Однако ни я, ни Джумах не обладали достаточным весом, чтобы, усевшись на блок, способствовать его движению вниз. Пришел черед действовать Питеру Доббсу, весившему четырнадцать стоунов. Добравшись до блока, он лег поперек махины и пропустил трос через колесики блока. Абдулла, Эйд и Эндрю, воспользовавшись ниралом, потянули блок мало-помалу вниз. Это была опасная операция. Опускаясь, блок раскачивался все больше и больше, и Питеру то и дело приходилось отталкиваться от мачты ногами, чтобы громада не придавила его. В конце концов блок отпустился, и Питер спрыгнул на палубу. Я вздохнул с нескрываемым облегчением.
На следующий день сила ветра достигала шести-семи баллов, и бурное море скорее напоминало Северную Атлантику у западного побережья Ирландии, чем воды Индийского океана. Стояла низкая облачность, палубу поливал дождь. Грота-рей беспрестанно раскачивался, теребя парус, в результате чего около галса образовался большой зазор, а передняя шкаторина грота изорвалась в клочья.
Ночью разыгралась гроза, а ветер, переменив направление, стал быстро сносить корабль на юг. Нам пришлось совершить поворот через фордевинд, занявшись опасной и трудоемкой работой: перемещать грот на другую сторону мачты. Когда мы закончили, "Сохар" снова пошел на север, лавируя против ветра. В полдень стихия угомонилась, и мы занялись починкой огромного паруса, опустив грот на палубу. Матросы подшивали края разорванной парусины и приводили в порядок сезени. А до этого, утром, на нас обрушился новый шквал. В то время у руля стоял Терри, инженер звукозаписи. Ни он, ни его компаньон Дэвид Бриджес, оператор, снимавший фильм о нашем экзотическом плавании, ранее никогда не ходили на паруснике. Но оба они сделались заправскими моряками, а когда Терри во время шквала стоял у руля, то и ливень, и волны, что с ревом прокатывались по палубе, он встречал с дерзкой усмешкой и твердой рукой приводил судно к ветру.
- Кто мог три месяца назад допустить, что я во время шторма буду стоять у руля на паруснике! - радостно кричал он под шум ливня.
Начал приспосабливаться к необычным для него условиям жизни и Ричард Гринхилл, фотограф. Правда, он по-прежнему ходил в замшевых туфлях, расстаться с которыми его ничто не могло заставить, но зато он сменил свой костюм на футболку и набедренную повязку и жалел лишь о том, что лишился своей соломенной шляпы, которую сбросил в море "неуправляемый" трос. Когда на нас ночью налетел первый шквал, сопровождавшийся ливнем, Ричард, видно, решив, что разверзлись все морские и небесные хляби, счел за лучшее укрыться в наиболее безопасном, на его взгляд, закутке, где его и нашли матросы, отправившиеся, по моей просьбе, на его поиски, ибо, долго не видя Ричарда, я встревожился: со скользкой накренившейся палубы он мог упасть за борт. Утром он стал у меня допытываться, как спускают на воду спасательный плот. В дальнейшем он подобных вопросов не задавал и работал вместе с командой в любую погоду.
На следующей неделе шквалы чередовались со штилем. В штормовую погоду "Сохар" лавировал против ветра не хуже нынешних яхт и продвигался вперед, но, когда ветер стихал, корабль сносило назад течением.
Через три недели после того, как мы покинули Шри-Ланку, меня стали тревожить уменьшившиеся на судне запасы пресной воды и продуктов питания. Пресную воду мы экономили, используя ее лишь для питья и приготовления пищи, да и то в этом последнем случае ее нередко мешали с морской водой: половина на половину. Пресная вода хранилась в четырех цистернах, установленных рядом с килем и служивших вместе с водой частью балласта. Ежедневно двадцать пять галлонов пресной воды (наш суточный рацион) перекачивались вручную в два бочонка, стоявших на палубе. Когда цистерна опустошалась, ее наполняли морской водой, чтобы сохранить вес балласта. Во время шквалов, сопровождавшихся ливнями, можно было бы запастись дождевой водой, но тогда мы думали о другом: как бы не перевернуло корабль, и работы хватало.
Отправляясь со Шри-Ланки, я рассчитал, что пресной воды хватит на полтора месяца, но теперь я стал опасаться, что мы не уложимся в срок, чтобы добраться до Суматры, где мы намеревались пополнить запасы воды и продуктов питания. Прошло три недели после того, как мы покинули Галле, но Суматра ближе не стала. Хуже того, корабль снесло далеко на юг, и теперь мы находились в четырехстах милях от Шри-Ланки. Вернуться назад, чтобы пополнить запасы пресной воды, - перспектива не из приятных, да и ветер может этого не позволить. Я погрузился в тяжкие размышления. Не лучше ли направиться на Мальдивские острова или идти на Чагос, архипелаг, отстоявший от нас почти что на шестьсот миль? Все зависело от направления ветра. А может быть, идти к Яве и продолжить плавание к Китаю через Зондский пролив, избрав путь, каким шли в конце XIX столетия европейские парусники? Но это не тот маршрут, каким шли в Китай арабские мореходы. К тому же у западных берегов Явы можно заштилевать на долгое время, оказавшись с подветренной стороны острова.
В конце концов я принял решение остаться там, где мы находились, и уменьшить суточный рацион пресной воды. По моей просьбе каждый член экипажа стал запоминать, сколько воды он потребляет за день. Результаты показались мне любопытными. Некоторым членам команды хватало двух с половиной пинт, а другие выпивали в два раза больше. Как я вычислил, потребление воды не обусловливалось комплекцией человека, а зависело от времени, проведенного им в работе на солнцепеке. Я попросил членов команды экономить пресную воду, а сам стал вести учет ежедневного расхода воды.
Однажды я еще больше обеспокоился. Эндрю, в чьи обязанности входило наполнять водой бочонки на палубе, сообщил мне, что вторая цистерна, по-видимому, пуста, ибо помпа воду не подает. Я удивился: согласно моим расчетам, воды в этой цистерне должно было хватить еще на пять дней. Может, я ошибся в расчетах? А что, если цистерна течет? Если она течет, могут течь и другие цистерны, и тогда питьевой воды осталось меньше, чем я считал. Я распорядился осмотреть вторую цистерну. Это значило вскрыть участок настила, под которым она находилась, вначале убрав с него мешки и ящики с продовольствием. Когда настил вскрыли, Питер Доббс открыл крышку цистерны. На дне цистерны оказалась вода - по меньшей мере сорок галлонов. Вода было тепловатой, но вполне пригодной для потребления. Оказалось, что всасывающий шланг помпы был блокирован фланцем и не достигал дна цистерны. Я вздохнул с облегчением. По-моему, то же чувство испытали и члены нашего экипажа. Никто из них не сказал мне ни слова, но, глядя на их лица, я понял, что люди обеспокоены положением дел с пресной водой.
В третью неделю марта северо-восточные ветры сменились стойким безветрием. В легкой ряби виднелось отражение нашего корабля. Паруса "Сохара" повисли, как тряпки, и почти не давали тени, убежища от высоко стоящего солнца, раскаленного шара над нашими головами. Стояла удушающая жара. Палуба так нагрелась, что европейцы, не в силах ступать на нее босыми ногами, надели сандалии, и только оманцы продолжали ходить босиком - их заскорузлым ступням любая жара была нипочем. В подпалубном помещении было не продохнуть.
Работы на судне почти не было. К этому времени мы починили грот, поправили такелаж, перебрали и смазали подвесные моторы обоих динги, прибрали в трюме, навели порядок на палубе.
Неделей раньше мы закрепили разболтавшийся руль. При бортовой качке руль ходил взад и вперед, поскольку тросы, крепившие его к ахтерштевню, снова ослабли, из-за этого увесистый румпель совершал хаотические движения и мог травмировать рулевого. С кормы было видно, как за "Сохаром" тянутся концы тросов, крепивших руль к корпусу корабля ниже его ватерлинии.
Чинить руль я поручил Питеру Ханнему. Питер и два матроса надули резиновый динги, спустили его на воду и прикрепили к корме корабля. Надев маску и ласты, Питер оставил лодку. Он привязал себя к тросу, тянувшемуся за судном, и двигался вместе с ним. С кормы было видно, как он, погрузившись в воду, возится с креплениями руля. Неожиданно Питер вынырнул рядом с динги и закричал:
- Акула! Помогите мне! Быстрее!
После секундного замешательства двое матросов, оставшихся в динги, помогли Питеру залезть в лодку, что сопровождалось суматошными движениями, в результате чего он потерял один ласт. Излив бурный поток ругательств и немного придя в себя, Питер взволнованно произнес:
- Там акула. Я очищал ножом руль от прилипших к нему морских уточек, когда внезапно увидел акулу. Она плывет за нами в кильватере, поедая этих ракообразных. Не знаю, насколько она голодна, но вполне вероятно, одними уточками она бы не обошлась. Мне показалось, что она смотрит на меня с интересом. В этой части Индийского океана есть особенно нечего.
Услышав истошный крик Питера, мы собрались на корме. Действительно, в кильватере нашего корабля плыла примерно пятифутовая акула. То ли она была голодна, то ли любопытна, но только, не испытывая боязни, она не отставала от судна, а иногда даже приближалась к самой корме, проплывая под динги, с которого Питер грозил ей кулаком. Мы оказались в затруднительном положении: Питер успел освободить руль от нижних креплений, и теперь руль просто плыл, увлекаемый кораблем, а лезть в воду было опасно. Джумах попытался поймать акулу, бросив вниз лесу с наживкой, но акула даже не соизволила взглянуть на нее - вероятно, морские уточки ей были больше по вкусу. Тогда я бросил в воду петарду, приладив ее к веревке. Петарда оглушительно взорвалась поблизости от акулы. Рыбина быстро отплыла в сторону, но затем возвратилась, проявляя неуместное любопытство.
Прошло полчаса. Акула по-прежнему плыла следом за кораблем. Потеряв терпение, Питер вызвался вновь полезть в воду и продолжить ремонт руля. Однако это было опасно, и мы пришли к другому решению: Питер продолжит ремонт руля вместе с Диком Дэлли, биологом, присоединившимся к нашему экипажу на Шри-Ланке, а еще один член нашей команды, Тим Ридмэн, будет их охранять, вооружившись этаким четырехфутовым подводным ружьем и плавая между ними и акулой, у которой неизвестно что на уме. Ружье это представляло собой копье с патроном, насаженным на конце. Тиму предстояло, в случае агрессивных действий акулы, изловчиться и ткнуть копьем хищнице в нос. Полагалось, что, встретив препятствие, патрон подается назад, капсюль ударяется о боек, и ружье производит выстрел. Все это мне было известно теоретически, но на практике могло произойти по-иному. Если акуле придет на ум напасть на людей, то, разумеется, нападение это будет стремительным. Попробуй, попади копьем в нос акуле, когда она внезапно ринется на тебя. Видно, и Тим не слишком рассчитывал на копье, и потому, когда Дик и Питер приступили к завершению починки руля, он, решив предупредить нападение, стал громко рычать, походя на сторожевую собаку, чем несомненно привел акулу в недоумение, сбив ее с толку.
С Тимом Ридмэном я познакомился в Суре. Он представлял строительную компанию, возводившую для нас насыпь на выбранном мною месте для стройплощадки. Тим еще тогда выражал желание отправиться со мной в дальнее плавание, но не мог оставить работу и присоединился к нашему экипажу только на Шри-Ланке, став на корабле интендантом. Крепко сбитый, курчавый, в мешковатых штанах, похожих на пижамные, и с неизменной трубкой во рту, он напоминал морячка Папая. На Шри-Ланке к нам присоединились еще два человека: Дик Дэлли, владелец торпеды, в которую, по его разумению, должны были скопом набиваться морские уточки, и Ник Холлис, врач, получивший медицинское образование в Лондоне.
Пациентов у Ника хватало. Раздражения кожи (на Шри-Ланке нас одолевали москиты), порезы об острые уступы кораллов (при плавании под водой) да и обычные ссадины и ушибы были частым явлением. Большая влажность и воздух, пропитанный соленой морской водой, не способствовали быстрому заживлению ран и болячек. Более других (если забыть о ране, полученной Питером Доббсом в самом начале плавания) пострадал Ибрагим. На переходе от Каликута до Шри-Ланки во время сильной бортовой качки, готовя еду, он случайно ударил себя в лодыжку острым ножом. Рана, поначалу казавшаяся пустячной, неожиданно воспалилась, и Ибрагим на долгое время стал пациентом Ника. Ибрагиму было больно ступать на поврежденную ногу, но он никогда не жаловался на боль и продолжал выполнять свои прямые обязанности, готовя нам превосходную пищу.
Когда северо-восточные ветры утихомирились, нам легче не стало: мы оказались в экваториальной штилевой полосе, ибо "Сохар" снесло далеко на юг, почти что к экватору. Мы очутились за сотни миль от земли, в пустынной части Индийского океана. Да и за то время, что нас сносило на юг, мы не встретили ни одного корабля.
Как я уже отмечал, меня стали тревожить убывающие запасы пресной воды и продуктов питания. Мы могли бы запросить помощь по радио, но я не питал никакой надежды на то, что наше обращение примут. Ведь даже в районе оживленного судоходства, когда в связи с ранением Питера мы посылали в эфир сигналы о помощи, ни одно судно нам не ответило, хотя некоторые из них находились в поле нашего зрения. Впрочем, наш экипаж достойно переносил возникшие трудности. Оманцы вообще не обращали на них внимания. Они верили в свой корабль, в своего капитана и считали, что трудности и невзгоды сопутствуют любому океанскому плаванию. Правда, в отличие от оманцев, европейцы, пожалуй, нервничали. Они замечали, что запасы пресной воды уменьшаются, а обеденное меню постепенно оскудевает. Однако изменить ситуацию я не мог. Мы оказались в положении мореходов времен Синдбада, жизнь которых зависела от милостей океана.
Когда "Сохар" штилевал, работы на судне почти не было, и люди зачастую слонялись без дела. Но однажды и в штиль нашему экипажу пришлось попотеть. 18 марта мы заметили, что у кормы корабля крутится большая стая макрелей. Мусалам кинул в воду лесу с наживкой, поклевка не заставила себя ждать, и на палубе затрепыхалась серебристая рыбка весом около фунта. К Мусаламу присоединились несколько человек, и вскоре около десятка макрелей оказались в принесенной корзинке, что обещало разнообразить наш ланч. Очередная поклевка, но у самой воды пойманную макрель внезапно схватила четырехфутовая акула. Леса натянулась и лопнула. Вглядевшись в воду, мы увидали, что поблизости крутится около двух десятков акул (размером с ту, что порвала лесу), устроивших на макрелей разнузданную охоту. Первым сориентировался Камис-полицейский. Найдя толстую лесу с большим крючком и насадив на него кусок одной из пойманных рыб, которую он разрезал на части, он бросил наживку в воду. Одна из акул, учуяв приманку, понеслась к ней стрелой. Оказавшись возле крючка, акула перевернулась на спину, чтобы приманку было удобнее проглотить, и та в один миг исчезла в ее раскрывшейся пасти. Камис-полицейский подсек и стал перебирать лесу, таща ее на себя. Акула судорожно забилась, почувствовав, что ее вытаскивают из родной стихии. Вода вокруг нее бурлила и пенилась. Камису стал помогать Абдулла, взобравшийся на планширь. Вдвоем они вытащили акулу на палубу. Рыбина запрыгала по палубному настилу, изгибаясь дугой и щелкая челюстями. Абдулла, схватив кофель-нагель, стал колотить акулу по голове, а Камис запрыгал вокруг, оберегая босые ноги и норовя ударить акулу ножом.
Примеру Камиса последовали другие оманцы. В море полетели лесы с наживкой, и вскоре палуба наполнилась пойманными акулами, которые изгибались дугой, подпрыгивали и щелкали челюстями, чтобы вцепиться во что придется. Вокруг акул шныряли взбудораженные оманцы, пуская в ход кофель-нагели, ножи и дубинки, но, стоило им утихомирить пойманных рыбин, как на палубе оказывались другие, только что пойманные. Однако в море акул, казалось, меньше не становилось. Они сновали вокруг нашего корабля и не думали уплывать: вероятно, их привлекал запах крови, покрывавшей палубу. Такого числа акул мне разом видеть не приходилось. В течение многих дней мы не видели в море ни одной рыбины, а тут - надо же! - помимо макрели, большая стая акул - откуда только они взялись?
- Bas! Хватит! - наконец крикнул я, стараясь перекрыть возбужденные голоса разгоряченных оманцев.
Мы поймали семнадцать акул, и теперь мяса, рассудил я, хватит надолго. К тому же мне казалось, что оманцы забыли об осторожности. Одна из акул цапнула другую за хвост, а окажись рядом босая нога матроса, цапнула бы и за ногу.
- Bas! Bas! - громко повторил я.
Оманцы смотали лесы. Теперь им предстояло разделать пойманных рыбин и заготовить впрок мясо. Расположившись на палубе, они приступили к этой работе. Однако случилось так, что в тот памятный день мы не только запаслись мясом, но и пополнили запасы пресной воды. Когда оманцы разделывали акул, на нас с линии горизонта стали надвигаться низкие темные облака. Но шквала не ожидалось, и теперь нам ничто не мешало запастись дождевой водой. Я распорядился взять большой кусок парусины и использовать его как резервуар для воды. Матросы бросились выполнять мое поручение.
Вдали загрохотал гром, засверкали молнии, прорезывая огненными зигзагами темные облака. Но вот по палубе забарабанили первые капли дождя, отскакивая от палубного настила. Затем облака заволокли небо над нашими головами, и дождь хлынул как из ведра. Матросы растянули парусину под гротом, с которого вода стекала ручьями. Один из них наступил на холст, а другие, расположившись по периметру парусины, приподняли ее края, и из образовавшейся впадины оказавшийся в ней матрос, стоя по колено в воде, стал черпать воду ведром, которое по цепочке передавали к грот-люку, откуда воду перекачивали в пустую цистерну. Несмотря на то что все промокли до нитки, люди были довольны. За полчаса мы запаслись водой на четыре дня.
- Впредь готов хоть по горло стоять в воде! - с довольным видом произнес Эндрю (это он черпал воду из парусины).