Халиль медленно побрел в город. Солнце уже зашло, когда наконец он продал свой небогатый улов и с несколькими монетами в кармане направился домой. По дороге Халиль заглянул в винный погребок Тауфика. Попросил налить стаканчик арака, который тут же залпом осушил. Арак будто огнем обжег ему горло. Халиль невольно поморщился. Внутри тоже вдруг стало горячо.
- Не родился еще тот человек, который мог бы меня провести. Готов поклясться, Тауфик, чем угодно, что этот арак из смоковницы, а не из винограда, - сказал он, наверное чтобы как-то объяснить выступившие на глазах слезы.
- Тоже скажешь, - невозмутимо возразил ему Тауфик. - Чистейший виноградный арак тройного перегона.
- Клянусь Бутросом…
- Лучше не клянись, Халиль! Я никогда не продаю арака из смоковницы.
- Клянусь аллахом!..
- Ну что ты клянешься то Бутросом, то аллахом? Я же тебе сказал, что арака из смоковницы никогда у себя не держу. Тебе и другие люди могут это подтвердить!
Несколько человек, завсегдатаи погребка, добродушно улыбаясь, уставились на Халиля. В углу за маленьким столиком, как всегда за бутылкой вина, сидел Абу Хадар, в порванной рубахе, почти без единой пуговицы, и выцветшей старой куфии. Во рту у него, на верхней челюсти, торчал один-единственный острый, как клык, длинный зуб.
- А где же твоя рыба, Халиль? - спросил он.
- Была и уплыла.
- Что ж - рыбак, а сам без рыбы?
- Мало поймал, поэтому все и продал!
- Ну тогда забрось руку в карман, может быть, что-нибудь выловишь?
- В кармане у меня все на дне, а дна не достанешь.
- Опусти руку, да поглубже!
- Да нет ничего, Абу Хадар, пусто, клянусь аллахом!
- Ну вот, опять начал поминать аллаха, - вмешался в их разговор Тауфик. - Ты лучше скажи, куда девал свой улов?
- Я же сказал: ни клева сегодня, ни улова. Налей-ка стаканчик - пропущу стоя, чтобы залить горе.
- А почему стоя? С нами посидеть не хочешь?
- Теперь сидя не пьют, - огрызнулся Халиль, - Закон такой, говорят, вышел.
- Это с каких пор? И что это за мудрец издал такой, с позволения сказать, закон?
- Да разве неизвестно, - заметил Абу Хадар, - он сам издал для себя такой закон. "Пью с сегодняшнего дня только стоя" - решил, и все тут.
- Я вообще теперь ни стоя, ни сидя не пью в погребках, - попытался оправдаться Халиль.
- А чего же стакан держишь в руке?
- Это так, посошок на дорожку.
Все в погребке, даже Тауфик, засмеялись.
- Чего вы смеетесь? Разве без посошка до дому дойдешь?
Халиль залпом осушил второй стакан, сунул палец в солонку с солью, лизнул и опять потребовал:
- Налей-ка, Тауфик, еще стаканчик! Арак у тебя сегодня… - и, не договорив, многозначительно подмигнул ему, мол, сам знаешь, какой у тебя арак.
- У меня арак высший сорт, тройной перегонки, из чистого виноградного спирта.
- Да, чувствуется, что из винограда, - согласился Халиль. - Только анисового масла в нем маловато.
- Анисового маловато? Что ты мелешь? Не нравится - забирай свои манатки и улепетывай отсюда. Вот люди пьют, и им нравится!
- Да что он понимает в араке? - подал кто-то голос. - Ни нюха, ни вкуса у него нет.
- Арак в общем-то неплохой, - пошел сразу на попятную Халиль. - Но все-таки у него какой-то осадок есть!
Тауфик выскочил из-за стойки и, потрясая бутылкой в воздухе, закричал:
- Какой осадок? Что ты мелешь чепуху? Арак, видите ли, ему не нравится! Я никогда не обманываю своих клиентов и арак из смоковницы никогда у себя не держу!
- Побойтесь аллаха! - опять вмешался в спор Абу Хадар. - Как у вас язык только поворачивается хулить арак из смоковницы?
- Он вовсе неплохой, - поддержал кто-то Абу Хадара. - Некоторые предпочитают его даже виноградному. Но я лично не переношу его запаха.
- Запах не столь важен. Зато хорошо пьется, да и забирает здорово.
- Напиться - это не самое главное.
- Да что вы умничаете! - взорвался Абу Хадар. - Главное - это именно напиться!
- Напиться, чтобы ярче в огне гореть, что ли?
В погребке опять все засмеялись. Все знали, что Абу Хадар, который работал истопником в бане, однажды заснул мертвецки пьяный в котельной и чуть было там не сгорел, не заметив даже, как начала дымиться под ним постель.
- От судьбы никуда не убежишь, - философски промолвил Абу Хадар. - Я вот каждый день напиваюсь, а все еще не вспыхнул.
- До поры до времени, Абу Хадар, раз на раз не приходится: бывает жареное, а бывает и паленое. Так что смотри в оба, чтобы не сгореть.
- Ты лучше сам, когда стоишь в воде, смотри, чтобы акула у тебя вместо наживки чего-нибудь не отхватила! - огрызнулся Абу Хадар.
- Да, Халиль, будь внимательней, а то жена прогонит тогда тебя из дому.
- От него и так-то для жены проку мало, а если она еще с акулой должна Халиля делить, то и вовсе голодной останется, - добавил Абу Хадар и сам, довольный своей шуткой, первый громко расхохотался.
- Ну чего вы зубоскалите? Я акул не боюсь, они сами меня боятся. И вообще, я в море заколдован от всех напастей.
- Что верно, то верно, - согласился Тауфик. - Рыбак ты хороший. Но вот в вине не очень разбираешься.
- Нюха нет!
Халиль сунул руку в карман, достал несколько мелких монет и, опуская их обратно в карман, сказал:
- Нюх-то у меня есть, а вот денег не хватает. Запиши-ка, Тауфик, на мой счет.
- Что это за моду ты взял - пить арак в кредит? - рассердился Тауфик. - Никогда не платишь! Последний раз записываю. Больше без денег не отпущу. Так что завтра лови рыбы побольше, слышишь, Халиль?
- Я-то слышу, а вот слышит ли он там, наверху? - Халиль показал пальцем вверх.
Халиль вышел из погребка, когда на улице было темно и повеяло уже ночной прохладой. Переулком Анаба, через Сук Балистан и крытый базар, упирающийся в каменную лестницу, он вышел на небольшую круглую площадку, где стояло несколько ветхих каменных и деревянных домишек, в каждом из которых ютилось по нескольку семей. В одном из этих домов занимал комнату Халиль. Поселился он здесь сразу же после женитьбы.
Как только Халиль вошел в дом, дети бросились ему навстречу, заглядывая в глаза и спрашивая, что он принес. Халиль достал из кармана бумажный кулек с каленым горошком и отсыпал каждому его долю в пригоршню. Жена, приблизившись к Халилю, сразу почуяла запах арака и строго спросила:
- Опять напился?
Халиль извлек из кармана бутылку арака, из которой предусмотрительно заранее отпил несколько глотков, и, показывая ее жене, простодушно признался:
- А я и не думаю отпираться. Видишь - вот бутылка арака. По дороге я что-то замерз, вот и отпил немножко - всего на пару пальчиков.
Жена пристально посмотрела на него и, заметив, как отвисла у него нижняя губа и покраснели глаза, спросила еще строже:
- Небось опять в погребке был? Когда ты отопьешь на два пальца из бутылки, по тебе и не заметишь. Признавайся, сколько выпил в погребке?
- Клянусь аллахом, не заглядывал даже туда!
- А где же ты тогда до самой ночи шатался?
- Рыбу никак не мог продать. Весь рынок обошел, пока не получил нужную цену. Не отдавать же рыбу даром. Собери что-нибудь поужинать да потуши мангал. Не люблю, когда огонь понапрасну горит.
Жена принесла ужин. В комнате сразу стало тихо, слышен был только хруст каленого горошка. Халиль достал бутылку арака и, сделав несколько глотков из горлышка, протянул ее жене:
- Выпей теперь ты немного!
Та покачала головой, все еще испытующе глядя на мужа.
- Если бы не арак, - начал оправдываться Халиль, - наверное, давно бы уж загнулся. Особенно в такой собачий холод, знаешь, как здорово согревает. Выпей глоток - сама увидишь.
Жена оставалась неумолимой и все еще смотрела на него с осуждением и укором. Но Халиль уже привык, что она всегда так на него смотрит, когда он приходит выпивши. Ничего, подуется немного и отойдет. Особенно если он потормошит ее немного, не церемонясь, грубо, по-мужски стиснет в своих объятиях. А если и это не поможет и, несмотря ни на что, она не перестанет ворчать, он, как делал это всегда, уйдет в кофейню, а возвратится уже после полуночи.
Впрочем, жена на него ворчала беззлобно. Поворчит-поворчит, пока самой не надоест, и в конце концов оставит в покое. Ведь его все равно не перевоспитаешь. Она уже достаточно изучила его характер. Он не может бросить пить, как, наверное, не может жить без моря, без своих удочек, крючков. И скорее он оставит дом и семью, чем море и свои рыболовные снасти. Она хорошо помнит, как он на следующий же день после свадьбы подхватился ни свет ни заря и, увидев, что море спокойное, побежал будить напарника, с которым он обычно ловил рыбу. Он без конца мог говорить о море и рыбной ловле, о своих рыбацких приключениях. Сначала ей было скучно слушать его рассказы, но потом она привыкла к ним, как и к другим его чудачествам. Она теперь не только с интересом слушала, но и радовалась вместе с ним успехам и переживала его неудачи.
- Если бы меня сегодня не выгнали из порта, поймал бы не меньше десяти килограммов рыбы, - посетовал Халиль, принимаясь за ужин. - В порту рыбы видимо-невидимо. И все жирная, увесистая. Но и кашалотов вроде Абу Рашида не меньше…
- Тебе всегда что-нибудь да помешает, - перебила его жена. - Всю жизнь, сколько тебя знаю, слышу эти "если бы да кабы". Все рыбаки обычно так говорят.
- Ты что, не веришь мне? Клянусь аллахом!
- Лучше не клянись! Оставь аллаха в покое до другого, более подходящего случая.
- Вот увидишь завтра сама, сколько рыбы принесу. Мне Таруси в Батране разрешил ловить. Была бы только погода хорошая.
В дверь постучали, и Халилю пришлось прервать свои прогнозы. Вошел сосед, тоже рыбак, с женой и ребенком. За ними пришел другой сосед, потом третий. Они останавливались у порога, снимали обувь, усаживались на циновках, обменивались приветствиями с хозяевами дома. Халиль каждый раз при появлении нового гостя вставал, протягивал руки и, осведомившись о его здоровье, снова возобновлял прерванный рассказ. И конечно, опять о рыбной ловле.
- Неужели у тебя нет другого разговора? Все поймал да поймал! - не выдержала жена, которой уже стало невмоготу слушать бесконечные байки Халиля.
- А что, тебе надоело про рыбу слышать? Ну ладно, поговорим о тебе. Ты ведь мой самый богатый улов. Таким уловом аллах только один раз в жизни награждает!
Все засмеялись.
- В самом деле, хватит о рыбе! Давайте лучше в картишки перебросимся, - предложил их сосед. - Садись, Халиль, напротив - моим партнером будешь.
- Избави тебя аллах, Халиль, от такого партнера. Он будет жульничать.
- А я уверен, он будет играть честно, - возразил Халиль. - И даже авансом готов его расцеловать.
Он встал и чмокнул своего партнера в лоб.
- Пусть этот поцелуй обяжет тебя играть хорошо! - сказал Халиль.
- Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не лез ко мне лобызаться, - отстранил Халиля его партнер. Ведь от тебя так араком несет, что от одного запаха можно опьянеть или потерять сознание. Бедная женщина твоя жена! Как только она это терпит?
Жена Халиля, ничего не сказав, лишь закрыла глаза.
- Ну ладно, сдавайте карты! - скомандовал Халиль.
Играли молча. После игры Халиль, решив, очевидно, взять реванш за долгое молчание, стал рассказывать о своей службе в армии.
В начале войны он записался добровольцем в Восточную армию . Когда спросили о его специальности, Халиль сказал, что работал поваром. Ему поверили и приставили к одному французскому офицеру. Чтобы угодить своему хозяину, Халиль в свободное от службы время ходил ловить рыбу. Сам получал удовольствие и хозяина радовал. Тот даже прощал за это его неосведомленность в кулинарии. Халиль так много ловил рыбы, что французский офицер сам ел вволю и приятелей своих снабжал. К Халилю относился он довольно снисходительно. Не прощал только одного - пьянства. Однажды он, рассердившись на Халиля, отправил его на стрельбы. Но с полигона его прогнали, там он показал свою полную непригодность к военной службе. В ответ на команду "огонь!" он кричал "слушаюсь!", вызывая тем самым громкий смех у солдат и улыбку у офицера. В конце концов офицер отослал его обратно. "Иди, - говорит, - и сиди дома. Солдат из тебя не получится. Лови лучше рыбу да кухарничай".
- Здорово ты его обвел вокруг пальца! - похвалил Халиля сосед.
- Это что! Своего хозяина потом я еще лучше обвел. Приносит он как-то двух зайцев. Говорит: "Приготовь, я друзей на обед пригласил". Я их ободрал, почистил, вымочил и положил на блюдо, а сам ушел на базар. Возвращаюсь, а зайцев нет - коты, видно, сожрали. Что делать? Не сносить, думаю, мне головы. Надо что-то придумать. Открываю окно и зову котов полакомиться кишками рыб. Они тут как тут, от рыбы никогда не откажутся. Ну, я схватил парочку и под нож. Потом почистил, приготовил как полагается и подаю их на стол гостям. После обеда гости разошлись, а я бормочу хвалу аллаху, что все так благо получно обошлось. На следующий день мой хозяин, офицер, спрашивает: "А куда же ты девал зайцев, Халиль?" У меня аж душа ушла в пятки. Отпираться, думаю, бесполезно. Признался я ему откровенно и рассказал все, как было на самом деле. Офицер рассмеялся и говорит: "Я сразу догадался, что эго кошачье мясо. Очень вкусное. И впредь готовь мне его!" "Ну вот, - подумал я, - приобрел еще одну специальность - живодера…"
- Да, Халиль, врать-то ты здоров, ты в самом деле мастер на все руки! - посмеивались гости. - Признавайся, сколько же у тебя профессий?
- Профессий у него много, - заметила жена, - да толку мало - трезвым редко бывает.
Халиль покосился на жену и безнадежно махнул рукой:
- Трезвым или пьяным, тебя ведь все равно не переспоришь. Вот если бы за каждое твое слово хотя бы монетку давали, можно было бы вообще не работать. Эх, и разбогатели бы мы!
ГЛАВА 6
Февраль был на исходе. Солнце уже припекало по-весеннему. С утра стояла ясная и тихая погода. Казалось, весь мир был залит солнечным светом и даже само море нежилось в теплых лучах солнца.
Таруси сидел на корме фелюги "Умм ас-Саад", любуясь с моря скалами, среди которых его кофейня выглядела так естественно, будто стояла здесь века. Фелюга плавно покачивалась на легкой зыби. Море еле слышно плескалось о ее борта. Вода была так прозрачна, что видно было, как сновали мелкие рыбешки, которые даже радовались тому, что шторм наконец утих, море стало спокойным и они могут теперь погреться в солнечных лучах на его поверхности, подплыть поближе к берегу и заглянуть в мелкие заливчики, где всегда есть чем поживиться и полакомиться.
Необыкновенно чистой и прозрачной была сегодня вода - можно было увидеть и более крупную рыбу, которая держалась глубже, а в отдельных местах даже дно просматривалось. Оттуда били невидимые ключи, о которых можно было догадываться по поднимающимся наверх маленьким пузырькам, кругами расходившимся на поверхности моря. Косяки непуганой рыбы, уверенной в своей безопасности, близко подплывали к бортам фелюги и как бы нехотя огибали ее.
Таруси бросил в воду несколько крошек хлеба. Рыбешки наперегонки бросились на корм. Они то набрасывались все сразу на один какой-нибудь кусочек хлеба, терзая и толкая его в разные стороны, а то вдруг ни с того ни с сего оставляли его и маленькими стайками устремлялись к другому куску. Легко и стремительно они носились в воде, образуя сотни кружочков и маленьких омутов, которые спиралями расходились на поверхности воды. Как гадалка читает извилины на ладони или астролог видит в расположении звезд то, что скрыто для других, так и Таруси видел в море сразу всю вселенную, наблюдал жизнь во всем ее величии и многообразии. Вся гамма красок окружающего мира отражалась в море, эти краски играли на чешуе рыб, переливаясь всеми цветами радуги.
Только здесь, в море, Таруси дышал полной грудью, и он с радостью открывал ее ветру. Его худощавое смуглое лицо со шрамом на правой щеке, с горящими глазами, с острым орлиным носом, вся его ладная, плотная фигура с широкими плечами и узловатыми сильными руками преображалась, когда он вдыхал запах моря. Он чувствовал себя снова капитаном, твердым, бесстрашным, целеустремленным, готовым к любым трудностям и неожиданностям, которые всегда подстерегают в море. Время, конечно, на все накладывает свой отпечаток. Оно оставляет свой след и на лице человека, но, пока он жив, оно бессильно погасить тот внутренний огонь, который делает лицо человека одухотворенным и потому особенно красивым. Точно так же волны моря, ударяясь о твердые скалы, шлифуют и полируют их, хотя не могут сделать мягкими и податливыми.
Абу Мухаммед, сидя на краю обрыва и расправляясь со своим завтраком, не сводил восхищенного взора с Таруси, невольно перебирая в памяти бесчисленные рассказы моряков об этом смелом и благородном человеке, который, сам никогда не теряя веры в свои силы, вселял такую же веру и в других. Многие моряки, выброшенные волею судьбы на берег, впадали в уныние и отчаяние. Увидев сорванный парус, они опускали руки. Но не таков был Таруси. Он изменился на берегу только внешне - стал более замкнутым и молчаливым, словно боясь дать волю чувствам, которые могли бы исказить его образ, образ бесстрашного и веселого капитана, который хранили в своей памяти моряки, когда-то ходившие с ним в плавание.
Покончив с завтраком, Абу Мухаммед, чтобы привлечь внимание Таруси, громко кашлянул. Но Таруси ничего не видел и не слышал. Он по-прежнему, не шевелясь, сидел на корме фелюги погруженный в свои мысли. Абу Мухаммед встал. Солнце, поднимаясь выше, припекало все сильнее и сильнее. Жаркое солнце февраля обманчиво. Согреешься, а потом обязательно простудишься. Абу Мухаммед это хорошо знал и часто говаривал: "Под солнцем в феврале лучше не сидеть на скале…" Поэтому-то он, прежде чем сесть, положил на землю весло и кучу веревок, а голову, на макушке которой сохранился еще небольшой островок жиденьких волосков, покрыл полотенцем.
- Таруси! - громко крикнул он, отчаявшись привлечь внимание друга своим покашливанием.
Тот поднял голову.
- Я пошел в кофейню, - прокричал Абу Мухаммед. - Если тебя будут спрашивать, что сказать?
- Скажи, что был, да сплыл…
Таруси хотел еще что-то добавить, но в этот момент ощутил, как странно качнуло фелюгу. Наверное, сменился ветер. Таруси, повернувшись лицом к западу, поднял ладонь вверх. "Да и впрямь, теплу в феврале нельзя верить на суше, а в море тем более", - подумал он.
- Абу Мухаммед! - окликнул он друга. - Скажи рыбакам, чтобы далеко в море сегодня не уходили. К вечеру, видно, шторм будет.
Таруси опустил руку в воду. Потом опять посмотрел на запад. Горизонт был окаймлен черной полоской облаков, которая поднималась все выше и выше, постепенно закрывая весь небосклон. Таруси покачал головой и, уцепившись за швартовы, подтянул фелюгу к берегу. Он легко соскочил на большой камень и остановился, всматриваясь в гряду облаков, наползающих с запада. Он направился было в свою кофейню, но вдруг передумал и повернул обратно: вспомнил, что сегодня должны спускать на воду новый корабль и он обещал прийти помочь.