- Коннетабль, - сказал король, положив ему на грудь свою руку, - клянусь вам, ни одного преступника еще не ждала столь суровая кара, как та, которая ждет де Краона. Но сейчас надо позаботиться о вашем здоровье. Где врачи, где хирурги?
- За ними послано, ваше величество, - ответил один из слуг коннетабля.
В эту самую минуту вошли лекари. Король подвел их к постели Оливье:
- Осмотрите моего коннетабля, господа, и скажите, каково его положение, ибо ранение Клиссона тревожит меня больше, чем встревожило бы мое собственное.
Врачи стали осматривать коннетабля, но король был так нетерпелив, что едва дал им время наложить повязку на рану.
- Жизнь его под угрозой? Отвечайте же, господа! - поминутно спрашивал он.
Тогда тот из лекарей, что казался наиболее опытным и умелым, повернулся к королю и сказал:
- Нет, ваше величество, и мы вам ручаемся, что через две недели он будет гарцевать на лошади.
Король поискал какую-нибудь цепочку, кошелек, словом, что-нибудь, чтобы отблагодарить этого человека, но, не найдя ничего, просто поцеловал его и тут же обратился к коннетаблю:
- Надеюсь, Оливье, вы слышали? Через две недели вы будете совершенно здоровы, как будто с вами ничего и не случилось. Вы, господа, нас очень обрадовали, и мы не забудем вашего искусства. Теперь, де Клиссон, думайте лишь о том, чтобы поправиться, ибо повторяю: ни одно преступление не каралось так сурово, как я покараю это преступление, ни один злодей не подвергался за свое злодейство такому жестокому наказанию, никогда за пролитую кровь не лилось еще столько крови, сколько прольется за вашу, де Клиссон: положитесь на меня, я отомщу!
- Да вознаградит вас Господь Бог, ваше величество, - промолвил коннетабль, - и особенно за то, что навестили меня.
- И не в последний раз, дорогой де Клиссон: я хочу распорядиться, чтобы вас поместили во дворце Сен-Поль, отсюда это ближе, чем ваш дом.
Де Клиссон уже хотел поднести руку короля к своим губам, но Карл сам по-братски поцеловал его.
- Мне пора, - сказал он, - я жду к себе парижского прево: хочу отдать ему кое-какие распоряжения.
С этими словами Карл простился с коннетаблем и вернулся во дворец, где застал того, за кем посылал.
- Прево, - начал король, усевшись в кресло, - соберите людей откуда хотите, откуда сможете. Посадите их на добрых коней и по полям и дорогам, по горам и долинам ищите этого предателя Краона, который нанес рану моему коннетаблю. Знайте: если вы его найдете, схва́тите и доставите нам, то лучшей услуги оказать нам не сможете.
- Государь, я сделаю все, что в моих силах, - заверил прево. - Но скажите, в каком направлении он мог скрыться?
- Ваше дело об этом справиться и все разузнать, - ответил король. - Действуйте, да побыстрее. Ступайте.
Прево вышел.
Поручение было не из легких. В ту пору четверо главных парижских ворот не запирались ни днем, ни ночью: таков был приказ, отданный по возвращении после Розенбекской битвы, в которой король разбил фламандцев. А посоветовал дать такой приказ сам Оливье де Клиссон, для того чтобы король всегда был хозяином в своем городе Париже, жители которого в его отсутствие взбунтовались. С тех пор ворота сняли с петель, и они лежали на земле; цепи, перегораживавшие улицы и перекрестки, тоже убрали, чтобы королевская стража могла свободно ходить по ним в ночное время. И не удивительно ли, что Оливье де Клиссон, хлопотавший об этом приказе, сам же от него и пострадал? Ибо если бы городские ворота были заперты и цепи висели на своих местах, Пьер де Краон ни за что не осмелился бы нанести королю и его коннетаблю то оскорбление, которое он им нанес: он бы знал, что, совершив преступление, непременно будет наказан.
Но ни ворот, ни цепей не было: явившись к месту сбора, Пьер де Краон и его сообщники увидели, что все пути им открыты. Одни говорят, что де Краон переправился через Сену по Шарантонскому мосту; другие утверждают, будто он обогнул укрепления, миновал подножие Монмартра и, оставив слева ворота Сент-Оноре, пересек реку у Понсона. Наверняка же можно сказать лишь то, что часам к восьми он прибыл в Шартр вместе с теми из своих людей, у кого лошади оказались повыносливее; остальные отстали по дороге: либо не выдержали их лошади, либо они испугались, что, прибыв столь многочисленным отрядом, могут вызвать подозрения. В Шартре один каноник, служивший у де Краона писарем, добыл ему, сам не ведая для какой надобности, других лошадей, и через час тот уже мчался по Мэнской дороге, а спустя тридцать часов был в своем замке Сабле. Только здесь он наконец остановился, ибо только здесь мог считать себя в безопасности.
Тем временем по приказанию короля парижский прево с отрядом в шестьдесят вооруженных всадников выехал из Парижа. Он направился через ворота Сент-Оноре и, обнаружив свежие следы лошадиных подков, двигался по этим следам до Шеневьера. Увидев, что дальше следы ведут к Сене, прево справился у понсонского сборщика пошлины, не проезжал ли кто через мост нынешним утром. Сборщик ответил, что около двух часов он видел, как человек двенадцать на лошадях переехали на другую сторону реки, но он никого не узнал, потому что одни были с ног до головы закованы в латы, а другие закутаны в плащи.
- По какой дороге они двинулись? - спросил прево.
- По дороге на Эрве, - отвечал сборщик.
- Так и есть, они едут прямо на Шербур! - воскликнул прево.
И он направился в Шербур, оставив дорогу на Шартр. Через три часа им повстречался некий дворянин, охотившийся на зайцев. На их расспросы он сказал, что утром видел человек пятнадцать всадников, которые, как ему показалось, были в нерешительности, куда им ехать, и в конце концов выбрали дорогу на Шартр. Дворянин этот сам проводил всадников до места, где они с дороги свернули в поле. Земля от недавних дождей была мягкой и рыхлой, и на ней действительно виднелись свежие следы проехавшего здесь довольно большого отряда. Тогда прево и его люди пустили лошадей крупной рысью по дороге на Шартр, но поскольку они уже потеряли немало времени, в Шартре они были только вечером.
Они узнали, что Пьер де Краон проезжал тут поутру; им назвали имя каноника, у которого он завтракал и сменил лошадей, однако сведения эти опоздали: догнать преступника было невозможно. Поэтому прево приказал своим людям возвращаться обратно в Париж, куда они и прибыли в субботу вечером.
Герцог Туренский, со своей стороны, послал в погоню за своим бывшим любимцем Жана де Бара. Тот собрал полсотни всадников и, выбрав хорошую дорогу, отправился в путь вместе с отрядом через Сент-Антуанские ворота; однако, не найдя ни проводника, ни следов преступников, он свернул вправо, пересек Марну и Сену по Шарантонскому мосту, прибыл в Этамп и наконец в субботу вечером был в Шартре. Здесь он узнал то же самое, что и парижский прево, и подобно ему, отчаявшись настигнуть того, за кем оба гнались, повернул обратно в Париж.
Тем временем королевские стражники, дозором обходя деревни, нашли в одном селении, неподалеку от Парижа, двух вооруженных людей и одного пажа, которые, загнав своих лошадей, отстали от отряда де Краона; их тотчас схватили, доставили в Париж и заключили в Шатле. Через два дня этих людей отвели на улицу Сент-Катрин к дому булочника, где было совершено преступление, и там отрубили им кисти рук; затем их повели на рыночную площадь, отрубили головы и наконец повесили за ноги.
В следующую среду таким же образом расправились и со смотрителем дома де Краона: зная о преступлении, он не донес о нем и потому был подвергнут той же казни, что и преступники, его совершившие.
Каноник же, у которого Пьер де Краон сменил лошадей, был заключен под стражу и предан церковному суду: у него конфисковали все его имущество и все доходы. По особой милости, да еще потому, что он настойчиво утверждал, что ничего не знал о преступлении, ему сохранили жизнь, но приговорили к вечному тюремному заключению с содержанием на хлебе и воде.
Что касается самого Пьера де Краона, то ему приговор был вынесен заочно: у него конфисковали все его владения, недвижимость передали в казну, а земли поделили между герцогом Туренским и придворными.
Адмирал Жан Венский, которому было поручено завладеть замком Бернар, явился туда ночью с вооруженными людьми; он приказал взять прямо в постели жену Пьера де Краона, Жанну де Шатильон, одну из красивейших женщин своего времени, и вместе с дочерью вышвырнуть ее из замка. Дом, в котором преступный заговор был составлен, стерли с лица земли, даже место, где он стоял, перепахали плугом, а участок передали кладбищу Сен-Жан. Улица, которую де Краон назвал своим именем, была переименована в улицу Злоумышленников, каковое имя она носит и по сию пору.
Узнав обо всем этом, де Краон решил, что долее оставаться в своем замке Сабле ему небезопасно, и отправился к герцогу Бретонскому. Последний уже знал, чем кончилась преступная затея, знал он и то, что их общий враг остался жив. Вот почему, увидав де Краона, смущенно вошедшего в ту самую залу, из которой совсем еще недавно с таким достоинством вышел, герцог не мог удержаться и громко крикнул ему:
- Эх, братец, братец, видать, маловато у вас силенок, если вы не сумели убить человека, который был уже в ваших руках!
- Ваша светлость, - отвечал Пьер де Краон, - мне кажется, все духи преисподней охраняли его и вырвали из рук моих, ибо я нанес ему шпагой более шестидесяти ударов. Когда он упал с лошади, то, клянусь вам, я считал его мертвым, и его счастье, что дверь в пекарню была не заперта, так что он оказался наполовину в сенях, вместо того чтобы свалиться на улице. Не случись этого, мы растоптали бы его копытами своих лошадей!
- Да-да, - мрачно проворчал герцог, - но это случилось, не правда ли? И поскольку вы здесь, я не сомневаюсь, что вскоре получу весточку от короля. Но что бы ни было, кузен мой, какую бы ненависть, какую бы вражду я из-за вас на себя ни навлек, вам было обещано убежище в моем доме, так что милости прошу.
Старый герцог протянул рыцарю руку и приказал слуге принести вина и бокалы.
ГЛАВА VII
Герцог Бретонский не ошибался, говоря об опасности, которой он себя подвергает, давая приют и защиту Пьеру де Краону. В самом деле, спустя три недели после описанных нами событий у ворот его замка Эрмин остановился королевский гонец, именем короля спросил герцога и вручил ему письмо, запечатанное печатью с гербом Франции.
Письмо это, впрочем, было обычным посланием сюзерена к своему вассалу: от имени парижского суда Карл требовал выдачи де Краона как убийцы и преступника и в случае отказа грозил герцогу Бретонскому, что сам он, Карл, с большим отрядом явится за виновным. Герцог весьма достойно принял посланца короля, снял с себя роскошную золотую цепь, надел ему на шею и приказал своим слугам попотчевать гонца, пока он приготовит королю ответ. Через день этот ответ был вручен гонцу вместе с новыми изъявлениями щедрости.
В своем ответе герцог писал, что короля обманули, сказав, будто Пьер де Краон находится в Бретани; что он ничего не знает ни о том, где скрывается этот рыцарь, ни о причинах ненависти, которую тот питает к Оливье де Клиссону, и посему просит короля считать его самого ни в чем не повинным.
Королю доставили ответ герцога, когда он заседал в Совете. Он прочитал его несколько раз, все больше и больше мрачнея, и наконец, скомкав письмо в руках, произнес, горько усмехнувшись:
- Вы знаете, господа, что пишет мне герцог Бретонский? Он честью клянется, что и ведать не ведает, где прячется этот злодей и убийца де Краон. Не кажется ли вам, что герцог ставит честь свою под угрозу? Послушаем-ка ваше мнение.
- Мой славный кузен, - сказал, поднимаясь, герцог Беррийский, - я думаю, герцог Бретонский говорит правду и, если мессира де Краона у него нет, отвечать за него он не может.
- А вы, мой брат, что думаете об этом?
- С вашего соизволения, государь, я полагаю, что герцог Бретонский так ответил только для того, чтобы дать убийце время бежать в Англию и…
Король прервал его:
- И вы, герцог, правы, так оно и есть на самом деле. Что касается вас, любезный дядюшка, то нам хорошо известно, что коннетабль не принадлежит к числу ваших друзей, и мы слышали, хотя о том вам и не говорили, что в самый день убийства вас посетил человек, близкий к де Краону, и известил о заговоре, а вы, якобы не очень поверив его словам, да и не желая расстраивать праздник, не воспрепятствовали этому черному делу. Нам, любезный дядюшка, это известно, да притом еще из верного источника. Однако ж у вас есть средство доказать нам, что мы заблуждаемся или что нас неправильно осведомили. Средство это - вместе с нами отправиться в Бретань, где мы собираемся вести войну. Долее терпеть герцога Бретонского мы не в силах. Не поймешь, кто он есть: не англичанин, не француз, не визжит, не лает! Бретань не может забыть, что в прошлом она была королевством, и ей нелегко превратиться в провинцию. Ну что ж, если надо, мы нанесем такой удар бретонской герцогской короне, что с нее осыплются виноградные листья, мы обратим ее в баронство и принесем в дар одному из наших верных слуг, как приносим теперь в дар брату нашему герцогство Орлеанское вместо герцогства Туренского.
Герцог поклонился.
- Да-да, брат мой, - продолжал король, - и мы вам даруем его таким, каким оно было при Филиппе, со всеми приносимыми доходами, со всеми его землями, так что отныне мы более не будем называть вас герцогом Туренским, ибо Турень с сего дня присоединяется к владениям короны, а станем именовать герцогом Орлеанским, ибо отныне герцогство принадлежит вам. Вы слышали, любезный дядюшка, мы все отправляемся в поход, и вы, разумеется, вместе с нами.
- Государь, - ответил герцог Беррийский, - сопровождать вас повсюду, куда бы вы ни отправились, - для меня радость. Однако, думается мне, и нашему кузену герцогу Бургундскому следовало бы к нам присоединиться.
- В чем же дело? Мы будем просить его оказать нам такую честь, а если этого недостаточно, то и прикажем. Если же и этого окажется мало, тогда мы пожалуем за ним. Вам нужно наше слово, что без герцога Бургундского мы не двинемся в путь? Мы вам это слово даем. Когда оскорбляют короля Франции - оскорбляют все французское дворянство, и, если королевский герб подвергается бесчестью, ни один герб не остается незапятнанным. Готовьтесь же, любезный дядюшка: меньше чем через неделю мы выступаем.
На этом король закрыл заседание Совета, чтобы еще посовещаться со своими секретарями. В тот же день двадцать именитых вельмож во главе с герцогом Бургундским получили приказ явиться с возможно большим количеством людей. Приказ был исполнен без промедления, ибо все истинные французы ненавидели герцога Бретонского; говорили, что король уже давно бы решился с ним разделаться, если бы его не удерживали граф Фландрский и герцогиня Бургундская; что герцог Бретонский в душе англичанин и Клиссона ненавидит больше всего за то, что тот предан французам. Но на сей раз приказы были весьма строги. Казалось, теперь король доведет свое намерение до конца, если не случится вдруг какой-нибудь измены, ибо стало известно, что многие из тех, кто должен был отправиться в поход вместе с королем, идут неохотно, и среди них шепотом даже называли имена герцогов Беррийского и Бургундского.
Герцог Бургундский и в самом деле не торопился: он говорил, что поход этот чересчур обременителен для его провинции; что затеваемая война не имеет смысла и что она плохо кончится; что распря между коннетаблем и Пьером де Краоном многих людей не касается вовсе и потому несправедливо ради нее насильно вовлекать их в войну; что надо предоставить коннетаблю и де Краону самим уладить свои споры и не взваливать новое бремя на плечи народа. Того же мнения был и герцог Беррийский, однако король, герцог Орлеанский и весь Королевский совет держались другого мнения, так что обоим герцогам пришлось повиноваться.
Едва только коннетабль смог наконец сесть в седло, король отдал приказ выступать из Парижа. В тот же вечер он попрощался с королевой, герцогиней Валентиной, с дамами и девицами, жившими во дворце Сен-Поль, после чего вместе с герцогом Орлеанским, герцогом Бурбонским, графом Намюрским и де Куси отправился ужинать к де Монтегю, где и остался ночевать.
На другой день Карл с большим обозом двинулся в поход, но сделал остановку в Сен-Жермен-ан-Лэ, чтобы дождаться герцога Беррийского и герцога Бургундского. Видя, что они не являются, он отправил им такие приказы, не подчиниться которым было бы явным бунтарством, и двинулся дальше, хотя врачи советовали ему не делать этого, предупреждая, что он не вполне здоров. Но Карл был преисполнен такой решимости, что на все их уговоры отвечал: "Не понимаю, о чем вы толкуете! Никогда я себя так хорошо не чувствовал".
Короче говоря, невзирая ни на что, он двинулся далее, переправился через Сену, пошел по дороге на Шартр и, не останавливаясь, прибыл в Анво, великолепный замок, принадлежавший де Ла Ривьеру, который принял короля со всею роскошью и со всеми подобающими почестями. Карл провел здесь три дня, а на четвертый день утром снова двинулся в Шартр, где вместе с герцогами Бурбонским и Орлеанским был принят братом де Монтегю, занимавшим здесь епископскую кафедру.
Через два дня в Шартр прибыли герцог Беррийский и граф де Ла Марш. Король справился у них о герцоге Бургундском и узнал, что тот следует за ними. Наконец на четвертый день королю доложили, что герцог Бургундский уже в городе.
Король провел в Шартре неделю, потом отправился в Ле Ман. По пути к нему присоединились войска из Артуа, Пикардии, Вермандуа, словом, даже из самых отдаленных провинций Франции, и все эти люди были страшно озлоблены против герцога Бретонского, по вине которого им приходилось переносить такие тяготы. Король всячески старался поддержать в них этот гнев, разжигая его собственным гневом.
Однако он слишком понадеялся на свои силы и свое здоровье. Постоянное раздражение, в которое приводили Карла всяческие помехи, то и дело чинимые его дядями, для того чтобы помешать начатому походу, приводили его в ярость, так что в Ле Ман он прибыл уже совсем больным и еле держался на лошади. Пришлось здесь остановиться, хотя Карл и говорил, что отдых для него тягостнее, чем дело. Однако врачи, дяди и сам герцог Орлеанский считали, что недели на две, а то и на три надо сделать остановку.
Пребыванием в Ле Мане воспользовались для того, чтобы убедить короля обратиться с письмом к герцогу Бретонскому. В Нант были посланы Реньо де Руа, де Гарансье, де Шатель-Моран и Топен де Кантемель, дворецкий замка Жизор: на этот раз король хотел, чтобы герцог Бретонский не мог усомниться в характере направленного к нему посольства. Четверо королевских посланцев отбыли из Ле Мана в сопровождении сорока вооруженных всадников, с трубами и развернутыми штандартами впереди, проследовали через Анжер и на третий день прибыли в Нант, где застали герцога Бретонского.
Они изложили герцогу требование короля выдать Пьера де Краона. Но, как и в первый раз, щедро одарив посланцев, герцог ответил, что не может выдать им человека, которого они требуют, поскольку не знает, где этот человек скрывается; год назад он слышал о том, что де Краон якобы люто ненавидит коннетабля и объявил ему смертельную войну; этот рыцарь сам ему говорил, что где и когда бы он ни повстречал де Клиссона, он убьет его; но более ничего ему не известно, и он удивлен, что король грозит ему войною за дело, столь мало его касающееся.