- О, я молю вас, ради Бога, помилосердствуйте, сжальтесь… Меня словно жгут раскаленным железом… Воды, воды…
Катрин извивалась в кожаных путах, пыталась соскользнуть на землю, но шарф удерживал ее. Она напоминала Ленору, скачущую с призраком; всадник был молчалив, как Вильгельм, а Ральф бежал подобно фантастической лошади Бюргера.
Потеряв надежду, Катрин обратила мольбу свою к Богу.
- Смилуйся надо мною, Господи, пощади меня, - шептала она, - такие мучения испытывает только человек, отравленный ядом…
При этих словах де Жиак разразился смехом. Этот странный, дьявольский смех повторило эхо: оно ответило ему громовым хохотом, огласившим безжизненную равнину. Лошадь заржала, ее грива вздыбилась от страха.
Тут молодая женщина поняла, что погибла, что пришел ее последний час и уже ничто его не отвратит. Она стала громко молиться, то и дело прерывая молитву криками боли.
Де Жиак оставался нем. Однако вскоре он заметил, что голос Катрин слабеет; он почувствовал, что сплетенное с ним ее тело, которое он столько раз покрывал поцелуями, корчится в предсмертных судорогах. Мало-помалу голос ее затих, превратившись в сплошной хрип, судороги сменились едва заметной дрожью. Наконец тело Катрин выпрямилось, из уст вырвался предсмертный вздох: это было последнее усилие жизни, последний возглас души - к де Жиаку был привязан труп.
Еще три четверти часа он продолжал свой путь, не произнося ни слова, не оглядываясь назад. Наконец он оказался на берегу Сены, чуть ниже того места, где впадающая в нее Об делает реку глубже, а течение стремительнее. Де Жиак остановил Ральфа, отстегнул пряжку перевязи, и тело Катрин, удерживаемое теперь только шарфом, прикрепленным к седлу, упало на круп лошади.
Де Жиак соскочил на землю; Ральф, весь в поту и пене, рванулся было в воду, но хозяин остановил его, схватив под уздцы. Затем он нащупал на шее лошади артерию и перерезал ее кинжалом. Хлынула кровь. Ральф поднялся на дыбы, жалобно заржал и, вырвавшись из рук своего господина, устремился в реку, увлекая с собой труп Катрин.
Де Жиак, стоя на берегу, смотрел, как лошадь борется с течением, которое она могла бы одолеть, если бы не рана, лишившая ее сил. Проплыв почти до середины реки, Ральф стал слабеть и задыхаться; он пытался повернуть назад, но круп его уже исчез под водой: издали едва виднелось белое платье Катрин. Вдруг лошадь завертело, как вихрем, передними ногами она стала яростно бить по воде, и вот медленно погрузилась ее шея, потом исчезла и голова, захлестнутая волной; на мгновение она вынырнула и погрузилась снова. Этим все кончилось, и река, мгновенно успокоившись, продолжала свое тихое, спокойное течение.
- Бедный Ральф! - сказал де Жиак со вздохом.
ГЛАВА XXVIII
На другой день после смерти герцога Бургундского отряд его, размещенный накануне в крепости Монтеро, сдал крепость дофину с условием, что воинам будет сохранена жизнь и имущество их останется неприкосновенным. Во главе отряда стояли рыцари Жувель и Монтегю.
В тот же день дофин собрал большой Совет, на котором были составлены послания городам Парижу, Шалону, Реймсу и другим. Дофин объяснял в них свое поведение, чтобы его не обвинили в том, что он нарушил мир и не сдержал своего королевского слова. Покончив с делами, он удалился в Бурж вместе со своими пленниками, оставив комендантом города Монтеро Пьера де Гитри.
Когда в Париже узнали о рассказанном нами событии, оно было воспринято с чувством глубокой скорби. Юный граф де Сен-Поль, парижский наместник короля, тотчас созвал канцлера Франции, парижского прево, предводителя купечества, всех советников и офицеров короля, а вместе с ними многих дворян и горожан. Он объявил им об убийстве герцога Бургундского и взял с них клятву не вступать ни в какие сношения с изменниками и убийцами, а также разоблачать и предавать суду всех тех, кто вздумал бы помогать сторонникам дофина.
Об убийстве в Монтеро Филипп де Шароле, единственный сын герцога Бургундского, узнал в Генте. Он со слезами бросился в объятия супруги:
- Мишель, Мишель! Ваш брат дофин приказал убить моего отца…
Нежданная весть очень опечалила и взволновала бедную принцессу, ибо она опасалась, как бы это не повлияло на любовь к ней мужа.
Когда горе графа де Шароле немного утихло, он торжественно принял титул герцога Бургундского, обсудил на созванном им совете, как следует поступить с жителями Гента, Брюгге и Ипра, и вступил во владение графством Фландрским. Потом он спешно отправился в город Малин, где совещался со своим кузеном, герцогом Брабантским, своим дядей, Жаном Баварским, и с теткой, графиней де Эно. Все трое были того мнения, что необходимо сразу же заключить союз с английским королем Генрихом, для чего епископ Аррасский, Атис де Бриме и Ролан де Геклекерк были посланы в Руан, где английский король принял их весьма любезно. В союзе, предложенном новым герцогом, Генрих видел средство вступить в брак с принцессой Екатериной Французской, о которой он сохранил самые живые воспоминания; с другой стороны, с этим браком он связывал дальние политические расчеты.
Итак, английский король ответил, что в ближайшем времени направит к герцогу Филиппу послов с условиями мирного договора, и поспешил такой договор составить. И вот к празднику Андрея Первозванного епископ Рочестер, граф Варвик и граф Кент, имея полномочия от короля Генриха, отправились в город Аррас, где герцог Филипп устроил им самый великолепный прием.
Вот условия, которые предлагал английский король, для принятия которых герцогу Бургундскому пришлось употребить все свое влияние на короля Карла и его советников; читатель увидит, насколько увеличились притязания Генриха с тех пор, как из-за непостижимого бездействия герцога Жана в руки к англичанам попали города Руан и Понтуаз, эти ворота Парижа, владея которыми английский король уже как бы носил на своем поясе ключи от столицы.
Итак:
1. Английский король предлагает брачный союз принцессе Екатерине, ничего не требуя при этом от Французского королевства.
2. Он оставляет королю Карлу его корону и пожизненное право пользоваться доходами от королевства.
3. После смерти короля Карла французская корона навсегда переходит к королю Генриху и его наследникам.
4. По причине болезни короля, мешающей ему заниматься делами управления, английский король принимает на себя титул и полномочия регента.
5. Французские принцы, вельможи, все французские коммуны и все граждане присягнут английскому королю как регенту и поклянутся, что после смерти короля Карла признают его своим государем.
Герцог Филипп обязался склонить французского короля подписать этот договор с условием, что английский король, в свою очередь, примет и будет соблюдать следующие обязательства:
1. Один из братьев Генриха заключит союз с одной из сестер герцога.
2. Король и герцог будут любить друг друга и помогать друг другу, как братья.
3. Они вместе будут стремиться наказать дофина и других убийц герцога Жана Бургундского.
4. Если дофин или кто-либо другой из убийц будет взят в плен, то ему не дадут возможности откупиться без согласия герцога Филиппа.
5. Английский король назначит герцогу и его супруге земли, обеспечивающие двадцать тысяч ливров дохода, которыми они смогут распоряжаться.
Из сказанного выше видно, что в этом двойном соглашении, решавшем судьбу Франции и грабившем ее короля, упущено всего лишь два обстоятельства, которыми, вероятно, сочли возможным пренебречь. Обстоятельства эти - согласие самого короля и самой Франции. Как бы то ни было, но на таких условиях герцог Филипп Бургундский, под предлогом мщения за смерть герцога Жана, 21 декабря 1419 года продал Францию английскому королю Генриху: отец изменил ей, сын ее продал.
Между тем старый король, которому жаловали королевство как пожизненную пенсию, находился в Труа вместе с королевой Изабеллой. Карл испытывал к ней любовь всякий раз, когда приходил в сознание, и ненавидел, едва только безумие овладевало им вновь. Весть об убийстве герцога Жана, участие юного принца в этом убийстве так подействовали на слабого старика, что он снова впал в совершенное помешательство. Хотя с этого времени и до самой смерти им было подписано немало важных бумаг, в том числе и договор, известный под названием "Труаский договор", рассудок к нему уже не возвращался, и вполне очевидно, что ответственность за его поступки, все более и более пагубные для интересов Франции, ложится на герцога Филиппа и на королеву Изабеллу, ибо с этих пор жизнь короля Карла VI была уже предсмертной агонией, а не царствованием.
Двадцать первого марта 1420 года герцог Филипп Бургундский под ликующие возгласы жителей прибыл в город Труа и присягнул на верность королю как преемник своего отца и наследник герцогства Бургундского, графства Фландрского, графства Артуа и других владений. Но прежде чем уступить Францию англичанам, герцог в качестве принца королевского дома хотел, разумеется, урвать от нее в свою пользу несколько лакомых кусочков. Лилль, Дуэ и Орши были отданы в заклад Бургундскому дому; короля Карла заставили отказаться от права на их выкуп; приданое принцессы Мишель еще не было выплачено, и герцог согласился получить взамен города Руа, Мондидье и Перонн, неприступную крепость Перонн, которая при всех осадах внешних и внутренних врагов сохраняла свое прозвание "девственницы", подобно тому как иные из неприступных альпийских вершин именуются "девы".
Так англичанин и бургундец, чтобы легче было одолеть Францию, начали одну за другой отнимать у нее крепости, пытаясь разорвать ее укрепительный пояс. Один только дофин защищал свою мать.
Выбрав среди французских городов наиболее для себя выгодные, расположенные на прямой линии таким образом, что Мондидье, находившийся всего в двадцати пяти лье от Парижа, как бы вонзался в сердце Франции острием меча, рукоять которого находилась в Генте, герцог Филипп приступил к исполнению обещаний, данных им королю Генриху, и, надо признать, исполнил их досконально. Король дал согласие на брак своей дочери Екатерины с Генрихом Ланкастером; король утвердил отстранение дофина, своего сына и наследника; король отменил мудрое установление своих предшественников, запрещавшее женщинам наследовать престол, так что 13 апреля 1420 года герцог Филипп уже писал английскому королю, что все готово и он может приезжать.
Действительно, Генрих прибыл 20 мая вместе с двумя своими братьями, графами Глочестером и Кларенсом, в сопровождении графов Хангтингтона, Варвика и Кента и еще тысячи шестисот воинов. Герцог Бургундский выехал навстречу гостю и проводил его до самой резиденции, он вел себя так, как и следовало себя вести будущему вассалу по отношению к своему будущему суверену. По приезде король Генрих тотчас же представился королеве и принцессе Екатерине, которую нашел еще красивее и очаровательнее, чем прежде, так что он, быть может, и сам не знал, кем ему более не терпится обладать: своею невестой или Францией.
На следующий день оба короля подписали знаменитый Труаский договор: он означал позор и гибель французского королевства, и отныне любой мог поверить в то, что ангел-хранитель Франции отвернулся от нее. Только дофин никогда не приходил в отчаяние: держа руку на сердце Франции, он чувствовал его биение и не терял веры в то, что она еще будет жить.
Четвертого июня отпраздновали бракосочетание Генриха Английского и Екатерины Французской; это был уже второй цветок лилии, оторванный от королевского стебля, дабы украсить британскую корону. Оба раза подарок оказался роковым для тех, кому он достался, оба раза объятия французских принцесс принесли смерть на супружеское ложе английских королей: Ричард после женитьбы прожил всего три года, Генриху суждено было умереть через полтора.
Отныне во Франции стало два правителя, два наследника ее короны: дофин повелевал югом, английский король владел севером страны. Тогда и начался великий поединок, наградой в котором было королевство. Первые удары принесли успех английскому королю: после нескольких дней осады сдался Санс; Вильнев-ле-Руа и Монтеро были взяты приступом.
За убийство своего отца герцог Бургундский должен был принести искупительную жертву, и после вступления в город это было первой его заботой. Женщины указали ему могилу герцога Жана. Надгробный камень застлали церковным покровом, на одном и на другом конце его зажгли свечи, и всю ночь священники читали заупокойные молитвы, а на другой день, утром, камень был снят и могила разрыта. На герцоге были еще камзол и шлем; левая рука отделена от туловища, а голова, рассеченная секирой Танги Дюшателя, представляла отверстую рану: через нее-то англичане и вошли во Французское королевство.
Тело герцога положили в свинцовый гроб, наполненный солью, и установили его в одном из картезианских монастырей Бургундии, неподалеку от города Дижона; незаконного сына де Круа, убитого при атаке города, похоронили в той самой могиле, из которой вынули тело герцога.
Покончив с этим, бургундцы и англичане вместе отправились осаждать Мелен, но поначалу город оказал упорное сопротивление. Там было много храбрых и доблестных французов. Во главе их стоял де Барбазан, ему подчинялись де Прео, Пьер де Бурбон и некий Буржуа, в продолжение всей осады творивший подлинные чудеса. Видя, что город готовится к обороне, английский король и герцог окружили его: первый с двумя своими братьями и герцогом Баварским расположился со стороны Гатинэ; второй, сопровождаемый графом Хантингтоном и другими английскими военачальниками, разместился лагерем со стороны Бри. Через Сену был наведен понтонный мост, чтобы оба войска могли сообщаться между собою. Опасаясь внезапного нападения осаждаемых, и герцог Бургундский, и король окружили свои позиции надежными рвами и частоколами, оставив только проходы, запертые крепкими рогатками. Тем временем французский король и обе королевы покинули Труа и обосновались в городе Корбее.
Осада тянулась четыре с половиной месяца без особого успеха для осаждающих. Герцог Бургундский все же овладел сильно укрепленным валом, который французы возвели перед своими рвами и с высоты которого их пушки и бомбарды причиняли немало вреда осаждающим; тогда английский король приказал подвести мину. Подкоп уже приближался к городской стене, как вдруг Ювеналу Юрсену, сыну парламентского адвоката, почудился какой-то странный подземный шум. Он отдал приказание подвести контрмину. За его спиной находились воины, и он, с длинной секирой в руке, сам руководил работой, когда случайно мимо прошел де Барбазан. Ювенал рассказал ему о том, что тут происходит и что он останется и будет сражаться в подземелье. Тогда де Барбазан, по-отечески любивший Ювенала, взглянул на его длинную секиру и, покачав головою, сказал:
- Эх, братец мой, не знаешь ты, что такое сражаться под землей! Да разве с такой секирой завяжешь рукопашную?!
Он вынул меч из ножен и обрубил секиру Ювенала до нужной длины. Потом, держа свой обнаженный меч, приказал ему встать на колени. Ювенал повиновался, и де Барбазан посвятил его в рыцари.
- А теперь, - сказал он, - будь честным и доблестным рыцарем.
После двух часов работы английских и французских саперов отделяло друг от друга расстояние, не превышавшее толщины обычной стены. Но вот и этот промежуток был преодолен, саперы той и другой стороны ушли из подкопа, а воины вступили в жестокую схватку в узком и тесном проходе, где четыре человека с трудом могли идти рядом. Тогда-то Ювенал оценил мудрость слов де Барбазана: его секира с укороченной рукоятью творила чудеса, англичане обратились в бегство, а новопосвященный рыцарь заслужил шпоры.
Спустя час англичане возвратились с большим пополнением. Перед собой они двигали заслон, чтобы дофинцы не могли пройти. Тем временем подоспело пополнение и из города, и всю ночь напролет шел ожесточенный бой. В этом бою противники могли ранить друг друга, даже убить, но брать в плен они не могли, ибо находились по разные стороны от заслона.
На следующий день перед городскими стенами появился трубач, а за ним английский герольд. От лица некого английского рыцаря, который пожелал остаться неизвестным, герольд вызывал на поединок любого дофинца, будь то рыцарь или дворянин; англичанин предлагал сразиться на лошади с правом каждого из противников сломать два копья; если ни тот, ни другой не будет ранен, предлагалось пешее сражение на секирах или на шпагах, причем англичанин избирал местом поединка подземный проход, предоставляя дофинцу, который примет вызов, самому выбрать в нем место и время сражения.
Объявив об этом, герольд направился к ближайшим воротам города и в знак вызова и предстоящего поединка прибил к ним перчатку своего господина.
Де Барбазан, со множеством людей взбежавший на городскую стену, бросил свою перчатку, показав, что принимает вызов неизвестного рыцаря, и затем велел одному из щитоносцев снять перчатку, прибитую к воротам.
Многие считали, что выходить на такой поединок не дело коменданта крепости, но де Барбазан, дав людям волю говорить что угодно, готовился на другой день принять бой. В течение ночи разровняли проход, чтобы ничто не мешало лошадям; по обе стороны от заграждения были вырыты углубления для трубачей; к стенам прибили факелы, чтобы осветить место поединка.
На следующий день в восемь часов утра противники появились в концах прохода; за каждым следовал трубач. Англичанин протрубил первым, француз затрубил в ответ. Потом разом затрубили четыре трубача, находившиеся возле заграждения.
Едва последний звук замер под сводами, оба рыцаря спустились в подземелье, держа в руках копья. Издали один другому казался тенью, двигавшейся во мраке преисподней; и только тяжелая поступь их боевых коней, от которой дрожало и гудело подземелье, указывала на то, что ни в лошадях, ни во всадниках нет ничего фантастического.
Поскольку противники, занимая необходимое для боя пространство, не могли рассчитать расстояния, де Барбазан, оттого ли, что лошадь у него была быстрее, или оттого, что он находился ближе к заграждению, достиг его первым. Он сразу же понял невыгодность своего положения, ибо, будучи сам неподвижен, должен был принять удар мчавшегося на него противника. Неизвестный рыцарь налетел как стрела, так что де Барбазан успел лишь нацелить свое копье, опереть его о щит и утвердиться в седле и на стременах. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы преимущество перешло на его сторону: не успел еще противник нанести удар, как сам очутился под ударом. Он грудью налетел на копье де Барбазана, которое, словно стекло, разлетелось вдребезги. Копье неизвестного рыцаря оказалось чересчур коротким и даже не коснулось де Барбазана. Английский рыцарь, опрокинутый ударом, головой коснулся крупа своей лошади, которая, отскочив шага на три, присела на задние ноги. Поднявшись, рыцарь обнаружил, что копье противника пробило его кирасу и было остановлено лишь надетой под кирасой кольчугой. Де Барбазан оставался неподвижен, как медное изваяние на мраморном пьедестале.