Уже около часа его одолевали бессвязные мысли; он пытался ухватиться за что-то, хотя бы отдаленно напоминающее определенное человеческое желание, но его возбужденный мозг не в силах был ни на чем сосредоточиться: одна мысль, ускользая от него, будила тысячи новых мыслей, никак с нею не связанных. Карл чувствовал, что в этом кошмарном бреду остатки разума вот-вот покинут его, и он сжимал голову обеими руками, словно силясь его удержать. Земля уходила у него из-под ног, в ушах шумело, перед закрытыми глазами мелькали огни; он чувствовал, как на его лысеющую голову обрушивается адское безумие и уже грызет череп своими беспощадными зубами.
В эту страшную для Карла минуту дверь, охранять которую было доверено де Жиаку, тихонько отворилась, и в комнату бесшумно, как тень, проскользнул молодой человек. Опершись на спинку кресла, где сидел старик, он сочувственно и с почтением посмотрел на него, потом склонился к его уху и прошептал всего два слова:
- Отец мой!..
Слова эти произвели магическое действие на того, к кому они были обращены; при звуках знакомого голоса Карл широко распростер руки, не разгибаясь, приподнял голову, губы его задрожали, глаза смотрели неподвижно: он не смел еще обернуться назад - так он боялся, что голос этот ему только почудился и что на самом деле ничего не было.
- Это я, отец мой, - снова произнес ласковый голос, и молодой человек, обойдя вокруг кресла, бесшумно опустился на колени у ног старика.
Король какое-то время смотрел на сына блуждающим взором, потом вдруг с криком обвил его шею руками, прижал его голову к своей груди и прильнул губами к белокурым кудрям с любовью, походившей на неистовство.
- О!.. О мой сын, дитя мое, мой Карл!.. - шептал старик прерывавшимся от плача голосом, и слезы лились у него из глаз. - Любимое мое дитя, это ты, ты!.. В объятиях старого отца твоего!.. Да правда ли это?.. Правда ли?.. Говори же еще, говори…
Потом, отстранив голову сына, он вперил в него блуждающий взгляд. Юноша, который был не в силах вымолвить ни слова, так душили его слезы, улыбаясь и плача одновременно, сделал отцу знак головою, что он не ошибается.
- Как ты сюда попал? Какими путями добирался? - спрашивал старик. - Каким опасностям подвергал себя ради того, чтобы меня увидеть? Будь же благословен, дитя мое, за твое сыновнее сердце. Да благословит тебя Господь, как благословляет тебя твой отец!
И несчастный король снова покрыл лицо сына поцелуями.
- Отец, - сказал ему дофин, - мы были в Мо, когда узнали о переговорах для обсуждения мирного договора между Францией и Англией. Но нам было известно также, что из-за болезни вы не могли принять в них участия.
- Как же ты узнал об этом?
- Через одного друга, преданного и вам и мне, отец мой, через того, кому поручено охранять по ночам эту дверь…
И юноша указал на дверь, через которую вошел.
- Через де Жиака? - в испуге спросил король.
Дофин кивнул.
- Но ведь он человек герцога! - продолжал король едва ли не в ужасе. - Быть может, он и впустил-то тебя для того, чтобы тебя же предать!..
- Не тревожьтесь, отец мой, - ответил дофин, - де Жиак предан нам.
Уверенный тон, каким говорил дофин, успокоил короля:
- Значит, ты узнал, что я здесь один… и что же?
- Мне захотелось повидать вас, и Танги, у которого тоже было важное дело к мессиру де Жиаку, согласился меня сопровождать. К тому же для большей безопасности к нам присоединились еще два храбрых рыцаря.
- Назови их, чтобы я сохранил их имена в своем сердце.
- Мессир де Виньоль, именуемый Ла Гиром, и Потон де Ксантрай. Нынче утром, в десять часов, мы выехали из Мо, обогнули Париж со стороны Лувра и там сменили лошадей, а с наступлением ночи были у ворот города, где нас ожидают Потон и Ла Гир. Письмо мессира де Жиака служило нам охранной грамотой, и никто ничего не заподозрил. Так я добрался до этой двери, де Жиак отворил мне, и вот я здесь, отец мой, у ваших ног, в ваших объятиях!
- Да-да, - сказал король, опустив руку на документ, который он намеревался подписать как раз в ту минуту, когда вошел дофин, и в котором содержались тяжкие условия мирного договора, изложенные нами выше. - Да, ты здесь, дитя мое, ты явился ангелом-хранителем королевства, чтобы предостеречь меня: "Король, не предавай Франции!", чтобы как сын сказать мне: "Отец, сбереги для меня мое наследство!" О, короли!.. Короли!.. Они менее свободны, чем самый последний из их подданных: они должны давать отчет своим преемникам, а затем и Франции - отчет в том, как распорядились достоянием, завещанным их предками. О, когда в скором времени я встречусь с моим отцом, королем Карлом Мудрым, какой плачевный отчет придется мне ему дать о судьбе королевства, которое он передал в мои руки мирным и могущественным и которое я оставляю тебе разоренным, полным внутренних раздоров и раздробленным на части!.. Ты пришел сказать мне: "Не подписывай этого мира". Не правда ли, ты пришел, чтобы сказать именно это?
- Такой мир на самом деле сулит нам позор и погибель, - ответил дофин, пробежав глазами документ, где были перечислены условия договора. - Но верно и то, - продолжал он, - что я и мои друзья скорее сломаем наши мечи до самой рукояти о шлемы ненавистных англичан, чем подпишем с ними такой договор, и все мы, до последнего, скорее умрем на французской земле, нежели добровольно уступим ее нашему заклятому врагу… Да, отец мой, это правда.
Карл взял дрожащей рукой договор, еще раз на него поглядел и спокойно разорвал на две части.
Дофин бросился отцу на шею.
- Так тому и быть, - сказал король. - Что ж, пусть война. Лучше проигранное сражение, чем позорный мир.
- Бог нам поможет, отец мой.
- Но если герцог оставит нас и перейдет к англичанам?
- Я буду с ним говорить, - ответил дофин.
- До сих пор ты отказывался от встречи…
- Теперь я согласен его повидать.
- А Танги?
- Он возражать не станет, отец мой. Больше того: он повезет мою просьбу и поддержит ее, и тогда герцог и я - мы выступим против этих проклятых англичан и будем гнать их перед собою до самых их кораблей. О, на нашей стороне благородные воины, верные солдаты и правое дело, а это даже больше того, что нам нужно, всемилостивейший государь и отец мой! Один Божий взгляд - и мы спасены!
- Да услышит тебя Господь! - Король поднял с пола разорванный договор. - Во всяком случае, вот мой ответ английскому королю.
- Мессир де Жиак! - тотчас позвал дофин громким голосом.
Де Жиак вошел, откинув гобелен, висевший перед дверью.
- Вот ответ на предложения короля Генриха, - обратился к нему дофин. - Завтра вы доставите его герцогу Бургундскому вместе с этим вот письмом: я прошу у герцога свидания, чтобы мы как добрые и верные друзья уладили дела нашего несчастного королевства.
Де Жиак поклонился, взял оба письма и, не промолвив ни слова, вышел.
- А теперь, отец мой, - продолжал дофин, приблизившись к старику, - кто вам мешает скрыться от королевы и от герцога? Кто мешает вам следовать за нами? Повсюду, где бы вы ни находились, будет Франция. Поедем! У нас, среди моих друзей, вы всегда встретите уважение и преданность. С моей же стороны вы найдете любовь и заботу. Поедем, отец мой, у нас есть хорошие, надежно защищенные города - Мо, Пуатье, Тур, Орлеан. Они будут биться до последнего, гарнизоны их себя не пощадят, я и мои друзья - мы умрем на пороге вашей двери, прежде чем вас постигнет какое-нибудь несчастье.
Король с нежностью смотрел на дофина.
- Да, да, - ответил он ему. - Ты все сделал бы так, как обещаешь… Но я не могу согласиться. Ступай же, мой орленок, крылья у тебя молодые, сильные и быстрые. Ступай и оставь в гнезде старого отца, которому годы надломили крылья и притупили когти. Радуйся, что своим присутствием ты подарил мне счастливую ночь, что ласками своими прогнал безумие с моего чела. Ступай, мой сын, и да вознаградит тебя Бог за то благо, которое ты мне сделал!
При этих словах король встал: страх, что внезапно могут войти, вынуждал его сократить драгоценные минуты радости и счастья, которые дарило ему присутствие единственного на свете любящего его существа. Он проводил дофина до самой двери, еще раз прижал его к своему сердцу. Отец и сын, которым уже не суждено было встретиться вновь, обменялись последним прощальным поцелуем, и юный Карл удалился.
В это же самое время де Жиак говорил, обращаясь к Танги:
- Будьте спокойны, приведу его под ваш топор, как быка на бойню.
- О ком это вы?.. - спросил дофин, неожиданно появившись рядом с ними.
- Да так, ни о ком, ваше высочество, - спокойно ответил Танги. - Мессир де Жиак рассказывал мне тут одну старую историю…
Танги и де Жиак многозначительно переглянулись.
Де Жиак проводил Танги и дофина за городские ворота. Спустя десять минут они встретились с Потоном и Ла Гиром, ожидавшими их.
- Ну, что договор? - спросил Ла Гир.
- Разорван, - отвечал Танги.
- А свидание? - продолжал Потон.
- Если дозволит Бог, вскоре состоится. А пока что, милостивые государи, самое главное - поскорее в дорогу. Завтра на рассвете мы должны быть в Мо, иначе нам не избежать стычки с проклятыми бургундцами.
Соображение это показалось четырем всадникам весьма веским, и они отправились настолько быстро, насколько позволили им их тяжелые походные кони.
На другой день де Жиак направился в Мелен с двумя посланиями к герцогу Бургундскому. Он вошел в павильон, в котором герцог совещался с английским королем Генрихом и графом Варвиком.
Герцог Жан поспешно сорвал красную шелковую нить, которой было перевязано доставленное его любимцем письмо с прикрепленной к нему королевской печатью. В конверте он обнаружил разорванный договор: как и обещал король своему сыну, таков был его единственный ответ.
- Наш государь пребывает сейчас в припадке помешательства, - сказал герцог, побагровев от гнева. - Да простит ему Бог, но он разорвал то, что ему следовало подписать.
Генрих пристально взглянул на герцога, выступавшего от имени французского короля.
- Государь наш, - невозмутимо заметил де Жиак, - никогда не был здоровее духом и телом, нежели в настоящее время.
- В таком случае сумасшедший - это я, - сказал Генрих, встав со своего места. - Да, сумасшедший, ибо поверил обещаниям человека, у которого не было сил, а быть может, и желания их выполнять.
При этих словах герцог Жан вскочил, мускулы его лица напряглись, ноздри раздувались от гнева, он дышал шумно, как разъяренный бык. Однако сказать ему было нечего.
- Хорошо, брат мой, - продолжал Генрих, нарочно называя герцога Бургундского так же, как называл его французский король. - Тогда я рад сообщить вам, что мы силой отнимем у вашего короля то, что просили уступить нам добровольно: нашу долю французской земли, наше место в его королевском семействе. Мы отнимем его города, и его дочь, и все, что мы просили: мы отрешим его от королевства, а вас - от вашего герцогства.
- Государь, - отвечал герцог Бургундский в том же тоне, - вы с удовольствием говорите о том, чего вам бы хотелось. Но прежде, нежели вы отрешите его величество короля от королевства, а меня - от герцогства, у вас, мы нисколько в этом не сомневаемся, будет немало утомительных дел, и, быть может, вместо того, о чем вы думаете, вам еще придется защищать собственный остров…
С этими словами он повернулся спиною к королю Генриху и, не дожидаясь его ответа и не поклонившись ему, вышел через дверь, обращенную к французским палаткам. Де Жиак последовал за ним.
- Ваша светлость, - сделав несколько шагов, обратился он к герцогу, - у меня есть еще одно послание.
- Если оно похоже на первое, то отнеси его к дьяволу! - ответил герцог. - На сегодня с меня и одного послания довольно.
- Ваша светлость, - продолжал де Жиак, не меняя тона, - речь идет о послании его высочества дофина: он просит у вас свидания.
- О, это меняет дело, - сказал герцог, быстро повернувшись. - Где же его письмо?
- Вот оно, ваша светлость.
Герцог выхватил письмо из рук де Жиака и с жадностью стал читать.
- Убрать все палатки и ограду! - приказал герцог пажам и служителям. - К вечеру не должно остаться и следа этой проклятой встречи! А вы, милостивые государи, - продолжал он, обращаясь к рыцарям, которые, услышав его слова, вышли из палаток, - живо на своих коней да мечи наголо! Опустошительная, смертельная война голодным заморским волкам! Война сыну убийцы, которого они именуют своим королем!
ГЛАВА XXVI
Одиннадцатого июля в седьмом часу утра два довольно крупных войска - одно бургундское, шедшее из Корбея, другое французское, направлявшееся из Мелена, - двигались друг другу навстречу, словно для того, чтобы начать сражение. Такое предположение казалось тем более обоснованным, что обычные в подобных случаях меры предосторожности соблюдались обеими сторонами самым тщательным образом: как воины, так и лошади обоих войск были защищены боевыми доспехами, оруженосцы и пажи имели при себе копья, и у каждого всадника на луке седла висела либо булава, либо секира. Подойдя к замку Пуйи в заболоченном районе Вер, неприятельские войска оказались на виду друг у друга. Противники тотчас остановились, воины опустили забрала, оруженосцы приготовили копья к бою, после чего оба войска очень медленно и осторожно снова двинулись вперед. Сойдясь совсем близко, они опять сделали остановку. С каждой стороны выехали вперед по одиннадцать всадников, оставив позади себя, как надежную стену, собственное свое войско. На расстоянии двадцати шагов друг от друга всадники остановились. Так же с каждой стороны спешилось по одному всаднику; передав поводья соседу, они пешком пошли навстречу друг другу, стараясь сойтись ровно на середине разделявшего их пространства. Остановившись друг перед другом в четырех шагах, они подняли забрала, и один увидел перед собой дофина Карла, герцога Туренского, а другой - Жана Неустрашимого, герцога Бургундского.
Когда герцог Бургундский узнал в человеке, шедшем ему навстречу, сына своего государя и повелителя, он несколько раз поклонился ему и опустился на одно колено. Юный Карл тотчас взял его за руку, поцеловал в обе щеки и хотел поднять, но герцог не согласился.
- Ваше высочество, - сказал он ему, - я знаю, как мне следует говорить с вами.
Наконец дофин заставил его подняться.
- Любезный брат, - обратился он к герцогу, протягивая пергамент, скрепленный его подписью и печатью, - если в этом договоре, заключенном между мною и вами, есть что-либо такое, с чем вы не согласны, мы хотим, чтобы вы это исправили, и впредь мы будем желать того же, чего желаете и будете желать вы.
- Впредь, ваше высочество, - отвечал герцог, - я буду сообразовываться с вашими приказаниями, ибо долг мой и мое желание - повиноваться вам во всем.
После этих слов каждый из них, за неимением Евангелия или святых мощей, поклялся на кресте своего меча, что готов вечно сохранять мир. Всадники, сопровождавшие дофина и герцога, тотчас обступили их с радостными возгласами "ура", заранее проклиная того, кто осмелится когда-нибудь вновь поднять оружие.
В знак братства дофин и герцог обменялись мечами и лошадьми, и когда дофин садился в седло, герцог держал ему стремя, хотя дофин и просил его не делать этого. Затем они некоторое время ехали рядом, дружески беседуя, а французы и бургундцы из их свиты, перемешавшись, следовали за ними. Потом они обнялись еще раз и расстались: дофин направился обратно в Мелен, а герцог Бургундский - в Корбей. Оба войска последовали за своими предводителями.
Два человека отстали от остальных.
- Танги, - сказал один из них приглушенным голосом, - я сдержал свое обещание. Сдержал ли ты свое?
- Да разве это было возможно, мессир де Жиак? - ответил Танги. - Ведь он с головы до ног закован в железо! Да еще такая свита! Однако уверяю вас, прежде чем кончится этот год, мы найдем более подходящие обстоятельства и случай поудобнее.
- Да поможет нам дьявол! - воскликнул де Жиак.
- Прости меня, Господи… - прошептал Танги.
Оба пришпорили лошадей и разъехались: один поскакал вдогонку за герцогом, другой - за дофином.
В этот же день, вечером, над тем самым местом, где встретились дофин и герцог Бургундский, разразилась сильная гроза, и молнией разбило дерево, под которым они поклялись друг другу сохранять мир. Многие увидели в этом дурное предзнаменование, а иные даже открыто говорили о том, что мир этот будет таким же продолжительным, какими искренними были заключавшие его стороны.
Тем не менее спустя несколько дней дофин и герцог, каждый со своей стороны, объявили о заключении мирного договора.
Парижане встретили эту новость с величайшей радостью: они надеялись, что герцог или дофин явятся в Париж и будут их защищать, однако эти надежды не оправдались. Король и королева выехали из Понтуаза, расположенного в непосредственной близости от англичан, так что там нельзя было чувствовать себя в безопасности, и оставили в городе многочисленный гарнизон под командой де Л’Иль-Адана. Герцог присоединился к ним в Сен-Дени, куда они удалились, и парижане, не видя, чтобы велись какие-нибудь приготовления к походу против англичан, впали в глубокое уныние.
Что касается герцога, то им снова овладела та непостижимая апатия, что случается с самыми храбрыми и деятельными людьми и почти всегда служит предвестием их скорой кончины.
Дофин слал герцогу письмо за письмом, упорно призывая защищать Париж, в то время как он, в свою очередь, произведет вылазку на границах Мэна. Получая эти письма, герцог отдавал кое-какие распоряжения; потом, словно не находя в себе сил продолжать борьбу, которую вел уже двенадцать лет, он, как усталый ребенок, укладывался у ног своей прекрасной любовницы и при одном взгляде любимых глаз забывал весь мир. Таково уж свойство пламенной любви: она пренебрегает всем, что ее не касается. Ибо все другие страсти идут из головы, и только она одна - от сердца.
Между тем ропот, который после заключения мира на время утих, стал снова расти; опять поползли смутные слухи об измене, а тут еще произошло событие, подавшее повод в них поверить.
Генрих Ланкастер ясно понимал, сколь невыгодным для него должен быть союз дофина и герцога; он решил овладеть Понтуазом, прежде чем оба его врага успеют объединить усилия. С этой целью три тысячи человек под командой Гастона, второго сына Аршамбо, графа де Фуа, перешедшего на сторону англичан, вечером 31 июля выступили из Мелена и глубокой ночью подошли к Понтуазу. Неподалеку от ворот им удалось, незаметно от стражи, приставить к стенам лестницы, и триста воинов, один за другим, взошли на стену; с обнаженными мечами они кинулись к воротам и, перебив охрану, отворили их своим товарищам, которые бросились по улицам города с криками "Святой Георгий!" и "Город взят!.."