- Смеешься? - изумился главный. - Да ты посмотри на них - оба на ладан дышат. Дай бог без поломок корализацию закончить, людей в поселок вывезти. А там оба в ремонт, а там летовка, а там… Ну производство же… Не-ет, выше ушей не прыгнешь.
- Это Брумель не мог, - кто-то за столом хмыкнул. - А сейчас научились - ногами вверх.
- Мне уже за пятьдесят - ногами вверх прыгать, - сказал Назарыч. - Не-е, - не уговаривайте… - Он помолчал и раздумчиво продолжил: - А вообще интересно… Но сейчас вездеход - не могу… Давай вот что - отложим это дело на следующую зиму. Да и весна уже по календарю: чего сейчас докажешь? Оппоненты завопят - по весне прилетели!.. - Он повернулся к Гладкову: - Когда видел?
- В феврале.
- Во, другое дело - зима! Тут весенний козырь против нас отпадает. Да, надо брать календарные зимние месяцы. Чтобы официально. Прицепок будет и без этого много, я на Чукотке давно-о, этот край находками не скудеет, но судьба их разная. Насмотрелся. Вот следующей зимой, в декабре, поедем на просчет и заодно соорудим это дело. И погоды в декабре устойчивее. Согласен?
Я вздохнул: опять задержка. Но в словах Назарыча светила разумность.
- Согласен… А ты сам про этих птиц не слышал?
- Говорили старики. Тут всего наслушаешься, а за работой забываешь, да и не берешь в голову эти рассказы серьезно. Ценишь, как байки с устатку, для бодрости, под кружку чая. Гор-то вон какая мешанина, дичь, глушь… Если поспрашать народ, и про живого мамонта можно услышать, и про красного медведя, величиной чуть не в дом, да еще с жирафьей шеей… Про дикого лохматого человека, ворующего из яранг женщин… Много чего рассказывают. Да вот есть как будто тут Нутэнут, страна где-то в горах, там эти птицы и обитают. И не только они, а и зверь объявился какой-то водяной, с пушистым хвостом. Птица белая там зимой летает, но не сова… А Кайпчекальгын… Жаль, что не можем сейчас махнуть враз. Сделал - и точка.
"Враз махнуть"… Я улыбнулся. Старые кадры северян все были немножко авантюристы в хорошем смысле этого слова. Все решительны, бескомпромиссны и романтичны. Они годами довольствовались палаткой, минимумом самой простой еды и с благоговейным трепетом чтили ПРИКАЗ. Когда они получали приказ на действие, их ничто не могло остановить. Они не канючили "законное", не отписывались, не охали, они начинали ДЕЙСТВОВАТЬ.
Это сейчас новая волна "покорителей Севера" долго и нудно выясняет размеры зарплаты, премий, квартир, прежде чем приступить к началу всех начал, к тому, что сделало в природе человека - к работе. А когда приступил, тут уж считает, что сделал обществу одолжение. А раз так, то поставил его в подчиненное положение. Личное лезет из каждого поступка и слова.
А у старых кадров был не затуманенный личным кругозор. Даже из низинных, забитых нудными беспросветными тучами долин, сознание их всегда поднималось на вершины, где они четко ощущали, как на плечи их опираются теплые руки Родины…
Вечером, ложась спать, я подумал; да, уже апрель. Поэтому, даже найдя сейчас птиц, ничего не докажешь - весна. За опровержениями никто никогда далеко не ходил. Посему не стоит давать лишнюю лазейку неверующим. Скептиков и без того хватит, если найдем птицу. То-то и оно - если… Но теперь появились еще два свидетеля: фельдшер Гладков и пастух Телетегин. Доставали, рассматривали, слышали стук сердца. Господи, да у нас образовалась куча фактов! Теперь надо набраться терпения и ждать до декабря.
Но нам вновь не повезло. Планам поисков с применением техники "нанесло удар" окружное сельскохозяйственное управление. Оно перевело главного зоотехника в другой район округа директором захромавшего совхоза. Назарыч удалился от нас за Анадырский хребет, на расстояние более тысячи километров по прямой. Конечно, прекрасно, что старые кадры остаются в гарантированной высокой цене, но планы поисков Кайпчекальгын повисли на волоске. Разговор с директором совхоза, человеком, не имевшим в душе даже хиленьких ростков романтики и здоровой человеческой любознательности, перекрестия наши надежды на могучий прекрасный транспорт ГАЗ-47.
Мы приуныли, однако тяга в Нутэнут, таинственную страну диковинных зверей и птиц, неожиданно даже для нас самих, оказалась довольно прочной и сильной. В Кайпчекальгын мы теперь верили… ну, скажем, так: достаточно, чтобы организовывать настоящие поиски. Другие животные? А почему бы нет? Если есть солнечные птицы, почему не оказаться там и другим животным? Немного для этого нужно и, в первую очередь, тепло. А уголков со своим индивидуальным микроклиматом в любых горах хватает.
Летом сын бродил по цветущей тундре и распевал;
В царстве Моквы может
Всякое случиться,
Мамонты и Папонты; тут
Бродят по пушице!
И медведь Моква, хозяин окрестных тундр, отдыхавший после обхода владений на нижней террасе сопки Скрипучки, одобрительно потряхивал головой.
Мечтать не возбраняется. И любому исследованию или открытию предшествует мечта. Тем более путешествию. А за несколько лет жизни в заполярных горах мы кое-что узнали и, главное, научились сносно вести себя в их окружении, не паниковать при стечении всяческих неудобных обстоятельств и находить верные тропки в их лабиринтах. В общем, появилось бесценное - опыт жизни в жестком климатическом районе.
Долины, резко отличающиеся от соседних своим, личным микроклиматом, мы уже встречали. Например, на полдороге между Нанаваамом и Кукивеемом лежит долина, где никогда не замирает ветер. Свистит в обдутых каменистых откосах зимой, плавит солнечные лучи в дымке весенних поземок, шелестит летом в высоких травах, сыплет косые дожди осенью. День и ночь в одном направлении - с юга на север. Зимой там редко встретишь животных, зато летом приходят стада могучих оленей-дикарей. Благодатный ветер не пускает в долину дымные тучи гнуса, и звери уже в боковых распадках притормаживают панический бег. Распадки - как двери. Здесь стражи долины - упругие вихря - омывают искусанные в кровь тела зверей, сметают тучи гнуса в карие воды ручьев на радость стаям фиолетовых хариусов, и пропускают истощенных оводом и комарьем животных в спокойную страну с голубым небом и зелеными полями густых диких злаков.
А почти рядом долина, где, наоборот, никогда не бывает ветра и снег опускается редкими крупными хлопьями, лежит всю зиму гагачьим пуховым одеялом, по которому на обычных лыжах и не пройдешь, нужны вэльвыегыт, чукотские лыжи-плетенки, снегоступы. Зверю тоже нечего делать, утонет, как в болоте. Зато перед длительной непогодой собираются там огромные стаи куропаток и спокойно пережидают ненастье в густых ольховниках по берегам засыпанного снегом ручья.
А вокруг нашей перевалбазы раскинулся целый район с долинами и сопками, где практически никогда не бывает гололеда. Нисходящие потоки воздуха не пускают сюда зимой несущие ужас всему животному миру Чукотки дождевые тучи с Тихого океана. Так объяснили залетавшие однажды к нам агрометеорологи. И несколько раз мы в меру сил помогали спасать здесь и наши стада, и стада соседнего совхоза "Пионер" от гололеда.
Вспоминая это, мы все больше верили, что в бесконечной пока цепочке таинственных уголков Анадырского хребта есть место и для страны, о которой слышал и поведал нам зоотехник Назарыч.
Приказ на действие
Когда упорно и методично занимаешься каким-то, на первый взгляд даже призрачным делом, в один прекрасный день вдруг замечаешь, что полоса невезений тает. Начинает действовать знаменитый закон о переходе количества в качество, и обстоятельства, из которых она слагалась, как одушевленные существа, под давлением кучи фактов сдаются один за другим.
Однажды Жорж Павлюков, совхозный механик-водитель, один из старожилов Северной Чукотки, к которому мы особенно рьяно приставали с расспросами, посоветовал:
- Поговорите с Инайме. Кто-то в его яранге рассказывал похожую историю. И про зверя, и про птиц. Есть такое место в горах.
Так появилось очередное свидетельство. Теперь уже о самой Нутэнут. Как встретиться с Инайме? По связи было известно, что его бригада несколько дней назад прикочевала на Реку и встала за сопкой Скрипучкой к северу от дома, километрах в двадцати. Был бы я один, можно съездить на собачках. Два-три дня. Но оставлять своих нельзя, горы есть горы.
Пока я раздумывал, все решилось по принципу "не было бы счастья, да несчастье помогло". Стадо бригады пуганули волки. Зарезали переболевшего копыткой истощенного старого быка, а ближний край разогнали. Полтораста штук через низкий перевал прибежало в нашу долину. Жена сообщила об отколе по связи.
Через два дня за оленями пришли Инайме и Тынагыргын. Осмотрели откол, пересчитали - все нормально. А вечером, после ужина, за "длинным чаем" мы и завели разговор, результатом которого оказалось создание карты таинственной Нутэнут.
- Я знаю это место, - сказал Инайме. - Отсюда, если сейчас - три дня идти надо, если позже - четыре: скоро темно будет, солнце уйдет, день совсем съежится. Только утро и сразу вечер. - Он рассмеялся. Встал, чай попил - опять ложись… Если хочешь - пошли с нами. Как раз по дороге. Придем в яранги, а там еще день до долины, где течет речка Номкэн. Она справа в нашу Реку входит, под сопкой из белого камня - Эльгыквынайкай. Эту сопку, Белокаменную, хорошо видно, запутаться нельзя… Идем?
Я посмотрел на своих и покачал головой. Потом положил лист бумаги и дал ручку:
- Рисуй.
- Повернешь на Номкэн, - продолжал Инайме, - по льду не ходи, только берегом. Там берега хорошие. Кустов много, густо ольха растет. День идешь, увидишь - на берегу сопка низкая, плоская, Ыплылу - Желтая. Река ее пилила, вся в обрывах сопка, далеко блестит. За ней сопка Левтыпильгын, Голова барана с шеей. Между ними невысокий бугор с большим камнем на верхушке - Вувэвыйгын, Каменный. Все три, как валуны, от гор к речке выкатились…
Инайме говорил, часто прерываясь, чтобы рука успевала создавать на бумаге детали местности.
- Когда поднимешься на Желтую сопку, с нее все увидишь: и речку - она дугой вокруг этой кучки, - и баранью голову, и камень. Если все совпало, ищи в обрывах Желтой норки. Их много. Какие снегом забиты, какие открыты. Там и живут Кайпчекальгын. Внутри, в земле, ходы. И все соединяются. Когда бывает тепло и птицы проснутся, сунешь в одну руку, а они из других - фить-фить.
- Эти Кайпчекальгын в чужой яранге живут зимой, - сказал Тынагыргын. - Летом норки копают другие птицы. Такие, - он удивительно сжал кисть руки и выставил рогаткой два пальца.
Чукчи очень точно изображают зверей и птиц, их облик, характерные позы на охоте, у норы, на отдыхе. И я не стал напрягаться, отыскивая аналогии - Тынагыргын показывал ласточку.
Я взял справочник, открыл красочную страницу, Тынагыргын, прищурившись, окинул ее внимательным взглядом и среди многих изображенных птиц без колебаний указал на ласточек-береговушек. А они, как утверждают все справочники, в тундре не селятся. Но тогда откуда их знают пастухи? Значит, селятся? Интересный получается симбиоз: ласточки-береговушки, пожив лето в "запретных" местах, на зиму улетают в тропическое тепло и "сдают" квартиры Солнечным Птицам. Те всю зиму пользуются жильем и присматривают за порядком в нем, а весной, к прилету хозяев, освобождают. Северная четкая рациональность.
- Правильна, пра-а-авильна, савершенна вер-на-а! - победно пропел сын и заявил: - Мы их видели даже два раза.
Да, были такие случаи. Как-то в отсутствие хозяина окрестностей медведя Моквы мы пошли осмотреть его усадьбу на террасе сопки Скрипучки. Обычно ходили туда редко и с осторожностью, причем не столько боялись Мокву, сколько Скрипучку; осыпи ее постоянно жили - шуршали, скрежетали, рушились. Изредка мы даже наблюдали огромные глыбы, легкими мячиками скакавшие с обрывов на Пищухин Град у подножия сопки. Но в тот раз дождей давно не было, сопка притихла, и мы поднялись выше. Там и заметили среди усыпанных дресьвой выходов коренных пород мелькавших птиц, удивительно похожих на ласточек.
А второй раз видели над серединой озера, когда плыли в Дальние Заводи проверять сетку. Погода, как всегда в этих местах, испортилась неожиданно, дунул холодный ветер, и через перевал, отделявший Скрипучку от горной цепи, свесился в нашу долину грязный язык Кэльы, одного из злых духов Севера. Долго не думая, Кэльы прихлопнул языком озеро. Вмиг пропали красочные оранжевые и лиловые берега, смахнуло с озерной поверхности блестящий синий налет. Все стало угрюмым, серым и таинственным. Весь мир замкнулся вокруг лодки, и в холодных сырых клубах плотными сгустками заметались какие-то птицы. Полет их был удивительно похож на полет ласточек. Тогда вопрос остался открытым, ибо мы знали суждения справочников. Но теперь получили веское подтверждение от местного жителя. Придется, наверное, шатать устоявшееся мнение, а вместо него сеять сомнение. Хорошо ли? Да, хорошо. Сомнение - фундамент науки… А что если поискать в таблице Кайпчекальгын? С внезапно загоревшейся надеждой я стал переворачивать страницы и на одном листе Инайме показал:
- Вот. Похожа.
Это была пеночка-весничка, крохотная пичуга, меньше воробья раза в три. Инайме вгляделся и добавил:
- Да, сильно похожа. Только не она.
- Ты мне скажи точно, когда Кайпчекальгын спят?
- Как солнце уйдет совсем и мороз начинается. Пурга норки забьет, им там тепло. А потом, когда вернется солнце, они часто вылазят. Южак дунет, потеплеет - они и проснулись. Шуршат, кричат, суетятся. Под снегом в кустах ходы роют, как мышки. Очень голодные, все едят: помет клюют звериный, почки, метелки травяные. Когда мы яранги рядом ставили, они везде лазят, крупу берут, муку, мясо. А чуть мороз - опять в норки и спят. Я им всегда насыпаю корма…
- Секрет простой, как они выживают в такую длинную зиму, - сказала позже жена. - Не будь южаков, они бы не зимовали.
Да, наверняка птицам помогает своеобразный, уникальный, местный климат. Вытянутая сосулькой между двух океанов - теплым и холодным - Чукотка постоянно испытывает влияние обоих. Конечно, зимой преобладают морозы, но хоть раз в месяц, да вздохнет Тихий океан, глядя в северную мглу. Тогда теплые волны сырого морского воздуха омоют Чукотку и летят далеко в глубь Арктики, зализывая острые грани торосов, оплавляя снега ледяной коркой и превращая ее в крепчайший наст. И "течет" этот вздох иногда неделю. Резко поднимается температура, часто до плюсовых отметок. Конечно, нескольких дней такой погоды вполне хватит крохотным пичугам, чтобы откормиться и запастись калориями впрок до следующего недалекого потепления…
- Там еще зверь новый появился, - продолжал Инайме. - Только я сам не видел. Женщины видели, когда воду в реке брали. Живет и в воде, как нерпа, и на берегу, как горностай.
- Поподробнее можешь? - спросил я.
- Темный… - Инайме пожал плечами. - Следующей зимой будем туда кочевать, сам посмотрю, тогда скажу. Но прячется в воде - это точно, следы видел…
Что за животное? Первые сведения о нем я получил несколько лет назад от пастухов совхоза "Пионер" Шмидтовского района. Они увидели неизвестного им ранее зверька летом, в районе озера Вальхырыппин, на водоразделе между речкой Паляваам, текущей на запад в Чаунскую губу, и речкой Пегтымель, текущей на север.
Истоки этих рек и крупного притока Анадыря Усть-Белой начинаются в одном горном узле, а истоки самого Анадыря близки к истокам Чауна, связанного с Паляваамом, и к истокам двух Анюев, притоков Колымы. А на Колыме в сороковые годы акклиматизировали американскую норку. Спрашивается, могла она за сорок лет расселиться по увязанным в одну гидросеть водоемам? А если нет, то кого еще могли увидеть пастухи совхоза "Пионер", а теперь вот и наши?
В свое время, получив сведения от пионерцев, я написал одному биологу в Магадан. Ответ получил обескураживающий. В том ответе была недвусмысленная фраза: "…американская норка на Чукотке отсутствует совершенно…"
Что показалось мне странным: в деловом письме я не прочел даже самой простой заинтересованности, которой всегда ждешь от ученого. И, в общем-то, получилось не деловое письмо, а так - стандартная отписка. Зато в конце документа следовали увесистые строки, в коих перечислялись титулы и чины отписавшегося товарища: "…зоолог… научный сотрудник… кандидат…" Мол, знай наших и еще знай свой шесток.
- Кандидатам виднее, кто где должен жить, - резюмировала жена.
- А ты за эти годы много видела кандидатов в наших горах? - спросил я.
- Биологов? - Она подумала. - Совсем не видела.
- Зверек этот - тоже. Вот и относится к науке несерьезно. Остался без контроля и самовольно расселяется в непредусмотренных кандидатами угодьях. Ну давайте прикинем факты. Стели карту. Так. Вот она, Колыма. Расстояние до нас, пусть грубо - девятьсот километров. Пусть тысяча. Может норка осилить тысячу километров хотя бы за тридцать лет? Конечно, не те зверьки, которых выпустили, а их потомки? По малому счету - в тридцатом колене? По полсотни километров на колено. В местах, где всегда есть корм… Наверное, может… Что против? Лед на водоемах. На озерах до двух метров, без отдушин. И враги: лиса, волк, росомаха… Серьезные враги… Да-а, есть над чем подумать…
Пастухи ушли, а я несколько дней ходил под впечатлением их рассказов, прикидывая так и эдак.
- Напиши орнитологам, - сказала жена.
- Не поедут. Скажут: кто-то чего-то наговорил, сам автор лично не видел. И получим, как и раньше, чеховский ответ: "Не может быть, потому что не может быть никогда". Самим надо увидеть, потом писать.
И тогда она, поняв мое состояние, сказала:
- А разве мы сами не можем добраться до этой Нутэнут? Пусть четыре дня - не так уж и много.
Решение, видимо, где-то в подсознании у нас уже складывалось именно такое. Поэтому я ничуть не, удивился предложению, а машинально сказал:
- Бери для верности пять… В общем, для нас немного, но-вот чадо еще маловато… Ребенок…
- Как меня ругать, так "ты уже взрослый", а как в путешествие, так сразу "маловато"! - Сын надулся, однако я увидел, что глаза его вспыхнули тем извечным неугасимым огнем, что испокон веку освещает людям неизведанные дороги.
- Ребенок-то в третьем классе учится, почти дядя, - поддержала его жена. - Одежда у нас есть, палатка тоже. Только надо до декабря, пока нет темени и сильных морозов.
Я поднял руки и оказал:
- В принципе - согласен. Эх, если бы еще хоть какое добро от науки…
И тогда жена предложила:
- Может, Баранову написать? Он ведь говорил, что биолог по образованию, университет окончил…
- Точно!
Как же можно забыть такое? Баранов третий год работал в районе старшим инспектором Охотскрыбвода, показал себя, как писала районная газета, знающим специалистом и грозой браконьеров. Но мы и без газеты знали его хорошо: однажды пришлось наблюдать в деле против большой группы браконьеров с прииска "Полярный", а потом самим принимать участие в борьбе с нарушителями природоохранных законов, работавшими в Майской ГРЭ, после чего Баранов принял нас с сыном в свое ведомство. Меня - внештатным инспектором, сына - членом голубого патруля.
Мы засели за письмо.