Судя по тому, как часто Там заговаривал о чаевых для моих проводников, я поняла, что его смущает мой отказ выплатить им добровольное вознаграждение за услуги. В мире, где приходится выживать на улице, эти деньги не воспринимались им как потраченные впустую, ведь они помогли бы наладить отношения, которые в будущем пригодились бы независимо от того, как эти люди вели себя прежде. Но, вспомнив, как Тяу угощал восьмерых приятелей шикарным ужином за мой счет, а Фунг отсыпался после ночной попойки, пока солнце не начинало клониться к закату, я только укрепилась в своей непоколебимости. Они не получат больше, чем заслужили, и я готова была ответить за это.
Так и вышло. Директор вежливо сообщил нам, что в ближайшем будущем американцам продлять визы не будут. Значит, через пару месяцев, когда кончится мой срок, мне предстоит совершить недешевый наземный переезд в Бангкок через Пномпень и подать заявку на новую визу. Оказалось, азиатское самолюбие стоит куда дороже, чем я думала.
Следующей нашей остановкой был дом Гулика, человека-пули, который продал мне велосипед, бессовестно завысив цену. Коль скоро мне предстояло преодолеть суровые горы меньше чем за две недели, есть смысл иметь под собой кое-что поустойчивее односкоростного школьного велосипеда весом в сорок фунтов. Я осторожно проинструктировала Тама, велев сказать Гулику, что он меня обманул, - и мы оба знали это, поэтому я хотела бы вернуть велосипед по той же цене.
Там двадцать минут с хмурым видом переводил мою недвусмысленную фразу. Гулик внимательно выслушал его, смерил меня оценивающим взглядом и почесал подбородок.
- Что ты ему сказал? - спросила я.
- Что тебе надо немедленно уехать из страны из-за проблем с визой. Попросил его сжалиться над тобой и помочь продать велосипед, - ответил Там, не моргнув глазом.
Гулик потянул его за рукав.
- Пятнадцать долларов, - сказал он по-вьетнамски. Четыре недели тому назад велосипед стоил пятьдесят пять.
Я пожала плечами, стиснула зубы и стала смотреть, как Там возвращает велосипед, рассыпаясь в благодарностях. Система явно работала. Теперь все зависело от меня: или стать ее частью, или пойти ко дну.
У гостиницы красовалась блестящая хромово-черная "хонда". Мой таинственный незнакомец гордо стоял рядом. Хозяйка сказала мне, что его зовут Джей. Он продемонстрировал свое новое приобретение с энтузиазмом торговца автомобилями, открутив крышечку на бензиновом баке и позволив заглянуть внутрь, похлопав по мягким виниловым сиденьям и под завязку оседлав его на манер мотогонщика, картинно наклонившись вперед.
- Прокатиться не хочешь? - спросил он.
У меня на уме как раз было одно местечко. В десяти милях к северу высилась тлеющая куча мусора - свалка, куда попадали отходы двухмиллионного населения Сайгона. Вот уже несколько недель я уговаривала Тама отвезти меня туда, чтобы поговорить со старьевщиками и поглазеть на их товар.
Он отнесся к моей идее с большой неохотой - слышал, что иностранцам туда ездить запрещено, и когда один датчанин попытался заснять свалку на камеру, его арестовали.
- Поехали! - приказала я Джею, забравшись на сиденье позади него. - Я покажу дорогу.
Свалка размером с футбольное поле кишела тараканами, крысами и собирателями мусора. Они роились вокруг бульдозеров, возивших мусор туда-сюда, готовые схватить любую мало-мальски ценную вещь, которая нет-нет да промелькнет среди гниющих грейпфрутовых корок и прозрачных полиэтиленовых мешочков. По крайней мере половина из них были дети, некоторые едва ли старше шести, они ловко перебирали отходы гнутыми металлическими крючками и шустрыми пальцами.
Небольшой участок возле дороги был весь завален горами собранных сокровищ: куча черных галош вышиной в восемь футов, шестифутовая кипа женских блузок, почерневшая от налетевших мух груда серых костей.
Однако обильными собранные богатства казались лишь на первый взгляд. Настоящих находок было на удивление мало. Мусор, попадавший на конечный пункт - свалку, - был уже тысячу раз просеян сайгонскими старьевщиками. От их ястребиных глаз не ускользало ничего ценного. Даже старый чан, весь во вмятинах, протертый кое-где до дыр, мог привлечь внимание городских бездомных, которые сплошным потоком, на велосипедах или просто вооруженные двойными корзинами с ржавыми банками, целыми днями бродили от одной потенциальной находки к другой, отбрасывая в сторону дохлых крыс и гнилую капусту, в поисках чего-нибудь, что можно было бы съесть или продать. В пять утра на улицы выходили уборщицы: хрупкие молодые женщины в перчатках до локтей и белых хирургических масках. В руках у них были самодельные метлы со стершимися прутьями. И снова городские старьевщики сновали мимо, как безмолвные призраки, ненадолго задерживаясь у сваленного в кучу мусора, и шли дальше. В конце концов груды мусора лопатами грузили в грузовик, который медленно ехал на свалку, оставляя за собой дорожку из рассыпанных объедков и клубы едкого черного газа. На свалке процесс начинался заново.
Было что-то странное в этих собирателях, которые рыскали по гниющему полю, соревнуясь с тараканами и блохастыми собаками за право обладания отбросами. В отличие от фермеров, высаживающих рис, они двигались не в гипнотически-медленном ритме, а проворно, по-птичьи; их глаза были само внимание, а пальцы готовы выхватить ценную добычу из мусорной кучи. Дети часто смеялись и давали друг другу взглянуть на свои приобретения, словно малыши на пляже, собирающие выброшенные морем цветные стеклышки.
В этом была своя закономерность. Фермер, оглядывающий поля, точно знал, на какой урожай можно надеяться даже при самых благоприятных обстоятельствах. Но в этом море нечистот возможности были бесконечны, а надеяться оставалось лишь на случайность. Стоило лишь граблями провести, и в куче грязи могли обнаружиться золотое кольцо, браслет, исправный карбюратор. Кто угодно, будь он молод или стар, мужчина или женщина, мог вдруг разбогатеть, если только повезет.
Вдоль шоссе среди отбросов сидели на корточках старьевщики; из их рисовых мешков высыпались пригоршни мусора, который предстояло рассортировать. Маленький мальчик в конусообразной шляпе с большими полями рылся в мешанине из проводов, бутылочных пробок, шайб, сломанных ручек, ножей, старых костей, вилок и медных обломков; его пальцы мелькали как ящерки. Для всего мог найтись покупатель; отдельная емкость предназначалась для зубных щеток; их щетина согнулась почти до горизонтального положения, ручки покрылись трещинами и зазубринами. Мальчик держал в руках каждый новый предмет ровно столько, чтобы определить его цену, и кидал его в соответствующую кучку. Он проверял, пишут ли ручки, на тыльной стороне ладони и примеривал покосившиеся очки, прежде чем бросить их в кучу, где уже лежала дюжина таких же.
Ко мне подошел старик, угостил кока-колой (местного производства) и пригласил присесть на старый стул, у которого не хватало одной ножки - вместо нее была подставка из кирпичей. Он оглядел поле.
- В Америке такое не часто увидишь? - спросил он на безупречном английском.
Я так и плюхнулась на стул. Он засмеялся, увидев мое изумление.
- Я много лет прожил в Миннесоте, работал механиком, - объяснил он и махнул в сторону запада ослабевшей рукой, потревожив стаю мух.
- Мусор у вас получше, зато зимы холодные.
Он сделал вид, что ежится от холода, и усмехнулся. Занятное исключение из общей тенденции: он вернулся к семье в Сайгон вместо того, чтобы вывезти их в Америку. А теперь вот выискивал на свалке запчасти, чтобы собрать машину. Он показал мне ржавый остов, который, сильно накренившись, стоял у лачуги из толя.
- Когда она будет готова, стану таксистом, - объявил он и взглянул на меня с внезапным блеском в глазах. - У вас не найдется ключа девять на шестнадцать?
Я покачала головой. Он тихо кивнул, вернулся на свой стул и стал ждать, когда к нему приблизится очередная рыскающая фигура с деталью будущего автомобиля его мечты. Это было самое экологически чистое автомобильное производство в мире.
Хотя Джей держался от старьевщиков в стороне, его готовность отправиться со мной на свалку сильно меня впечатлила. Теперь, когда мы утрясли все детали нашего маршрута по шоссе № 14, настало время обсудить более деликатную тему - мой документальный фильм. "Пусть кто-нибудь поедет с тобой: ты тоже должна быть в кадре, иначе фильма не получится…" Мне нужно было, чтобы Джей снимал меня хоть иногда - в те особо важные моменты, когда я должна была показать, что тоже являюсь частью происходящего.
- Никаких проблем, - сказал Джей. Кажется, мое предложение пришлось ему по душе. - Всегда хотел снять кино. Покажи-ка свою камеру.
Он понажимал на кнопочки и нацелил объектив на стол. Лампочка пару раз вспыхнула и погасла.
- С этой малюткой я справлюсь. Много раз такими снимал.
Я поторопилась заметить, что вряд ли что-то дельное выйдет из этих кадров, и в качестве компенсации предложила ему вести подробный ежедневный отчет о нашем путешествии. Но он меня уже не слушал. Лампочка зажглась снова, кусочек голубого неба был запечатлен для следующих поколений, и широкая улыбка осветила лицо Джея: он вовсю забавлялся новой игрушкой.
Мы упаковали вещи, с сожалением оставив на хранение то, что посчитали лишним, - выяснилось, что и у нашего мотоцикла, везущего на себе двух американцев и скарб, есть предел, выше которого его грузить уже нельзя. Осталось лишь купить багажник для "хонды", и можно было уезжать.
В городе, где движение в час пик представляло собой тесный поток двухколесного транспорта, найти мотоциклетный магазин было не сложнее, чем передвижную лавку торговца супом. Хозяин первой мастерской обошел мотоцикл дважды, погудел в гудок и сокрушенно покачал головой - частным лицам запрещено иметь мотоцикл с объемом мотора больше 150 кубических сантиметров. Для 450-сантиметровой махины Джея понадобится багажник, сделанный на заказ, - в несколько раз больше, чем для русских 125-х или немецких 100-х, которых на улицах было пруд пруди. Он направил нас к своему брату в китайский квартал.
Во второй мастерской багажника тоже не оказалось, как и в третьей, четвертой и пятнадцатой. Мне уже ни к чему было напрягать свой ослабевший мозг и переводить для Джея, я просто смотрела на движения руки механика, которая словно жила своей жизнью, и отвечала за него. Ладонь обращена вниз и механик делает отрицательный жест из стороны в сторону? Значит, перспективы наши хуже некуда, даже если просят подождать или говорят, что ключи от сарая у другого механика. Но потенциальная информация не ограничивалась одним лишь отказом. Порхали ли мозолистые пальцы механика, словно крылья бабочки, или двигались медленно, как неуклюжий буйвол? Держал ли он руку у плеча или, боже упаси, у одного уха? Если рука была на высоте груди и слегка подергивалась, точно бьющееся сердце, это означало, что багажников не найти во всем районе, а может, и во всем городе. Если мастер держал обе руки на расстоянии от тела и дергал ими так, словно у него спазмы, он явно предлагал вам отправиться на поиски в Таиланд, а то и в Соединенные Штаты.
К середине дня даже Джей был готов изуродовать свой классический мотоцикл простым сварным багажником и даже раздобыл где-то пару гнутых стальных прутьев. Однако хозяин первой мастерской печально отклонил его предложение и покачал головой. Прутья не той формы. Сваривать их негде. Он взял один прут и попытался согнуть прочный металл. Хоть у него ничего и не вышло, он заявил, что прутья недостаточно крепкие. А кроме того, его люди сейчас заняты, и работа займет по меньшей мере три дня.
Мы снова принялись обходить мастерские. К этому времени даже мой неунывающий ковбой Мальборо, прямо скажем, приуныл. Наконец, признав свое поражение, мы вернулись в первую мастерскую. Пять дней, сказал хозяин. Мы бросились спорить.
К отъезду мы были готовы через неделю.
10. Шоссе № 14 и "Зверь"
А потом, на середине головокружительного прыжка через громадную лужу, переключатель передач отвалился и с мягким шлепком плюхнулся в грязь.
Джей резко затормозил и молча уставился на вязкий кисель у себя под ногами. Затем достал смятую пачку сигарет и вытащил одну. Я впервые в жизни задумалась о том, не начать ли мне курить.
До следующего городка - Буданг - мы добрались только к вечеру, преодолев в целом восемнадцать миль за восемь часов. Это поселение с разбросанными далеко друг от друга домами могло похвастаться сотней футов мощеного тротуара, тремя пабами под открытым небом и ночлежкой с клопами. Мы остановились у одного из пабов, с облегчением плюхнулись на стулья, которые не двигались, не подпрыгивали и не натирали зад, и заказали лимонад. Джей был обессилен; его загорелое лицо посерело, глаза и рот просматривались лишь благодаря более темному слою грязи и сажи вокруг них. Я провела несколько часов в дыму, толкая мотоцикл от одной ямы к другой, и мои руки и ноги покрылись смесью машинного масла и грязевых брызг.
Несмотря на то что наш мотоцикл был похож на водяного буйвола после продолжительной грязевой ванны, он явно представлял больший интерес, чем фильм про кунг-фу, который показывали в пабе. Молодые люди стройной колонной вышли из паба и окружили мотоцикл, а потом стали дергать сцепление и жать на педаль газа. Толпа привлекает себе подобных, и вскоре даже школьницы протискивались в передние ряды, чтобы взглянуть, что происходит. Лицо Джея озарилось гордостью.
Я допила лимонад и побрела через улицу в ночлежку. Хозяйка, доисторическая старуха в одном ботинке, курившая промокшую сигарету, потребовала документы, прежде чем выдать ценную информацию о наличии свободных мест. Она выхватила паспорт из моих рук и запихнула в карман, но потом ее внимание привлекло что-то за моей спиной, и она почему-то отдала его обратно. Ее губы растянулись в улыбке, но сигарета так и осталась неподвижной, крепко приклеившись к тому месту, где раньше был передний зуб.