До сумерек время прошло в полной тишине, караульные слышали несколько выстрелов, донесшихся из оазиса: дунгане, вероятно, охотились на какую-нибудь дичь или отбившийся у калмыков скот. Когда стемнело, развели огонь и стали варить ужин и чай. Костер бросал красные отблески на голые глинистые стены, из которых местами выдавались какие-то странные выступы, то шарообразные, словно ядра, засевшие при стрельбе, то напоминавшие головы фантастических животных, то казавшиеся костями замурованных людей. У подножия расположились хобукские китайцы; женщины кормили младенцев; дети постарше чинно сидели, устремив черные глазки на огонь. Ближе к выходу ишаки тесной группой жевали камыш, и над их серыми спинами выдавалась черная спина коровы. Рядом, свернувшись клубком, спали собаки. Кучками лежали вещи, вязанки камыша и дров.
Ночь прошла спокойно. У входа сменялись караульные, оберегавшие лагерь от волков; звери Выли по соседству и подходили совсем близко; их отгоняли палкой и головнями из костра. Когда солнце поднялось над "крепостью хана", видневшейся на востоке позади ближайших холмов, один из хобукских китайцев спросил Лю Пи:
- Не пора ли послать разведчика в Орху? Он заодно принес бы нам воды. Дунгане, наверно, уже ушли.
- Ты очень торопишься, - вмешался Мафу. - Объехать и осмотреть всю котловину они вчера не могли. Наверно, останутся еще денек и будут рыскать. Да и коням отдохнуть нужно.
- У нас воды нехватит до вечера, - настаивал китаец, - дети очень много пьют.
- Тише, тише! - заговорил подбежавший караульный. - По улице в нашу сторону едут два всадника.
- Далеко? - спросил Мафу.
- Чуть видны.
- Всем притаиться, ни звука! - скомандовал лое. - Авось не заметят, проедут мимо.
- Что делать? - послышались встревоженные голоса.
- А если случайно заглянут?
- Тогда нужно покончить с ними! - заявил Мафу, - иначе они ускачут и приведут всю шайку. Двое с вилами пусть спрячутся возле башни, я приготовлю ружье, еще двое с топорами должны быть наготове. Женщин и детей - совсем назад, вглубь, ишаков - впереди них, чтобы не мешали нам. Лошадей не бить - они нам пригодятся. Людей на вилы - и долой с коня!
- Рысью едут, уже не так далеко, - сообщил караульный, - с ружьями.
- За хуан-янгами поехали. Ну, все по местам! - скомандовал Мафу.
Женщины и дети скучились в глубине тупика; впереди них поставили ишаков и корову, очистив у входа всю площадь для бойцов. Мафу установил на сошки ружье, направив его на вход на высоту груди всадника, насыпал на полку свежего пороха и присел рядом. Два китайца с вилами и два с топорами притаились за развалинами башни, остальные немного поодаль, кто с дубинкой, кто с заступом, Лю Пи со своим топором. Караульному велели отползти вглубь, как только всадники подъедут совсем близко.
В тревожном ожидании проходили минуты. Вот уже послышались голоса, и караульный прошмыгнул мимо засады вглубь. Все притаились, с бьющимся сердцем устремив глаза на вход. Но всадники проехали мимо, не заглянув в тупик. Опасность миновала. Однако за охотниками, искавшими антилоп, могли последовать разведчики, осматривающие город в надежде, что в нем калмыки попрятались вместе со скотом. Поэтому караул у входа в тупик был оставлен, а беглецам лое запретил разводить огонь и шуметь.
Проходили часы, солнце поднялось высоко, и между голыми стенами стало душно. Дети плакали и просили воды, чтобы запить сухой хлеб, которым пообедали. Им пришлось отдать последнюю. Около полудня оба всадника рысью проехали обратно. Караульный, выглянувший вслед им, заметил, что у одного за седлом привязана антилопа. Услышав это, Мафу, томившийся от безделья, воскликнул:
- Пойду-ка и я на охоту. Мясо у нас кончилось.
- Смотри, на разъезд дунган наткнешься! - сказал Лю Пи.
- В жару они не поедут, отдыхают теперь. А если встречу одного-двух - я с ними справлюсь. Только надо бы взять ишака, тащить хуан-янга на своих плечах тяжело, придется оставить волкам часть мяса.
Один из хобукских китайцев предложил Мафу своего ишака.
- Только ты сам иди со мной, - заявил рудокоп. - Когда я стану скрадывать хуан-янга, ишака кто-нибудь должен держать, иначе он убежит. Привязать его здесь в городе не к чему, по улицам часто даже маленького кустика нет.
Китаец Си вооружился топором, Мафу взял ружье, и оба отправились по той же улице, по которой вернулись дунгане. Они бродили часа два по пустынному городу, останавливаясь на перекрестках.
Наконец, Мафу заметил в тени круглой башни группу отдыхавших антилоп. При виде людей они вскочили, но остались на месте. Мафу велел Си спрятаться за ишаком и не двигаться, чтобы не пугать дичь, не привлекать ее внимание, а сам отполз назад, повернул в боковую улицу и подобрался к той же башне с другой стороны против ветра на верный выстрел.
Антилопы все еще стояли, разглядывая ишака, дремавшего с опущенной головой. Мафу примостился позади остатков стены, направил ружье через отверстие в ней и выстрелил. Одна антилопа рухнула, другие скрылись, проскакав мимо ишака.
В этот раз не пришлось свежевать дичь и оставлять что-нибудь. Антилопу взвалили целиком на ишака и кратчайшим путем пошли к лагерю. Недалеко от места охоты они вышли на широкую площадь. По ней тянулись грядки низких холмов, цвет которых на общем желтом фоне пустыни резко бросался в глаза. Склоны холмов были усыпаны кусочками черного камня, а по гребню тянулась сплошная полоса такого же камня, который уходил жилой вглубь. Таких жил здесь встречалось много, одни в ладонь, другие больше локтя в толщину.
- Это похоже на земляной уголь, - сказал Си, осмотрев кусочки камня. - В Темиртаме, возле Джаира, наши китайцы добывают такой уголь в шахтах.
- Если это уголь, он должен гореть, - сообразил Мафу. - Нам в убежище топливо нужно, дрова кончаются, а это место близко от нас. Я наберу на пробу.
Рудокоп наломал из жилы целую кучу черного камня, оказавшегося очень хрупким и легким, завернул его в кофту и взвалил на плечо.
Солнце уже склонилось к закату, когда путники добрались до убежища. Их долгое отсутствие начало тревожить беглецов, хотя поблизости все было спокойно. Изредка слышны были отдаленные выстрелы в котловине, доказывающие, что дунгане еще не ушли; один выстрел, раздавшийся среди развалин, напугал Лю Пи. В убежище чувствовался недостаток воды, которой животным не давали. Корова от жажды мычала, и это тревожило китайцев: она могла выдать врагам убежище.
- Если покажутся опять дунгане поблизости, придется ее зарезать, - решил. Лю Пи.
Спустился вечер. Красное, без лучей, солнце скрылось в пыльной дали, и ночью или наутро можно было ждать бури.
- Если задует хый-фын вечером, мы ночью пойдем к колодцу за водой, - заявил Лю Пи. - Дунгане будут спать, завернувшись с головой, и ничего не услышат.
Стемнело. Зажгли костер и, когда он разгорелся, наложили в него куски черного камня. Он скоро начал плавиться и горел огромным, сильно коптившим пламенем. Часов в десять вечера поднялся ветер. Стоявшая низко ущербная луна почти скрылась за пыльной завесой. Стены убежища защищали беглецов от бури, но над их головами в воздухе проносились тучи пыли, сыпавшейся и в тупик. Ветер так стонал, выл, плакал на все лады среди башен и стен, что всем стало жутко.
- Ну-ка, ребята, собирайтесь за водой! - сказал Лю Пи. - Я возьму с собой только Пао, Хуна и одного из хо-букских. Мальчикам легче подползти к колодцу и набрать воды во фляги.
ХУН В ПЛЕНУ
Скоро три мальчика и Лю Пи, вооружившийся на всякий случай ружьем, пустились в путь с корзинами за плечами. Они пересекли улицу, вышли на сухое русло, где было легче итти, чем по рыхлой почве в развалинах, и направились к оазису, борясь на каждом шагу с бурей, которая налетала порывами и засыпала глаза пылью.
Луна скрылась в тучах, было совершенно темно, и Лю Пи, шедший впереди, едва различал серую почву русла. Часто приходилось останавливаться и поворачиваться спиной к ветру, чтобы передохнуть и прочистить глаза, нос и рот. Поэтому путь до котловины занял целый час. Наконец, добрались до камышей и остановились, чтобы прислушаться. В котловине не было видно огней, только ветер гудел в рощах, покрывая все другие звуки.
По окраине камышей осторожно прошли до знакомой рощи с колодцем и здесь, присев в Камышевых зарослях, послали Хуна на разведку. Глаза привыкли уже к темноте, да и пыли в котловине было гораздо меньше; поэтому в серой мгле удавалось различать очертания деревьев. Хун медленно пополз к колодцу и вернулся с сообщением, что в роще нет никого, но дальше, среди котловины, виден маленький огонек, а возле него сидят люди и стоят лошади, Хун и Пао спокойно пошли к колодцу с двумя флягами, котелком и веревкой. Они проворно стали черпать воду и наливать ее во фляги. Первую флягу наполнили, и Пао понес ее в камыши, а Хун налил вторую; она была полна, когда Пао вернулся с третьей, пустой. Так были налиты все четыре фляги, причем последнюю нес Хун. Но, сдав ее сидевшим в камышах, он спохватился, что забыл взять котелок и веревку. Пришлось итти еще раз. На обратном пути он немного сбился, взяв вправо по роще, и вдруг почувствовал, что его кто-то схватил за ногу и грубый голос крикнул:
- Эге, попался, вор! Ты чего тут шатаешься ночью? Хун стал вырываться, но его держали крепко, и тот же голос крикнул:
- Эй, вы, сони, засветите огонь, я поймал чужого, разведчика или вора!
Немедленно с земли поднялось несколько темных силуэтов, послышался скрежет стали о кремень, загорелся трут и вспыхнул огонек в заготовленной кучке мелкого хворосту. При свете его Хун увидел, что попал в дунганский караул, расположившийся на окраине котловины, Тут было человек десять, но из-за бури они все лежали, укрывшись с головой, и караулили не очень усердно. Дунгане разглядывали Хуна с любопытством.
- Ты откуда, мальчик? - спросил державший его за ногу.
- Я калмык, - догадался ответить Хун.
- Куда ушли калмыки?
- Далеко, в пески Кобэ, от вас бежали.
- А ты почему остался?
- Меня забыли, я ходил по рощам, заблудился, а все в это время ушли.
- Отчего ты не пошел вслед своим? Дорогу, небось, знаешь?
- Я видел, как вы приехали, испугался и спрятался в камыши. Сутки высидел, не евши, не пивши, и вот пошел к колодцу за водой. Видишь, котелок и веревка у меня.
- А не хотел, кстати, обокрасть нас? - засмеялся державший Хуна.
- Отпустите меня, добрые люди, я хочу пить, очень хочу, - просил Хун.
- Врет он, негодяй, - вмешался другой дунганин. - Сразу видно, что врет. Говорит, гулял по рощам. А откуда у него котелок и веревка? Что он, с ними все время гулял, что ли? Такой запасливый! Нет, он украл их у наших.
- Ничего я не украл! - возмутился Хун.
- Если это твои вещи, то, значит, тебя не забыли, как ты рассказываешь. Твои родные спрятались где-нибудь поблизости в холмах и послали тебя к колодцу за водой, вот что.
- Пожалуй, это так, - согласился первый.
- Его отпускать нельзя, - продолжал второй. - Мы от него узнаем, где спрятались калмыки со своими стадами.
- Ничего я не знаю! Ничего не могу сказать. Они ушли, меня забыли, - твердил Хун.
- Ну, завтра мы тебя настегаем нагайками хорошенько, тогда ты вспомнишь, откуда пришел. Всю шкуру спустим с тебя, а узнаем!
- Нужно связать ему руки и ноги, чтобы не удрал в темноте. Давай-ка веревку!
- Вот он сам и веревку держит для себя! - засмеялся кто-то.
Хун сделал отчаянную попытку вырваться, но его быстро свалили на землю, связали ноги, а руки туго притянули к спине. Хун подумал было позвать на помощь Лю Пи с ружьем, но сообразил, что дунган много; схватка приведет только к гибели рудокопа и других мальчиков и к открытию убежища. Он решил выждать удобный случай к бегству, пользуясь бурей, темнотой и сном дунган. Так как похолодало, а Хун был босой и в летних штанах и куртке, то дунганин, легший возле него, прикрыл его краем своего ватного халата.
Хун. лежал с открытыми глазами и ломал себе голову над тем, как ему освободиться. Дунгане курили трубки и разговаривали.
- Отчего вы так поздно вернулись с охоты? - спросил чей-то голос.
- Очень далеко заехали, - ответил другой. - Я подкрался к хуан-янгам, подстрелил одного. Мы погнались за ним, гнали, гнали по следам. Так и не догнали.
- А Янг и Чжан до сих пор не вернулись с охоты, - ^ сказал другой, - наверно заблудились.
Дунгане поговорили еще немного, но постепенно сон одолел их; огонек догорел и погас, в роще стало темно.
Лю Пи и оба мальчика, сидевшие в камышах в ожидании возвращения Хуна шагах в тридцати от дунган, слышали шум, голоса, увидели огонек и людей и догадались, что бедный мальчик попал в руки врагов. Лю Пи взялся было за ружье, но стрелять он умел плохо и понял, что стычка кончится не в его пользу.
"Хун - мальчик ловкий, он сам улизнет, ночь еще длинна", - подумал он и, взвалив себе на спину вторую корзину, назначенную для Хуна, поспешно ретировался со своими спутниками подальше в камыши, опасаясь, как бы дунгане не вздумали пошарить вокруг своей стоянки после поимки ночного гостя. Помедлив еще немного и видя, что огонь продолжает гореть и люди бодрствуют, он решил итти в убежище и посоветоваться с Мафу, как освободить пленника.
Обратный путь оказался не легче. Ветер повернул и дул не в спину, а в бок, попрежнему засыпая глаза песком и пылью, сдуваемыми с развалин; дорога шла в гору, а за плечами был довольно большой груз. Наконец, прошагав вверх по руслу, вышли на улицу и увидели прямо против себя среди серой мглы темную массу, над которой висел красноватый отблеск: это костер в убежище освещал пыль, наполнявшую воздух. Тотчас же их окликнули караульные.
Свежая вода оживила всех. Сейчас же налили чайники и поставили на огонь. Но когда Лю Пи рассказал, что эта вода стоила свободы Хуну, лица у всех вытянулись, и многие подумали, что мальчик едва ли вернется. Особенно огорчился лое, успевший полюбить бойкого и смышленого подростка.
- Нужно освободить его до утра, - сказал он. - Нас тут девять мужчин, мы имеем три ружья, три топора, двое вил, две сабли. Если мы перед рассветом нападем на сонных дунган, - их человек десять только, говоришь ты, - мы их можем одолеть.
- Но по соседству их гораздо больше, и остальные прибегут на помощь. Без шума ведь дело не обойдется. Нет, лое, твое предложение не годится, мы только зря погибнем, а его не спасем, - заявил Лю Пи.
- Если Хун не вернется через час, - сказал Мафу, - я пойду прямо к ним, выдам себя за одного из них. В темноте они не разберут. Высмотрю, где Хун, и мы вместе удерем, когда они спять заснут.
Вода в чайниках вскипела. Мафу напился чаю и подкрепился еще шашлыком. Полночь, вероятно, уже миновала, но так как звезд не было видно, то. определить время никто не мог. Хун не являлся. Мафу взял ружье и отправился. Лю Пи проводил его до русла и сообщил, сколько шагов насчитал Пао до камышей.
- Да пошлет тебе небо удачу! - пожелал он ему при расставании.
Хый-фын завывал попрежнему, и его порывы чуть не валили с ног. Мафу надвинул шапку на глаза, и шел ощупью по руслу, считая шаги, по временам останавливаясь и поворачиваясь спиной к ветру, чтобы отдышаться. Но вот под ногами зашуршали камыши; рудокоп осмотрелся и увидел впереди рощу, чуть выделявшуюся в серой мгле. Он пошел прямо к ней и, достигнув первых деревьев, начал кричать вперемежку с дунганскими ругательствами.
- Где вы тут попрятались, шайтан бы вас взял, заснули что ли, караульные!
Вскоре из темноты послышался сонный голос:
- Эй, кто там идет? - и одновременно Мафу услышал поблизости испуганный храп лошадей, а в нескольких шагах дальше споткнулся о чье-то тело и выругался еще раз.
- На самой дороге лег, другого места не нашел! Потревоженный тоже выругался и сонным голосом спросил:
- Это кто, Чжан и Янг? С добычей? Где так долго пропадали?
- Заблудились в этих проклятых развалинах, очень далеко заехали, песок глубокий, кони пристали. Янг еще идет, его конь совсем замотался.
- Добыли что-нибудь по крайней мере? - спросил другой голос.
- Одного хуан-янга привез.
- Хорошо, завтра шашлык будет.
- Недурно бы сейчас, да ветер не даст жарить.
Во время этого разговора Мафу присел вблизи собеседника, достал трубку, высек огонь, закурил и при слабых вспышках табака старался рассмотреть расположение спавших людей и узнать, где сидит Хун.
- А мы тут калмычонка поймали, - продолжал дунганин, зевнув. - Завтра будем его сечь, чтобы он сказал, где спрятались калмыки.
- Вот как! - сказал Мафу. - Я днем в развалинах тоже наткнулся на одного, хотел подстрелить, да он успел спрятаться. Не этот ли самый? Где он?
- Он лежит возле десятника связанный. Завтра увидишь.
Хун, все время не спавший, сразу узнал голос Мафу, но не верил своим ушам. На всякий случай, чтобы показать, где он лежит, он сказал громко и жалобно:
- Добрые люди, дайте поесть, я уже больше суток голодаю!
Дунганин фыркнул, а Мафу проговорил:
- Подожди до утра, мальчик! Мы тебя так накормим нагайками, что ты станешь совсем красный .
Теперь Хун не сомневался, что Мафу пришел за ним, и успокоился.
Мафу громко зевнул и сказал:
- Поспать нужно, очень я устал. Полночь, наверно, миновала.
- Спи, спи! - проворчал дунганин. - В такую погоду никто не станет тревожить нас.
Рудокоп осторожно шагнул через несколько спящих и опустился возле Хуна. Рядом десятник храпел глубоко и равномерно. Мафу растянулся на земле, и тотчас же его рука стала ощупывать мальчика, чтобы найти узлы его пут. Медленно и осторожно они были развязаны, руки и ноги распутаны. Покончив с этим, он притянул к себе голову Хуна и шепнул ему на ухо:
- Полежи смирно, пока руки и ноги не отойдут, у нас времени много. Пусть все опять заснут.
Кровь, приливавшая теперь в онемевшие, туго стянутые члены Хуна, сильно колола тело, и мальчик закусил губы, чтобы не стонать. Только через полчаса боль утихла, и он почувствовал, что может владеть своими руками и ногами. Он ждал теперь дальнейших указаний от Мафу - и вдруг услышал над самым своим ухом хорошо знакомый ему храп рудокопа.
"Ой, ой, Мафу заснул", - подумал Хун в ужасе. Он знал по опыту, что разбудить уснувшего рудокопа очень трудно.
"Что же делать? - тревожился мальчик. - Если я начну его тормошить, он станет громко ругаться сквозь сон, как всегда, и разбудит других. А не трогать - он проспит до утра, и мы оба пропали".
Он нашел руку Мафу и стал ее гладить, щекотать, но это не помогало. Рудокоп спал богатырским сном.
Чтобы самому не заснуть, Хун, вспомнив ночь на холмах вдвоем с Пао начал считать до пятидесяти и опять до пятидесяти, загибая каждый раз по одному пальцу. Он не знал, что однообразный счет усыпляет. А он достаточно намаялся за последние часы, молодость взяла свое, и Хун, загнув только пять пальцев, крепко заснул.