Илья Саввич хорошо помнил представления небольшого любительского кружка в Ярославле лет двадцать назад.
Душой кружка был Федор Волков, его ближайшим помощником - Иван Нарыков, а участниками - купеческие сыновья, молодые приказные да семинаристы.
Благовещенский рассказал, как талантливых ярославских любителей, по приказу царицы Елизаветы Петровны, привезли в Петербург, отдали учиться в кадетский корпус, а по окончании учебы приняли артистами на придворную сцену. Так возник первый русский театр; до тех же пор в обеих российских столицах играли только иностранные труппы: немецкие, французские, итальянские.
- Поглядеть бы на него, - вздохнул Герасим, - на артиста, господина Волкова!
- Нет его больше в живых, Гарася! - молвил сокрушенно Илья Саввич. - Умер Федор Григорьевич, царство ему небесное! Уже четыре года минуло с его кончины, однако скорблю о нем, словно вчера это случилось, и нет дня, чтобы не поминал его. Редкий был человек: таланта необыкновенного и добрейшей души. Но, слава богу, нашелся у него достойный преемник…
И учитель с благоговением назвал имя Ивана Афанасьевича Нарыкова, принявшего сценическую фамилию Дмитревский…
Так они коротали зимние вечера вдвоем у жарко натопленной печки.
Когда Илья Саввич утомлялся, наступал черед юного музыканта. Герасим брал домру и под тихий рокот струн пел учителю его любимые русские песни.
Благовещенский, съездив в Москву, привез оттуда своему питомцу новый заморский инструмент - гитару. Герасиму понравился ее приятный, певучий звук. Скоро он стал играть на гитаре не хуже, чем на домре.
- Щедро одарила тебя природа, - сказал как-то Илья Саввич, - да вот беда: учиться не у кого! А что таланты твои без учения? Только и радости, что странствовать по градам и весям да забавлять пьяный люд на ярмарках.
- Что же в том худого? - возразил Герасим. - Людям приятно - и самому интерес: разные земли повидать, разных людей…
- Нет, брат! - сердито оборвал его учитель. - Есть на свете иное искусство, музами вдохновляемое… Помнишь, что я говорил тебе?
- Как же! - воскликнул мальчик и бойко, словно отвечая заданный урок, затараторил: - Музы суть божества древнегреческие, кои искусствам и наукам попечение оказывают. Числом - девять: Эвтерпа - покровительница музыки, Мельпомена - трагедии, Талия - комедии, Терпсихора - пляски…
- Ну вот! - остановил его учитель. - Мечтаю, чтобы и ты стал достойным питомцем муз. Но для этого нужно еще многое, чего я дать тебе не в силах…
Однажды, придя, по обыкновению, к Илье Саввичу, мальчик застал его необычно взволнованным. Учитель торжественно объявил, что получено известие о скором приезде в Ярославль Ивана Афанасьевича Дмитревского.
- Намерен я поговорить с ним о твоей судьбе. Иван Афанасьевич - человек благородной души. Надеюсь, не оставит мою просьбу без внимания.
С этого момента Герасим потерял покой. Днем слонялся по улицам без дела и цели, по ночам лежал на печи, прикрывшись тулупом, и не смыкал глаз…
Наступил долгожданный день. Просидев несколько часов в сенях возле кухни, куда его тайком от мужа впустила жалостливая хозяйка, Герасим дождался счастливого мига и предстал перед знаменитым человеком.
На другое утро он снова пришел к Дмитревскому и пробыл у него часа два. Выйдя из дома, мальчик присел на крылечко и закрыл лицо руками. Потом вскочил и вприпрыжку помчался к Илье Саввичу.
Три дня спустя обширные сани, запряженные тройкой откормленных коней, выехали из ворот и остановились у парадного крыльца. Здесь уже дожидались Илья Саввич с Герасимом. Оба молчали; все было переговорено накануне. В стороне стояла Прасковья Лебедева с малышами. Дверь отворилась, на крыльцо вышел Дмитревский. За ним повалила толпа провожающих.
- Ну что ж, юноша, - сказал артист шутливо, - поднимайся на трон!
Герасим посмотрел на учителя. Илья Саввич обнял его, перекрестил и тихо сказал:
- С богом, Гарася!
Герасим низко поклонился матери, за руку попрощался с братьями, погладил по волосам семилетнюю сестренку Антониду. Дети стояли молча, с интересом поглядывая на важных купцов. Прасковья торопливо сунула сыну ржаную ватрушку, обернутую в чистую тряпицу. Мальчик спрятал гостинец в суму и, взобравшись на козлы, сел рядом с ямщиком. Дмитревский троекратно облобызался с хозяином дома, пожал руки другим провожающим и уселся в сани. Хозяин заботливо укутал его медвежьей полостью. Все сняли шапки.
- В добрый час, Иван Афанасьевич! - молвил Качуров и кивнул ямщику: - Трогай!
Ямщик дернул вожжами. Герасим обернулся; по щекам его катились слезы. Ямщик гикнул, хлестнул кнутом. Тройка понеслась по длинной прямой улице, вздымая клубы снежной россыпи. Илья Саввич стоял в сторонке с непокрытой головой, глядя ей вслед.
Сани уходили все дальше и дальше, потом превратились в крошечную темную точку и наконец скрылись в морозном тумане.
III
Мистер Бенфильд - покровитель искусств
- Господин Лебедев, не так ли?..
Поль Бенфильд полулежал в глубоком плетеном кресле. Его индийская одежда из белого тонкого муслина и сандалии на босых ногах мало гармонировали с рыжеватыми бачками и бледноголубыми глазами чистокровного британца.
Он и не подумал приподняться при появлении посетителя, а только жестом указал ему на соседнее кресло.
Солнце опустилось совсем низко. Двое темнокожих слуг, дергая за веревки, раскачивали "пунка" - подвешенную к потолку деревянную раму, обтянутую бумажной материей. Благодаря этому огромному опахалу изнурительная духота, стоявшая над городом, здесь почти не ощущалась.
- Пришлось принять морскую ванну? - спросил Бенфильд.
Лебедев улыбнулся:
- Да, сегодня утром едва не угодил к акулам на обед…
Оказывается, добраться от здешнего рейда до пристани труднее, чем пересечь два океана.
- Порт чертовски неудобный, - согласился Бенфильд. - Наши предки приобрели этот участок лет полтораста назад… у здешнего индийского раджи . Тогда не приходилось быть разборчивыми, брали, что попадало под руку. Теперь - другое дело… Впрочем, на всем Коромандельском берегу не найдется более удобной гавани… Я распорядился, чтобы вам помогли устроиться. Надеюсь, это сделано?
Лебедев поглядел на него с недоумением:
- Благодарю вас, сэр, все в порядке. Но я… полагал, что обязан любезным приемом градоначальнику.
- Вы обязаны мне, - поправил англичанин сухо. - Однако я хотел бы задать вам несколько вопросов.
- Спрашивайте.
Лебедев начинал ощущать смутную неприязнь к этому холодному, самоуверенному господину.
- Что побудило вас покинуть родину на столь долгий срок?
- Страсть к путешествиям. Хотелось повидать мир.
- Только это?
Лебедев пристально поглядел на собеседника:
- Были еще личные причины, но о них я говорить не намерен.
- Не буду настаивать. Тогда расскажите о ваших странствиях по Европе.
Путешественник слегка нахмурился:
- Ей богу, это походит на допрос, мистер Бенфильд.
Англичанин пожал плечами:
- Мой лондонский поверенный просил оказать вам покровительство, поэтому мне нужно знать о вас все… По крайней мере, все, что меня интересует.
- Что ж… - Лебедев немного подумал. - Пожалуй, вы правы.
Стараясь быть кратким, он рассказал о главных событиях своей жизни. Бенфильд внимательно слушал.
- Погодите! - прервал он. - Не понимаю… Вы имели успех у публики, выступали при дворах коронованных особ… Чего ради вам вздумалось променять Вену и Париж на эту азиатскую дыру?
- Променяли же вы на нее Лондон, мистер Бенфильд! - возразил Лебедев простодушно.
Англичанин усмехнулся:
- Рассчитываете быстро разбогатеть? Это удается не всякому.
- Нет, сэр! - покачал головой гость. - Богатство меня не прельщает.
- В таком случае, что же?
- Я уже сказал: страсть к путешествиям.
Бенфильд пристально посмотрел в глаза собеседнику:
- Неужели вы рассчитываете, что я поверю этой чепухе? Но… перейдем к делу!.. Итак, я согласен принять вас к себе на службу.
- Должен признаться, не совсем понимаю, - с недоумением сказал Лебедев, - чем я могу быть вам полезен. Вы ведь делец, коммерсант?
- Верно! В музыке я понимаю несколько меньше, чем в поэзии, а в поэзии не понимаю ровно ничего. Однако, мне кажется, и с музыкой можно делать коммерцию. Я слыхал, что в Лондоне владельцы театров и концертных залов успевают недурно.
- Это верно, - подтвердил Лебедев. - И не только в Лондоне - повсюду.
- Вот видите! А почему бы не попробовать в Мадрасе? Здесь много европейцев. Скучают они дьявольски, особенно дамы и барышни…
Лебедев оживился:
- Прекрасная идея! - воскликнул он. - О, если бы открыть здесь театр!
Бенфильд сделал гримасу:
- Театр? Нет, это слишком дорого и сложно. Здешней публике нужно что-нибудь попроще. Например, музыкальные вечера, небольшой оркестр… Могли бы вы устроить нечто в этом роде?
- Ручаться трудно, - ответил Лебедев задумчиво. - Не знаю, найдутся ли подходящие люди…
- Поищите.
- Попробую.
Англичанин кивнул:
- Отлично! Жалованье - двадцать фунтов в месяц, исчисляется с этого дня. В Европе столько не платят… Какой вам нужен срок для устройства дел?
Лебедев помедлил:
- Не меньше четырех месяцев.
- Но и не больше! О деталях поговорите с моим управляющим.
Бенфильд ударил медной палочкой в небольшой гонг, висевший рядом. Тотчас же появился еще один слуга, в огромном тюрбане, с длиннейшими черными усами.
- Позвать Джерри-сахиба! - приказал Бенфильд.
Слуга тотчас же исчез.
- Послушайте, мистер Бенфильд, - поднялся Лебедев, - должен вас предупредить…
- О чем?
- Если служба у вас потребует безвыездного пребывания в Мадрасе, мне придется отказаться.
- Собираетесь разъезжать? - Бенфильд подозрительно взглянул на него. - Может быть, вам даны поручения?
- Поручения? Кем?
- Допустим, русским посольством в Лондоне?
- Нет. Я отправился сюда на свой страх и риск…
- Ну хорошо! - прервал его Бенфильд. - Время для путешествий, конечно не очень дальних, у вас найдется. Только одно условие: всякий раз, как пожелаете куда-нибудь поехать, сообщите мне.
На веранде появился человек невысокого роста, с короткой красной шеей и кругленьким брюшком. На вид ему было лет пятьдесят.
- Мой управляющий, - указал на него Бенфильд, - мистер Джеральд Фаррингтон… А это наш артист - маэстро… Лебедев… так, кажется? Условьтесь о встрече, господа, и заключите контракт.
Фаррингтон равнодушно пожал путешественнику руку.
- Рад познакомиться, - пробормотал он. - Завтра, в семь утра. Здесь работают либо спозаранку, либо после заката. В другое время невозможно: жара!
- Согласен, - кивнул Лебедев.
- Тогда приходите сюда же. Назовете привратнику мое имя. Вас проводят прямо ко мне…
- На кой чорт понадобилась вам эта затея, мистер Бенфильд? - спросил управляющий, когда посетитель ушел.
- Не ворчите, Джерри! Этот музыкант нам понадобится. Аткинсон писал, что Лебедеву протежируют в русском посольстве и он пользуется расположением наследника Павла. Россия - страна интересная, Джерри! Там можно делать большие дела. Да и здесь, в Индии, он может оказаться полезным. Англичан здесь ненавидят и боятся, а русских вовсе не знают… Лебедев - малый смышленый и, кажется, чертовски жаден до денег. Иначе зачем ему было забираться в такую даль?.. Эх, дружище, вам не хватает фантазии!
- Зато у вас ее чересчур много, - угрюмо возразил Фаррингтон. - Бог знает, что вам может прийти в голову!
- О да, Джерри! Кем бы я был без этого? Владельцем меняльной лавчонки в Ист-Энде или, в лучшем случае, старшим клерком у какого-нибудь стряпчего в Сити . А теперь я повелеваю целыми княжествами, и азиатские деспоты, внушающие ужас миллионам своих подданных, ищут моей милости. Разве не превосходит это самую бурную фантазию? Что касается музыки, то в этом тоже есть смысл…
Он поднялся и, пройдясь по веранде, остановился у мраморной балюстрады.
- Домашняя капелла Поля Бенфильда! Поль Бенфильд - покровитель искусств! Ей-богу, это звучит красиво. Облагораживает фирму…
Солнце скрылось за далекими горами; сразу наступила ночь. Слуги зажгли канделябры. В городе и в гавани тоже зажглись огни. Управляющий молча сидел в кресле, тяжело отдуваясь и поминутно отирая пот. Стремительно и бесшумно проносились летучие мыши.
* * *
Пройдя по анфиладе обширных комнат, по галереям и дворикам, вымощенным мраморными плитами, Герасим Лебедев наконец очутился на улице - вернее, на широкой, прямой, как стрела, аллее. Он шел мимо особняков, столь же величественных и роскошных, как тот, в котором только что побывал. Свет огромных окон и распахнутых дверей освещал дорогу. Это было предместье Мадраса, где помещались загородные виллы английских богачей.
"Кто же он, этот Бенфильд? - размышлял Лебедев, шагая под сенью гигантских пальм. - Неужели только коммерсант?"
Он вспомнил знакомых русских купцов. Иные из них владели большими состояниями, но жили просто, незатейливо. Да и в Европе тоже… Такое великолепие бывает только у знатных вельмож и владетельных князей. Видно, он особа важная и влиятельная. А нравом весьма несимпатичен: властный, черствый, заносчивый!.. Не очень-то приятно находиться у него на службе. Впрочем, при санкт-петербургском дворе служить было тоже неприятно. И у гетмана Кирилла Разумовского, и у венгерского графа Эстергази…
Быть в услужении всегда неприятно.
"Ну, ничего! Все складывается не так уж худо… Нелегко, вероятно, подобрать здесь хороших музыкантов. Завтра же начну поиски, познакомлюсь со здешними жителями".
Пышные виллы предместья остались позади. Начались узкие улочки "черного города" - туземной части Мадраса, освещенные колеблющимися огоньками масляных плошек.
У ворот приземистых домиков, на их плоских кровлях сидели и лежали люди. После захода солнца все вышли из домов, хотя духота нисколько не уменьшилась. Воздух был так густ и плотен, что казалось, его можно разрезать ножом. Чад жаровен, запах пищи смешивался с тяжелым смрадом отбросов и нечистот.
Некоторые уже спали, растянувшись прямо на земле. Другие беседовали, спорили, пели, бранились. Нежно шептались влюбленные. Иссохшие старики и старухи жевали беззубыми деснами размоченные в воде лепешки. В кучах мусора копошились скелетообразные дети.
"Вот она, Индия! - подумал Герасим Степанович. - Не такая, как в легендах и поэмах… Зато настоящая…"
С самого утра он без устали бродил по городу, несмотря на палящий зной, от которого все европейцы прятались за наглухо закрытыми ставнями. Впечатления были еще слишком новы и смутны, чтобы можно было в них разобраться. Но сразу же ему бросился в глаза контраст между великолепием английских дворцов, парков, пышных выездов и ужасающей нищетой, в которой жило большинство коренных жителей.
Из дверей базарных харчевен, завешенных пологами, сплетенными из соломы и травы, раздавалась музыка: переборы какого-то струнного инструмента, глухие удары бубна, высокий голос певца.
- А что, ежели взять здешних артистов, - сказал вдруг Лебедев вслух, - да научить их европейской музыке?..
Ему захотелось поглядеть на этих диковинных музыкантов. Он направился к одному из кабачков, но вдруг остановился, вспомнив наставления бывалых людей. Не раз его предупреждали, что здешние жители чуждаются европейцев, относятся к ним недоверчиво. "Оно и понятно. Много ли ласки и добра видели они от "просвещенных" пришельцев?.. Значит, надо подождать, пока не сблизишься с ними, не завоюешь их доверие".
Живо представилась отвратительная сцена, которую он видел нынешним утром: огромный волосатый кулак боцмана Уилльямса, окровавленное лицо мальчика…
"Сону! - внезапно пришло ему в голову. - Вот кто мне нужен! Музыкант… Смышленый паренек… Нужно будет его разыскать".
Лебедев вышел из "черного города" и зашагал к форту. В ночном сумраке он не узнавал улиц и подумал, что сбился с дороги. Потом увидел крест небольшой церкви и вспомнил, что его жилище находится по соседству. Пройдя несколько шагов, он узнал домик, в котором его поселили сегодня утром. У калитки бамбуковой изгороди он заметил какую-то фигуру.
- Кто здесь? - окликнул Лебедев, нащупывая рукоятку пистолета, спрятанного на груди.
- Это я, сахиб! - послышался знакомый голос.
- Сону! Как хорошо, что ты пришел!
Ласково обняв мальчика за плечи, он повел его в дом.
IV
Как Герасим Лебедев очутился в Индии
Рассказывая Бенфильду о своих музыкальных успехах в Европе, Лебедев нисколько не погрешил против истины.
Много событий произошло в жизни этого человека с того зимнего дня, когда он покинул родной город.
В Петербурге благодаря хлопотам Дмитревского Герасима приняли в придворную певческую капеллу. Ее руководителем тогда был известный венецианский дирижер и композитор Бальтазар Галуппи. В отличие от многих других иностранцев, чванных и высокомерных, Галуппи с интересом относился к русским людям и русской культуре. И само собой разумеется, что больше всего заинтересовался он русской музыкой, народной песней. Среди певцов и музыкантов хоровой капеллы и придворного оркестра маэстро встретил немало одаренных юношей. Одним из них был Герасим. Через некоторое время Галуппи сказал юноше:
- У тебя голос приятный, но недостаточно сильный. Полагаю, что истинное твое призвание - не вокальное искусство, но инструментальная музыка.
Герасима прельстила флейта. Этот инструмент был тогда в моде.
Вскоре Герасима перевели из певческой капеллы в придворный оркестр. Выступал он и солистом в концертах, дававшихся в императорском Эрмитаже или во дворцах знатных вельмож.
Прошло несколько лет. Герасим Лебедев стал известным музыкантом. Ему не хватало сосредоточенности, того неиссякаемого терпения, кропотливой и непрерывной работы над совершенствованием музыкальной техники, которые присущи мастерам-виртуозам. Однако он обладал столь полной и совершенной музыкальностью, исполнение его было проникнуто такой теплотой и задушевностью, что слушатели прощали ему некоторые технические погрешности, которых не простили бы другому.
Да, пожалуй, Герасим Лебедев не смог бы стать истинным виртуозом; как ни любил он музыку, одна она не могла наполнить его жизнь. Его интересовало все. Он читал запоем, мечтал о путешествиях. Каждая новая книга будила в нем жадное любопытство.