Не замечая того, юноша поставил локти в вино. – Так, может, я его знаю?
– Может, и знаешь. – Месье Огюстен пожал плечами. – Вроде бы парня зовут Жан. Или – Поль. Или – Жан-Поль.
– Жан-Поль… – шепотом повторил Иван.
Мэтр Огюстен проводил своего слегка опьяневшего собутыльника почти до самого дома, где и откланялся, уговорившись встретиться завтра, только уже не в таверне, а на свежем воздухе – прогуляться вдоль реки, мэтр обещал потрясающий по красоте закат.
– Ну, как? – Митрий с Прохором еле дождались, когда их припозднившийся приятель поднимется по лестнице. – Узнал что-нибудь?
– Да, узнал, – устало улыбнулся Иван. – Вы что, уже спать собрались?
– Так время-то…
– Ну, уж нет, не спать – поработать нужно. Впрочем, это касается только тебя, Митрий.
– А чего сделать-то?
– Да пустяк – всего-то к завтрашнему дню стихи сочинить.
Митькины стихи – которые, Иван, естественно, выдал за свои собственные – мэтру Огюстену понравились, особенно строчки про "сорочьи гнезда омелы" и люцерну, зреющую на "изумрудноглазых полях". В свою очередь, и сам господин палач не преминул прочесть парочку собственных творений, конечно же удостоившихся весьма лестных эпитетов со стороны "восторженного парижского сочинителя". Вообще-то если честно – то половину того, что с таким вдохновением читал мэтр, Иван просто не понял – не настолько хорошо еще знал язык, – что отнюдь не мешало ему бурно восхищаться красотой рифмы и слога.
Обещанный мэтром Огюстеном закат и в самом деле оказался изумительным по своей красоте. Оранжевое, купающееся в золотисто-палевых облаках солнце, как в зеркале, отражалось в спокойных водах реки, средь черного кружева акаций и ивы. И облака, и небо, и солнце, и росший у противоположного берега камыш удивительно спокойно гармонировали друг с другом, создавая впечатление легкости, надежности и покоя.
– Очень, очень красиво, – улыбаясь, кивал головою Иван. – Нет, не зря вы меня сюда привели! Вы случайно не пишете картины, месье Огюстен? Нет? Напрасно… А то запечатлели бы всю эту красоту. Клянусь, она этого достойна.
– Картины? – На лице мэтра появился легкий налет задумчивости. – А что? Может, и вправду стоит попробовать? В конце концов, не так уж и дорого стоят краски и кисти.
– Вот-вот, – одобрил Иван. – Попробуйте. У нас в Сорбонне, кстати, многие рисуют, очень многие…
Иван специально завел разговор об университете: поговорил о науках, о профессорах, о студентах… и тут же, словно бы невзначай, вскользь поинтересовался тем самым студентом, что томится сейчас в замковой тюрьме.
– Как бишь его? – Юноша щелкнул пальцами. – Жан-Пьер, кажется.
– Жан-Поль, – поправил мэтр. – Недолго уж ему осталось томиться – в пятницу повезут в Париж. Да не как-нибудь, а в карете, под особой охраной, словно какого-нибудь пэра! Весь замок об этом судачит.
– Неужто – в карете? – похлопал глазами Иван. – Ну и ну! И не боятся где-нибудь застрять? Ведь карета-то далеко не везде проедет.
– Да не застрянут, не впервой. – Палач улыбнулся. – Почтовым трактом поедут, через Лизье. Там дорога хорошая. А стража будет не наша – парижская.
– Ага… – прошептал юноша. – Через Лизье, значит… В пятницу…
Осталось три дня.
Всего три дня.
Целых три дня!
Весь следующий день друзья посвятили разработке нового плана. Думали долго, до хрипоты спорили и даже ругались. Прохор с ходу предложил, не мудрствуя лукаво, просто-напросто подстеречь тюремную карету где-нибудь в тихом и безлюдном месте да, разогнав стражу, освободить пленника.
– Ага, разгоним мы стражу, как же! – тут же засомневался Митрий. – Мы ведь даже не знаем, сколько их там будет, стражников. Наверняка где-то около десятка, а может, и побольше. Все на сытых конях, с оружием. А нас всего трое… К тому же стражники могут иметь приказ стрелять без предупреждения во всякого, кто подойдет слишком близко.
– Очень даже может быть, – поддержал Иван. – Нет, с наскоку тут ничего не выйдет, и говорить нечего. Посмотрим-ка еще раз: что мы имеем? Карета – раз, стража – два… Стражники. Между прочим, не местные, из Парижа прибыли, так что в случае осложнения обстановки палить будут в каждого встречного-поперечного – ни родственников, ни друзей у них здесь нет.
– Как и у нас, – нахмурился Прохор.
Митрий тут же насмешливо вскинул глаза:
– Кто бы говорил! Ладно…
– Между прочим, Прохор совершенно прав. – Иван задумчиво покачал головой. – Таких друзей, кому бы можно было довериться без оглядки, у нас здесь и в самом деле нет, ну, не считая самого Жан-Поля. А люди нам понадобятся, причем именно местные, хорошо знающие округу.
– Откуда ж мы их возьмем?
– Возьмем, – неожиданно улыбнулся Иван. – Есть одна мыслишка.
– Ну-ка, ну-ка! – разом посмотрели на него Прохор и Митрий.
– Для начала нам понадобится хорошая дорогая бумага, ну, знаете, на которой принято писать официальные отчеты, жалобы и все такое прочее.
– Бумага?!
– Ну да… Митя, ты ведь умеешь красиво выписывать буквы?
Отрок кивнул:
– Не беспокойся, напишем. Изобразим в лучшем виде. Только вот что писать-то?
– Что – это как раз понятно. Не понятно только, куда потом отсылать. Это-то как раз и нужно вызнать. Адресок одного человечка… – Иван неожиданно усмехнулся. – Думаю, это не столь и сложно – его здесь каждая собака знает. Ну, почти каждая…
Записной модник и бретер Анри Жан Антуан Мари-Жо д’Эстрем, маркиз де Полиньяк поднялся в этот день поздно и долго никак не мог сообразить – где он? Какая-то комната, обитая голубыми шелковыми обоями, портрет пожилой дамы в узорчатой рамке, цветущая герань в распахнутых окнах. Кровать широкая… О-ба! Это кто еще здесь? Девчонка! Грудастая, толстопопая, ух – кровь с молоком! А, да это же Жаннет! Ничего не скажешь, хорошо вчера погуляли.
Сев на кровати, Анри потеребил спящую девушку за плечо:
– Эй, Жаннет, просыпайся.
– А что такое? – бесстыдно перевернувшись на спину, улыбнулась девчонка. – Что, уже вечер?
– Да нет. – Накинув на плечи батистовую рубаху, маркиз подошел к окну. – Судя по всему – день. Солнце-то – ишь, сверкает.
– Лучше уж солнышко, чем дождь.
Жаннет в чем мать родила встала рядом и, ничуть не стесняясь, выглянула из окна. Даже показала язык проходившим мимо прохожим, после чего обернулась и, обняв молодого человека, с нешуточной страстью поцеловала в губы. Затем усмехнулась:
– Ну, так и будем стоять?
Подхватив девушку на руки, маркиз де Полиньяк проворно унес ее в постель…
Домой он явился уже к обеду. Еще издалека увидев хозяина, по дому забегали слуги: кто принялся рьяно драить медные ручки дверей, кто – выбивать матрас, кто – чистить кастрюли. Впрочем, большинство слуг лишь имитировало бурную деятельность, бестолково суетясь и размахивая руками.
– Бездельники! – поднимаясь по лестнице, вполне справедливо обозвал их маркиз и, погрозив кулаком, добавил: – Вот, погодите, скоро всех вас повыгоняю! Найму других. Эй, кто-нибудь! Скажите, чтоб накрывали на стол, я сейчас спущусь… Да, и покличьте Симона, пусть подойдет в столовую залу.
Быстро переодевшись, Анри де Полиньяк с удовольствием посмотрел в большое зеркало – ярко-желтый камзол с красными шелковыми лентами (желтый и красный были родовыми цветами Полиньяков), накрахмаленный воротник, манжеты, голубые подвязки, рейтузы цвета первой весенней травы – да, было на что посмотреть, было чем гордиться – немалых денег стоило это убранство. Хотя, конечно, – пыль в глаза. Восемь-десять тысяч ливров годового дохода, получаемого в основном за счет сдачи в аренду земель, – не так уж и много, есть люди и побогаче, куда как богаче! В Париже, уж конечно, умер бы с голоду, но здесь, в провинции, этих денег вполне хватало на жизнь и удовольствия. Даже более того: позволяло содержать уйму друзей-приятелей – мелких нетитулованных дворянчиков – экюйе, – чей годовой доход вряд ли превышал тысячу ливров. Вот эти-то точно ходили бы голодными, если б не маркиз Анри де Полиньяк!
– Здравствуйте, господин маркиз. Звали?
Секретарь, Симон Сарди, пожилой, седовласый, с длинным худым лицом и уныло повисшим носом, поклонился, прижимая к груди какие-то бумаги.
– Что это у тебя там, Симон? – небрежно кивнул на бумаги маркиз. – Опять какая-нибудь муть?
– Да как сказать…
– Ладно, ладно, заходи, посмотрим. Надеюсь, они уже успели накрыть на стол?
В столовой зале вовсю шла суета – туда-сюда, от стола на кухню – сновали с подносами слуги. Анри покрутил носом, уловив запах мясного бульона и жареной на вертеле курицы. Неплохо будет пообедать, совсем неплохо!
– Ну, давай, Симон, докладывай. – Отхлебнув налитое в высокий бокал вино, маркиз махнул рукой.
Подойдя ближе, секретарь почтительно остановился, не доходя трех шагов до стола.
– Напоминание от фискальных служб, список тех арендаторов, что еще не уплатили налоги в королевскую казну…
– И какого черта они мне его присылают? – возмутился де Полиньяк. – Уж лет триста как крепостных нет! Я за своих арендаторов не ответчик – все они свободные люди, сами себе головы. Вечером кинешь это письмишко в камин, Симон.
– Так и поступлю, сударь. – Секретарь вновь поклонился и продолжил: – Уведомление из торговой палаты – по поводу закупок вина.
– Тоже туда же!
– Письмо от сельского кюре, месье Лакруа. Просит помочь с ремонтом колокольни.
– В камин… Впрочем, постой. Поможем. Сотни ливров, думаю, ему вполне хватит. Завтра же отправь с нарочным. Следующее!
– А тут и вовсе странное послание, – неожиданно улыбнулся Симон. – Написано – от помощника парижского бальи. Я не стал распечатывать.
– Правильно. – Маркиз снял с серебряной супницы крышку и с наслаждением вдохнул горячий бульонный пар. – Ах, нектар, нектар… Так что там с письмом? Давай его сюда… Нет, прежде распечатай.
Сломав восковую печать с тремя королевскими лилиями, секретарь с почтением протянул письмо господину.
– Бумага хорошая, дорогая, – вскользь заметил тот. – Ну, что пишут? "Вам надлежит немедленно явиться…" Совсем с ума сошли судейские! Мне?! Надлежит?! Да еще и немедленно! Нет, ты слышал, Симон?
Секретарь кивнул:
– Согласен – беспрецедентная наглость. Но, думаю, она неспроста.
– Ты полагаешь, выплыли дела с английской шерстью? Этот сопляк Мердо проболтался? Хм, не должен бы, он производит впечатление вполне сообразительного и весьма предусмотрительного типа, несмотря на свой юный возраст. Ведь так, Симон?
– О, да. Молодой Мердо – человек серьезный. С ним можно иметь дело.
– В отличие от его идиота папаши! Нет, Мердо не должен ни проболтаться, ни донести – ему же самому потом хуже будет. Я все же – дворянин, а он – внук торговца навозом. Кому, в случае чего, петля светит? Ну, ясно, не мне. Однако ж, что с письмишком делать? Каков наглец этот помощник парижского бальи! Ну, попадись он мне где-нибудь в безлюдном местечке… Ох, ну и соус! Нектар, нектар! Умм…
– Так что с письмом?
– В камин! В камин! Куда же еще-то? Нет, ну это оскорбление – всякому судейскому выскочке разговаривать со мной в таком тоне!
Вечером все трое друзей – Иван, Митрий и Прохор – вышли прогуляться. Ласковое солнышко заливало лучами широкую площадь у собора Сен-Пьер, было многолюдно – горожане прогуливались после напряженного трудового дня.
– Эй, месье Мериго, вас ли вижу? Купили новый камзол? Вам очень идет.
– Как торговлишка, Рене-Жак? Матиас-плотник передавал тебе поклон.
– Куда так спешишь, Жан-Клод?
– Да так, дела. Не видал нигде этого прощелыгу Жака Мериго?
– О, правильно ты его назвал – прощелыга! Видал, проходил только что. Новый камзол себе купил – вот умора! Он ему идет, как курице лошадиный хвост.
Анри де Полиньяка приятели углядели еще издали. Тот, в окружении прихлебателей, стоял у моста, заигрывая с проходившими мимо дамами.
– Добрый вечер, господин маркиз! – раскланялся Иван. – Шел мимо, смотрю – вы. Как поживаете?
– О, месье Жан? Как там Жан-Поль, не объявился еще?
– Да нет, знаете ли.
– Объявится, всенепременно объявится.
– Ваши бы слова… Может, пропустим по бокалу вина?
– Хорошая мысль! Мы как раз тоже собрались. Идемте же, Жан. Ваши друзья – с нами?
– А как же, а как же, маркиз! Провести вечер в обществе веселого и остроумного человека – что может быть лучше?
Всей компанией – шумной, молодой и задиристой – завалили в расположенный неподалеку кабачок "У моста".
– Вина! – едва войдя, закричал маркиз. – На всех! И – самого лучшего.
– Есть красное бордосское, принести?
– Тащи, тащи, трактирщик! Да не забудь про закуску – спаржу, сыр, салат!
Выпили, пошла беседа – если было можно так назвать поднявшийся всеобщий гвалт, впрочем частенько прерываемый тостами за здоровье маркиза.
Улучив момент, Иван подсел к нему ближе и завел разговор о судейских чиновниках, пожаловавшись на произвол, который они творят, не считаясь ни с титулом, ни с древностью рода.
– Вот-вот, совсем обнаглели! – с азартом поддержал тему де Полиньяк. – Совсем краев не видят, сволочи. Так они и тебя успели достать, дружище?
– Ничего. – Иван сжал кулаки. – Я тоже их скоро достану, есть одна задумка.
– Ну-ка, ну-ка? – Маркиз явно заинтересовался. – Признаться, и я всю жизнь мечтал насолить судейским.
Ага, мечтал, как же! – про себя усмехнулся Иван. Говори, говори… Судя по содержанию письма, ты сейчас еще и не такие песни петь будешь!
– Вот что. – Он со всей серьезностью посмотрел на маркиза. – Послезавтра, в пятницу, насоливший мне помощник парижского бальи уезжает восвояси. Не один – везет преступника, какую-то важную птицу. Вот бы устроить так, чтоб эта птичка вылетела из клетки! Тогда уж судейскому – полный каюк! Не будет больше ни наглеть, ни допекать солидных людей разными гнусными вопросами.