Все ж таки выходили его матушка Сладислава с ведуном Рёрехом и мудрым парсом Артаком. Кто свершил сие чудо: светлый Христос, огненный бог парсов, любящий доблестных Перун, животворящий Волох, а может, и все разом, то Славке неведомо. Однако ж батя Славкин оказался единственным, кто выжил после страшной сечи на острове Хорса. Лучшие вои русов легли тогда в погребальные лодьи, что поплыли вниз по Днепру. Сам великий князь-пардус Святослав взмыл из священного пламени – в Ирий.
Воевода Серегей тоже должен был уйти за Кромку… Но не ушел.
В Киеве говорили: сие – не просто так. Никто не мог бы выжить с такими ранами.
Артём, старший брат Славки, говорил, что сам не верил, что довезет отца до дому.
Однако ж довез.
И дома батя тоже не помер, хотя оба княжьих лекаря дружно сказали: не жилец. Но матушка, хоть и потемнела лицом, когда увидела батины раны, за священником не послала.
А лекарей прогнал дедко Рёрех.
– Кыш! – каркнул он.
И лекари ушли, обиженные.
А матери Славкиной Рёрех так сказал: "Молись кому хош, Сладушка, а только муж твой-уже за Кромкой. Позвать-то я его позову, а захочет ли вернуться, не знаю".
"Захочет, – сказала матушка. – Не хотел бы жить, уже умер бы. Сам знаешь, старый: с такими ранами не живут, а он – жив".
Рёрех тогда захихикал и сказал: "Умница, дочка! Хоть ты и не ведунья, а ведаешь правильно. Подымем нашего воеводу. Перуновой десницей клянусь, он еще поскачет по Дикому Полю!"
И прав оказался. Вышел батя из-за Кромки. Однако ж три долгих года прошло, пока вернулась к бате доля его прежней силы.
Малая доля, однако ж, когда надевали на Славку шитый золотом пояс княжьего гридня, батя глядел на это не с носилок, а с седла своего боевого коня.
Золотой пояс – вторая радость этого лета.
Опоясал Славку, как заведено, сам великий князь киевский Ярополк.
– Господь с тобой! – сказал князь с важностью. – Служи мне так же верно, так, как вся родня твоя служит!
Слова эти Славке не по душе пришлись.
Во-первых, по его мнению, он уже послужил великому князю – жизнь спас как-никак. Во-вторых, не так раньше в гридни опоясывали. Говорили по-другому: не Господа призывали, а Перуна. И весело было.
Но нет больше веселья в киевском князе. Как убили копченые отца его Святослава, так и переменился Ярополк. Хоть и был лишь на год старше Славки, а совсем веселье юности потерял. Строгим стал, суровым. Неулыбчивым. Жил богато, а не весело.
Но дружине своей веселиться не запрещал. И Перуна славить – тоже дозволял. Хотя тех из дружины, кто крещеный был, выделял особо.
Так было и в то воскресенье, когда отличился Славка.
С первыми лучами солнца великий князь киевский Ярополк отправился на заутреню. Вместе с князем шли крещеные из княжьей руси, а также те, кто крещен не был, но, тем не менее, пожелал проявить уважение к новому Богу. И, заодно, – князю. В Киеве знали, что, в отличие от многих старых богов, Господь Христос не возражает, когда нехристи приходят на богослужение. Конечно, если те ведут себя прилично святому действу.
Впрочем, мало кто рискнул бы нарушить порядок, когда в церкви – сам великий князь. В храме Божием ослушника казнить не станут, однако за церковными дверьми всыплют – мало не покажется.
Одним из таких некрещеных, но желавших проявить уважение, был княжий отрок Малой.
Давний, еще из детскихвремен, дружок Славки, сын теремной девки Малой с пяти лет жил при Детинце. С тех пор его так и звали Малым, хотя к семнадцати годам парень вымахал в детину саженного роста. Отца своего Малой не знал, однако утверждал, что тот – из свеев. Глядя на беловолосого здоровяка в это можно было поверить.
Второй лучший друг Славки – княжий отрок Антиф. Этот – крещеный, поскольку мать его – ромейка из Тмуторокани, озаботилась привлечением сына в лоно Церкви Христовой. Но не сразу. Отец Антифа, варягиз кривичей, десятник в дружине Святослава, христианином не был и крестить сына не разрешал. Отец Антифа погиб на острове Хорса вместе со своим князем. Антиф очень горевал и завидовал Славке, у которого отец выжил. Мать же Антифа говорила: это потому, что воевода Серегей – крещеный. И уговорила сына креститься.
Рядом с друзьями: Славкой, вымахавшим в свои шестнадцать зим на полголовы выше старшего брата, и не уступавшим Славке статью Малым – чернявый невысокий Антиф, больше похожий на ромея, чем на кривича, казался инородцем. Но в киевской дружине чернявых было не меньше, чем пшеничноголовых и рыжеволосых, так что курчавый парнишка с крупным ромейским носом и большими, как у девки, карими глазами выделялся не больше, чем какой-нибудь тощий, носатый и такой же чернявый касог.
Три друга были всего лишь отроками, поэтому от князя их отделяли широкие спины старших: княжьих ближников и опоясанных гридней. Старшая гридь (среди которой Славкин брат, воевода Артём), все, как и сам князь, в белых праздничных рубахах, без броней, но с мечами у поясов, торжественно спускались по улице мимо любопытствующих киевлян – к новопостроенной на краю торжка церкви Святой Троицы. Княжьи отроки, тоже без броней, но – с круглыми красными щитами (их позже оставят у входа в церковь) важно вышагивали в хвосте колонны и старались настроить себя на молитвенный лад. По крайней мере Славка старался. Это было трудно, поскольку солнышко светило ярко, а девки-лоточницы, торговавшие на торжке, усердно строили глазки красавцам-дружинникам, а иные даже подмигивали и подманивали молодых воинов полупристойными жестами. Не зря этот торжок на Горе, внутри княжьего двора, Бабиным называют. Не торговки на нем, а чистое искушение. Невысокого Антифа, шедшего посередине, спасали от пылких взглядов могучие фигуры друзей, а вот рослые Славка и Малой оказались беззащитны перед искусительницами.
Малой, впрочем, вел себя вполне свободно и отвечал на манящие двусмысленные жесты жестами вполне понятными. Мол, подожди, красавица, я скоро вернусь и тогда…
А вот Славка старательно уводил взгляд вверх: сначала – на крыши домов, а потом – на соломенные кровли рыночных навесов, облюбованных воронами и прочими крылатыми любительницами пищевых отбросов.
Смотрел Славка просто так, без умысла, однако даже рассеянный его взгляд все равно оставался взглядом воина-дружинника, потому отсутствие чернокрылых на одном из навесов Славка отметил. Отметил и не то чтобы обеспокоился… Так, чуть насторожился. И очень вовремя заметил приподнявшегося на подозрительном месте человечка… натягивающего лук.
Дальше Славка действовал не рассуждая.
Рванулся с места, отбросил плечом кого-то из старшей гриди, подпрыгнул, выбрасывая щит…
Успел. Подлая стрела чиркнула вскользь по дубленой коже щита и, теряя силу, ушла вверх.
Вторую стрелу злодей послать не рискнул. Да и без толку, потому что колонна благостных богомольцев преобразилась. Рослые гридни вмиг заслонили невысокого князя, ощетинились клинками, зашарили по сторонам цепкими взглядами, выискивая врага.
Отбитую стрелу, охотничий срез,поймал княжий сотник Варяжко. И сразу бросил воеводе Артёму. Тот глянул мельком, отдал князю.
Славка поймал взгляд старшего брата, махнул рукой в сторону навеса, на котором только что прятался злодей:
– Там!
Лучшие гридни бросились – как волки на добычу.
– Взять площадь! – закричал Артём. – Гридь! Взять всех! Никого не выпускать!
Киевский народ и сообразить ничего не успел, как рассыпавшиеся дружинники заняли все входы-выходы, одни взяли под наблюдение крыши, другие принялись обыскивать толпу, третьи помчались к воротам, отделявшим Гору от остального города.
Великий князь Ярополк вертел в руках короткий охотничий срез и хмурился. Стрела была слабая, доспех таким клювиком не пробьешь. Но разрубить незащищенную плоть – запросто. Попади такая в шею – и человек истечет кровью за две дюжины ударов сердца.
– Деревлянская работа, – заметил кто-то из оставшихся при князе гридней.
– Мало мы их резали, поганых! – сказал другой.
Дружинники тем временем искали стрелка. Прошерстили всех, кто оказался на торжке. Особо – человек двадцать, у которых нашлись при себе луки. К сожалению, стрел, подобных выпущенной в князя, ни у кого не обнаружилось. У большинства луки вообще оказались зачехлены, а тетивы – сняты.
Деревлян среди задержанных было двое. Обычные лесовики. Порядком перепуганные. За одного вступились соседи: мол, этот точно не стрелял. За второго – Славка. Лица стрелка он не видел, но заметил, что волосы у того – темно-русые. А этот – рыжий.
– Ушел злодей, – с разочарованием констатировал Артём.
Задержанных отпустили, а князь с гридью отправились в церковь. Возблагодарить Бога за спасение князя и за все прочие милости.
Сергей Духарев в то утро молился дома. Вчера перетрудился, тренируя ослабевшие мышцы, и организм обиделся: утром воеводу не на шутку скрутило. Получив строгий выговор от жены, Сергей отлеживался в постели, с головы до ног покрытый целебными мазями и до горла переполненный еще более целебными отварами.
Чтобы воеводе не было скучно, рядом с ним был старый варяг Рёрех. Два самых известных в Киеве ведуна играли в шахматы. Рёрех, как более матерый, угадывал ходы противника лучше – и выигрывал.
Когда Артём и Славка, возбужденно переговариваясь, вошли в горницу, от армии их отца остался только зажатый в угол конунг, прикрытый единственной башней и пешцом, время которого уже было сочтено. Время конунга, впрочем, тоже.
– От так! – с удовольствием проскрипел Рёрех, скушал своим конным Сергеева пешца и нацелился им же на башню воеводы. Это только в жизни конница не берет башни. В шахматах – запросто.
– Твоя взяла, – вздохнул Духарев и положил своего конунга на доску. – Ну, парни, рассказывайте, что у вас там произошло?
Братья с уважением поглядели на отца. Ведун, ясное дело. Мысли читает. Сергей усмехнулся. Читать мысли сыновей ему было просто. Все у них на физиономиях написано. А вот насчет ведуна… С того, последнего боя на Хортице Сергея больше не донимали сны о прошлом-будущем. Словно и не было его.
Пропало. И память о мире, где компьютеры, телевизоры и прочие технические чудеса, таяла, растворялась в небытии. Одни смутные тени где-то на окраине памяти.
– Ну что там у вас произошло?
– Славка отличился, – сказал Артём, похлопав брата по крепкой шее. – Князя нашего спас!
* * *
– …Словом, пришлось всех отпустить, – завершил рассказ Артём. – У одних – стрелы не те, у других и вовсе тетивы сняты да спрятаны. Не за что зацепиться. Зато мы теперь точно знаем, что деревлянин стрелял.
– Ничего мы не знаем, – возразил Сергей. – И мыслишь ты, сынок, неправильно. – С чего ты взял, что у стрелка не могло быть двух тетив? Может, одна – навощенная, в чехле, а вторую он после выстрела сбросил? И со стрелами – тоже. Кто тебе сказал, что у стрелка должны быть в колчане одни деревлянские срезы? И вообще, с чего ты взял, что это – деревлянин? По-твоему, деревлянскими стрелами только деревлянские лесовики могут стрелять?
Артём заметно расстроился.
Сергей, глядя на его огорчение, только рассмеялся.
– Да неважно это, – сказал он, махнув рукой. – Если разбойник тот не дурак, то наверняка сбросил и стрелы, и лук. На земле-то поискали?
Артём покачал головой и еще больше расстроился. А Славка – удивился.
– Как это лук сбросил? – проговорил он. – Спрятал куда-нибудь?
– Да просто взял и выкинул, – сказал Сергей.
– Кто ж выкинет добрый лук? – изумился Славка.
Лук для настоящего стрелка – все равно что конь.
Или меч. От него жизнь зависит. Из чужого лука и стрела по-другому идет, и руки устают больше. Из своего лука Славка зайца снимал за сотню шагов. А из чужого – самое большее за полста.
– А кто тебе сказал, сынок, что лук был хороший? – осведомился Сергей. – Ну-ка, Славка, скажи мне: силен ли был удар и глубоко ли в твой щит вошла стрела?
– Да она вообще не воткнулась, – ответил Славка с гордостью. – Чиркнула только, я ж ее вскользь поймал.
Он думал: отец похвалит. Но тот лишь головой покачал, а Артём произнес покаянно:
– Ты прав, батя. Во всем прав. Недодумали мы.
И, увидев, что Славка так ничего и не понял, пояснил, что стрелял злодей саженей с тридцати. С такого расстояния из хорошего лука даже охотничий срез вскользь не пойдет. Раз выстрел был слабый, значит, и лук был плохонький. Такой не жалко. Сообразили бы сразу, что стрелок мог выкинуть лук, так, может быть, лук бы нашли. А там и его хозяина попробовали б сыскать. Народ в Киеве наблюдательный. Глядишь и узнали бы, чей лук.
– Ладно, сынки, – сказал Сергей. – Вы небось голодные, с богослужения-то? Сейчас мать на стол накроет, а я, пожалуй, пойду искупаюсь.
– Коня тебе подседлать, батя? – предложил Славка.
– Нет, я пешочком.
Братья вышли во двор – проводить. На крыльце грелся на солнышке Рёрех. Не просто грелся – ладил перья к новым стрелам. Без дела – скучно.
Сладислава выглянула в окошко горницы: все ли ладно с мужниной прогулкой?
С прогулкой все было хорошо. Воевода отправился пешком и налегке: с одним лишь кинжалом на поясе. Зато следом за ним – верхами и при оружии – трое гридней. Врагов у недужного воеводы немало. С охраной спокойнее. Не для того выхаживала Сергея Сладислава, чтобы его зарезал какой-нибудь недруг.
У ворот засуетился дворовой холоп: прибрал оброненный лошадьми навоз. За холопом пристально наблюдал цепной мишка. Улучив момент, бросился с разбега. Не достал, но рванул так, что столб, к которому была прикреплена цепь, аж загудел.
– Заматерел косолапый, – отметил Рёрех. – Пора на шубу пускать.
Старый варяг был прав: зверь вырос, не слушался более никого и стал опасен.
– Можно я его возьму? – попросил Славка. – Лют Свенельдич один прием показывал. Как мишку ножом – сразу в сердце.
– Там видно будет, – буркнул Артём. – Ты скажи, старый: почему так? Почему батя наш все видит и понимает, а мы со Славкой только мечами махать можем?
– Не умаляйся, сынок, – криво ухмыльнулся Рёрех. – Иной раз и ты соображаешь не худо. Не то не поставил бы тебя Святослав воеводою. Однако батя ваш, он по-другому думает. Почему?
– Почему? – заинтересовался Славка.
– Да потому что батя ваш за Кромкой побывал. А кто там, сынки, побывал, тот такое видит, что прочим человекам не углядеть.
Артём что-то буркнул недовольно и вернулся в дом.
Завидовал он отцовскому умению ведать. А вот Славка – не завидовал. Ему и без ведовства неплохо. Тем более что князя от стрелы не ведовство спасло, а крепкий Славкин щит.
Хорошо, когда у князя есть верные дружинники. Кабы не они – не держать бы Ярополку Киева. Хотя и без Ярополка Киев бы не пропал. Есть и другие князья у руси. Младший брат Олег Святославович. Старший брат Владимир Святославович.Вот ему бы и править Киевом, да не от той матери родился. Рабичич.
Хотя если и звали так Владимира, то заглазно. В лицо – никто не посмел бы. Кому хочется прежде срока за Кромку уйти?
Глава 2
Князь новгородский Владимир Святославович
Поздняя осень 973 года от Рождества Христова.
Новгородские земли
Из троих сыновей Святослава Владимир был более всех схож с отцом. От отца он унаследовал могучую стать, синие глаза и соломенного цвета волосы. От матери – светлую кожу, соразмерность черт и дядьку-пестуна Добрыню. И еще огненный норов, обузданный волей, а потому еще более опасный для тех, кто осмеливался рассердить новгородского князя.
Так же, как отец, сын был необычайно ловок в обращении со оружием. Разве что, в отличие от отца, предпочитал биться не конно, а пеше. Правду сказать, на земле Новгородской и в ее окрестностях конно особо не повоюешь. Коннице свобода нужна. Степь, простор. Чтобы ничто не мешало ни разбегу, ни полету стрелы.
А здесь – леса да болота. Вместо удобных степных дорог – реки, вместо конских седел – скамьи боевых лодий или скандинавских драккаров. В лесных чащах не нужен сильный степной лук со "спинкой" из сухожилий, с костяными вставками. Лук, что метко бьет на двести-триста шагов, а со снятой тетивой выгибается так, что "рога" почти касаются друг друга. Чтобы ударить с тридцати шагов из засидки в кроне ветвистого древа, вполне достаточно и простого охотничьего лука.